Лоскуты

Аскеладду начинало казаться, что каждый Новый год становился хуже предыдущего. Действительно, последние лет пять зимы приносили с собой какую-то общую слабость и уныние. Не то чтобы он не получал оба этих сезонных подарочка раньше. Всё-таки, он не молодеет. Но в последние зимы, кроме упадка сил, его преследовало желание оглянуться. Каждый тёмный зимний вечер, дочитав лекцию и выходя из аудитории, он внутренне напрягается в ожидании. Подспудный страх прямо за дверью встретить взъерошенного, нервного Торфинна с наспех завернутой в обёрточную бумагу книгой в руках и снова выслушать его сбивчивое признание, каждый чёртов раз шевелился внутри. Конечно, он не чувствовал себя виноватым. Ведь он был прав — не дело принимать подарки и отвечать на… знаки внимания. Особенно, если эти знаки внимания исходят от студента. Особенно, если ему всего девятнадцать лет, и у него впереди еще десятки влюблённостей. Но блестящие от слёз карие глаза будто преследуют его каждую зиму. Потому что — напомнил себе Аскеладд — не стоило тогда проводить с Торфинном дополнительные часы занятий, когда он попросил. Не стоило брать его на слабо, чтобы написать статью с ним в соавторстве. Не стоило править его рассказы, вдалбливать знания. Не стоило шутить, отвечать улыбкой на хмурость. Не стоило гонять его за кофе. Не стоило уделять внимания. Не стоило, не стоило, не стоило… Но кто ж знал, что пацан-то влюбится? «Ты мог бы и предвидеть». «Ты мог бы выбрать слова помягче». «Ты мог бы пресечь всё это на корню». «Ты же видел, как он на тебя смотрит». Нет, он не чувствовал себя виноватым — только сожалел, что «всё это» так сложилось. …и надеялся, что Торфинн больше не плакал.