У врат обители святой Стоял просящий подаянья Бедняк иссохший, чуть живой От глада, жажды и страданья. Куска лишь хлеба он просил, И взор являл живую муку, И кто-то камень положил В его протянутую руку. © Михаил Юрьевич Лермонтов
***
События завертелись, когда вместо девочек Жатвы в мир вернулись сильные ведьмы и ведьмак. И у каждого был свой зуб на первородную семью. Селест, которая столетиями искала способ обрести тело Рафаэль в качестве вместилища своего духа, манипулировала собратьями ради этой своей цели. А параллельно делала всё, что рассорить семью Майклсонов, а Элайджу заставить страдать. Пока Папа Тунде вершил расправу над вампирами квартала и его окрестностей, а Клаус с Элайджей были заняты устранением безумного колдуна-некроманта с манией к жертвенной магии, Бастиана проникла в Скотобойню — особняк, в котором жили и живут вновь члены семьи Майклсон. Она долго и безуспешно пыталась снять барьер с комнаты Никлауса, пока на женщину не налетела разъярённая ворона, буквально пытавшаяся выцарапать ей глаза. Оглушив разбушевавшуюся птицу первым пришедшем на ум заклинанием, бывшая старейшина пробила брешь в магической завесе и украла тело Рафаэль вместе с гробом. С помощью древнего колдовства и кинжала Папы Тунде, который тот оставил Селест вместе с похищенной магией своих жертв, бывшая любовница Элайджи без труда вскрыла гроб, защищающий де Лакруа. Клауса и укушенную оборотнем Ребекку она заточила в старую больницу в компании Женевьевы и отданного ей кинжала, а сама начала готовиться к ритуалу. В свой дом вернулся Элайджа в поиски пропавших членов семьи, но вместо них обнаружил другую потеряшку. Рядом с комнатой брата первородный нашёл отходящую от заклинания, жалобно каркавшую птицу. Мужчина подобрал свою Госпожу и сразу же отправился к Марселю с Давиной. Ведьма поколдовала над подружкой Элайджи, помогая той восстановиться от оглушения, пока сам Майклсон обрисовывал ситуацию. Питавший глубокие чувства и к Клаусу, и к Ребекке Марсель сразу же отправился вместе с более-менее целым первородным выручать их. А вот Давина прихватила с собой старый амулет в виде ловца снов, на который настойчиво указывала пернатая Госпожа, и ведомая вороной, направилась к кладбищу Лафаэт.***
— Кажется, мы вовремя, — шепнула юная колдунья примолкшей птице, заслышав крики Клауса. Клэр выглянула из-за какого могильника, осматривая обстановку. Побитый Никлаус, бледная Ребекка, потрёпанный Марсель и как всегда идеальный Элайджа с разводами крови на белоснежной рубашке стояли напротив безумно хохочущей и сыплющей проклятиями Селест в теле Сабины. Она победоносно расхаживала вперёд-назад под магической у подножья каменной лестницы, ведущей в очень старый склеп. Шепнув птичке наскоро состряпанный в буйной молодой головушке план, Давина оставила ей тот самый амулет и перебежками направилась к месту, где старая ведьма укрыла тело Рафаэль. В это время ворона воспользовалась своим излюбленным (и единственным) оружием — когтями, неожиданно преодалев барьер без последствий и налетев на всё ещё упивающуюся своей победой Сабину. Та отчаянно замахала руками и запустила во врага заклинанием, лишая возможности летать. — А~а~а, — слащаво протянула Селест, улыбаясь полубезумно, торжествуя. — А вот и ты! Безродная, да бесплеменная. А я всё гадала, когда ты свой клюв вытащишь. Ворона злобно каркнула, тряся головой, пытаясь сбить с затуманенных глаз морок. Птица кое-как встала на лапки и попыталась взлететь, только вот сразу же шлёпнулась на пыльную каменную плиту. — Ты знаешь её? — почти не удивлённо спросил Элайджа, моментально оказавшийся около своей Госпожи. Первородный аккуратно взял её на руки, направив недовольный взгляд на смеющуюся ведьму. — Знаю ли я эту помойную крысу? О, ещё как! Так отчаянно цепляться за свою хозяйку… это так в духе настоящей рабыни. Как тебе новое тело? Пёрышки не почесать? Старший Майклсон сжал челюсти. Нетрудно было догадаться, что бывшая возлюбленная когда-то в прошлом заточила кого-то в тело птицы, а теперь ещё и глумилась над несчастной. А поскольку его маленькая Госпожа ему дорога, поводов свернуть шею безумной ведьмачке стало в разы больше. — Можешь глумиться сколько хочешь, Селест, — гневно прошипел первородный. — Но ты даже этого пёрышка не достойна. — А раньше ты говорил по-другому, милый, — всё ещё сладко пела Сабина, уверенная в своей безопасности за магическим куполом. — А впрочем… какая разница? Когда я получу в полное распоряжение такой мощный источник силы, как тело Ривольты, вам, первородной мерзости, недолго придётся мозолить глаза этому миру. Вы достаточно причинили ему боли и страданий. Но прежде вы сами почувствуете, какого это метаться в агонии в ожидании сладкой кончины. Как насчёт того, чтобы убить мальчишку, которого ты называешь приёмным сыном, а Клаус? Марсель хмуро глянул на того, кто его вырастил: Никлаус уже даже не старался контролировать свою сущность гибрида — так и стоял с чёрной сеткой вен под янтарными глазами, пытаясь испепелить взглядом Селест. — А тебе, защитник животных… — ведьма обратилась к трепетно прижимающему к груди птичку Элайдже, — я приготовлю отличную ворону конфи в брусничном соусе. А что до бедняжки Ребекки, для неё уже сущее наказание быть такой сукой. — Стерва!.. — первородная отозвалась тут же, не сдержав порыва. — Когда я доберусь до тебя, я вырву твой грязный лживый язык и заставлю его сожрать! — осыпал обещаниями далеко не светлого будущего Клаус Селест. Прежде, чем ведьма успела ответить, заговорил Элайджа: — Не стоит, брат. Предоставь её расправу мне. — И всё же, милый, это так уд… В этот момент из склепа раздался звук громкого взрыва одновременно с женским вскриком. Марсель дёрнулся, узнав в нём голос Давины, метнулся вперёд, но пробиться сквозь барьер и в это раз не смог. Хотя Селест в это время упала на землю, сметённая ударной волной чистой магии. Ведьма испуганно смотрела на вход склепа. Раздался ещё один взрыв, но куда меньше и тише. После ничего больше не происходило. Тогда она поднялась, нацепила на себя улыбку и, повернувшись к ошеломлённым первородным, уже хотела что-то сказать, как вдруг чья-то крепкая схватка сжала шею и припечатала её теменем прямо в жертвенный алтарь. Она была прекрасна. За тысячу лет Элайджа встречал многих красавиц — ту же Рафаэль, на которой запечатлелся брат. Но это была особенной. Из неё так и била энергия — силы и жизни. Огненные, почти красные волосы длиною до самых икр, россыпь веснушек, яркие зелёные глаза — всё как у самой настоящей ведьмы. А это гибкое изящное тело, не прикрытое после обращения в человека одеждой: лишь рыжие локоны кое-где перекрывали свободный обзор к голым участкам кожи. Благородный джентльмен внутри велел отвернуться, прикрыть веки, дабы не смотреть и не срамить честь дамы, но глаза просто пожирали взглядом истинный облик его Госпожи. — Можешь начинать метаться в агонии, bambina, — с наслаждением прошептала девушка (её английский был хорош, но с примесью притягательного итальянского акцента), пока в её изумрудных глазах горел настоящий адский огонь. — Боюсь только кончина твоя сладкой будет для меня. — Как… — выдавила задыхающаяся Селест, с ужасом взирая на свою погибель, — ты же… значит и она… — Ты опоздала, упиваясь своей победой, — подтвердила её догадки рыжевласка, крепче сжав ведьму за шею и ещё раз хорошенько припечатав к алтарю. — Она проснулась раньше, чем ты забрала её тело. Девушка подняла руку, в которой оказался тот самый ловец снов. Алые полные губы зашептали заклинание, и в то же время Селест завизжала от ужаса, вцепившись ногтями в руку бывшей вороны, оставляя там вмиг закровоточившие борозды. — Нет!!! Не смей!!! Отпусти меня, дрянь!!! Сила покинула Селест вместе с первым взрывом в склепе. Она ничего не могла противопоставить еретичке, вернувшей свой истинный облик спустя два века. Самая настоящая рыжевласая бестия копила эти годы магию и сейчас была столь сильна, что смогла без труда и предварительной подготовки запустить заклинание ловушки души, используя при этом самый простенький амулет. Паутинная внутренность ловца снов засияла светло-голубым, после чего бывшая ворона закончила читать волшебный текст. Селест не успела пикнуть, как девушка усилила хватку. Спустя секунду раздался мерзкий хруст, оглушивший тишину кладбища Лафаэт, и двухсотлетняя ведьма теперь умолкла навсегда. — Упс… — девушка подняла ярко горящие высшей степенью удовольствия, почти экстазом глаза на первородных, ухмыляясь, — сломала. Какая жалость… Воздух тихо засвистел. Ловец перестал светиться, а белые камни, вплетённые в его паутину, покраснели. — Интересные у тебя, братец, питомцы… — пробормотала Ребекка, посмотрев на Элайджу. — Сам в шоке… Клаус, стоявший около своего брата, вдруг оказался около алтаря. Первородный гибрид на своей сверхскорости врезался в магический барьер. Прорычав от досады, он ударил по невидимой стенке несколько раз, охваченный горячей яростью. За этим с любопытством наблюдала рыжая незнакомка. — Почему барьер не пал?! Эта гадина сдохла!!! — Во-первых, я не убила Селест, — спокойно в противовес кричаще-угрожающему голосу Никлауса, щебетала всё ещё обнаженная девушка. Кажется, два века вороньей шкуры отбили у неё всякое стеснения от своей оголённой кожи. — Я поймала её душу прежде, чем она перепрыгнула в другое тело. Она не заслуживает такой лёгкой смерти. Во-вторых, я наложила новый барьер, как только прошлый пал. И в-третьих… Кто сказал, что я вот так запросто отдам вам ту, кого искала несколько сотен лет? Первородная семья с армией врагов дурной гарант безопасности. — А я думаю, стоит спросить у неё, — с улыбкой, однако всё ещё сквозившей угрозой, возросшей в разы, отвечал гибрид. — Спрошу, — усмехнулась девушка и щёлкнула пальцами, снимая барьер. — Не сомневайся.***
Несколько минут назад… Давина хорошо знала кладбище Лафаэт. Будучи практически сироткой, она буквально выросла здесь. Каждый переулочек, расположение могил, жертвенные алтари, место проведение Жатвы, захоронения целых династий ведьм. Но особенно хорошо юная колдунья заучила тайные лазы и проходы. И один из них как раз вёл в тот склеп, куда Селест притащила украденное тело Рафаэль. Здесь всё дышало старинностью, но выглядело крепче гранита. Ведьмы особенно берегли такие сакральные места, важные для связи поколений и их магии, тянущейся и берущей сил через годы и столетия. Склеп был пуст. Посреди измазанного рунами и символами пола, среди разбросанных тёмных амулетов, из которых Селест выкачивала силу для ритуала, в нарисованном кругу лежала наряженная в кружевное белоснежное платье Рафаэль, точно девушка, выбранная для Жатвы. Её красивые золотистые локоны разметались в разные стороны, а лицо выглядело неожиданно живым, полным красок. Тонкие изящные руки сложены на животе. Сейчас в них не была вложена белоснежная роза (это выглядело вдруг тоскливо-печальным), как вечный спутник омертвелого вечного сна. Хотя… судя по этим древним знаком — далеко не вечного. Давина крадучись, будто боясь быть услышанной Селест, что насмехалась над первородными снаружи, подобралась ближе к центру ритуала. Теперь она могла увидеть, что порозовевшие губы Рафаэль были густо измазаны алым. Тонкие багровые струйки стекали от уголков рта по щекам девушки, будто бы неживое тело специально опоили кровью. Скорее всего так было, и было это частью ведовской церемонии. Клэр вдруг заметила ещё один амулет. Простенький, выглядевший как полусфера на тонкой серебряной цепочке, что лежала аккурат прямо в ярко выраженной ярёмной впадине де Лакруа. Давина без труда узнала камень — лунный. Ведьмы используют его разным способом, но Селест прибегла к нему ради одной цели — накопить силу из других магических артефактов, чтобы его мощи было достаточно для запуска ритуала. Этот способ изобрели именно итальянские ведьмы Стрегери. Девушка, будто околдованная зовом магии в малюсеньком украшении, протянула к нему руку. Стоило только лунному камню похолодить кончики её пальцев, как доступ к воздуху был резко перекрыт. Давина даже не могла издать испуганный вскрик — только и глядела широко распахнутыми глазами в голубые глаза напротив. Тонкая изящная рука, до этого веками неподвижная, сжимая шею Клэр хваткой почти мёртвой, а небесная синь радужек Рафаэль была омрачена её странной злостью. Тут амулет, который Давина всё ещё держала пальцами, запульсировал чистой магией и вдруг раскололся надвое. Сила из него вошла прямо в сердце де Лакруа. Девушка ослабила хватку, а потом и вовсе отпустила Клэр, непонимающе посмотрев в район своей груди. А в следующее мгновение произошёл взрыв чистой магии, источником которого стала сама Рафаэль. Давина, отброшенная в сторону, вскрикнула от боли, ударившись затылком о холодную стену. На улице послышалась возня, но девушки в склепе не обратили на это внимание. Когда зрение Клэр вернуло себе чёткость, юная ведьма посмотрела на тотема. Рафаэль стояла на четвереньках и отплёвывалась густыми тёмными сгустками крови вперемешку с солёной океанической водой, что находилась в её лёгких. Вокруг все мелкие предметы дрожали и метались из стороны в сторону, подхваченные сильным магическим фоном, исходившим от ожившей светловласки. Она ногтями скребла бетонный пол, рыча и плача от боли, что пронзила всё тело. Затем случился ещё один выброс. В этот раз когда Давина открыла глаза, то Рафаэль в склепе уже не было. Тогда юная ведьма решила, что и ей не стоит здесь задерживаться. Клэр покинула это место через тот же лаз, подмечая незначительные разрушения внутри. Скорее всего, Рафаэль выбралась из склепа точно так же. В это время де Лакруа была уже далеко. Мысли в голове бились испуганной птицей в клетке. Сознание кричало о том, что тело мертво, но это самое тело неслось вперёд, будто в попытке убежать от надоедливых воплей сознания. И она всё бежала по незнакомым улицам, среди лабиринта из бетона и стекла, сбивая странно наряженных прохожих, некоторые из которых даже пытались помочь. Но в основном все сторонились сумасшедшей истеричной барышни. Она не помнила, как покинула территорию вроде как города. А дальше был лес и спасительная тишина от этого шума. Босая, она бежала по влажной траве, не обращая внимания на грязь, острые камни, ветки и прочие неприятности, ранящие нежную кожу ног. Спящая и копившаяся годами в теле магия вырывалась волнами, сметающими листву с деревьев, мелких жителей леса и сухие сучья прочь. От боли, страха, дезориентации и непонимания тотем кричала, срывая голос. Она всё бежала, падала на колени, поднималась и снова бежала. Вперёд, пока силы не иссякли. Рафаэль свалилась без сил посреди мглистого леса, которого обволакивали вечерние сумерки. Тяжёлое дыхание, полное хрипов, медленно стихло, выравниваясь, пока девушка проваливалась в беспамятство. Спустя время, когда тьма обуяла деревья, на небольшую елань вышла ночная путница в сопровождении нескольких мужчин. Она подошла к лежавшему на земле тотему, улыбнулась и произнесла: — Вот мы и нашли тебя, Рафаэль Ривольта.