Бархат

Вахит зашёл в кабинет последним, практически ознаменовав собой конец рабочей смены, размеренно опустившись на стул напротив травматолога, выразительно на него посмотрев перед тем, как сказать: — Здравствуйте, я на перевязку. Повторную. К ней. — И кивнул в сторону Лизы, недвижимо сидящей на кушетке. — Можно Вас попросить выйти? Нам нужно переговорить. Нагло. Очень нагло, но в то же время спокойно, размеренно так, будто иначе и не бывает. — Другого места для разговоров не нашлось? — приподнял бровь Николай Геннадьевич, глянув на отмершую девушку, но все же смилостивившись, обратившись к ней: — Хорошо. Когда уходить будете, позовешь, я в ординаторской пока отобедаю. Отпустил, значит. При всей своей нелюбви к группировщикам, даже со склонностью к их отторжению — отпустил, дал возможность уйти с работы, и ни единого вопроса не задал. Но почему? Иногда медсестре казалось, что она совершенно не понимает других людей. — Спасибо. — Шепнула она в спину врачу, затем протянувшись за бинтами и перекисью. — Садись, я все вчерашнее заменю, посмотрю, чтобы заживало нормально. Губу бы зашить… но тогда шрам останется. Вроде бы и не кровит. — Работать, не отвлекаясь, оказалось проще, чем начать разговор, когда скрипнула дверь, и они остались в кабинете одни. — Давай попробуем. — Давай. — Буднично отозвался Зималетдинов, повернувшись профилем, затем, помолчав, спросил: — Ничего сказать не хочешь? Мало ли. Началось… прямо с порога — и сразу в ступор, даже ножницы замерли в руке около катушки на долю секунды. — Прости, что так вышло. Чик. Нужно работать. Нужно съесть, сожрать эмоции — и работать, ведь это единственное, что остаётся. — Я не про это. Турбо сказал, что тебя Кощей «прокатиться» возил. Ты в порядке? — внезапный вопрос на мгновение ошарашил, поставив в тупик. В порядке? Она? Это точно то, что Вахит хотел узнать? В голову приходило все, что угодно, но никак не… — Можешь не отвечать, по лицу вижу. Прости. О чем он? — …я в порядке, он ничего мне не сделал. Правда. — Лиза поняла, что ей не верят, но от этого стало лишь больнее. Не прозвучало ни единого обвинения, скорее меж ними звенела неловкость. — Хорошо. — Кивнул Вахит, прикрыв глаза, когда девушка завязала узлом нитку, затем протерев перекисью кожу щеки. Формирующегося шрама практически не было видно, можно было понадеяться на естественную регенерацию. Повезло. — Так значит, все серьезно? С ментами и погонями? А говорила, что жизнь у тебя скучная. — Пошутил, кажется, чуть улыбнувшись. — …так получилось. Я не виновата, — в ответ улыбнуться не вышло, только протереть ватным диском чужую скулу. — Да понятно, что не виновата. Все хорошо, прогуляемся, развеешься. Гулять-то можешь? В кино или ДК не приглашаю сегодня, погода не та, но вот в парк… если не против. Как друзья, конечно, я Турбо уже сказал, что ни с кем ты не ходишь. — Вот как. Выкрутил. Сам позаботился. Хотя мог бы и прижать, что-то ляпнуть, ан нет — осмыслил, выручил, и глазом не моргнув. — Незачем тебе с кем-то ходить. — Спасибо. Можно пойти в парк, — Лизу отпустило, и она шмыгнула носом, ощущая, что расклеивается прямо здесь. Нельзя! Соберись. По частям. По осколкам. Даже если больно, даже если гвоздями придется сколачиваться… обнажить болезненное нутро — это слабость, что может быть хуже слабости? Только предательство. Она же его уже выменяла. Заочно продала. Кощей бы Зиму сожрал и не подавился. Ни секунды бы не медлил. Без сожалений и размышлений, просто потому, что может. Просто потому, что сильнее. — Вот и славно. Ты не бойся, ничего говорить не будут, своих проблем по горло. Слышала про комиссионку? Так это Такташ закусились с Кинопленкой. По верхам. — Объяснил Зималетдинов произошедшие события, ещё не зная, что произошло в больнице. — Перестрелка была… не до тебя сейчас. Никому. — Будет что-то ещё? Как ты думаешь? — девушка нахмурилась, анализируя услышанное. Значит, к ней сегодня приходили представители одной из группировок. Только какой? Это не терпелось узнать, а потому пара вопросов дополнилась третьим: — А кого убили? Чьих? Сегодня три трупа было, приходили… я думала, что отсюда уже не выйду. — Хадишевцев убили. Чего ты? — Вахит коснулся предплечья заметно побледневшей Лизы. — Я их видела… одного. Он здесь стоял. По лезвию прошла, повезло, что группировщики другим занялись, отодвинулись от нее на шаг… Не до Стрельницких теперь с их «крышей» — разобраться бы с Кинопленкой. Только это девушку, кажется, и уберегло, встреча при иных обстоятельствах грозила занимательным путешествием в «стан врага». Зато теперь хотя бы одного из них она знала в лицо. И жутко было думать о том, что всю эту заварушку косвенно или нет предвидел, а может и обыграл Кощей. — С претензиями пришел? Ну да, тут курткой не отмахнуться. — Качнул головой. — Ты смотри, лучше не суйся к ним, если не требуют, они все как Кощей, а может и хуже. — Без особой эмоциональной окраски высказался Вахит, чуть сжав ее руку. — Не подставляйся. Спрашивают — отвечай, не спрашивают — молчи. — Говоришь как взрослый. Как… отец. — Поправила саму себя медсестра, сглотнув. Такая странная фраза сорвалась с ее губ… Взрослым назвала. Будто все это время считала ребенком. Они же не в песочнице замки строили — сидели лицом к лицу в травматологии. Он — со следами драк и избиений. Она — с дрожащими руками и видимым нервным истощением. Разные такие. Но похожие. — Скажи мне это кто, кроме тебя — в глаз бы зарядил, — фыркнул парень, скосив взгляд в пол. Явно тема болезненная была, неприятная… с родителями-то наверняка на ножах. — Давай, собирайся. Гулять пойдем. — Сейчас. А не боишься? Милиция же. — Не боюсь. Все равно ж тебя не сдал… Только вот Турбо усомнился, что ты с братом живёшь, у брата-то и имени нет, как оказалось. Темнишь? Или ещё причина есть? — вот и показалась новая неприятная тема для беседы. Стало чуть тяжелее дышать, и Лиза пропустила вдох, но быстро взяла себя в руки, отвернувшись, чтобы протереть замокревшие от дорожек слез щеки. — Ещё причина есть. Я не могу сказать. — Девушка шустро обернулась вновь, ожидая негативной реакции, но ее встретило только мерное пожимание плечами. — У всех свои причины. Ты только не подведи. — Просто обозначил Зималетдинов свою позицию. Слишком правильный, слишком надёжный. Даже если все это — лишь маска, верить хочется. Здесь не как с Кощеем, они почти на равных, и можно говорить открыто, не боясь прямой конфронтации. В конце концов, силы в руках Вахита попросту не те, да и не в его манере будет строить козни девчонке. Порядочный он. По-своему, но порядочный. — Обоюдно. На улице было тепло и солнечно, а Николай Геннадьевич свое обещание исполнил — аж у Залины медсестру отпросил, что-то наплетя про семейные обстоятельства. Вахит забрал у Лизы пустой рюкзак, лениво таща его на плече, будучи не смущенным ни цветом, ни взглядами прохожих. Это смутно напоминало неловкое ухаживание, но думать о подобном не хотелось. — Я рада, что ты в порядке. Боялась, что так просто не поправишься. Мы с Валерием хотели зайти, но… нам помешали, — почти без увиливаний сказала девушка, тиранула затылок. — А потом и сегодня наступило. Я бы вечером з-заглянула на самом деле. «Я волновалась». — Даже если бы и не заглянула — я бы не обиделся. Сам же могу поймать, в общем-то. Подъезд знаю… старый. — Неловко отозвался Вахит, поняв, что план дал трещину, помотав затем головой: — И так нормально, работа-то у тебя одна, с ней точно не промахнусь. — И правда. Повезло, что сегодня меня в травму забрали, а то мыла бы полы. — А это плохо? Ну мыла бы и мыла, моя мамка вон моет, и ничего, — признался Зималетдинов, подтвердив некоторые мысли Лизы — семья его небогатая совсем, нечего брать. — Нет, я о том, что пришлось бы тогда по всей больнице искать. — Медсестра покачала головой. — Еще наговорили бы потом всякого, у нас девочки шустрые, и так болтают непотребства, — честность сейчас была необходима, как воздух — отчего-то беседовать с парнем было легко и спокойно. То ли его выражение лица так действовало, то ли тон голоса. Кто б знал! Кто-то свистнул им в спины, но никакой реакции не последовало. Что ожидалось?.. да черт его знает. Проезжающие мимо машины расползались в цветные пятна, девушка не сразу поняла, что мир для нее подозрительно расплывается, а потому в какой-то момент остановилась, глупо глядя перед собой. Стало как-то совсем нехорошо. И пить вдруг захотелось… Так-то не ела весь день, если подумать, только чаю утром глотнула, затем стакан в раковину убрав. Совсем о себе не позаботилась. Как же так? — Ты чего, Лиз? — приобернулся Вахит, затем осторожно взяв ее под острый локоть. — Присядем? — Да, д-давай. Скамеек рядом не было, а потому расположились на поребрике, и Лиза замерла, запрокинув голову, пока под тенями век кружились расплывчатые звездочки. Даже дышала она теперь иначе, чем обычно — сухо, часто, как собака после длительной пробежки. И внутри все так сжалось… — Я за водой схожу. — Не стоит, все в порядке, — слабо отмахнулась девушка, ощутив нестерпимый холод, который быстро сменился помутнением и желанием нагнуться вперед — было бы чем стошниться, сделала бы это сразу, а так только прокашлялась, зажмурившись, пока бил колотун. — Вижу, что в порядке. Здесь сиди. Оставив рядом с ней рюкзак, Вахит быстрым шагом направился в сторону ближайшего ларька, пока вокруг заохали-запричитали чужие голоса. Никому дела до медсестры не было, но в то же время на несколько минут она стала объектом всеобщего наблюдения. Хоть бы за наркоманку не приняли… и такое бывало. — Может скорую, деточка? — спросила сердобольная бабушка, невесть откуда взявшаяся, коснувшись ее лба тыльной стороной ладони. — Н-нет, все в порядке, — повторила Лиза с удивительным упорством. Солнечное марево неудачно смешалось с потеплением на улице, смягчившиеся погодные условия ударили по и без того надтреснутому здоровью, нарушили протекающие в организме процессы. Выспаться бы… а может и поесть чего, страшно вдруг захотелось шпрот. Даже без хлеба, просто так, чтобы праздником. — Держи. — Вахит опустился рядом, открыв стеклянную бутыль, затем цыкнув на прохожих: — Все хорошо, спасибо. Мы сами разберемся. — Ну ты смотри, подружке твоей что-то плохо совсем. — На работе перетрудилась, не беспокойтесь. Я сейчас ее домой отведу, недалеко живет, — и где только Зималетдинов научился так убедительно врать, смотря собеседнику прямо в глаза? Неужели у всех группировщиков это умение было отточено до совершенства? Хлебнув несколько глотков прохладной жидкости, Лиза обессиленно ткнулась виском в плечо сидящего рядом товарища, глядя прямо перед собой. Ее все еще мутило, а в животе противно заурчало — ну точно голодная, теперь и не отвертеться даже. Наверное сейчас опять зазвучат неудобные вопросы… и как на них отвечать? Не сказать же прямо, что совсем не хочется ничего, и кусок в горло никогда не лезет? Тогда точно примет за сумасшедшую. Если уже не принял. Вот и погуляли, вот и испортила все, что могла. Черт! — А ты «ромашку» любишь? Булка такая. — Прозвучал спокойный вопрос, пока парень снова надевал на плечо розовый рюкзак надорванной лямкой. — С посыпкой. — Я н-не знаю, Вахит, — шепнула девушка дрожащим голосом в ответ, снова отпив из бутыли. — В парке голубей покормим. Они вот любят. А мне больше обычный белый нравится, у него корка хрустящая, — рассказал немного о себе Зималетдинов, мельком потрепав ее по светлым волосам. Ладонь у него была сухая и горячая. — А еще перемячи люблю, а ты ела? Или дома не готовят? У меня мать печет иногда. — Мама не любит выпечку, говорит в-вредная она. Соседка приносила… — очередной приступ дрожи принес с собой нарастающую слабость, — но больше не п-приносит. — Так конечно не приносит, ты же не дома, кому приносить? Блин, холодная какая, — пощупал парень лоб собеседницы. — Как это называется? Когда холодная. — …гипот-термия. Здоровье ее всегда было шатким, но этим летом «наплывы» только усилились, что заставляло задуматься о том, насколько на самом деле с Лизой все нормально. И дело было даже не в психиатрии и нервах — сама Стрельницкая совершенно не умела различать позывы своего организма, привыкшая терпеть любые состояния для того, чтобы не нервировать родителей. Ведь так страшно было в детстве смотреть на их ругань… — У меня был, кажется, м-миокардит. Из-за него все, наверное, — наконец, смогла собраться с мыслями девушка, предположив очевидное. — Вот как… — едва ли Вахит знал, что это такое, но понимающе кивнул: — Это лечиться надо. Не думала провериться? Вон рядом с тобой же сидит мужик, вроде бы порядочный. Или он не понимает? — Понимает, наверное… Аж перед глазами все замерцало, и на Казанские улицы удалось вернуться лишь с новым глотком воды. Косящихся прохожих медсестра сейчас не видела, мир ее сузился до размеров булавочной головки, игольного ушка, кончика карандаша, и в роли всего этого был лишь тихий голос Зималетдинова. А ему надо это вообще? С ней возиться? Кажется, от Лизы никакого проку и нет, кроме умения шить, но это она делает «за так», незнакомым людям, даже без личных просьб. Парню же из-за нее приходится выдерживать натиск Валерия, который Турбо, и подставляться под неминуемую кару Кощея, явно что-то затаившего. Это не было обговорено устно, но отчего-то девушке казалось, что напряжение в группировке с каждым днем нарастает. Может, виной этому было пренебрежение Авторитета, может — сама его манера поведения, но мужчину боялись, опасались, сторонились больше, чем тянулись к нему. Но ведь все равно шли, если так подумать, сползались в «Универсам». Размеренный голос Вахита не давал ей заснуть, и его хотелось слушать бесконечно долго, сидя на поребрике, но пригрозившие вызвать милицию новые зрители невольно сменили вектор движения ребят, вынудив группировщика кое-как поднять свою подругу за локоть, чтобы пойти с ней дальше. — В парке присядем еще, дойдешь же? Могу понести. — Предложил он, не получив должного ответа. — …все в порядке. Она всегда говорила так, иногда пытаясь улыбаться, иногда — только глядя затравленно так, нетипично для самой себя, будто проваливаясь в зыбкое марево сознания. Казалось бы образцовая семья, откуда такие травмы, но под куполом — все как у всех. Наверное, идеальные ячейки общества не более чем сказки для дураков, с каждым годом все жители Союза все больше в этом убеждались. Ее никогда не били, не наказывали физически, но что-то внутри у Стрельницкой было переломлено об колено и болезненно скручено удавкой вокруг ее же шеи. Так странно было об этом думать. — Мне страшно, Вахит. — В какой-то момент щебетнула Лиза, остановившись, прислонив к своему холодному лбу такую же холодную бутыль воды. — Я не знаю, что будет дальше. — Дальше мы голубей кормить будем, я уже хлеб купил. — Да? — Да. Хочешь попробовать, кстати? Он ничего такой, почти как мороженое, — то ли пошутил, то ли серьезно сказал парень, тоже встав. И когда он успел в очередной ларек?.. но полиэтиленовый пакет в руке его не давал соврать. С хрустом отломив кусок корки, он отдал его подруге. — Если тебе понравится, то им — точно. Переключение внимания сработало, а девушка механически начала есть, хотя ей не было разницы, что попадет в рот. Хоть сено, хоть опилки, хоть молоко… все еще хотелось шпрот. — Тебе нравится? — спросил Зималетдинов, выждав небольшую паузу перед тем, как вновь повести спутницу за собой, только уже за руку, вернее за запястье и ни в коем случае не за кисть — то ли понимал, что она не одобрит, то ли просто не хотел, разбираться было некому. — Или снова не знаешь? — Снова не знаю. — С далекой тоской в голосе согласилась Лиза. — Значит, еще не время. Видишь? Уже до парка дошли. — Кивнул он в сторону неидеальных древесных посадок, скамеек, урн, носящих тут и там детей, еще не знающих, что такое улицы Казани на самом деле. — Пойдем, сядем. — Пойдем.