Дни без встреч пролетают слишком быстро. Ей нет надобности выходить на улицу, нет надобности скрываться от него, можно спокойно спать до обеда, слушать пластинки, читать книги и проводить время с семьёй, натягивая улыбку до ушей и заставляя себя заглушить ноющую боль под ребрами и бесконечный поток мыслей в голове. Их много, они все такие разные: одни твердят о правоте, другие винят, иногда вместо мыслей пустота, белый шум, что даёт хоть какую-то ментальную разгрузку, что помогает уснуть под утро и не отвлекаться, когда сестра снова чешет языком. Изменения только она и заметила. Младшая весь день дома сидит, приводит периодически Васильева, он не шумит, маме их нравится, но даже в самый пик их дружбы, так часто дома не появлялся. Она давно не дискотеки не ходила, не убегала гулять, нет в ней больше какой-то одухотворенности, нет блеска в глазах и задумчивой влюблённости. Валеры под их подъездом тоже уже который день нет.
Он приходил часто, кидал камешки в окно, приносил конфеты, просил объясниться, говорил что-то, она уже не помнит что, не хотела слушать, пропускала всё мимо ушей, закрывая окно и не давая парнишке договорить. А потом исчез, снова бросил попытки извиниться и проясниться, снова решил признать себя правым и не таскаться за девчонкой, не заслуживает она этих извинений, его не заслуживает. Он не распинается никогда, а перед ней стал, а она, неблагодарная, не ценит ни черта, сама потом за ним бегать будет, да локти кусать. Че, девок симпатичных мало что-ли? Завтра же себе ещё лучше найдёт, таких Амиль половина Казани ходит. У Вахита уже уши вянут, каждый день выслушивать подобные россказни товарища, он, конечно, делает внимательное лицо и кивает, соглашаясь с каждым словом, но сам перестал слушать после второго раза. Ну а что поделать, с Туркиным спорить бесполезно, как о стенку горох, повезёт, если в фанеру не получишь после того, как скажешь что-то противоречащее его позиции.
– Бля, Зим, ну я разве не прав? Ну ты бы так не сделал разве? Че я, каблук что-ли? Бегать за ней ещё.. да пошла она, думает, что важная такая, носом воротит. Я перед ней стелюсь по-всякому, ей всё не то. Эти бабы сами не знают, чего хотят. – В очередной раз разговор сходится к этой теме, Вахит даже не успевает уловить эту мыслительную цепочку, только что про новый фильм говорили, а теперь снова о
ней. У Валеры в последние дни вообще всё к ней сводится. И в этом месте они были с
ней, танцевал он так с
ней, и песня эта нравилась
ей. Даже группировщики напоминают о ней, просила ведь познакомить. Как будто сама вселенная намекает - Некуда тебе, Валерка, спрятаться, думай, думай и страдай. И он правда страдает, не показывает никому, конечно, но страдает. Только в самой приватной обстановке Вахиту намурлыкать может о своей судьбе нелёгкой, и как всё вокруг её имя имеет. Как в каждой светловолосой девчонке в ДК он видит её, как в каждой песне Цоя её голос слышит, даже в их видеосалоне находится тяжело, кажется, что вот она, перед ним на стуле сидит, рисует до сих пор что-то.
Вахит, пускай и думает, что даже дрелью черепушку сверлить себе приятнее, чем слушать это, каждый раз, как слышит её имя в разговоре, держится, зажимает сигарету в зубах посильнее, да затяжки делает длиннее, вбирая в лёгкие больше табачного дыма, чтобы мозг расслаблялся быстрее, чем накалялся от Валеркиных слов. Бросить друга не может, тот себя изводит невозможно, пускай при пацанах делает вид, что всё путём, отмахивается от вопросов Марата и танцует с девочками в ДК. Только Вахит знает, что если Туркин начинает большие веса тягать, да бить в фанеру так, что пострадавший зубы в пакетик собирает - дело пахнет жареным. Нет, горелым, обуглившимся и непригодным к пище.
На Андрея смотрит всегда хмуро, и тот явно понимает почему, старается лишний раз не попадаться суперу на глаза, особенно после того, как получил кулаком по лицу за курение, сильно, больно, с Валерой всегда так, но в этот раз он особенно постарался. А он лишь больше каждый раз закипает, знает ведь, что Васильев к Амиле почти каждый день ходит, уходит такой довольный, улыбчивый, проехаться бы по его лицу румяному разок-другой, чтоб не лез, куда не просят. А может и не только по лицу. Но своих, да и чужих пацанов без причины западло бить, поэтому он ждёт, наблюдает, выискивает каждый удобный момент, когда тяжёлый кулак к Андреевой скуле приложить можно будет.
– Ну ты чё от меня услышать хочешь? Если прав, то кончай ныть уже, да на Пальто смотреть так, будто он враг народа. А то, что ты не прав, услышать ты не хочешь. Турбо, она к тебе не прибежит просто так, она наверное уже вообще.. ну ты понял. – Вахиту договаривать не хочется. В воздухе повисает какая-то непонятная тишина, прерываемая только редким звуком скрипящий двери, когда кто-то заходит или выходит из качалки.
На улице хорошо. Морозно, отрезвляюще. Даже звезды видно, несмотря на количество уличных фонарей вокруг. Ковш видно, Валера помнит, мама в детстве показывала, обводила пальцем силуэт, называя каждую звёздочку, а после вела к полярной звезде. Её видно всегда, она такая яркая, наверное очень большая и теплая, ему не хватает сейчас тепла, хочется надеяться, что это лишь из-за неподходящей одежды, опасно щеголять в одной лишь кожанке в мороз. А луна ещё больше, почти полная, от неё такой холодный свет, интересно, если выключить все фонари в городе, насколько ярко будет светить луна, как хорошо будет видно звезды? Валера давно не видел небо, усеянное звёздами, последний раз был, едва он 4 класс закончить успел, он тогда увидел падающую звезду и загадал желание - чтобы мама с папой никогда больше не ссорились. Но почему-то не сбылось, тогда мальчишка и перестал в чудеса верить.
Кисти рук стали совсем красными, едва можно согнуть пальцы, их греет лишь тлеющая сигарета, неизвестно, какая по счету, но в пачке уже не осталось ничего. С Вахой хорошо молчать, с ним вообще хорошо, Валера бы ему почку свою отдал, если бы надо было, даже две, вписался бы, несмотря ни на что, даже если бы он нахуй авторитета послал, всё равно вписался бы. За Вахой он готов хоть голым на северный полюс идти, хоть в Сахару в дубленке. И вот так стоять рядом с ним у качалки готов бесконечно, стоять и молчать, Валере всегда интересно, о чем этот лысый думает, когда молчит, у него взгляд такой умный, будто и правда всю жизнь уже познал, будто он что-то свыше, приглядывающее и наставляющее Валеру на путь истинный. Но Вахит молчит всегда, отмахивается со словами: "да так, о всяком", заставляя Туркина всё больше в словах своих убеждаться, Вахит точно знает всё, но молчит в тряпочку.
– Парни, вы чё тут стоите? Адидас за непослушание на мороз выгнал, или чё? Ну шучу, шучу, расслабьте булки.
Кащей умеет разбавить обстановку, его присутствие заметно всегда, и он этому явно рад. В последнее время, правда, стал появляться намного реже, видимо всё таки умасливает милицию, да дружбу с другими группировками налаживает, что явно даётся ему без особых проблем, судя по его приподнятому настроению, удивительно, что оно приподнялось даже без горячительных напитков. Он уже четвёртый день в себя ничего спиртного не заливал, уже не такой опухший, даже цвет лица приятнее стал, то-ли времени не хватает, то-ли ещё чего. Видимо общение с Лилей идёт ему на пользу, она не обычная Кащеева дама, к ней после рюмки водки и сигаретки целоваться не полезешь, вот авторитет себя в порядок и приводит. Отсутствие его барышень «на пару раз» очень радует всех универсамовских, особенно Адидаса, так и алкоголя уходит меньше, да и нечего у них в качалке бордель разводить, такая напыщенность мужчины авторитета всегда забавляла, другие группировщики его шуток про Вову не оценивали никогда, а с недавних пор ему вообще каждый в рот заглядывает, пищат, словно птенчики, увидев маму-птицу с червячком во рту. А червячок то этот непростой, червячок этот - справедливость. Адидас хочет, чтобы всё было по справедливости, и молодых этому активно учит. Вот только за два года на Афгане из его головы, что видимо приобрела все свойства сита, просеялось всё, что только могло. Пули, наверное, слишком часто над ухом свистели. Нет на улице справедливости, пытаешься всё делать по правилам, по честному, чтобы каждый по заслугам получал - тебя быстро закатают под асфальт, ибо договариваться надо. Договориться тут, договориться там, умаслить того, помочь этому, вот так, маленькими шажками увеличивать авторитет, получать уважение, завоёвывать доверие, а не с кулаками кидаться на каждого встречного.
– Да мы.. проветриться вышли просто. – Как-то совсем неловко отвечает Валера, будто сам себе не верит, это ведь он их вывел, даже для самого себя причину выдумать не смог. Ему просто хочется побыть с ним вдвоём, ещё раз рассказать, что он прав, конечно, и бегать не будет, но скучает всё равно, чтобы Зима покивал ещё раз молча. Вахиту идёт его погоняло, он когда серьёзный, с холодной головой к делу подходит, рассудительный, морозный, а взгляд и прикосновения его, будь то удары кулаком или дружеские объятия, жгучие до ужаса.
И у Валеры снова сердце замирает, когда он причину своего нахождения здесь видит. Снова с Васильевым. Не видеть её больше трёх дней казалось нестерпимым испытанием, но видеть её сейчас - танталовы муки. Она, как яблоко на ветке, но только руку протянешь, как ветка сразу отклонится, вынуждая испытывать невыносимый голод, без возможности насытиться. Он мысленно молится, стоит на коленях и целует крест, повторяя три строчки какой-то молитвы, что вычитал в детстве из бабкиного молитослова, чтобы они не заметили, завернули, прошли мимо, что угодно, лишь бы не видеть её ещё ближе, лишь бы позволить теплиться надежде, что это не она, пускай Валера её узнает даже в шумном ДК с завязанными глазами и отсутствием слуха. Ему так хочется верить, что показалось, что это мираж, что он настолько отчаялся, начал сходить с ума, что у него зрительные галлюцинации, может он уже несколько дней отдыхает в комнате с мягкими стенами и носит очень странные рубашки со сшитыми рукавами, а это всё ему чудится.
– О, Амиль, Амиль, иди сюда! –
Но сегодня точно весь мир против него. Даже авторитет, тот, кому веришь, за кем идешь, в конце концов даёт тебе медной трубой по темечку, не позволяя умереть быстро и безболезненно, заставляя мучиться, осознавать близкую кончину и не иметь возможности спасти себя. Почему она нужна Кащею сейчас. Может, он тоже что-то понял, может у Туркина огромное табло на всё лицо, где каждая его мысль выводится, а он так давно не смотрел на себя в зеркало, что и не заметил. – Слушай, на, Лильке отдай, скажи, что от меня, чтоб не скучала. Пашу, как папа Карло, времени нет.– Он отдаёт ей какую-то коробочку, с бантиком, но по виду довольно лёгкую.
– Слыш, Пальто. Давай отойдем, поговорить надо. – Голос у него непривычно грубый, хрипит после нескольких сигарет подряд и долгих минут на холоде, настолько непривычный, что даже лучший друг ненадолго выходит из своего равновесия, с каким-то переживанием поглядывая то на побледневшего Андрея, то на Турбо. Пускай он уверен, что Валера уличные законы больше всего в этой жизни чтит, и лучше всего знает, без повода в драку не полезет, особенно на своего пацана, всё равно беспокойство охватывает, ведь Валера - спичка, брошенная в бочку с порохом.
– А мне.. мне Амилю надо проводить. Как она одна пойдёт. – Хватается за последнюю соломинку юноша, стараясь спастись от неминуемой гибели.
– Так это.. Зима проводит, да ведь? – Валере даже не надо оборачиваться, чтобы понять ответ друга, этот вопрос скорее риторический. – Пошли, пошли, не бойся.
Они долго стоят у коробки, Васильев смотрит себе под ноги, пинает маленькие льдинки, переминается с ноги на ногу, убеждая себя в том, что это всё от холода, а не от того, что супер в нём дыру взглядом выжигает. Не знает, с чего начать, стоит говорить, или сразу по челюсти дать, пускай отшивают, зато до младшенького дойдёт точно быстрее, чем словами.
– Заканчивай ходить к ней, понял? Я понимаю, дружба детская, вся хуйня, но ты к ней не ходи. Провожай там, если надо, сам понимаешь, но.. остальное всё заканчивай. Сходи в ДК, найди себе девку какую-нибудь, и с ней мути, а возле Амили хватит крутиться. Ты понял? Донесут до меня, что ты с ней времени много проводишь.. по другому будем разговаривать.
Андрей молча соглашается, кивает, не решаясь оправдываться, в попытках сменить гнев старшего на милость. Он чувствует, Валера не блефует, если надо, Валера будет говорить по-другому.
***
Они идут в тишине, хочется что-то сказать, но оба будто закрыли рот на замок, а ключ выкинули. Ваха иногда поглядывает на неё, прочитать пытается, понять, что на уме, что услышать хочет, а может и не стоит говорить ничего, но другу помочь надо, когда появляется шанс прощупать почву, надо им пользоваться. Она уж совсем отстраненной кажется, спешно ногами перебирает, идёт впереди него самого, парню хочется надеяться, что это из-за стеснительности, до этого они не общались, обо всём, что связано с Амилей, Вахит узнавал через многочисленные рассказы Туркина, отчего казалось, что и сам Зималетдинов едва ли не её лучший друг.
– Он мне каждый день про тебя говорит. Ты с ним не помиришься? – Прерывая почти гробовую тишину спрашивает старший, обстановку не получится ещё более неловкой сделать, а если не спросит у неё, себе не простит этого.
Девчонка лишь головой машет, ушла в полнейшее отрицалово, если бы Зима рядом шёл, увидел бы, как брови её тёмные к переносице сводятся от одного лишь упоминания о нём. – А че так? Ну.. он ж не специально, это она на тебя накинулась. Я, кстати, не думал, что ты.. ну, по роже нормально дать можешь. Эта баба..ненормальная она, я тебе слово пацана даю, Турбо с ней один только раз танцевал, она ему не нравится вообще. А из-за вашей ситуации он мне мозги каждый день полощет. Он нормальный парень, это обстоятельства такие просто, ты ему нравишься. Сильно. Я знаю, ты с характером, но дай парню шанс то. – Зима даже не задумывается, что говорит, говорит и всё, лишь бы говорить, лишь бы друга отстоять и помочь ему как-то, Валерка его столько раз вытаскивал из, казалось бы, безвыходных ситуаций, столько раз вписывался за него, что Вахит перед ним в долгу до конца жизни будет.
Не врёт. Валера и правда парень хороший, и мочалка эта с дискотеки ему не нравится, она, к тому же, ещё и истеричка, и Амиля ему нравится очень, сам Туркин об этом не говорил никогда, но тут и не надо острым умом и сообразительностью обладать, чтобы догадаться.
– Она мне чуть нос не сломала из-за него.. все мои проблемы сейчас только из-за него. Я его видеть не хочу. Он зачем Андрея увёл? Будет ему «мозги вправлять»? Говорить, чтоб не подходил больше ко мне? А сам то чего не поговорит со мной? Испугался? Или вы все только кулаками общаться умеете? – Они, на удивление, очень похожи, стоит упомянуть имя одного, другой взрывается моментально, Валерка если б не глупил, отличной были бы парой, правда в квартире вряд ли была бы целая посуда. Вахит видит, он ей тоже нравится. Тоже сильно. Но она, наверное, ещё более гордая и упрямая, чем её воздыхатель, она точно не признает, что нравится, если надо будет, она готова бросить, готова не простить никогда и забыть со временем о том, что был когда-то такой Валера. Они и месяца не знакомы, воспоминания с течением времени притупятся, она погорюет немного, и найдёт себе нового Валеру. И он тоже точно найдёт себе новую Амилю, много новых, долго мозги будет полоскать, но всё же найдёт, возможно даже ту мочалку себе возьмёт в девушки, ненадолго, как обычно, на месяцок, её даже добиваться не надо будет.
– Да ты знаешь, как он на неё кричал! Он её когда оттащил, так кричал, матом крыл, я думал, он её убьёт прям там. Он мне сам потом рассказал, что только дома понял, че произошло вообще. Амиля, ладно он, не самый чувственный и понятливый, но ты то всё понимаешь. И его ты тоже понимаешь.
Они останавливаются у самой подъездной двери, ей не хочется уходить, хочется ещё что-нибудь спросить про Валеру, правда он каждый день говорит? Правда кричал на неё? Нравится? Сильно? Но что-то не даёт, что-то в голове требует бежать, требует отрицать всё, если бы любил, то не допустил бы, если бы так страдал, продолжал бы искать возможность поговорить, это, наверное, голос разума, повторяющий, что она не в первый раз из-за него расстраивается, сначала просто плачет, потом девчонка из-за него бьёт, а потом что? Сам ударит? Его неприятно слушать, неприятно думать, что ошиблась, что обожглась дважды, что придётся ещё долго боль из-за его отсутствия терпеть, что он и правда обычный группировщик, а не Ромео. Неприятно, но, наверное, правильно.
– Не знаю, Вахит.. не знаю. – Не даёт никакого ответа она ни Вахиту, ни самой себе, скрываясь за подъездной дверью, оставив группировщика в непонятном недоумении.
– Ну, она сказала что-нибудь? – Только завидев друга около качалки, Туркин подрывается с места, буквально за пару шагов преодолев всё расстояние между ним и другом, за эти недолгие минуты, что казались часами, если не днями, парень снова себя мыслями измучил, разговор с Андреем не занял много времени, парень после пламенной речи спешно ретировался, оставив своего старшего наедине с мыслями.Как назло сигареты закончились, за пару дней одну на двоих с Вахой пачку скурили, у старших просит как-то невежливо, младшие дураками прикинутся, скажут, что не курят, вообще-то. Вот и приходится искать другие способы успокоения, к сожалению, о них Туркину не рассказали, даже гантели не в помощь в этот раз.
– Ну.. сложно всё. Она молчала сначала, потом сказал, что не простит тебя, мириться не будет, ей ещё не понравилось,что ты Пальто говорить увёл.. а я когда рассказал про тебя, что ты на бабу ту кричал, и вообще, ну, что ты пацан нормальный, она вроде оттаяла немного, когда уходила, сказала мне: Не знаю, Вахит, не знаю. Не факт, но шанс у тебя может и есть. Не тупи только.
***
– На, это тебе. От кавалера твоего. – Домой младшая приходит совсем без настроения, гулять с Андреем было так весело, было так приятно не думать ни о чем тревожащем, просто наслаждаясь временем с другом, надо же было снова всё испортить. Подарок оставляет на столе в комнате и спешит в душ, чтобы не получить порцию вопросов от сестры, да и видеть не хочется, что ей этот уголовник передаёт, от него ведь что угодно ожидать можно.
– Спасибо.. – Девушка с недоверием осматривает коробку, симпатичная, белая, с розовым бантиком из ленточки, дорогая, наверное, такие не в каждом магазине сейчас купишь. Даже открывать не хочется, поставить бы, да любоваться, но интерес берёт верх. Розовая ленточка и крышка падают на пол, а Лиля открывает рот в изумлении, поочерёдно вытаскивая содержимое и рассматривая его - небольшая коробка шоколадных конфет и флакончик духов L'Air du Temps от Nina Ricci. В СССР любой заграничный товар на вес золота, что уж говорить о парфюме, тем более о французском. Как он их достал, наверняка дорогущие, как вся её зарплата месячная. Флакончик аккуратный, крышечка с пархающими голубками, аромат цветочный, пряный, заставляющий задержаться и вдохнуть полной грудью, чтобы уловить каждую ноту. Мечта любой советской девушки. Авторитет её наверняка задобрить пытается после своего исчезновения. После её прихода в качалку, они ни разу не увиделись, мужчина даже причину своей пропажи не объяснил, а Лиля только сейчас поняла, что хоть и видела его каждый день, сама о встречах не договаривалась, это он приходил, он звал, он ставил перед фактом. А теперь не приходит, не ловит вечером на улице, она, конечно, сама о причине догадывается, когда тебя майор милиции ищет - это не шутки, но он бы хоть раз позвонил, хоть бы в окошко помахал, но нет, как сквозь землю провалился. А может, просто в качалке у себя отсиживается, Лиля туда без его приглашения в жизни не сунется, хотя универсамовским вроде понравилась, некоторые парни даже здороваются на улице, чем вызывают большое негодование у родителей, и даже у младшей сестры, приходится вновь выдумывать и оправдываться, с появлением авторитета в её жизни, это, кажется, уже вошло в привычку. Её подарок успокаивает, даже если бы там пусто было, всё равно спокойнее бы стало, что он помнит, что он жив, здоров, и возможно даже скучает, хотя бы немного. Сама Лиля не признает, что скучает, пускай тоской это не назвать, а в груди не разливается горькое чувство обиды, она уже не в подростковом возрасте, чтоб из-за мальчика страдать, всё равно немного скучает. Сложнее признать только то, что хочется, чтобы он тоже скучал.
Девушка не сразу замечает на дне коробки небольшую бумажку, оторванную явно в спешке, почерк тоже не сильно аккуратный. «Не сердись за пропажу. Позвоню сегодня в 8.»
Ровно в 8 и правда звонит. Девушка торопится к телефону, отгоняет остальных членов семьи, чем не вызывает большого удивления, в последняя время Лиля часто сплетничает с подружками по телефону, и ей уж очень не нравится, когда домочадцы греют уши, подслушивая её разговоры. Трубку поднимает с каким-то трепетом в груди, непонятным даже для неё самой, слышит уже знакомый мужской голос, что сейчас звучит ещё более грубым, чем обычно. Они долго говорят о чём-то, мужчина мастерски увиливает от вопросов о нём, о том, чем он занимался всё это время, продолжая повторять, что это не телефонный разговор, ему не хочется говорить, ему хочется слушать, её слушать. Голос у неё такой приятный, нежный, не говорит, а щебечет, как соловей теплым майским утром, что заставляет забыть о заботах, тревогах, а лишь слушать, наслаждаясь незамысловатой мелодией. Она крутит провод телефона на пальце, подпирает стену своей спиной и улыбается, тихо посмеиваясь после очередного мимолётного комплимента, если бы он мог сейчас не только слышать, но и видеть, непременно бы оставил эту сцену в своей памяти, когда она такая милая и совсем домашняя. Когда она блаженно вздыхает, бесконечно благодаря мужчину за подарок, почти шепчет в трубку, чтобы никто из родных не узнал о том, что в маленькой женской шкатулке прячутся дефицитные французские духи.
– Лилечка, ты не скучай. Мне тут одно дельце осталось, и будет всё на мази. Как только будет всё, сразу встретимся. – С какой-то усмешкой проговаривает мужчина, подводя к завершению длинный телефонный разговор.
– А я и не скучаю. Мы как встретимся..я тебе расскажу кое-что. – Умеет заинтриговать, чертовка, теперь Кащей уверен, что закончит со всеми делами ещё быстрее– Ты только не кипятись.. Там можно всё решить, ну, не волнуйся, всё в порядке. Ты как придёшь, я всё расскажу. Только.. в качалку я больше приходить не хочу, на глазах у всех говорить, а в этой каморке твоей вообще дышать невозможно. Родители снова в разъездах, дома почти всегда только мы с Амилей.
– Ну ты хоть наводку дай, чушпан тебя донимает какой-то? Или из моих пацанов кто? Лиль, если надо, я их всех на коле–
– Нет, нет, это не твои парни. Ты приходи, ладно? Пока. – Она не даёт ему договорить, спешно прощается и вешает трубку, оставляя мужчину на другой стороне провода слушать лишь короткие гудки. Не стоило, наверное, говорить ему об этой беседе, он ведь явно не рад будет, узнав, что донимает Лилю далеко не чушпан.
В груди растекается жгучее чувство, как только приходится думать о том, что за ней другие парни увиливать могут. Оно немудрено, красивая, умная, наверняка чистая, за такой и чушпан, и пацан, и мент побежит. Она ещё и в школе начала работать, наверняка мальчишки только у неё в кабинете все перемены проводят, глазки на уроках строят, у них ведь в этом возрасте только одно на уме. Авторитет и сам объяснить не может причину своих чувств, он не рассчитывал на что-то серьёзное, но и собутыльницей-потаскушкой Лилю делать не собирался, она и сама бы не далась, пускай кажется такой боязливой и покладистой, стержень и достоинство у неё есть. И это притягательно. Ей не нужно носить обтягивающее платье, норковую шубу и сапоги до колен, чтобы казаться привлекательной. Нет, она безумно хороша в своей небрежности, без макияжа и в отцовской кожаной куртке. В голове теплиться мысль о том, что пора оставить свои дела хоть на пару часов и навестить девчонку, иначе это обязательно сделает кто-то другой.
