with love

— Ну, что же теперь, а? Компания такая: я, ваш скромный рассказчик, то есть Йоэль, мой koresh Йоонас и остальная почтенная публика замечательного своим ассортиментом заведения. Я утопил взгляд в своем мутном стакане «молока с ножами» и, забыв сделать вид, что это вышло случайно, скучающе опрокинул его на пол. Стакан раскололся, освобождая от шестигранной формы волшебное молоко, которое легло на пол мягкой дрожащей лужицей. Бармен неодобрительно покосился меня и моего дорогого druga, но предпринимать ничего спешил — от такой шайки-лейки можно и носком армейского берца в челюсть получить. Он наших ребят знает. Конечно, таких банд, как наша, сейчас поубавилось, да и бесчинствуем мы не так яростно, как раньше: многие изросли, повзрослели, раскаялись, а если и нет, то пытались делать вид и подражать тем, кто не заказывает «молоко плюс» и не слушает хруста чужих ребер вместо вечернего чтения. Рано или поздно, был ли ты первой скрипкой, сексоголиком, мечтателем, вечным тормозом или таким, как я, ищущим корелляты между вкусом жизни и насилием, ты задашься вопросом: а хочу ли я так жить дальше? Я вот сомневался, но образ жизни сменить не спешил. Успею ещё. А пока ожидается легкий krasting и dratsing по ситуации. За последнее время банда потеряла Томми, который теперь не выворачивал под моим чутким руководством кассы уличных лавчонок без камер и сигналки, а худо-бедно пытался вписаться в рабочее общество соседнего города после колледжа. Видел его в городе в последний раз с неделю назад, тот уже не красил глаза, сменил берцы с убойными мысами на высокие кеды и счастливо шагал рядом с кудрявым пареньком. Впрочем, ни для кого в банде не было секретом, что Лалли из этих. До него нас, кстати, покинул Нико, который тоже из этих, но пока никого себе не приискал. Наверняка ждал, когда Йоонас образумится. Практически в одно время с уходом Томми, Йоонас, гоняющий по стенкам стакана остатки волшебного молока, начал задумываться о будущем и вообще не собирался ни на какую вылазку. Я видел это по пустоте в том месте зрачка, где должен гореть огонек. Будто зажигалкой у него там время от времени чиркали. Раз — и появилась капелька заводного пламени. У меня тоже настроения не было никакого. Мы все чаще просиживали модные штаны в баре, для порядка разбивали ломкое стекло какой-нибудь пыльной витринки или разрисовывали что-то краской-аэрозолем, словом, разменивались на всякую griazz. И опрокинутый стакан волшебного молока стал моим единственным приключением на этот вечер. Йоонас все больше делился со мной планами на будущее, вроде как задумался о настоящей работе, не желая вариться больше в этом болоте kritcha, сломанных костей, украденных denzhat и прочего. Да и я стал смирнее, милые соседи перестали вызывать ментов в ответ на звуки моей стереосистемы, из которых вместо плавных мелодий популярного kala, как черти из преисподней, вылезали мощные перегруженные риффы и слышался свист барабанных палочек от неистового терзания ударных установок. И я вроде как чувствовал себя в раю, блин. Да, я определенно размягчился и все реже видел проклятую решетку и моего попечителя из исправительной колонии для несовершеннолетних. Славное местечко. Я даже в колледж поступил и с завидной частотой ходил на занятия, а тоскливыми вечерами встречался с Йоонасом, Томми и Нико, который носил убойную цепь для стычек с другими бандами таких же mallchipallchikov. Но сейчас нас только двое (»…и окно с поддувом, дождь стекла пробует нетвердым клювом, нас заштриховывая без нажима; ты недвижима»* — грустно продолжил ваш скромный рассказчик, то есть я, Йоэль). И мы взрослеем. Днем, чтобы развеять накатившую экзистенциальную тоску, я заехал в мой любимый магазинчик. Там мой хороший koresh зависал на месте консультанта. Я кивнул ему, спросил о новинках и залез в диски, внимательно читая перечень треков в каждом. Здесь же моими усилиями не пылился проигрыватель, куда можно было эти штуки вставить и насладиться убойным звучанием, которое возвращало меня к жизни. Не успел я потревожить кнопку воспроизведения, как из зала, где находился скромный набор инструментов на продажу, донесся рифф, извлеченный на пробу из струн одной из выставочных электрогитар, потом соло из знакомой песни. Раньше я никогда не слышал, чтобы кто-то осмеливался засунуть свой шнур в эти бесценные экспонаты, не собираясь покупать, подключить их к комбику и извлекать звуки. И звук объял меня, забрался под кожу, достиг сердца. Я сжал в руке выбранный диск, игнорируя треплющегося на фоне koresha-консультанта, и прошел в зал с инструментами. Кажется, это место я никогда не решился бы грабить — можно повредить инструменты. То, что можно сделать с их помощью, не окупить никакими деньгами, даже если это что-то никто никогда не услышит. В зале никого не было, кроме кудрявого парнишки с гитарой в руках. Его пальцы дерзко и точно скользили по грифу, зажимая струны. Когда я смотрел записи с концертов, всегда восхищался мастерством музыканта. Парень, почувствовав взгляд, поднял поразительные ясные глаза и склонил голову: да, он заметил меня, скромного наблюдателя, да, ему любопытно узнать, что от него хотят. Я не из тех, кто будет ходить вокруг да около, блин, — по проверенной схеме накачал жертву алкоголем или добавками, схожими с теми, что делают обычное молоко молоком «с ножами», и сделал, что хотел. Но тут почему-то не смог пошевелиться, кивнуть, дерзко улыбнуться и прошептать на ухо что-то непотребное. Я последний раз чувствовал себя так, когда еще маленьким светлым мальчиком, подающим надежды, стоял у школьной доски. До того, как меня затянуло темное удовольствие совершенного насилия и разрушения, конечно. Но просто уйти я позволить себе не мог. Выглядеть глупо — не для меня. Я приблизился к парню, почему-то чувствуя себя нелепо со всем этим прошлым за плечами, с не смытой с берцев кровью, отсутствием иных целей, кроме как дожить до вечера и завалиться в бар, чтобы потом выйти на «охоту». — Понравилось? — Первым спросил патлатый парниша, приветливо улыбаясь. Я почему-то почувствовал себя грязным. Как будто стало вдруг тошнить от себя. Как если бы я послушал какого-нибудь визгливую популярную певчую птичку и мне бы понравилось. — Неплохо, — небрежно отозвался я, в своей манере заигрывания подмигивая незнакомцу, — складно. Такой миловидный парниша наверняка был любимчиком всяких старых ptits и stari kashek из школ и прочих заведений, куда ребёнка отводят, чтобы «сделать из него человека». — Может тогда придёшь на концерт моей банды завтра вечером? — Предложил парень, отсоединяя шнур, перекидывая через голову ремень электрогитары и бережно ставя ее на подставку. — Только если мне разрешат украсть их гитариста после. Хотел добавить «покувыркаемся?», но вовремя прикусил язык. Внезапно показалось неуместным и (в этой части повествования мой рассудок, верно, помутился) невежливым. Он даже имени мне своего не сказал. — Ты бы сначала узнал, как меня зовут, — с ломкой иронией посоветовал парнишка, не поддаваясь смущению. А вот я был в смятении. — Читаешь мои мысли, блин. Как зовут? — Алекси, — отозвался он с мягкой улыбкой. Я внезапно почувствовал себя в раю без вмешательства перегруженных звуков. Захотелось, чтобы он сделал так еще. Ну, улыбнулся. И чтобы я видел это каждый день. Но я тоже сказал: — Йоэль. Приятно. Алекси усмехнулся и направился к выходу, проговорив: — Я не гитарист. Мы даем концерт в пабе «Мертвый Алвар» ровно в девять. А потом я весь твой. Парнишка этот изумил меня до глубины души. И я, нашарив в кармане телефон, впервые сообщил Йоонасу, что не приду в бар. Как приятно было получить мэсседж, где Порко желает нашему замечательному заведению с его волшебным молоком гореть в аду. _____ * посчитала забавным продолжить фразу строчкой из стихотворения «Муха» Бродского, так как доктор из произведения и Иосиф, ну, тёзки по фамилии. И еще я люблю Бродского (который поэт) и именно это его стихотворение.