Неприятные, тягостные воспоминания в трансе оборачиваются навязчивыми кошмарами, из которых трудно вырваться. И приходится заново переживать и боль, и отвращение, и страх. Но что-то помогло Астариону вынырнуть из кошмара. Он вскочил с лежанки и испуганно осмотрелся. И встретился взглядом с дроу, возглавившей их небольшой отряд. И не узнал её в первый миг, потому как волосы у неё оказались распущены, и она собиралась их заплести, но застыла, похоже, тоже немного напуганная его резким пробуждением.
— Мозгоед приснился, — соврал он, невзначай коснувшись и своих волос, после чего сел обратно на своё место. — Но щупальца не прорываются, честное слово.
— Я вижу, — ответила она и продолжила перебирать пальцами белые пряди.
«Длинные…» — рассеянно подумал он и отвернулся, стоило дроу кинуть на него ещё один взгляд.
— Я могу заварить тебе травяной чай, — предложила она вдруг.
Астарион едва не прыснул в голос, но успел вежливо откашляться.
— Благодарю, но я не любитель чаёв.
— Нужно что-то покрепче? — спросила она.
— Не стоит, вдруг жук в голове опьянеет и… — он развёл руками и улыбнулся, не показывая клыков.
Она чуть нахмурилась и продолжила заплетать косу.
Будет ли она так же спокойна, если узнает, что он вампир? Выглядит она и сама как нечто… покрепче чая.
«Не пялься на её шею», — велел он себе и улёгся.
Первая ночь на свободе, а хозяин уже… подкрался… Всего лишь в воспоминании. Пока что. Но Астарион едва не упал перед ним на колени, нацепив на лицо маску с извиняющейся улыбкой. Как делал множество раз. Это стало инстинктом, привычкой, призванной хоть немного отвести от него беду и гнев Касадора. Но адова сера, как же это мерзко!
«Это всего лишь очередное
воспоминание о какой-то провинности, — попытался убедить себя Астарион. — Больше я не склонюсь перед ним
наяву. Никогда».
Но сперва ему нужно выжить. Найти специалиста, который смог бы разобраться с личинкой. Возможно, её удастся как-то использовать.
Астарион повернулся на бок, закрыл глаза и представил, как он днём оказался под лучами солнца. Как это было приятно… как ласка кого-то нежного и пока ещё невинного…
В воспоминании промелькнули чьи-то руки — Астарион понятия не имел чьи, — потом прикосновения, от которых эти руки хотелось оторвать по самые локти… Вампир скривился и повернулся на другой бок. Задрал голову и заметил, что дроу заплела-таки косу и теперь задумчиво смотрела на звёзды. Он решил последовать её примеру и лёг на спину, заложил под голову руки и уставился на небо.
«Красиво… Вокруг тишина, и не нужно никого соблазнять и вести на убой к хозяину… Зараза! Да можешь ты свалить из моих мыслей?! Я свободен! У меня нет хозяина!»
Астарион постарался как можно красочнее представить, как выволакивает Касадора на солнце и спускает с лестницы его дворца. Тот катится, орёт и рассыпается пеплом. Какое чудесное было бы зрелище. Было бы…
«Сколько я смогу скрывать, что я вампир? Мне нужна кровь, я голоден, я уже чувствую слабость. Более того, я ощутил, что Лив видела часть моего воспоминания, почувствовала мой страх перед солнцем. Если личинка снова свяжет нас, она может увидеть больше. И хуже всего то, что я даже не могу предположить,
что же она увидит… и как к этому отнесётся… Она может узнать, что я никого не убил для пропитания, это будет мне на руку, но если она увидит, как я высасываю кровь из грязной крысы… О, боги, нет! С другой стороны… уж лучше пусть это будет крыса, чем совращение очередного идиота…»
Сколько раз Астариону приходилось использовать своё тело, чтобы соблазнить и завлечь добычу в логово Касадора? Он давно бросил вести этот постыдный счёт. Но почему вообще мерзкий хозяин заставлял своих отродий так унижаться? Ему доставляло неимоверное удовольствие любое их страдание. Иногда казалось, что Касадор даже питался не кровью, а исключительно
страданиями своих слуг. Он упивался, заставляя в прошлом перспективного врача, чародея или судью, ранее (в другой жизни) преисполненных чувством собственного достоинства, переступать теперь через себя: через свою гордость, уважение и любовь к себе.
Касадор требовал приводить к нему на трапезу в особняк самых прекрасных особ города. При этом каждое его отродье можно было бы назвать созданием невероятной красоты. За красоту Касадор их и выбрал, как подозревал Астарион, чтобы потом с пристрастием мучить. Что это — зависть? Ну окружил бы себя уродами и радовался! А не вбивал в отродий ощущение, что созданы они
единственно для того, чтобы он мог бросить их на «псарню» к скелету Гоуди и наслаждаться тем, как скелет выхватывает из обнажённого торса кого-то из бедняг куски плоти. Лишь бы кровь отродья не попала Касадору на туфли, иначе не поздоровится уже Гоуди: вампир разнесёт его ударом посоха на косточки, потопчется на останках, а после, остыв, поднимет снова.
Где-то однажды Астарион слышал, что красивые вещи созданы для того, чтобы их ломать и обильно поливать грязью. Такой же несчастной и ненавидимой вещью Астарион ощущал и себя. Жертвы говорили, что он красив. Некоторые слуги из смертных, бывало, засматривались на него, но вскоре после этого исчезали. Он красив и великолепен, за то и страдает раз за разом. Словно это его бремя, грех или наказание. И только громко и звонко крича на «псарне» и моля о пощаде, он «очищается», учится, приближается к совершенству, каким его видит Касадор. В конце концов, все отродья — его холсты, на которых он острым ножом вырезал свои стихи.
Да, Касадор требовал приводить к нему прелестные души, и для этого приказал отродьям соблазнять — отдавать себя в объятья тем, у кого есть пульс. Приказ подгонял, как розгой. Жёг, как раскалённый прут. Нельзя ослушаться. Они не принадлежат себе. Ни мысли, ни тело, ни симпатии — после обращения у них нет ничего своего. Поначалу все они сопротивлялись, плакали, некоторые пытались умереть, но всё было напрасно. Хозяина невозможно ослушаться, но он ненавидит, когда они всё же
пытаются это сделать. Обмануть, найти лазейку… Но потом всем из них стало всё равно. Это как плыть против мощного течения. Хотя плыть им теперь не дано. Так вечность и сидеть в зловонной луже из всех отходов города.
Когда даже мысли едва ли тебе принадлежат, это и есть всё равно что обходиться без воздуха. Если бы ещё получилось тлеть совсем без эмоций… По сути так и было: всё, что оставалось яркого и живого в душе, давно сгнило. У них есть лишь страх и ужас. Что-то липкое, неодолимое, комом застрявшее в животе — и единственное, что способно затмить голод, — страх перед хозяином. Что новая боль и издевательство от него затмит собой всё уже пережитое. Или что Касадор вконец изуродует и лицо, как ранее спину. И эта метка останется на всю вечность. Так странно, лица своего Астарион не видел уже очень давно, но всё равно боялся потерять.
А иногда Касадор приказывал одному из отродий найти
особенно омерзительного жителя города. И отправлял кого-то из «семьи» соблазнять
это. И физически, и морально настолько отвратительное, что приятнее было бы согласиться на отрубание конечности или сдёргивание кожи. Но Касадор был неумолим. Астарион весь леденеет, стоит вспомнить эти моменты. Он хотел бы забыть столько ужасных сцен, когда он испытывал отвращение, омерзение, ужас, отчаяние и беспомощность. Он сотни раз слышал «комплименты» в свой адрес, один безумнее другого. Что он так изящно красив, что хочется переломать ему все кости. Так элегантен и горделив, что его нужно немедленно поставить на колени, чтобы не смотрел свысока. Отрезать ему уши на память или выковырнуть глаза, похожие на самоцветы. Заковать в цепи и слушать, как он орёт… Он так хорош, что забыть его невозможно. Бывало, что от озвученного желания «жертва» пыталась перейти к его исполнению. Тогда страх на какой-то миг тонул во вспышке гнева, а к ногам падало бездыханное тело. А после во дворце Касадор всё-таки приказывал Гоуди содрать с Астариона кожу… Эти и многие другие моменты потом преследовали его в кошмарных воспоминаниях, из-за которых ещё и транс превращался в пытку.
Если бы Астарион знал, что вечность обернётся для него
этим, он бы предпочёл сдохнуть в канаве…
Шорох заставил Астариона навострить уши. Дроу ворочается? Он подождал и приподнялся. Лив легла спать. Остальные тоже спят. День измотал всех, значит, и сон должен быть крепким.
Астарион нервно облизал губы.
Солнце над ним больше не властно. И строго говоря, отродьям запрещено сбегать от хозяина, но ноги ещё не несут его в сторону Врат Балдура, в какой бы стороне город ни был. Может быть… он по-настоящему свободен? И от других приказов? Не гореть на солнце это кое-что посерьёзнее приказа не покидать хозяина.
Касадор запретил отродьям пить кровь разумных существ…
Астарион медленно сел. В лесу он найдёт дичь, но придётся побегать. Зато сейчас перед ним всё равно что банкетный стол накрыт. Полуэльфийка. Волшебник. Гитьянка. И дроу. Все устали, все спят без задних ног, несмотря на разговоры об осторожности и неотложности поисков целителя.
Все беззащитные.
«Нет, нельзя. Их четверо, а я один, если кто-то проснётся и разбудит остальных… Получится ли укусить осторожно? Уйти в лес? Нет, я… я хочу попробовать… узнать…»
Он поднялся максимально осторожно и бесшумно подобрался к дроу. Она предложила ему чай, всё равно что
пригласила, а не в его правилах отказываться от приглашений. Всего один глоточек. Ну, может, два…
Дыхание у дроу было ровным, видно, никакие жуткие воспоминания не мучили в трансе. От кожи пахло какими-то травами. И какая удача — шея не закрыта воротником.
«По запаху — здоровая, — отметил он, осторожно принюхавшись и сглотнув слюну. — Ну что ж…»
Астарион наклонился и аккуратно, стараясь не дотронуться и не разбудить, прокусил кожу дроу и припал к вене. Кровь хлынула в рот, восхитительно вкусная, заставила его вздрогнуть и едва не застонать от удовольствия. Вампир торопливо сделал несколько глотков и почувствовал, как дроу пошевелилась под ним. Астарион отстранился, мысленно отодрав себя за воротник прочь от неё. Так вкусно и так мало! Но больше нельзя. Он отполз в сторону и замер. Подождал, пока дыхание у дроу не выровнялось, и прокрался обратно на своё место.
Теперь у него будет время составить какой-то план для себя и не напороть глупостей от голода.
***
Удача изменила ему на пятую ночь.
До этого у Астариона получилось один раз сходить на охоту в лес, но потом народу в лагере как-то вдруг прибавилось. Лив взяла в отряд беглянку из ада, а за ней припёрся Клинок Фронтира. Убийца чудовищ.
Герой. Астарион так надеялся, что этот
герой бросится в бой — и сдохнет. Но он струсил — образумился, то есть. И весь вечер хлестал вино из их запасов, рассказывая о себе. Лив слушала. Она, хоть и дроу, но показала себя без прикрас
отзывчивой. Возжелала помочь тифлингам в роще друидов, чтобы бедняжек не пошинковали друиды. И вообще, не успела найти целителя, как уже спасла парочку детей. Рисковать своей шкурой ради других — дело отвратительное. Однако конкретно сейчас, проштрафившись с попыткой ещё раз укусить Лив тайком ночью, Астарион очень надеялся, что отзывчивость дроу спасёт жизнь и ему. Меньше всего Астарион хотел драться против неё — и всего лагеря. Главное, состроить лицо понесчастнее. И говорить проникновенно, печально. Прикинуться безобидным барашком. Которому и нужен-то всего лишь глоточек вкусной крови.
Он старательно проблеял, как ему трудно охотиться и сражаться, что он ослаб и едва соображает, но он ей очень-очень нужен:
— Пожалуйста. Мне всего лишь один глоток. Мне станет лучше, ты будешь в порядке. И мы одинаково выиграем от этого. Ты мне нужна живой, а я тебе сильным.
Однако дроу решила заглянуть в его мысли — и ворвалась в его воспоминания, используя способности личинки. Астарион не понял, как, но дроу быстро нашла приказ Касадора не пить кровь разумных существ. А следом за ним увидела, и как вампир смотрит уже на её шею — и мечтает вонзить в неё клыки. Испить её крови снова…
— Проклятье… — выругался он вслух, забывшись. — То есть…
— Ты, — проговорила она обличающе, — уже пил мою кровь. Ты уже кусал меня!
— Ну, было дело… но ты ведь жива-здорова! — махнул он на неё рукой. — Я не собирался тебя убивать! Это даже за вред не считается.
Она опешила.
— Ты ведь не извиняешься, когда ешь яблоко, — продолжил он. — А я… я извинюсь… Я был голоден. Но я тебе не враг. Я не какой-нибудь монстр. Просто… мне нужна кровь.
— Почему ты обманул? Почему не сказал? Напал втихаря. Ты предал моё доверие! — сказала она на удивление запальчиво. Вот как, он успел снискать такую важную вещь?
— Как бы я сказал? — в отчаянии спросил Астарион. — «Я вампир, но не бей меня колом, пожалуйста!» Если бы я мог выпить чай и успокоиться, я был бы вне себя от радости. Но я
не могу…
Пожалуйста… всего глоток.
Лив сверлила его грозным и непреклонным взглядом ещё какое-то время. Что ж, для Касадора он всего лишь
инструмент, а для других —
чудовище, которое нужно убить. Но он ни то, и ни другое.
Личинка в голове снова закопошилась, Астарион невольно коснулся виска.
Лив прерывисто вздохнула. Она снова прочитала его мысли?
— Обещай мне… что не сделаешь ни на глоток больше нужного.
Астарион моргнул.
— П-правда? То есть, само собой!
— Хорошо… всего один раз… можешь выпить крови… Но без фокусов!
— Коне-е-е-е-ечно, — протянул он преувеличенно бодро. — Тогда… почему бы нам не расположиться поудобнее? Тебе лучше прилечь.
Удивительно, он по глазам видел, что Лив волнуется и не доверяет ему. И всё равно — осторожно отступает к лежанке, не сводя с него глаз, присаживается.
— Я не лягу, — глухо предупредила она. — Подойди, пока не передумала.
Астариона не нужно было просить дважды. Он сел возле Лив и, ещё раз извинившись, протянул к ней руки, взял за плечи. И цокнул языком.
— Ты очень напряжена… Понимаю, тебе неприятно, но…
доверься мне, — повторил он как можно более ласково. — Ложись.
Сглотнув, Лив всё же сделала, как он просил. И уставилась на него во все глаза, стоило вампиру нависнуть над ней и потянуться к её шейке. Так она не расслабится и ещё чего доброго что-нибудь выкинет против него.
— Можешь ухватиться за меня, если тебе страшно, — предложил он. — Только не бей меня. Даю слово, всё будет хорошо.
Она кивнула и зажмурилась на миг. Он вонзил клыки ей в шею. Лив пискнула и схватилась за его рубашку. Он пил и жадно, и быстро. Страх сделал её кровь ещё вкуснее, однако Астарион различил и какие-то новые и восхитительные нотки в её вкусе. И увлёкся, едва не потеряв над собой контроль. Он отстранился, когда Лив почти обмякла. Вот теперь она беззащитна, как никогда, а он… испытывает незнакомое, пьянящее удовлетворение от того, что она в его руках. Но пожалуй, стоит дать ей исцеляющее зелье…
Дыхание у дроу стало прерывистым. Коротко выругавшись, Астарион выдрал пробку из бутылки зубами, отхлебнул зелья и, приподняв Лив, выплюнул его ей в рот. Она проглотила, открыла глаза и посмотрела на него.
— Видишь, радость моя? Всё хорошо, — постарался сказать он как можно более невинно. Лив вовсе не обязательно знать, что он едва не угробил её.
Она вновь с внезапной силой и требовательностью схватилась за него — вцепилась повыше локтей и приподнялась, смотря ему в глаза.
— Врун… — прошептала она.
— Ну что ты, радость моя, — клыкасто улыбнулся он, — я всего лишь очаровательный плут. И тебе повезло, что мы в одной лодке. Теперь я смогу пустить в ход всё своё оружие, включая клыки. Тебе лучше отдохнуть, я посторожу. Клянусь, никаких сюрпризов больше не будет.
— Больше не ври мне, — попросила она и устало закрыла глаза.
***
Лив была удивлена, что вообще проснулась с утра. Голова ужасно кружилась, в теле разлилась слабость. Вампир… нет,
Астарион выпил куда больше пары глотков.
И сиял с утра, как солнце.
— С добрым утром, радость моя, — поприветствовал её он, словно дорогую подружку. Оглядел внимательно. И слегка встревоженно. И спросил: — Как ты себя чувствуешь?
«Не ты ли обещал, что всё будет хорошо?»
— Как жертва вампира, — громко ответила Лив. Астарион отшатнулся, остальные же моментально подтянулись к ним. — В следующий раз давай без сюрпризов.
— Каких таких сюрпризов? — спросила Карлах, с интересом смотря на Астариона.
— Клыкастых. Он вампир, — сказала Лив и поймала его укоризненный взгляд.
— Я так и знал, — изрёк Уилл.
— Правда? А мне показалось, что ты его кудрями любовался, — подметила Шедоухарт.
— Говорила я, что он нежить и что у Клинка череп мягкий, — фыркнула Лаэзель с чувством собственного превосходства.
— Он укусил тебя? — спросил Гейл и попытался рассмотреть следы на шее Лив.
— Да, но всё в порядке, — поспешила добавить она. — Он нам не враг. Просто я считаю, что все должны знать, кто ты, — ответила она, смотря на Астариона. — Ты можешь остаться.
— О, благодарю! — язвительно отозвался он, согнувшись в полупоклоне.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — покачал головой Уилл.
— Мне всё равно, кем он будет питаться, — проговорила Лаэзель. — Только держись подальше от
меня, вампир. Попытаешься попробовать гитьянку — и я отрублю тебе голову.
— И от меня держись подальше! Я совершенно невкусный! — предупредил и Гейл.
— Я думаю, что вампир в отряде для нас не проблема, ведь все мы можем в любой момент превратиться в чудовищ, — высказалась и Шедоухарт. — Но колокольчик я бы ему на шею повесила. Если он потеряется в лесу, мы всегда сможем его найти по звуку, — с улыбкой добавила она.
— В таком случае, я бы советовал повесить колокольчик на нашего волшебника, — не остался в долгу Астарион. — Он как никто способен потеряться в трёх соснах.
— Вот, уже снова собачимся. Чудесно! Кажется, вопрос исчерпан, — переступив с ноги на ногу и помахав хвостом, добавила Карлах. — Ты, главное, веди себя прилично, тогда я всегда придержу для тебя местечко у костра.
— Это предел моих мечтаний! — театрально всплеснув руками, отозвался Астарион.
— Лишь бы это не было пределом твоих возможностей, — проговорил Уилл.
В ответ на это вампир лишь самодовольно улыбнулся и вскинул подбородок, смотря на Уилла.
— Ну всё, расходимся. Выйдем через час, — скомандовала Лив и не удержалась, всё же потёрла шею. — Не задерживайтесь, нужно много успеть за день.
Стоило спутникам вернуться к своим палаткам, как Астарион заметно расслабился.
— Что ж… спасибо, я полагаю, — проговорил он. — И даю тебе слово, что ночных сюрпризов больше не будет. Впредь буду кусать только наших врагов. Всё равно ведь помрут. Ох, не смотри ты на меня так. Никого в лагере я не трону. Я воспитанный вампир, — усмехнулся он.
Он явно старался пошутить и разрядить обстановку, но всё же Лив чувствовала лёгкое напряжение. Возможно, виной тому просто дискомфорт после укуса, а не пережитый момент противного страха, с которым она не смогла справиться. Момент беспомощности, когда пришлось и правда довериться вампиру.
— Я ощутила то, как ты сам о себе думаешь, — тихо призналась она. — Что ты не чудовище. Надеюсь, я не пожалею, что поверила тебе. Потому что ты прав. Мы нужны друг другу.
— Как приятно сознавать, что у нас такой рациональный
лидер. Нет, я правда тебе благодарен, что отнеслась с пониманием. И помогла мне. Для меня это важно. Это дар. И я этого не забуду. А сейчас мне нужно собраться. Ты ведь возьмёшь меня с собой сегодня? — уточнил он, будто сомневался в этом.
— Да… мне было комфортно сражаться рядом с тобой, — призналась она. И сама себе удивилась.
— Как прелестно! Приму за комплимент. Талантов у меня много, — расплывшись в коварной и соблазнительной улыбке, заявил Астарион, чуть придвинувшись к ней, но Лив едва не отступила, не горя желанием, чтобы его клыки снова оказались слишком близко к её шее. — У тебя ещё будет время о них узнать, — пообещал он.
