Бархат

Начало легчать Лизе постепенно, далеко не сразу, она так и пила воду, сидя на краю скамейки, пока Вахит подбрасывал голубям хлебные крошки, иногда делясь с ней хрустящими корочками, которые девушка механически отправляла в рот, глотая практически не жуя. В горле саднило. Голова начинала болеть. Неужели погода опять испортится?.. проклятая метеозависимость. Страшно хотелось сбросить все на нее. — К нам на балкон иногда прилетают. — Рассказал парень, даже не смотря на собеседницу, раскрошив пальцами очередной ломтик под жадное курлыканье птиц. — Жирные такие… сытые. — Тоже таким хочешь быть? — туманно поинтересовалась та в ответ, снова сделав глоток. — Сытым? — Хочу. А кто не хочет? А, ну да, ты. Но ты прибаливаешь, тебе можно, а мне нельзя — сильным надо быть, для этого каши много едят, — объяснил Зималетдинов, как ребенку. Замолчал вдруг ненадолго, спросил: — Я в Москву скоро поеду, тебе привезти чего-нибудь? Какое странное предложение, нереалистичное даже. Он — и в Москву? Как? На какие деньги? — А что можешь?.. и как поедешь вообще? Дорого поездом, а попутками опасно. — Лиза осторожно посмотрела на товарища, аккуратно так, недоверчиво. Множество вопросов лезло в голову. Небогатая семья, отсутствие образования и работы — все это в совокупности в ее голове выглядело синонимом нулевых перспектив. А тут — Столица. — Поездом с пацанами, на билеты наскребли. — И снова мягкая уклончивость. Не хочет отвечать — и не нужно. — А могу все, что в карман поместится. — Ничего не надо, и так тратить нечего. Главное сам вернись целым, чтобы шить не пришлось, вот лучший подарок. — Девушка сумела кривенько улыбнуться, осторожно отломив от буханки маленький кусочек, бросив его болтающейся под ногами птице, косящейся на них золотым глазом. — У меня же все есть. Альбом, краски… тушь потом куплю с зарплаты. Как-нибудь. — Ты красишься? Не знал. — Мягкий поддевок вышел на славу, и медсестра прыснула в кулак, покачав головой. — Для рисования, Вахит. Мне брат книгу п-подарил, — она постаралась произнести эту фразу как можно более естественно. — И там очень много про эскизы тушью написано, а я ей не пользовалась почти, с собой не взяла. Ты когда-нибудь тушью рисовал? Или вообще рисовал? — Только на заборе. — Очередные мягкие крошки полетели на асфальт. — Спасибо, что объяснила. В художке училась? — Ага. Закончила даже. — Турбо тоже учился. Ну, как учился… месяц походил и бросил, — забавный факт про агрессивного старшего «Универсама» пришелся как раз кстати, Лиза вновь хихикнула, неверяще глянув на Зималетдинова. — Правда, что ли? — у нее даже брови приподнялись. — Самая настоящая. Только ему не говори, а то голову мне оторвет наш «художник»… — окончательно разрядил обстановку парень, откинувшись на спинку скамейки, сунув остатки хлеба в руки подруги. — На. А то что это все я кормлю, тебе же покупал, в общем-то. — Спасибо. — Девушка бросила голубям немного корма. — Вот точно бы на него не подумала. — А на него думать опасно, Валера у нас такой… такой. Просто такой. — Вахит прикрыл темные глаза, точно задремал, но говорить продолжил: — Завтра с ним поедем, до конца недели не жди поэтому. Потом в больничку зайду, как оклемаюсь, позову в ресторан, отметим. Ты была в «Юлдыз"-е? Название практически ничего Лизе не сказало, но вспомнилась зеленящаяся вывеска из крупных букв, поздние застолья отца… когда начальство гуляло, Сергей Валентинович всегда водил дорогих гостей, угощая за собственный счет. Даже если дома денег было уже в обрез, а матери требовались лекарства для в очередной раз болеющей дочери. Жить на широкую ногу семья Стрельницких умела, правда часто стреляя себе в колено. Дорогие вещи, продукты, хорошо обставленная квартира — все это стоило космических денег, не всегда соотносившихся с заработной платой даже на «пороховом». — Пусть завидуют, — любила цедить родительница, заплетая светлые волосы тогдашней первоклашки в тонкие, аккуратные косы, — все с вениками, а ты с таким букетом! Пусть сразу знают, кто есть кто. — Только вот сама девочка не знала, кем должны быть окружающие, стараясь относиться ко всем или дружелюбно, или никак. Она не любила ссориться — этого хватало и дома. Куда больше нравилось молчать. Еще и рюкзак этот… такой красивый, внимание привлекающий. Предшественник-то его, яркий желтый ранец с Котом в Сапогах в розовой шляпе, был беспощадно убит, порезан чьим-то ножиком. Назло. Что тогда дома-то сказали? Сама виновата. Желание угодить окружающим небрежно смешивалось с грозной потребностью насолить им, «открыть глаза», «показать правду». Все это было скользкой, противной двуличностью, амбассадором которой являлся Советский Союз. Под обложкой благополучия скрывалось все то же спекулятивное желание нажиться, и его нельзя было скрыть дифирамбами и хорошими словами. Человек был человеку волком. События с Машей только подтвердили эту прописную истину. — Думаешь, пустят нас? В ресторан? — задала Лиза внезапный вопрос. — Да и дорого там. Лучше вот… хлеба поесть. Так странно было думать о том, что денег больше нет. Ни единого лишнего рубля. У Кощея взять не позволит совесть, а самой заработать получится преступно мало. Даром, скоро зарплата… а расписана она в голове девушки была по пунктам, включающим в себя как откладывание на проезд, так и «скидывание» на продукты. Из зарплаты в тридцать сейчас и пять в течение учебного года даже вычитать было нечего. Черт. — Я раздобуду денег, не думай об этом, хорошо? На мороженое точно не хватит. На вкусное… всегда мечтал там побывать, — признался Вахит, — вот с тобой и сходим. Если ты не против. — Я не против. А ведь для него даже чашку чая там купить наверняка было равносильно потере целого состояния… и зачем пригласил? Это было явным ухаживанием, царапнувшим сердце девушки. Зачем все это нужно Зималетдинову, если он знает, что согласия не будет? Не купить же ее решил? — Спасибо. Буду рад посидеть с тобой. — Расслабленно улыбнулся парень, нарушая привычный ход мыслей. — Пока не прикрыли. А то я тоже у милиции на крючке, знаешь ли. — А ты за что? — спросила Лиза почти без видимого интереса, механически сунув в рот кусочек хлеба и принявшись жевать. Она привыкла глушить желания, не слушать собственное тело, закрывать глаза на потребности, больше ориентироваться на других. Еда стала одной из проблем, и целый микромирок давно выстроился вокруг нее. Бацильная что в детстве, что в сейчас, худая. словно палка, девушка ощущала себя «не такой, как все» вовсе не в ментальном смысле, а скорее физическом — пока вокруг все крепли и укоренялись, она тянулась вверх, стесняясь роста. Вес не набирался на кости, а постоянное состояние подвешенности давило на психику, что находила отражение во внешнем виде в самой извращенной форме — голодании. Лучше наказать себя самой, ведь это точно поможет. Только чему? — Ножик с собой таскаю, цепляли пару раз… писал объяснительные, что ну очень люблю резку по дереву. Обожаю прям. — Легкий ответ был непривычен, но вызвал у девушки слабую улыбку. Как же просто было оставаться счастливой рядом с ним, даже когда голова кружилась от усталости. — А на самом деле он тебе для чего? — это был один из тех вопросов, которые лучше не задавать, и сиди перед Лизой Кощей, уже блеснул бы глазами, посоветовав не лезть не в свое дело. А что же Вахит?.. пауза затянулась, и медсестра даже повернула в сторону парня бледное лицо. Как оказалось, он на нее в это мгновение тоже смотрел. — Я его ни разу не применял. — Отчетливо проговорил Зималетдинов. — Но если окажусь не в том месте не в то время — придется. — Надеюсь, не придется. — Я тоже надеюсь. Не беспокойся, если это и случится, то точно не скоро, мне ещё жить да жить. — Парень отщипнул кусочек от хлебной корки, бросив его птицам на растерзание. — В это хочется верить. — Троих вот убили в комиссионке. — Девушка снова отвернула лицо, глотнув воды, затем бросив пустую стеклянную бутыль в мусорку, стоявшую около скамейки. — Это так страшно. И до этого выбросили из окна в моей больнице одного… я боюсь, эта участь ждёт всех вас, и моих родителей, и меня. Что-то п-подобное. Смерть. Смерть настигнет каждого. Кого-то дождется за углом, кого-то встретит в дверях. — Не надо думать об этом. Моя бабка говорила: «Авызың тулы кан булса да, дошманың алдында төкермә». — Сказа он что-то на татарском, затем переведя: — «Даже если истекаешь кровью, не показывай свою слабость перед врагом». Так-то неплохая фраза, а? — Так-то неплохая. — Согласилась Лиза. Они посидели еще немного, пока не закончился и хлеб, а количество проходящих мимо людей не увеличилось — чем ближе был вечер, тем больше свободного времени у них появлялось. Кто-то уже выпивал, кто-то точно направлялся в ДК, кто-то выпрашивал у прохожих копейки «на проезд». Вот и дождь начал собираться… сгрудились бывшие полупрозрачными тучи, собрались в холодные, темные комья. Август неумолимо приближался к своему концу, сегодня, кажется, было пятнадцатое число. До начала учебы оставалось примерно две недели, а сил не было уже сейчас. Погода предательски портилась на глазах, окончательно убивая желание делать хоть что-то. Сейчас бы под крышу… — У меня зонтика нет с собой. — Девушка сглотнула, запрокинув голову. Люди уже начали вставать под деревья, скорее непреднамеренно, на всякий случай. — Промокнем. — Пошли под козырек тогда. Там у ларька газетного есть. Или домой хочешь? Я провожу хотя бы немного. — Вахит медленно поднялся, поправив ее рюкзак на своем плече, а затем протянул руку, помогая подруге подняться, придержав ее за запястье. — Если разрешишь. — Уже можно и домой, хотя я бы еще погуляла… но боюсь простудиться, опять болеть уже сил нет, только недавно поправилась, — Лиза слабо пожала плечами, все еще позволяя касаться себя, и тогда Зималетдинов аккуратно повел ее из парка, направив мимо раскидистых деревьев, неровных кустарников, кривеньких горок и спортивных снарядов. Вдалеке блеснула буря, гром прокатился по улицам города мрачным урчанием, залаяли собаки. Гроза — это страшно. У нее холодные пальцы. А бабушка, когда еще была жива, говорила, что в окно может залететь шаровая молния, поэтому обязательно нужно закрывать створки и форточки. — Как думаешь, успеем? — спросила девушка, когда первые капли намочили ее макушку. — Ну, если побежать… давай руку, — ладонь Вахита сползла ниже, и он шустро потянул ее за собой, сначала ускорив шаг, а затем перейдя на легкий бег, протащив подругу мимо фонарных столбов, тоскливо посматривающих на небо людей, попрятавшихся на ветках птиц. На заборе красовалось кривенькое бумажное объявление: «Овощи!». С ним было слишком легко, чтобы быть правдой, и сокращение дистанции оказалось столь стремительным, что Лиза невольно задумалась о том, не совершает ли она ошибку? Не стоит ли отдалиться, отползти, отойти подальше? Зачем портить человеку и без того нелегкую жизнь? — Зима! — крикнул кто-то уже с автобусной остановки, и Зималетдинов, укрыв девушку под козырьком, коротко обменялся рукопожатиями с каким-то мальчишкой со светлыми волосами. — Так что, завтра едем? Ребенок. Всего лишь ребенок. — А то. — Ответ был непривычно скуп, группировщик смотрел на собеседника сверху-вниз спокойно, нелюдимо, будто тот находился за каменной стеной. Может, он узнавал в нем себя? — Здорово! И еще вопрос… отойдем? — неловко покосился на Лизу парнишка. — Дело важное. — Подержи пока, а то намочу. — Тут же отдал ей Вахит рюкзак и, дождавшись согласия, выраженного одним только взглядом, выскользнул из-под «защиты» укрытия, после чего оба они отошли на расстояние в пару метров — казалось бы небольшое, но надежно скрывающее лишние звуки за завесой дождя, плавно перетекающего в ливень. Личное что-то… Люди набились рядом, как в муравейнике, заметно потеснив девушку, осторожно переминувшуюся с ноги на ногу. Вдалеке вновь разрезала небо молния, противно ударило по ушам громом, задрожали ноги. Зарисовать бы… вывести акварелью темную синь, бритвой белого отчертить рваные грани и углы. Послышался какой-то глухой звук, и девушка повернула в его сторону голову, успев увидеть только момент падения — крепким, поставленным уличными боями ударом Зималетдинов отправил своего «товарища» в нокаут, мрачнее тучи сунувшись обратно под козырек. Кто-то ухватил его за руку, зашипев что-то в лицо, но парень тут же оттолкнул приставшего, за руку вытянув Лизу наружу как раз в сторону подъезжающего автобуса. — Что случилось? — девушка обернулась в сторону лежащего на асфальте, но не дернулась в его сторону — уже поняла, что стоит сначала разобраться, пока Вахит подтолкнул ее в сторону транспорта. — Сядешь и расскажу. Заплатив за проезд за двоих, хоть парень и был против, Стрельницкая опустилась на край единственного свободного места, придерживаясь за поручень, а группировщик замер рядом с ней, ткнувшись лбом в сгиб своего локтя и закрыв глаза. Он явно переваривал некоторую мысль. Нехорошую. Дождь усиливался, и стекла начало заливать, забарабанили по стенкам ледяные капли. Закутавшись в свою одежду получше и разместив рюкзак на коленях, Лиза позволила молчанию продлиться достаточно долго. — Турбо им рассказал. — Безнадежно сказал Вахит наконец, посмотрев на нее сверху-вниз. — Я говорил ему заткнуться, но это же Турбо. Как приговор прозвучало, ей-богу. — Что именно он рассказал? — уточнила девушка, задав абсолютно правильный вопрос, от которого парень вздрогнул, отведя взгляд, чуть прищурившись — явно вновь принялся размышлять, пускай и потратил на все про все долю секунды. — Что ты с Кощеем была. И все остальное… припомнил. — …что теперь? Можешь не провожать. — Догадалась она, склонив голову, прикусив губу. На душе стало тяжело и противно. Додумались же… так вывернули, что теперь и не отмоешься, хоть узлом завяжись. Ей-то никто не поверит, не пацан же — девчонка. Хоть и медсестра. — У тебя проблемы будут. Снова тишина. Недолгая. — С проблемами своими я сам разберусь. Тебе в это… не надо лезть. — Наконец, проговорил Зималетдинов, закрыв глаза, смотря в пол. Ситуация — пат. Ситуация — сюрреализм. Если бы было столь просто отвернуться от «семьи», которую из себя строили группировщики, то парень наверняка бы уже сделал это, но… ему некуда было возвращаться и неоткуда уходить, единственным спасением в этом жестоком мире являлись шаткие ценности, подкрепленные воздухом и пустыми обещаниями. Лишиться их было хуже смерти. А с вафлершей общаться нельзя. Это не по понятиям. Еще поездка в Москву… так невовремя! Не выкинут же его за борт? Не засмеют? Руку хоть будут жать? Зависит от выбора, кажущегося таким простым, но одновременно с этим ломающим только-только установившееся равновесие. — Я с ним переговорю. — Наконец, вынес для себя какой-то жуткий вердикт Вахит, не открывая темных глаз. Он вдруг показался Лизе таким маленьким и потерянным, что захотелось обнять его и никогда не отпускать. — Объясню ситуацию. Хрен с ним, если не поверит. Он что, рядом стоял, свечку держал? Еще б Кощей чего вякнул, а так молчит в тряпку, не интересно ему это все. Был бы на его месте Адидас… — Адидас? — девушка приподняла брови, уцепившись за то единственное, что не было связано с больной темой. — Погоняло такое. Адидас. Как спортивки. Пошли, наша остановка, — Вахит первым двинулся на выход, а подруга (или уже нет?) поплелась за ним, вслушиваясь в раскаты грома и биение собственного сердца. Сегодня они звучали одинаково. — Над головой держи, простынешь еще. — Будто опомнился парень, вновь оказавшись на улице, подбитой лужами, уродливо растекшейся грязью и мокрым запахом. — Я из Москвы приеду, и мы в «Юлдыз» пойдем, ясно? Мороженого поедим, я не знаю, что там еще есть, но все возьмем. Ты только не отказывайся, — поравнявшись с ней, пробормотал он последнюю фразу, — я про тебя ничего плохого думать не собираюсь, делать тоже. Не по-пацански это, крысятничать. — Они же от тебя откажутся. Я знаю, как это работает. — Ну пусть попробуют. Я не «Скорлупа», чтобы мне свои порядки двигать, — отрезал Зималетдинов, туманно глянув прямо, — а отшить не так-то просто. Им придется с Кощея спрашивать. А кто рискнет? Так странно было слышать это. Еще более странно было понимать, что Вахит принимает все возможные версии произошедших событий, не отрекаясь ни от одной. Что-то было? И ладно. Не было? Замечательно. Все точки над «ё» сходились на злополучном сожителе Лизы, про которого знать было нельзя, а потому она даже не попыталась что-либо объяснить. Авторитет сам знает, когда ввернуть вымышленное родство. И мешать его планам девушка не собиралась даже под страхом смерти. Он ее вытянул. Он ей помог. Он сделал для нее нечто большее, чем позволил оторваться от родителей. Он вытащил из девушки глубоко закопанную боль, которая превратилась из отравы в оружие, пускай Стрельницкая еще плохо осознавала, как все это работает. Она просто изменилась, совершенно этого не заметив, подстроилась под него, чтобы выжить — и осталась на своем новом месте. Закрепилась. Из квартиры-то Кощей сам ушел, а не вытурил ее. Интересно, вернулся уже или так и остался где-то сидеть? А если вообще не придет? Думать об этом не хотелось, но Лизе все одно было страшно возвращаться в пустеющие стены прокуренной однушки. — Опасный он, ваш Кощей, — наконец высказалась медсестра. — Никто не спросит. — И я так думаю. Так докуда тебя?.. — над головами их оказались кроны деревьев, чуть улучшившие положение, но от луж уже давно вымокли ноги, а рюкзак, кажется, тоже начал сдаваться, хоть девушка и пыталась им защитить стремительно липнущие к коже светлые волосы. — До двора. А там я сама. Могу тебя проводить, если хочешь, мне так проще будет, — предложила она, сглотнув, было неловко и как-то неправильно такое говорить. — Можешь, но… обычно все бывает наоборот, — Вахит впервые за долгое время позволил себе улыбнуться, тиранув бритый затылок. — Я бы лучше убедился, что ты добралась, а то буду неделю мучиться. Хотя и так буду… вон сколько всего происходит, и на это никак не повлиять. — Позвонишь в регистратуру, спросишь меня к телефону, если будешь сильно волноваться. Обещаю — трубку сниму. — Предложила тогда Лиза, тоже приподняв уголки своего рта. Они были трогательной парочкой друзей с заделом на что-то большее, но держались друг от друга на уважительном расстоянии, и это подкупало, подбрасывало до небес, ни в коем случае не возвращало на Землю. Не хотела с группировщиком встречаться… Так-то все правильно вышло — не встречается. Не ходит с ним. Ни с кем не ходит. А все равно болтаются на расстоянии вытянутой руки, и на прощание Вахит обнял ее коротко, мокрый весь, как лишайный дворовый пес, тиранулся щекой о висок. — Пока. — Сказал вкрадчиво, не отпустив сразу. — Пока.