наверное, пойдет снег

      Только вконец сошедший с ума работник покинет свой пост в крепости Меропид и по катакомбам проплывет вплоть до оперного театра, особенно в такой донельзя загруженный день. На носу конец месяца, сдача отчетов течет рекой подобно стекающим по городским улочкам следам слякоти. Никакой тебе предновогодней суеты в декабре, если ты живешь в Фонтейне и работаешь в городских службах. Именно так, союз «и» тут не для красоты слова стоит.       Только отчаяние и скованные от злости костяшки могут побудить преступника сбежать и, добравшись со станции Маркот, ощетинившись встать у дверей дворца Мермония. Пока все отвлечены и расслаблены, а виновный в его приговоре с головой ушел в работу хуже прежнего… Что за прекрасная возможность воспользоваться случаем, не так ли?       Однако на пороге кабинета юдекса уготовано место только ему. Главной рабочей силе во всей крепости. Закостенелому преступнику. Вашему верному слуге, герцогу. И просто Ризли, что пытается незаметно от услужливой мелюзины стрясти с воротника непонятно откуда свалившийся на него комок снега. Чем Архонт не шутит, позже какой-нибудь будничный клерк обвинит соседа в порче печатной машинки, вписав в жалобе как причину «избыток влаги».       «Отчего снегу взять и выпасть сейчас, к тому же территориально из всего Фонтейна выбрать мою шею?»       Пока Ризли размышлял и задумчиво растирал кончики пальцев, Седэна, устало поглядывающая на него мелюзина, надумала иную причину для визита в столь поздний час: — Месье Нёвиллет не отвечает за финансы и их распределение, а помимо него все остальные давно покинули свои рабочие места. — Нёвиллет у себя? Мне как раз к нему. — Ризли склонил голову, пытаясь понять взаимосвязь между деньгами и полномочиями невозмутимого судьи. — В любом случае он занят и… очень сильно.       Мелюзина замялась, отчего словно уменьшилась в размерах от навалившейся на нее беспомощности. «Снова нагрузил себя сверх меры» — Ризли не прочитал это в ее поникшем взгляде, а почувствовал где-то в сознании: на уровне между желанием хорошенько вытереть шею и удачно донести вместе с последними бумаги символичный подарок. Конец года, он совсем недавно отпраздновал день рождения, почувствовал себя старым и сентиментальным. Для этой мелюзины Нёвиллет уставший, не щадящий себя начальник. Как и для Ризли. Его начальник, который заслужил подарок. — Не волнуйся, я потревожу его самую малость. Если занесу эти бумаги минутой или днем позже, тебе же будет хуже — не у каждого хватит сил видеть мое лицо каждый день. — Глупости говорите, у Вас всё нормально с лицом.       Ризли оставалось лишь вежливо улыбнуться и пройти дальше. Потому что спорить не было смысла. Несмотря на их долгосрочную службу среди людей, большинство мелюзин продолжало принимать любое его высказывание всерьез. Не упоминая при этом то немалое количество синяков, которые ему старательно вбивала Сиджвин за каждый каламбур.       Дверь неохотно поддалась, но Ризли по привычке ограничился одной створкой и хотел было уже ступить внутрь. И он бы давно уже так сделал, не последуй за этим оглушительный из-за эха в кабинете чих и пролетевшее за спиной юдекса белое нечто. Сравнимое только с каким-нибудь грабителем-неудачником, которому хватило ума вооружиться простыней в качестве средства маскировки, но не страховкой на случай возможно неудачных для совершения плана погодных условий. И при этом возможно уменьшенное в размерах.       Ризли выдохнул скорее не от напрасного испуга, а от мысли, что не придется занимать остаток дня несчастными случаями. А затем потер шею и повторил попытку войти. — Будьте здоровы, на случай и просто, если Вы еще способны болеть. А учитывая Ваш неустанный вклад в судопроизводство, о чем свидетельствуют бумаги, которые я хочу сейчас донести…       Ох, ему стоило замолчать еще на слове «Будьте».       Только сейчас, пройдя за пределы ковра, он увидел его. Блеклую копию некогда бодро сидящего за столом судьи человека. Утомившегося существа, по виду которого можно было сказать: он в первый раз переносил на себе состояние, описываемое людьми как «насморк» и из-за этого был напуган не меньше. Их нынешние рабочие отношения как лиц двух сторон медали с гравировкой «правосудие» не предполагали никаких разговоров на подобную тему. Так с чего им нужно начинать такое обсуждать, когда Ризли просто хотел передать бумаги? И подарок, будь он неладен. — Благодарю за пожелание, хотя не могу быть до последнего уверен в том, что расслышал всё верно. Так произошло, что мои уши малость заложило, а додумывать, не вникая в контекст, я не намерен,... — Воу-воу, для больного Вы излишне болтливы, месье Нёвиллет! — Так что, Ризли, если Вы пришли по важным делам, то советую обратиться к Седэне. Она известила меня, что останется сегодня дежурить. Я верю ей настолько, насколько и уважаю, и наоборот, так что можете не волноваться насчет ответственного отношения по любым касающимся крепости Меропид и Вас непосредственно вопросам. Не стесняйтесь при обращении к ней, потому что, увы, сейчас я вряд ли способен проявить хоть толику той компетенции, что Вы от меня ожидаете,… — Поберегите своё горло, Архонт Вас подери.       Нёвиллет уткнулся носом во что-то мягкое. Будь тот здоровым, то смог бы уже по запаху угадать — новенький шарф. Аккуратно связанный по заказу, заботливо завязанный грубыми руками вокруг его шеи. Он ощущал те же ладони на своих плечах. Видел внезапно выросшую над ним тень, ту что кинула треклятые бумаги на столешницу и устроила не меньший беспорядок как в кабинете, так и своим появлением.       Ризли вовсе не пугал его. Не создавал то гнетущее чувство, «расползающийся по коже неподдельный страх», как о нем думалось в первую очередь не лучшими из худших. А по-своему заботился. Именно так, как люди заботятся друг о друге в ситуациях, когда одному из двух нужно замолчать и для своего же блага. Проявлял свойственную человеку заботу даже тогда, когда пытался облечь ее в словесную форму: — Я о Вас позабочусь, но незамедлительно уйду, как только Вы заговорите про работу, потянетесь к бумагам или иным образом проявите нездоровую в нынешнем состоянии инициативу. Хорошо?       Телом и душой Сиджвин пребывала в лазарете и это правда. Считайте, что эта информация вам дана на случай, если понадобится алиби и свидетели в лице беспокойных пациентов, вновь чего-то не поделивших, но с достатком разделивших друг с другом следы побоев. Но в данный момент от ее наставлений и того, насколько правильно запомнил всё Ризли, зависела жизнь юдекса. И судьба герцога в том случае, если его помощь приведет скорее к летальному исходу, несмотря на все его благие намерения.       «Снаряд дважды в одну воронку не падает, но мне не хотелось бы вновь оказаться на месте подсудимого. В особенности за непреднамеренное убийство в порыве альтруизма, да уж» — возможно с такими мыслями Ризли усадил того рядом с собой на диван и укрыл предоставленным Седэной пледом. «Лишь бы на мне не умер. Иначе придется в очередной раз обращаться к той услужливой мелюзине. Говорил, что не хочу лишний раз лицом здесь светить, теперь будет славно если отсюда меня мигом заберут в крепость…»       Иными словами, кран тревожных мыслей дал течь и всё это могло вылиться в пророческий потоп. Если бы Нёвиллет не подал признаки жизни. Окоченевшей ладонью он неумело ткнулся в его грудь и спросил: — Выглядишь неважно. — И от кого я это, простите, слышу?       Ризли перехватил его ладонь, начал массировать, дышать на непослушные пальцы — делать всё, лишь бы согреть. «Неужели у меня на лице всё написано? Или Нёвиллет привык считывать любого будто перед ним не человек, а очередной документ? И подмечает все завитушки, подтёки чернил, пятна и пустые промежутки… И на «ты» ко мне обратился. Нарочно запутывает, сбивает меня с толку…» — Мне просто холодно… Странное ощущение.       Говорил ли он про такое понятие как «озноб» или то, как Ризли участливо ухаживал за ним, было непонятно. Можно было сколько угодно гадать по загоравшимся вновь и вновь уголькам любопытства в учтивом взгляде юдекса. Но Ризли был слишком занят, чтобы заглядывать в уставшие глаза и видеть в них свое, охваченное чувственным пламенем, отражение. — Перетрудился, вот организм и отреагировал соответствующе. Странно то, что это единственный раз, когда я могу припомнить тебя «болеющим». — Ризли осторожно приподнял со столика чашку и постарался вложить ее в не слушающиеся больного ладони. — Горячий, так что пей потихоньку. Обещаю, вскоре полегчает.       До сих пор Нёвиллет продолжал слушать его вполуха. Зато мог теперь с подозрением шевелить носом, постепенно пришедшим в норму: — Что это? — Чай с малиной.       Те остатки, что он нашел, тоже когда-то были его подарком. Как и шарф, который окутывал шею и согревал Нёвиллета. И тот, как удавалась возможность, свободными руками прижимал его к себе, цеплялся за концы, игрался с плетениями, рассматривал целостный узор с хорошо знакомым силуэтом. Его лица. Передал ли он с поручением рисунок или описывал его словесно, приглядывая за тем, что его слова поняли правильно? Он бы наверняка специально обратился к вязальщице с мелким делом, едва видевшей верховного судью в лицо… Эти мысли не имели никакой основы, но приятно грели. Согревали.       А на деле они молчали. Пребывали в приятной тишине, что бывало крайне редко. В особенности из-за ежедневно, если не ежечасно кружащей вокруг них суматохи. Нёвиллет сидя потягивал чай и украдкой разглядывал привалившегося к спинке дивана Ризли. Его взлохмаченные волосы, видимые при первом же взгляде на него шрамы, кусачий цвет глаз, разбавленный озадаченностью и едва видимой мягкостью. И вероятное знание того, чем заняты были его мысли, никоим образом не умаляло желание верховного судьи узнать того получше. Ведь он не был каким-то механизмом, четко считывающем всё о человеке. Даже по истечении стольких столетий, он пребывал в замешательстве. И одна из причин этого лежала рядом с ним. Точнее вбежала в кабинет, поставила свои условия, позаботилась о нем. И ведь он даже слов благодарности слушать не пожелал. «Всё потом, твое состояние в приоритете».       Ризли прильнул к дивану плотнее, то ли надеясь на то, что диван его проглотит, то ли с целью удобнее устроиться. Вконец почувствовал всю ту накопившуюся за целый день усталость. И остаток вечера надеялся провести в тишине. Пока не услышал шершавое «Будешь» и не увидел: как дрожащие руки протягивают ему всё ту же чашку с чаем. — Ты же заразный, я не буду пить.       Нёвиллет пребывал в едва видимом шоке от подобранных слов, не говоря уже о том, что отказ Ризли от чая был для него в новинку. — Я не заразный, просто перетрудился. Так что, думаю, пить можно. — Могу сделать еще. Что? Просто по твоему довольному виду сужу. Тебе явно понравилось. — Читаешь как открытую книгу. И впрямь, я бы с удовольствием испил еще.       Что происходило дальше? Помнилось смутно.       Седэна временами заходила в кабинет, следила за обстановкой. И в предпоследний раз ей пришлось на цыпочках поспешить к выходу. Нёвиллет разделил с Ризли не только напиток, но и позволил остаться рядом. Тот лежал там, где и лежал, в то время как Нёвиллет лучше укрылся пледом и приложил голову к плечу герцога. В следующий раз мелюзина обнаружила как Ризли, вероятно во сне, приобнял Нёвиллета одной рукой, прижав ближе к себе. Но засомневалась в его сонном состоянии лишь из-за того, что тот постоянно шептал себе под нос: «Грейся» или «Спи» — вряд ли обращаясь к самому себе. Больше смысла проведывать их не видела, да и они сами не заметили, как проспали до полудня.       Не заметили они также и того, как снег, непрестанно падавший с вечера на ночь и так до утра, завалил все доступные ему улицы города. Под солнцем ему суждено было вновь превратиться в воду, но это правда был снег. Самый что ни на есть взаправдашний снег. Впервые за столько лет, а может и дольше, фонтейновский климат пощадил и подарил жителям одну настоящую зимнюю ночь. Было ли дело в том, что верховный судья слегка приболел? Вздор, он же не имеет никакого отношения к Гидро Дракону, а снежинки — к водной стихии. Видимо кто-то ошибся в прогнозе погоды и вскоре на его колонку в газете поступит волна негодований от тех, кого непогода застала врасплох. Но всё это явно перекроется тем неподдельным весельем, что смог прочувствовать целый город. Верьте моему слову.       Верьте каждому моему слову, ведь я всего лишь грабитель-неудачник, что ограничился немалыми, но и не серьезными ушибами, а спасся только благодаря простыне, зацепившей меня прямо напротив окна верховного судьи. К чёрту страховку.