16
Саша изучал географию по остающимся позади станциям и вокзалам. Города сменяли друг друга, поезд, перемахнув через Уральские горы, полз всё дальше на восток. Двоеславие коротали время, деля города на цирковые и нецирковые. — Минск, Саратов, Киев… — начинал Слава, сковыривая подсохшую коросту на коленке. — Горький, Тула, — подхватил близнец с верхней полки. — Это цирковые города. Иваново, Куйбышев, Курск — фигушки. Публика там к цирку не приучена. Сашу так и подмывало сказать, что вся эта легенда с цирковыми и нецирковыми городами — бред собачий. Что успех, а значит и сборы напрямую зависят от того, как директор наладит распространение билетов на городских предприятиях и учреждениях. Смолчал. Ничем хорошим разглагольствования в этой компании не кончатся, плавали, знаем. — Э-э, это зачем Курск в нецирковые вписал? — Слава отмахнулся от вороватой руки Ярика. Рука так и норовила стянуть с плацкартного столика остатки чак-чака и умыкнуть к себе — наверх, — Нормально нас публика принимала. А-а, вспомнил! Галя, медичка из общаги. Да, она принимала тебя не очень! — Ну, держись, достал! — Рука, которая недавно тянулась за чак-чаком, вцепилась в лохматую копну задиры, чтоб хорошенько оттаскать. — Тише! — Борису хватило только шикнуть, чтобы прекратить эту возню. — Дочу только уложили, кто разбудит — лично высажу! Жесткий по отношению к коллегам по цеху, рядом с дочерью Борис мгновенно преображался в трепетного родителя. Чего нельзя было сказать о Марине, его супруге. На устроенный Славиками тарарам даже не обернулась. Дочь на руки брала только разве что пеленки сменить и покормить. И хватит. Пока Борис по-идиотски мычал песенки и тряс погремушкой перед крохотным личиком, бегала курить в тамбур. Подолгу смотрела в окно, провожая пролетавшие мимо заснеженные пейзажи. Покупала на станциях булки — верная смерть и без того оплывшей фигуре. Глотала, почти не жуя. Как там сказал Лазаревич? «Поработаешь в «Полете Пегаса», пока Коваленко из декрета не вернется»? Что ж, этот декретный отпуск имел все шансы перетечь в бессрочный. Кого-то цирк возносит. Кого-то опускает. Саша взглянул на пучившую губки малютку и внутренне ей посочувствовал. Родиться в цирковой семье — то еще удовольствие. По словам бабушки, мама просидела с ним ровно до выписки из роддома и, едва позволил врач, вылетела на работу быстрее пушечного ядра. Проводил он с матерью время, сопя в коляске на манеже, пока та порхала над ним в воздухе. Спускалась вниз лишь для того, чтобы покормить, а потом снова — ввысь. Обычно цирковых детей ждала ранняя работа на манеже. Саша помнил, как в цирке на Цветном совсем юных ребят выгоняли ассистировать взрослым. Чем старше становился ребенок, тем больше его вовлекали в номер. Пятилетки лишь подавали реквизит, а десятилетки вполне могли рассекать верхом на лошади и выполнять простые трюки. Как Саша тогда им завидовал! Какими важными они ему казались! С младых ногтей — артисты. А Саша отсиживался в Москве, протирая штаны в обыкновенной районной школе, и в цирк ходил только в качестве зрителя. На его неизбежные вопросы бабушка стоически отвечала, мол, вовлекать его было не во что. Не лонжу же родителям держать. Будь они дрессировщиками, тогда другое дело: он мог бы ухаживать за животными. И, что самое главное, была же такая возможность! Бабушкин аттракцион с сивучами! Вся квартира — в фотографиях тюленей, будто бы в ней жил какой-то океанолог. Может, неслучайно второй бабушкин муж был вылитый Жак-Ив Кусто?.. Но и тут судьба показала Саше фигу. — Не пошел Пашка по моим стопам, — укоряла бабушка за глаза отца. — Ненавидел моих сивучей с самого детства. Воняют, видите ли! Уважения и ласки требуют! А в небе воздух чистый. Пришлось мириться с данностью, ходить в гимнастический класс и считать годы до поступления в цирковое училище. Со временем разлука с родителями стала чем-то самим собой разумеющимся. Оставалось смущение — просить бабушку придти на родительское собрание — но вскоре прошло и оно. Тем более поводов являться на эти собрания Саша не давал (выпускной класс Саша старался не вспоминать): был крепким «хорошистом», дежурным не попадался, даже вел уроки политинформации. Разве не чудо-ребенок?.. Что до родителей: ну, видел их раз в полгода, и что? Зато в школу ходил в модных румынских кроссовках, зато дома слушал Sharp, зато у него были самые убойные марки — со всех континентов. И никакой нервотрепки. Одни плюсы. Борис охранял сон малютки — Цербер бы позавидовал. Но надо же так случиться: проводницу муха укусила пройтись по вагону — выполнить план по продажам журналов. Увы, полугодовалая дочка Коваленко не принадлежала к целевой аудитории «Мурзилки», о чем во все горло заявила на весь вагон. Проводница поняла фатальную ошибку и тут же ретировалась. Марина со страдальческим лицом взяла дочку на руки, попутно грубо оттолкнув плечом спешившего на помощь Бориса. — Шли бы вы все, — пробубнила она под нос, возясь с бретелькой лифчика. Саша понял это как сигнал и удалился вместе с остальной мужской частью, оставив Марину кормить орущую дочку за натянутой меж полками простыней. Опальный Борис отправился в единственное место в вагоне, где можно было свободно созерцать вид из окна — у подтекающего титана с кипятком. Саша взглянул на Бориса и невольно задумался. С одной стороны, есть его, Сашина, мама, сбросившая его как балласт на пути к цирковой карьере. С другой — Марина Коваленко, спустившаяся с выси, чтобы «высиживать» дите год минимум. Притом неуклонно превращаясь в клушу. Понятное дело, родителей не выбирают, но все же: кто из них двоих лучше?.. Саша подумал, что, будь у него выбор, он не выбирал бы вовсе.17
Фэлл обладал феноменальной способностью. В какой бы город их не занесло: Свердловск, Новосибирск, Иркустк — во всех он ориентировался, как в своем родном. Будто у него компас куда-то вшит. Без всякой карты находил дорогу к полюбившимся когда-то кулинарии, парикмахерской, отыскивал ближайший почтамт и рынок. «Места знать надо» — многозначительно говорил он. Саше оставалось только семенить следом, аки сирота казанская. Без Фэлла он потерялся бы, едва переступив порог вокзала. В непрерывных разъездах он элементарно мог забыть адрес цирковой гостиницы. Тем более, что они были все как одна — однообразными. Впрочем, этой болезнью они заразились от самих цирков. Увидел один — увидел все. За редким исключением всюду Саша встречала пресловутая «фуражка Попова». Следующей болезнью цирковых гостиниц было… отсутствие гостеприимства? Саша мирился с тесными, по-спартански обставленными номерками с удобствами на этаже. С чем мириться не мог (грязь и бычки, оставленные предыдущими постояльцами) — с тем беспощадно боролся. Все это, чтобы спустя месяц-два покинуть облагороженный номер — и все начиналось сначала. С людьми Саша подобную ошибку предпочел не повторять. Большую часть коллектива вообще знал только по фамилии. Знакомиться, обрастать связями… А смысл? Как высказался однажды сам Фэлл: «одиночество — верный спутник артиста». — С кем ты ездишь сегодня — завтра главк может откомандировать в другую программу. И вы, возможно, вовсе никогда не увидитесь. Не привязывайся, если только не хочешь жениться или взять человека в номер. Иначе сердце растащат по кусочкам. Фэлл разлил заваренный чай по чашкам и пододвинул одну Саше. На плите в сковородке уже вовсю шкворчала жареная картошка с вкраплениями докторской колбасы — их нехитрый ужин. Не размениваясь на тарелки, Фэлл поставил сковороду с готовым кушаньем посередине стола. Нарезал черный хлеб. Разложил кильку на хлебе — почти гурман. Это было их небольшое соглашение. Когда они въезжали в новую гостиницу, Саша драил их каморку, после чего генеральная уборка сменялась текущей: протирал пыль, выносил мусор, подметал пол. Фэлл за это заваривал чай и готовил. Картошка у него всегда получалась вкусной: мягкая, с золотистой корочкой. Что самое главное, без лука. Запомнил, что Саша его не выносил. — А как же Ващаев? — Саша резво взял ложку. Лучше скорее есть. А то забредет на запах какой-нибудь голодный артист и возьмется клянчить. Славы так однажды притащились. Не откажешь. — Миша — отдельная песня. Я с ним, считай, за одной студенческой скамьей сидел, на сборы ездили… Потом — земляки. Выручаем по возможности. Дубликаты ключей от гаражей и квартир друг у друга храним — вот какое доверие. — А цирковое братство? Взаимопомощь? — Саша фыркнул с набитым ртом и подпер щеку кулаком. — Это в неписаных правилах. Но для этого проситься в друзья необязательно. А вообще… Лучше привыкай рассчитывать только на себя. Тогда не будет разочарований. — А мы с вами друзья, Гирша Натанович? — На мое сердце претендуешь? — Фэлл сплюнул попавшие в рот чаинки в чашку. — Саш, о чем я только сейчас говорил? У нас ведь дивертисмент. Такая программа живет сезон-два — максимум. Её расформируют — и нас растащат по разным циркам. — И что, это вас ни капельки не волнует? — Саша ощутил подкативший к горлу комок. — Если и волнует, то что? От нас тут ничего не зависит. Просто мысленно будь готов к этому. Сказал и ретировался — впопыхах даже сковородку ему мыть оставил. Не волнует его, как же! Вскоре Саша лично убедился, что взаимопомощь в цирке — не пустые слова. Иркутск, на дворе февраль. Сретенские морозы под минус тридцать пять. А их ковёрный, Стручковский, возьми да и сходи в баню. Результат: слег с воспалением легких. Героически выгнал себя на вечернюю репетицию, но никто его геройства не оценил: бледный без всякого грима и сотрясаемый кашлем ковёрный никому в цирке не нужен. Шпрех не выдержал и послал Стручковского к цирковому врачу. Тот намерил градусником вопиющую температуру, прослушал легкие и прописал строгий постельный режим. Вот тогда все и забегали: кем паузы заполнять? Обычно цирковые выходят выступать даже больными. Ангина, растяжение, отравление — натянул на лицо улыбку и вперед. А как иначе? Не выйдешь — поломаешь программу, подведешь весь коллектив. Увы, Стручковский лихорадил, и даже затащи его силком на манеж, едва он связал бы и пару слов. Билеты на завтрашнее представление были все проданы, и отменять его никто не собирался. Хотя «цирковое представление без коверного — это кастрированное представление», как сказанула Алферова. Положение было отчаянным. Режиссер цирка созвал весь коллектив на экстренное совещание. Артисты собрались на манеже, как на параде-алле. Расселись по местам в зрительном зале. Начался мозговой штурм, кто на что горазд сверхурочно без оплаты. — Мы что, дураки, работать задаром? Мы в райком на вас напишем! — доносилось с мест. Режиссер сам себя дураком не считал и ловко парировал: — Пишите хоть в спортлото, а по правилам мы полностью вправе поручать артистам участие в клоунадах без дополнительной оплаты. И вообще. Что сказал товарищ генеральный? У нас в стране перестройка, ускорение. Вон, на заводах в две смены работают, а вы что, выше рабочего себя ставите? Не дело, товарищи. В рабочей среде лозунг «ускориться» энтузиазма не встретил. Режиссер был миллион раз прав, но, как говорится «можно привести лошадь к водопою, но нельзя заставить ее напиться». Требовались добровольцы. Саша дремал в кресле подле Фэлла. За себя он мог не волноваться: воздушные гимнасты точно не выступят. Любой полет начинался с натягивания страховочной сетки над манежем. Задача ковёрного облегчить работу униформистов, пока те готовят манеж к следующему номеру, а не добавлять ее. Пролет. А вот дрессировщики мелкой живности, эквилибристы на катушках и жонглеры, не нуждавшиеся в громоздком реквизите, очень даже подходили. Благо все в программе присутствовали. Саша протер слипавшиеся глаза и устроил голову на любезно подставленном Фэллом плече. Тот усиленно делал вид, что читает газету и в этом балагане не участвует. — А вас не могут запрячь? — тихонько спросил Саша. — Запрягут, не сомневайся, — так же тихо ответил Фэлл, мусоля краешек страницы. — Но пусть они не вспоминают обо мне как можно дольше. Я за эти годы сыскал славу не очень надежного сотрудника. И она мне на руку. — Взять и не выручить коллектив, как бестактно с вашей стороны! А как же цирковая взаимопомощь? — Одно дело денег занять или подсобить по мелочи и совсем другое — программу тащить. — Стало быть, вам не по плечу? Фэлл отложил газету. На его лице читалась смертельная обида. Раньше за такое вызывали на дуэль. Этот ранит только словом. Самое время состроить невинные глазки и заткнуться. — Мальчик, — Фэлл говорил «мальчик» ласково и ядовито одновременно. — Ты разводишь слишком топорно. Тоньше надо действовать. — На вас и так подействует. — Ты меня в стахановцы записал? Или что я плохого тебе сделал? — Из свежего или все вспомнить? — Ты же понимаешь, что одним представлением дело не ограничится? Начальство не вчера родилось, и, коли почует, что дал слабину, все, пиши пропало. Семь шкур с тебя спустят. — Да ладно вам, не будет же Стручковский болеть вечно. А я на манеже лишний раз поучусь. Где еще по-настоящему учиться, как не там? К тому же, у такого маэстро, как вы… — У меня язва от твоей болтовни откроется, — огрызнулся Фэлл, поднимая руку. — Николай Афанасьевич, не утруждайте коллектив. Мы с моим ассистентом будем не против. Мой оболтус заодно поучится. Не сказать, чтобы режиссер рукоплескал предложению Фэлла, но остальная труппа поспешила покинуть зрительный зал. — Репризы в исполнении иллюзионистов? Уверены, что это хорошая идея? У вас вообще есть какие-то наработки? — Режиссер, если и сомневался, то для вида. Вариантов у него все равно не было. — Я не уверен точно так же, как и вы, — со вздохом подытожил Фэлл и покосился на Сашу. Ночь обещала быть долгой.18
Этой ночью Саша не спал. Нет, Фэлл и раньше звал его «клоуном», но именно что в кавычках, а не всерьез. Было даже чуть страшно. Сценки обкатывали наедине, без зрителей. А ведь у ковёрных важно взаимодействовать с публикой, вовлекать её в номер. Что до их импровизации с выпивохой и дружинником пугало другое: не попросят ли их с Фэллом после такого? Никулину и Шуйдину прощают номер с водкой, но простят ли им?.. Решили не рисковать. И, кажется, это волнение разделял и Фэлл. Стоя за форгангом, он хлопал Сашу по плечу и бормотал: — Знаешь, хорошо, что нам не платят. Потому что вот это никаких денег не стоит. В чемоданчике бурчал Гузя и квохтала курица. А как же «не брать чужой реквизит»? Ради номера Фэлл махнул рукой на цирковую примету. Не вывезут они, подстрахует Гузя. Гузя, как ветеран арены, держался с достоинством: сидел смирно и не выступал. Беспокойство вызывала курица, позаимствованная в последний момент у Алферовой. Она была явно не восторге от новых партнеров и амплуа. — Если не уберут головы, то отбрехаемся, мол, «мы ковёрные, нам положено дурачиться»... — Фэлл, такое ощущение, успокаивал сам себя. Саша плохо представлял себе дурачащегося Фэлла, особенно в таком виде: тот напялил бархатную пиджачную пару темно-фиолетового цвета. На голове — черный берет. Саше в каком-то плане повезло. Он надел позаимствованные у Славиков донельзя короткие шорты, какие вышли из моды лет десять назад, и футболку с «безголовым человечком», как прозвали в народе знак качества, с надписью «ПЕРЕСТРОЙКА». От безразмерных клоунских ботинков Фэлл отказался наотрез. — Брать зрителя нелепой обувью — нет, лучше задуматься над сменой профессии. Вон, за пределами Москвы добрая половина клоунов взяла за моду спускать штаны. Детям же нравится! Что, мне тоже снимать штаны и бегать? Когда мимо них пронеслись, крутя обратное сальто, чета Свиридовых и их дети, Саша был готов и на штаны. Но отступать было некуда: шпрех уже объявлял их выход. — Почтеннейшая публика! Ожидание скрасит малость Вам блистательный дуэт Под названием Фулл-Хаус Что покажет он? Секрет! Они пол-утра обсуждали, как их объявлять, а потом, когда сошлись на конечном варианте, еще с полчаса спорили, кто из них Фулл, а кто Хаус. Саша выбежал на манеж и окоченел с видом детсадовца, которого поставили на табурет и попросили рассказать новогодний стишок. Самое страшное, что стишок рассказать и вправду требовалось. Все бы хорошо, если бы этот стишок не был написан на коленке в трамвае этим утром. — Советская наука Прокормит целый свет, Мы в генов закоулках Найдем на то ответ. Возьмем чуть-чуть у утки, У курицы чуток И под контролем чутким Поставим на поток! Фэлл встал рядом с всклокоченными волосами и роговыми очками на переносице. На костюм он накинул больничный халат, выклянченный у циркового врача. Получился образ чудаковатого сотрудника НИИ. Тем временем униформа выкатывала из-за форганга тумбы для следующего номера. Из чемоданчика Фэлл достал курицу и Гузю. Если Гузя сносил свет лампионов стоически, то курица сучила лапками так, будто хотела удрать при первой возможности. Они оба пронесли курицу и Гузю перед первым рядом, чтобы дети убедились, что перед ними живые птицы, а не муляжи. Потом Саша в роли стажера по очереди «оторвал» головы Гузе и курице и под детские визги уложил «безголовые» тушки в коробку с изображением цепочки ДНК на ней. Завели будильник. Визги не стихали. Какая ранимая публика! Фэлл достал из кармана блокнотик и с самым серьезным видом сделал там пару пометок. Будильник прозвенел, и Фэлл с Сашей извлекли из коробки «курицу» с головой гуся и Гузю с головой курицы. Фэлл погрозил Саше кулаком, и Саша попятился, беспомощно вскинув руки. Они убрали птиц назад, после чего Фэлл продекламировал: — Для паники и страха Не вижу я причин, Но все ж о чудо-птахе Мы в прессе умолчим! После волшебного стиха птицы вернулись в исконное состояние. Дети, оккупировавшие первые ряды, одобрительно загигикали. Для пущего успокоения Фэлл и Саша дали повторно потрогать птиц, пока шпрех не стал их загонять за форганг: по авизо уже вовсю должен был идти следующий номер. Страдал темп программы. — Вроде ничего прошло, — шепнул Саша, когда за форгангом Фэлл поставил чемодан с птицами на пол и промокнул лоб платком. Фэлл ничего не ответил. В следующем номере они пошли дальше. Вызвали мальчика с первого ряда на манеж и сказали, что будут обучать его трюку с исчезновением гуся. Мальчик должен был переместить гуся из одного ящика в другой силой мысли. Ящики стояли на столе, покрытом ярко-красной ширмой, скрывающей ножки. К ящикам были подклеены наспех раскрашенные картонки, которые образовывали узкий коридорчик и заодно скрывали щель посередине стола. Фэлл усадил мальчика на стул спиной к ящикам и сказал повторять за ним. Пока они пыжились и делали нелепые пасы руками, Саша под столом на глазах публики перемещал Гузю из одного ящика в другой. Он протаскивал его по узкому коридорчику, пинал перепончатыми лапками дверку второго ящика и наконец совершал волшебство. Бедный мальчик так и не понял, чего зал так смеялся, Фэлл ни разу не позволил ему обернуться. В третьей сценке они не поделили конфету (а они ее и правда не поделили еще за завтраком). Тогда условились: каждый эту конфету спрячет, и, если другой найдет, то эта конфета будет его. Саша не придумал ничего умнее, чем спрятать конфету в карман. Зрители тут же подсказали Фэллу где искать. Когда настала очередь Фэлла прятать, он засунул ее под берет. Только когда Саша по наводке зрителей под этот берет заглянул, ничего там не нашел. Безрезультатно он обшаривал карманы и заставлял Фэлла поднимать руки и прыгать. Конфета пропала. Уже за форгангом Фэлл достал несчастную конфету из воздуха и, не взирая на возмущенный вопль, отправил ее к себе в рот. Остальные три раза Фэлл выходил во втором отделении один, иначе Саша не успел бы переодеться к полету и размяться. Фэлл показывал традиционные трюки с голубями, оживил рыбку с детского рисунка, выпустив её в банку с водой, и подарил ее ребенку (как он это сделал, Саша так и не смог выпытать) и под конец показал трюк с газетой, которую рвал на части, а потом она снова появлялась у него в руках целехонькой. Когда они вышли на парад-алле, Саша хотел только одного: рухнуть в постель и заснуть. Увы. Сегодня была суббота, и вечером предстояло выйти на манеж снова. А в воскресенье и вовсе значилось три представления! — Даже в гостиницу не пойду, — пробормотал Саша, бросившись на их продавленный диван в гардеробной. — Двигайся, — сказал Фэлл, не смывая грим. — Я тоже лечь хочу. Шел бы ты к своим. Ты утром хотя бы чуть-чуть поспал, а я картонки красил! — Бегу-спотыкаюсь. Их там трое на одну лежанку, а вы один. Саша отодвинулся вплотную к стенке, и Фэлл тут же втиснулся в образовавшееся узкое пространство, повернувшись к нему задом. От спины и зада веяло теплом, как от печки. Проснулись они, когда шпрех совершал обход по гардеробным, проверяя готовность каждого артиста. Благо, он это делал, иначе на выход они бы опоздали. Саша быстро понял, почему Фэлл не хотел в это ввязываться. Они отыграли всего два представления за день, а по ним будто катком прошлись. В гостиницу Саша вернулся разбитым, несмотря на личную благодарность директора. Упал на кровать, чтобы больше никогда с нее не подниматься. Фэлл заварил ему сладкий чай. Поставил чашку на тумбочку. А затем сел на пол и принялся на ящике доводить до ума изображение ДНК. Все эти нуклеотиды подписывать. Связи рисовать. Ненормальный. За три недели с небольшим, проведенные в качестве коверных, они неплохо обкатали на зрителях поставленные репризы. Фэлл немного поменял их местами, добавил некоторые детали и доработал реквизит. Их потуги вряд ли дотягивали до настоящих номеров ковёрных, но публика своими овациями требовала: «еще-еще!» Фэлл раскланивался дольше обычного. Несмотря на отыгранные без малого пять реприз и антре, он не спешил покидать манеж. А публика не спешила отпускать. Какие деньги? Фэлл о них даже не заикался. В антракте Фэлл однажды рискнул выйти в холл, чтобы прикупить у буфетчицы булочку, но дети обступили его и взяли в плен. Никакую булочку он так и не купил. Пришлось вызволять его, посулив новые «опыты» на следующем представлении. Дети называли его Фулл, и, как и положено хорошему прозвищу, это тут же приклеилось. — Забавно вышло, — сказал немного погодя Фэлл уже по дороге в гостиницу. В руках у него болталась авоська мандаринов, а в газетке под дубленкой отогревался букетик гвоздик — подарки от зрителей. — Что именно? — вяло переспросил Саша. После трех реприз, иллюзионного антре и воздушного полета он едва держался на ногах. А в гостинице есть нечего. Столовые закрыты. Тройное сальто не репетировано уже сколько?.. Ну и ладно. — Ты как, изучал английский в школе? Знаешь, как переводится Фул? — Ну, знаю. Полный. А еще дурак. — Первоначально, когда я задумывал наш дуэт как Фулл-Хаус, я себе выбирал вторую половинку. — Браво-браво. Еще одна острота. Саша почувствовал, как его приобняли за плечо. Внутри что-то кольнуло, и это был не верблюжий свитер. — Дуракам в сказках везет по определению, а ты, вон, сколько всего сделал! Какой ты после этого дурак? — Постойте, если я не дурак, то… — Да, — оборвал Фэлл, — дураком буду я. И знаешь, почему? — М-мм? — Потому что мне повезло. Фэлл посмотрел на Сашу полным признательности взглядом. Вопросы отпали сами собой. Пушистый снег валил с черного неба и засыпал их, словно блестками на параде-алле. Уличные фонари слепили вместо софитов. Фэлл улыбнулся, сощурившись. Работа его молодила. Красивый он, когда счастливый. Все люди красивые, когда счастливые. — Ну все, — растирая красные нос и щеки рукавицами, сказал Фэлл, — прибавим-ка ходу. Подкрепим нашего гусиного короля витаминками! И они зашуршали валенками, оставляя первые следы на свежем снегу.