Под ветвями омелы

      Сладкий горячий глинтвейн и другие традиционно-новогодние напитки согревали всех присутствующих на праздновании. Аромат корицы, мандаринов и омелы наполнял огромный зал уютом. Молния с восхищением глядел на размах празднования, переступая порог входной двери. Новички действительно поднимали планку непозволительно высоко, хорошо, что от традиции обмениваться подарками отказались, а то на этом можно было бы и разориться. В подтверждение собственных мыслей за спиной гонщика послышался громкий чих, на который он тут же обернулся.       — С Рождеством! — радостно произносит он и натыкается взглядом на Джексона Шторма. Спутать его с другими новенькими было сложно — этот был выше и шире окружающих. А сегодня еще и угрюмее всех. Он обернулся в сторону раздавшегося поблизости звука, и его взгляд с безразличного в миг переменился на надменный.       — О, Мистер Маккуин, и вас с Рождеством, — сказал он, а в его голосе звучала та неприятная хрипота, которая бывает, когда недавно перенес простуду. — Здорово, что Вы всё-таки выбрались и порадовали нас своим присутствием.       — Ага, совсем не ожидал увидеть тут такое, — на выдохе произнёс Маккуин, раскинув руки, указывая на окружающую их роскошь. Ему было несколько неловко от попытки завязать разговор с новичком.       — Ну, мы с ребятами решили, что в этот новый год нужно почтить старые традиции, как-то запомниться уходящему поколению, — сухо кашлянул Шторм, а затем продолжил. — Иначе мы справляли бы в клубе.       — Рождество в клубе, какая нелепица! — добродушно хохотнул Молния, но Джексон не вознаградил его юмор даже фальшивой улыбкой. Хотя мог бы, Маккуин ведь вежливо промолчал на его очередную шутку про возраст. — А про какие традиции речь? Будем петь песни и печь печенье?       Ответом на его вопрос послужил скрежущий звук подключенного микрофона, от которого чуть не заложило уши.       — Уважаемые гости, добро пожаловать в Bacari! — бодро проговорил в микрофон кто-то из старичков трека, являющихся одним из организаторов мероприятия. Молния восхищенно глядел на сцену, украшенную в самых лучших традициях рождества — пышно, ярко, вычурно. — В Вашем распоряжении банкетный зал, танцевальная зона, караоке и освещенная аллея снаружи. Программа начнется в девять вечера, будем ждать всех!       — Большое спасибо, Брик, а еще Вы чуть было не забыли упомянуть о самой главной особенности сегодняшнего вечера! По случаю празднования Рождества, мы решили вспомнить славную традицию поцелуя под омелой! Сегодня вы будете находить ее в самых неожиданных местах, а значит и целоваться тоже!       В зале поднялся шум. Гонщики нового поколения задорно свистели, хлопали и громко смеялись, глядя на реакцию старшего поколения. Джексон тоже не отказал себе в удовольствии понаблюдать за тем как уголки рта его кумира плавно ползут вниз, а детские искры в глазах сменяются растерянным взглядом туда-сюда и миллионом вопросов в нем.       — Тому, кто не станет целовать оказавшегося рядом человека под омелой, грозит год без любви и позорная наклейка на бампер!       — У нас их много, так что советую не тушеваться, — юноша показательно потряс коробку так, чтобы все присутствующие услышали шорох.       Гонщики переглядываются между собой, кто-то лукаво улыбаясь, кто-то растеряно мотая головой. Новое поколение в самом деле решило запомниться всем с первого же корпоратива.       Буквально через час после начала празднования, все они уже опрокинули в себя пару стаканчиков. Неловкость растворилась в алкоголе, как и подвешенные меж рождественских украшений ветках омелы, то и дело выпадающих то тут, то там. Так они и начинают целоваться со всеми подряд — то кому-то губами пьяно мазнут по щеке, то дурашливо поцелуют ладонь, кто-то даже выходил на парковку и целовал тачку своего «напарника по несчастью». Хохот лился отовсюду вместе с добрыми старыми мелодиями, звоном бокалов и запахом омелы. Маккуин смотрел на все это с усмешкой и периодически закатывал глаза — ему уже пришлось полобызаться с в дрова пьяным Кэлом, так что вид самозабвенно целующихся Бобби и Дэнни его уже не так шокирует. А вот Шторм его оптимизма явно не разделял. Молния заметил его случайно, пока скользил взглядом по помещению в поисках уборной и обратил внимание, что Джексон держится обособлено, щурится, глядя на ветки и не разговаривает ни с кем с того самого момента, как от него отошел Молния. «Не знал, что он такой консерватор» — роптали то тут, то там, пока его недовольное лицо не перестало мелькать в самой гуще событий.       Программа шла, веселя пьяных спортсменов все больше и больше, конкурсы сменялись караоке, затем танцевальными поединками. В тридцать лет все это уже не так влечёт, как в его лихие двадцать с… Сколько ему там было-то? Уже не важно, ведь и организм уже совсем по-другому реагирует на такие тусовки. В какой-то момент Маккуин чувствует необходимость взять паузу от громкой музыки и неутихающих разговоров. Он поднимается с барного стула и неторопясь пробирается через толпу к туалетной комнате, чтобы умыться и привести себя в порядок. В этот самый момент на танцполе вдруг поднимается шум, гонщики взрываются аплодисментами и ободряющими свистами, Молния оглядывается, чтобы разглядеть случившееся и среди толпы он может разглядеть омелу. Усмехнувшись, он не успевает повернуться, как сталкивается с кем-то.       — Еблан, ты себе что глаза керосином залил? — гаркнул кто-то впереди него и развернулся лицом к тому, кто ударился в его спину. — Ох, Маккуин.       — Шторм! — бессознательно радуется названный и улыбается тому, что отыскал новичка, который пропал из поля зрения уже пару часов назад. Но взгляд ползет с лица вниз и Молния обнаруживает, что из-за того, что он налетел на юнца, тот вылил на себя содержимое стакана. Долго не думая или не думая вообще, он берет салфетки с ближайшего столика и принимается оттирать влажное пятно на чужой черной рубашке. — А ты чего тут откисаешь? Все твои там веселятся, словно в последний день на Земле.       — Да что-то там какая-то голубая склока, — хмурится Джексон глядя на то, как усердно Маккуин стремится избавиться от пятна на его одежде. Но когда тот присел прямо напротив него и собирался вытереть ещё и джинсы, Шторм сделал поспешный резкий шаг назад, отчего тут же стукнулся головой о косяк двери в уборную. — Блять.       Что-то под потолком заскрипело, Молния поднял взгляд, наблюдая за тем как из-под новогодних декораций выпадает подвязанная к объемным вензелям омела и по инерции тут же прилетает прямо в нос Джексону. Он жмурится, закрывает лицо руками и рефлекторно отворачивается, шипя.       — Ладно, даю тебе фору смыться отсюда, пока никто не увидел, если уж ты не хочешь быть частью «голубой склоки» — тихо посмеивается Маккуин и поднимается с колен, отряхиваясь. Он не был пьян, но залитый в организм алкоголь все равно воздействовал на способность думать и действовать, так что он просто пялился на гонщика перед собой с глупой улыбкой, пока тот свирепо смотрит на него в ответ. Молния не придавал этому значения — сам был юн и очень боязлив в теме романтических отношений. Вспомнилось, как он впервые вмазал одному из коллег по гонкам, когда тот в порыве радости от выигранного заезда, поцеловал его в губы. Не хотелось становиться этим «первым опытом» для Шторма. И получать в морду тоже. В его возрасте раны уже не так быстро заживают. — Ну? Чего ты ждешь?       Джексон, очевидно, воспринимает этот вопрос по-своему, потому что он обеими руками хватается за воротник чужого пиджака и настойчиво тянет на себя, целуя прямо под омелой. Молния даже глаз сомкнуть не успевает, как гонщик тут же отстраняется и сердито дышит ему прямо в лицо. Маккуин замирает на месте, не в силах понять как он должен сейчас поступить: похвалить за смелость, кинуть колкость, отпихнуть? Ему не приходится выбирать ничего из этого, потому что Джексон сам отпускает его воротник, растеряно отшатывается назад и устремляется взглядом в пол, преграждая собой уборную.       — Оу, клёво, — как-то сипло начинает Молния, после чего кашляет в кулак и неловко продолжает. — Ты не возражаешь, если я пройду?       — Нет нисколько, вызови мне скорую и можешь топать на все четыре стороны,— Джексон зажмурился и оперся было на дверь ведущую в туалет, но она тут же открылась под его весом, отчего гонщик завалился на спину и едва не разбил голову о кафель, благо гонщик рванул к нему и успел схватить поперек груди.       — Скорую? — переспросил Маккуин, осторожно укладывая тяжелое тело на пол и присаживаясь рядом. Под светом ламп он лучше разглядел чужое лицо и обратил внимание, что кожа отличалась не только в том месте, куда прилетела омела — область вокруг глаз стремительно и неестественно краснела, на месте соприкосновения растения с лицом появились пятна с размытыми контурами, а веки стали опухать. Джексон тяжело вздохнул и по звуку было ясно, что его нос оказался заложен.       — У меня аллергия на омелу, — злобно прошипел он, дыша через рот. У Молнии округлились глаза от услышанного. Он сразу забыл и про умывашки, и про недопитый виски на столе, все, что занимало теперь его голову — как можно скорее набрать девять-один-один.       Медики приехали быстро, но к тому моменту Шторм уже дышал с большим трудом, оттого он неосознанно и очень крепко держался не то за руку Маккуина, не то за его колено — кислорода было так мало, что на понимание ситуации мозг его не расходовал. Прибывшие санитары вкололи ему антигистаминный препарат и благодаря помощи Молнии его крупную мускулистую тушу удалось вынести на свежий воздух. На улице столпились все, кто еще мог стоять на своих двоих, они с любопытством наблюдали за тем, как Маккуин по указанию врача расстегивает рубашку Джексона, чтобы ничего не препятствовало его дыханию. Медики оставались на месте до того момента, пока юноша полностью не пришел в себя, взяли быстрый анализ крови, померили давление и, заверив, что больше ничего не угрожает жизни молодого гонщика, уехали. Шторм остался сидеть на крыльце.       Вечеринка не кончилась после неприятного инцидента, отсутствие двоих людей в таком пьяном угаре и настроении была совершенно не критично. Двоих, потому что Молния тоже сидел снаружи.       Джексон вытирает салфеткой нос.       — Да, аллергия на омелу, — спокойно говорит он, покручивая бумажную салфетку в руке.       — Отстой, — сочувственно качает головой Молния, а сам еще не может унять дрожь в руках после ощущения чужой тяжелой головы в них. Тишина между ними начинала вбирать в себя напряжение. — Когда ты это выяснил?       — В средней школе. Был первый рождественский бал, на котором развесили омелу, я болтал с девчонкой, которая мне нравилась, когда прямо перед нами повисла одна из веток.       Молния молча слушал, пристально разглядывая сосредоточенное лицо Шторма.       — Тогда-то и узнал, что значит аллергия. От сильного запаха у меня заслезились глаза, начало першить в горле, наверняка еще и лицо все покрылось пятнами. Но она убежала, даже не взглянув на него, потому что не собиралась целовать меня. У нее был парень и я знал об этом… Не знаю на что я рассчитывал, — Шторм оставался невозмутим, но повернул голову так, чтобы Молния не мог видеть его глаз. — Мама в то Рождество напилась и брякнула, что моя аллергия на омелу это какая-то метафора аллергии на любовь. Типа я расплачиваюсь за грехи отца.       — Расплачиваешься за грехи отца? Как такое можно сказать ребёнку? — растерялся Маккуин. Он никак не ожидал, что Джексон Шторм начнет изливать ему душу на праздничном мероприятии сразу после того, как поцелует его и почти умрет от аллергической реакции на гребаную омелу.       — Ее можно понять. Отец изменил ей на новогоднем корпоративе, — юноша расслабил плечи и все же повернулся лицом, имея достаточно мужества, чтобы просмотреть в глаза тому, кому он впервые рассказал об этом воспоминании. — Так что может, она и права.       — Но почему ты должен расплачиваться за ошибки родителей?       — Может, судьба нагадила меня в аллергией, чтобы я не повторил ошибок отца, — сказал он, не отрываясь глядя в ласковые голубые глаза напротив.       — В каком это смысле? — интересуется Маккуин, отводя взгляд лишь на секунду, чтобы убедиться, что у них приватный разговор.       — Ну, чтобы не забываться и не разрушать чужие семьи под звон рождественских колоколов, — тяжело вздыхает он и скользит взглядом по рядом лежащей руке Маккуина, на безымянном пальце которого блестело красивое обручальное кольцо. Он непонимающе отпускает взгляд вслед за Штормом и когда натыкается на ювелирное изделие, вдруг замирает в ужасе. — Меня, похоже, всю жизнь к этому тянет.       — Ох, Джексон, — неловко произносит Маккуин, поджимая руку с кольцом ближе к себе. Он не может поступить как мудак и уйти сейчас, чтобы все обдумать и найти подходящие слова, не хочет топтать и без того разбитое сердце. Как же чертовски сложно быть понимающим человеком!       — Что за жалкие вдохи? Я говорю это тебе не для того, чтобы ты тут начал мне сопельки подтирать, окей? — остановил его Шторм, зачесывая короткие волосы назад. — Просто хотел, чтобы ты не думал, что я какой-то урод, который не считается с твоими заслугами в автоспорте и ни во что тебя не ставит. Меня как раз напротив переполняют разнообразные чувства и так мне проще справляться со всем вот этим дерьмом. Некрасиво будет, если вдруг вместо молчания я стану подкатывать.       — Подкатывать, — повторил Молния, хохотнув. — Я ведь тебе в отцы гожусь.       — Можно подумать, что у тебя коленки не тряслись от одного только нахождения Хадсона рядом, — Шторм закатил глаза, он знал, что прием был грязный и нечестный, но как иначе объяснить свои чувства иначе он не знал.       — Не без этого, кончено, но они тряслись не от того, что я хотел на них упасть в чужие ноги, а потому, что меня переполнял детский трепет, — молния придался сладким воспоминаниям, поднимая голову к небу, где едва-едва виднелись звезды. Ночь. Когда ушел Док тоже была ночь, вот только спасти его Молнии не удалось. Голубые глаза вновь метнулись к молодому светлому лицу. — А у тебя почему дрожат коленки?       Джексон посмотрел на него из-под прикрытых век с таким скептизмом, что стало неловко. А когда взгляд серых глаз будто невзначай скользнул по его коленям и вернулся к лицу, Молния понял насколько очевидным был неприличный ответ, что Маккуину почудилось, будто он покраснел. Не то от смущения за собственную наивность, не то...       — Я все равно уже свернул с тропинки. Засосал женатого мужчину, — выдохнул Джексон и взглянул вверх. — Не знаю почему я сегодня не помер. Если следовать логике мамы, то именно сегодня меня должна была настигнуть кара.       — Может, потому, что я тут же вызвал скорую, которая вколола тебе что-то от твоей мифической кармической аллергии? - закатил глаза Молния и отвел взгляд, ярко ощущая, что его щеки действительно горят. — Или потому, что я не женатый мужчина.       — Что? Маккуин нахмурился и молчал ещё несколько секунд, силясь собрать все мысли в кучу.       — Неделю назад мы с Салли подали на развод. Я ношу обручальное кольцо, чтобы не вызывать вопросов, пока не смогу придумать емкое и правдоподобное объяснение ситуации, - он покрутил кольцо на безымянном пальце и взглянул на ошарашенного гонщика.       — То есть, я могу тебя поцеловать? - изогнув бровь, уточняет Шторм.       — То, что я не состою в браке, не дает окружающим право целовать меня когда им заблагорассудится, - они молча смотрели друг на друга. Облака рассеялись, на небе стали ясно видны звезды, казалось, будто именно они освещали двух мужчин, сидящих на крыльце банкетного зала. Конечно они поцеловались. А затем еще раз и еще. Потому что вокруг не пахло омелой, не было по-старому украшенной сцены, ничего, что напоминало бы двоим гонщикам об их прошлом, о мире, к которому они принадлежат. В рождественский вечер они бесцеремонно наслаждались друг другом и свободой, которая дала вздохнуть полной грудью впервые за многие годы. «Это такой абсурд. Я вот не уверен, что ты мне нравишься», — пьяно шепчет Маккуин в чужие губы, но ожидаемо не получает ничего в ответ кроме затуманенного взгляда и еще одного поцелуя.       — Надеюсь они в курсе, что на этой территории ведется видеонаблюдение, — сочувственно вздыхает Кэл, пока разглядывает сладкую парочку через панорамные окна банкетного зала вместе с десятками других любопытных гонщиков, помешивая глинтвейн.