Им хорошо

      Ровоам смотрит на дело коллеги и сжимает губы в тонкую полоску. Эдмунд Теннант, биолог, учёный, подающий большие надежды. И что с ним стало? Сошёл с ума! Что он сотворил с конференцией — вспомнить страшно! И надо ведь его уволить, но совсем не хочется идти и говорить об этом психу. Психу и любимому человеку…       Но Кэлхун не из тех, кто сдаётся перед лицом трудностей. Он закрывает папку, берёт её в руки и идёт в кабинет некогда хорошего приятеля, ныне же просто безумца, который чуть не уничтожил всё, что они так долго создавали.       Стук в дверь, после которого его затягивают в комнату почти ледяные руки.       Ровоам хочет что-то сказать, да натыкается на совсем обезумевший взгляд. Карие глаза нездорово блестят, холодные руки прижимают собственные ладони к двери. Странная улыбка, которая совсем не соответствует грустно нахмуренным бровям.       — Кэл, ты же со мной, да? Ты на моей стороне? Райя сказала, что ты точно меня уволишь, но ты же не сделаешь этого, верно? Не после всего, что было между нами… В конце концов, я ведь Бог, Ровоам. Вернее будет сказать, скоро им стану.       Кэлхун не понимает почти ничего из этого бессвязного бреда, но отчего-то чувствует жалость. Наверно, это из-за того, что было между ними. Или всё ещё есть? — Теннант, тебе нужно в больницу, — он говорит это уверенно, но мягко, и последнее совсем на него не похоже. — Ты тоже считаешь меня психом, да? — голос какой-то разочарованный, а лицо на секунду теряет всё эмоции, но потом снова возвращает прежнее выражение. — Прекрасно… — Теннант, всё будет в порядке, тебе только нужно… — его прерывает надрывистый смех.       Ровоам снова ничего не слышит. Он, как всегда, упёртый баран, который не видит чужих мнений. Прав только он и никто иной.       Теннант смеётся громко, почти до хрипов. Он резко прерывается на вдох и снова смеётся. Задыхается, словно воздуха в комнате не осталось. — Ты совсем не изменился, Кэл, но я… Я Бог, ясно?! Я и Эдмундиум правят миром! И ты только что упустил свой шанс быть с нами!       Эдмунд отталкивается от двери, трясёт руками и кричит. Он взъерошивает волосы на затылке и не замечает, что по щекам бегут слёзы. И Ровоам тоже плачет, но совсем беззвучно, в отличие от коллеги, который задыхается от собственных всхлипов и истеричных смешков. — Эд, прекрати, пожалуйста… — Неужели наш Ровоам опустился до просьбы?! До чего же жалко, Кэл! — он кричит эти слова в любимое лицо. — Тен, перестань, — меняет обращение в надежде что-то изменить.       И Эдмунд замирает, а потом снова вжимает Кэлхуна в дверь, совсем больно сдавливая запястья. Он уже не плачет, даже, кажется, не злится, лишь молча смотрит, как хищник, и выжидает следующих слов. — Пожалуйста, давай просто пойдём в больницу, я обещаю… — Заткнись… — снова прерывает. — Закрой свой рот, Ровоам!       Теннант снова кричит и слёзы опять текут по его щекам. Он послушался, успокоился, но Кэлхун всё гнёт и гнёт свою линию. Совсем не слышит. — Кэл, ну скажи, что не так? Я-я ведь Бог. Ты не найдёшь никого лучше, чем я… Никто не будет любить тебя больше, чем я! Зачем вообще кто-то кроме нас? Только ты, я и больше никого. Больше не будет Райи, Кима, Долорес… Только я и ты…       Теннант говорит всё медленнее и медленнее. Идея показалась ему настолько заманчивой, что он даже не удержался от того, чтобы оставить на чужих губах лёгкий чмок. — Только я и ты… — Это действительно случится, если мы не придумаем, как остановить АПМ, — вздыхает Ровоам и отводит взгляд. — Эмундиум.       Эдмунд почти мурчит, зацеловывает чужое лицо. Сейчас он слишком поглощён фантазиями о том, как им будет хорошо в одиночестве, чтобы думать о мнении Ровоама. — Я и тебя сделаю Богом, Кэл, — сообщает тихо, на самое ухо, словно кто-то может их услышать в кабинете со звукоизоляцией. — Тен, только при условии, если мы сейчас пойдём в больницу, — говорит серьёзно, хотя и тает под ласками. — Хорошо, — соглашается, тем не менее хитро глядит из-под ресниц. — Но ты же не собираешься уйти, не извинившись, м? — За что я должен извиняться? — он даже не успевает обрадоваться тому, что Теннант наконец-то согласился. — За предательство, Кэл, — Эдмунд делает глубокий вдох, чтобы не начать кричать. — Ты же принёс моё дело, чтобы уволить меня…       Эдмунд аккуратно берёт в зубы чужие очки, после чего небрежно кидает их на пол. Он не даёт Ровоаму возможности возмутиться, затыкая поцелуем. Напористо сминает губы, покусывает их, а потом давит языком, заставляя подчиниться. — Обожаю тебя, Кэл. Обожаю, как ты выделываешься при всех, а потом смотришь на меня так…       Ровоам весь красный, тяжело дышит. Его губы блестят от слюны, капля которой медленно стекает за ворот халата. Зрачки расширены, а зелень радужки потемнела. Он всегда быстро возбуждается. А ещё он никогда не может отказать Эдмунду. Он не знает, дело в том, что Теннант его первая любовь, или в том, что только этому человеку можно полностью отдать себя, без страха унижения, неприязни или ещё чего похуже. — Эд, я… — Люблю, как ты весь такой гордый на собраниях, потом отсасываешь мне дома, мило смущаясь, — перебивает. — Я так тебя люблю, мой Кэл.       Теннант трётся своим пахом о чужой через брюки, после чего берётся за свой ремень, чтобы поскорее избавиться от ненужных тряпок. Он не любит торопиться, потому что медленно доводить доктора Кэлхуна до края — особый вид удовольствия, но сейчас они не дома, не в отеле, а на работе, где мерзкая Абер может прийти и помешать их веселью. — Представь, как Райя бы удивилась, если бы узнала, с каким усердием ты сосёшь мой член, а? — Не сказать, что я получаю от этого удовольствие.       Ровоам вздыхает, кривит лицо, но всё равно опускается на колени. Он ненавидит быть в чужой власти, но именно в руках Теннанта он может позволить себе расслабиться и быть ведомым. Даже сейчас, когда Эдмунд сошёл с ума. Пока он ведёт себя, как прежде, Ровоам готов забыть о той выходке на конференции, даже если это всего на пару десятков минут. — Разве? А я думал, что великий учёный, доктор Ровоам Кэлхун, делает только то, что хочет, — говорит с издёвкой, тем не менее мягко гладит по тёмным волосам. — Я не говорил, что не хочу. Я сказал, что мне это не нравится, — Ровоам слабо давит на уретру кончиком языка, после чего берёт головку в рот, посасывая. — Ха~а, а ты разве хоть раз делал то, что тебе не нравится? — от удовольствия он слегка сжимает в пальцах пряди чужих тёмных волос. — Ну сейчас же я тебе отсасываю, — он поднимает голову, начиная водить по члену ладонью. — Но ты всё же заткнись, Теннант, а то я и куснуть могу, — он ухмыляется, пытаясь хотя бы с помощью угроз сбежать от смущающих речей своего партнёра.       Эдмунд правда замолкает, лишь тяжело дышит и тихо стонет. Он не боится угроз Ровоама, всё равно тот никогда их не выполняет, но молчит, чтобы не отвлекать от минета.       Кэлхун же взял половину члена в рот, сжимая плоть губами и надавливая на венки языком. Он начал водить головой вверх-вниз, постепенно насаживаясь всё больше. Когда головка упёрлась в глотку, Ровоам на секунду выпустил член, чтобы вдохнуть и успокоить рвотный рефлекс. После он вернулся к своему делу, стараясь принести как можно больше удовольствия своему возлюбленному.       Вскоре во рту оказалась горячая горькая жидкость, которую Кэлхун выплюнул куда-то в сторону. Он, как и Теннант, тяжело дышал, стирая рукавом слюну с горла и подбородка. Грязно и отвратно, но в этом была какая-то своя прелесть. Так приятно предаваться греху, когда раньше за любую оплошность родители кричали и порой даже били. — А ещё я люблю твои изумрудные глаза, — продолжает Эдмунд. — Я тоже тебя люблю, Тен, но сейчас не до этого, — вздыхает, поднимаясь и пытаясь поправить волосы. — Нам надо идти в…       Эдмунд нагло целует, снова затыкая. Кэлхун дёргается, бьёт по плечу, а потом снова затихает, в тысячный смиряясь с тем, что Теннант упрямее, сильнее и, чёрт возьми, главнее. — Ну и куда ты собрался? — он совсем бесстыже давит на возбуждённый член и лезет в брюки к Ровоаму. — Как ты хочешь идти с таким крепким стояком? — усмехается, пока медленно водит по стволу.       Кэлхун же снова трепыхается, а потом опять замирает, соблазнительно приоткрывая губы, поощряя дрочку тихими стонами. На этот раз он сам целует Эдмунда, чтобы тот, наконец, замолчал. — Почему ты вечно говоришь, когда мы тра… — на слове «трахаемся» вся уверенность резко сошла на нет, потому что говорить такие слова всё ещё чертовски стыдно и неправильно, спасибо родителям. — Когда мы что? Трахаемся? — он шепчет на ухо, обжигает его дыханием, а потом прикусывает самый кончик. — Люблю тебя смущать, Кэл. Ты сразу становишься таким милым и беззащитным… Словно хомячок! — Ненавижу.! — он задыхается, так как Теннант давит большим пальцем на головку. — Ненавижу хомяков… — Знаю, любимый, поэтому в нашем новом мире их не будет.       Ровоам не отвечает, лишь тихо стонет и хнычет от ускорившихся движений на члене. Весь дрожит и, когда Эдмунд начинает покусывать шею, опирается на дверь за спиной, чтобы не упасть.       Когда до оргазма остаются считанные секунды, ручка двери дёргается. Ровоам, конечно, закрыл её, но всё равно перепугался. Эдмунду же было плевать, он лишь стал активнее двигать рукой и ещё мокрее расцеловывать бледную шею. — Те~ен, — тянет с мольбой, будто если Эдмунд остановится, то и возбуждение пройдёт. — Я думаю, что это Райя. Хочешь, я сейчас открою дверь, чтобы она увидела тебя, м? — ручка снова дёргается. — Хотя нет, таким зарёванным и возбуждённым могу тебя видеть только я.       Он прикусывает сосок Ровоама через одежду, после чего кабинет наполняет громкий стон. На ладони медленно холодеет сперма, а Кэлхун стоит только благодаря руке на талии и твёрдой двери за спиной.       Эдмунд быстро слизывает чужое семя и снова целует, позволяя коллеге ощутить остатки на языке. Ресницы на зелёных глазах липкие от свежих слёз, скрывают всю степень удовлетворения этой ситуацией. Ровоам обожает быть грязным, грешным, мягким после оргазма, выебанным после очередной смены в лаборатории. Ещё до Эдмунда он любил это, но только в мокрых снах, а с ним всё стало реальностью. Их реальностью.       И не важно уже, что Райя правда стоит у двери, ожидая, когда ей откроют. Не важно, что Теннант не пойдёт ни в какую больницу. Не важно, что будет дальше. Сейчас им хорошо. — Надо бы… открыть… — глубоко дышит, не в силах так быстро восстановить дыхание. — Может, всё же потрахаемся? Ты так любишь мой член, а Райя подождёт~ — Тен!       И жили они долго и счастливо. Конец. А кто читал, тот пусть напишет, какие мальчики шикарные.