Чистокровный

      Траурная атмосфера сменилась полной непонимания и растерянности. Всхлипы и слова сожаления утихли в одночасье, а на их смену пришли перешёптывания, вроде даже слышались осуждения. Кожей можно было ощутить стойкий холод от сложившейся ситуации — и это уже вовсе был не зимний мороз. Джисон смотрел на тяжело дышащего Минхо, к кому поторопился Бан Чан и сразу ласково прижал к себе. Сознание никак не могло принять всё то, что происходило прямо сейчас. Копия. Один в один. Глаза, нос, губы. И верхняя, чуть более пухлая, чем нижняя. Сейчас, вновь бросив изумлённый взгляд на фотографию, Хан убедился окончательно, что всё вокруг него рухнуло. Словно до этой секунды он всё ещё надеялся пробудиться, очнуться, сбросить оковы мерзкого сна. Но что-то теперь даже вздохнуть не давало, сжимая лёгкие с такой болью, с таким остервенением, отчего сердце разъярялось, срываясь в неистовый пляс. А вот госпожа Су, к которой всю свою жизнь Джисон относился как к кому-то родному, стала медленно приближаться к Ли, пусть тот и еле на ногах держался. Его тонкую куртку беззастенчиво трепал ветер, проникающий в распахнутую дверь склепа; по вискам стекали капли пота; руки, хватающиеся за плечи Бан Чана, дрожали в яростном треморе; а глаза являли миру полнейшую пустоту. Но женщина шагала вперёд, тянула пальцы, притрагивалась к вспотевшему лицу, вздыхая с каким-то ужасом — не могла поверить, как и все присутствующие. Лишь Ёнсу фыркал в стороне и пялился в гроб с каким-то фальшивым состраданием: никогда не чувствовал к жене ничего, кроме холодной дружбы. Не нужна она была ему, не любил её, не мог вынести запаха, феромонов. Ничуть не считал это своей виной, всё природа. У него была своя омега, и именно к её дверце он и подошёл, опускаясь на ледяной пол, дабы пальцами обвести выгравированное имя.       Однако это заметил только Ильхун, ощутивший всплеск аромата отца. Но и ему до него сейчас дела не было. Словно в замедленной съёмке, он поплёлся ближе к Джисону и застыл за его спиной, созерцая то, как госпожа Су рассматривала альфу. Что-то тихо бормотала, но её слова терялись в фоновом шуме. Всё виделось какой-то затянувшейся шуткой, потому что никак не могло являться истиной: Минхо был больше сыном Мии, чем Ильхун. Вся внешность старшего альфы просто кричала о том, что он сын Ёнсу — рост, лицо, фигура, даже гадко выпирающие кости на запястьях. А Ли Минхо, как оказалось, забрал всё от Мии, хотя в природе это было настолько невозможной редкостью, отчего верилось с трудом. Альфы всегда походили на своих отцов, а омеги забирали лучшее у пап или мам. И слова госпожи Су, дотянувшиеся до обострившегося слуха, потому что способности сами пробудились во взбудораженном теле, стали тому подтверждением. Она принимала роды у Мии. Она помогла «избавиться» от ребёнка Мии. Она была главной пособницей во всём произошедшем с Мией. И теперь не могла поверить в то, что видела её истинное перерождение, потому что до этого не сталкивалась с Минхо в стенах поместья. Не знала, что мальчишка в стае, ведь в своё время просто подкинула младенца по выданному адресу, а Мия заверила, что это финал порочащей её имя истории. Ильхун с Джисоном слушали тихое признание, поражённые до глубины души тем позором, какой уже с фамилии Хан смыть стало невозможно. Только Ёнсу где-то в стороне смеялся с происходящего, пока растерянный Феликс пытался хоть кого-то вразумить и со слезами на глазах просил закрыть гробы, завершить начатое. Искажённый голос пойманным оказался Бан Чаном, единственным, кто сохранял хладнокровие. Пока дрожащего в его руках Минхо продолжала осматривать женщина, он умудрился подозвать к себе главного стража и попросил продолжить церемонию.       Люди, до этого ошеломлённые и заинтересованные разыгравшимся спектаклем, отвлеклись и всё же проявили благоразумие: их это всё не касалось. Произносились прощальные речи, возлагались цветы, пока сильные альфы закрывали собой Джисона и Феликса от попыток Ёнсу их коснуться. Тот, казалось, окончательно тронулся умом, и его вывели из помещения, как и госпожу Су. Её состояние резко ухудшилось, она почти осела на замёрзший пол, поэтому помощница доктора Кан помогла ей уйти, дабы скорее отвести в больничное крыло. С волнением во взгляде и беспрекословной нежностью Бан Чан начал утягивать прочь и отрешённого Минхо, однако тот непроницаемым взором таращился в гроб, пока за крышкой не скрыли почти белое лицо женщины. Количество людей давило на рассудок, воздуха стало катастрофически не хватать, и подкатившая к горлу истерика всё же позволила Ли сдаться. Он выполнил то, о чём просили родители: простился с той, кто привела его в этот мир. Поэтому вцепился в друга сильнее, глотая всхлипы и слёзы, и прошептал ему тихую просьбу помочь уйти из этого места. Болванчиком старший закивал, оценив то, что до конца церемонии ещё много времени. Бросил расстроенный взгляд на Ильхуна, прижимающего к себе Джисона и Феликса, и покачал головой. Понимал, что был нужен и им сейчас, но яростная дрожь, скомканное дыхание и нездоровый жар чужого тела вынуждали поторопиться удалиться. Ласково руки утёрли капли пота с бледного лица, подрагивающие пальцы до конца застегнули молнию на куртке, а после Чан подхватил на руки Минхо, прижав к себе так, как делал всегда. Всё детство, юношество, потому-то даже и выдохнул удовлетворённо, когда на это объятие ему ответили нежное «спасибо» и за шею ослабленными руками обвили.       За эти дни, столь суматошные и наполненные чем-то до боли абсурдным, все уже просто позабыли себя настоящих. И Бан Чана пугала мысль о том, что в развернувшийся хаос Минхо затянуло спонтанно. А, вероятно, если бы всё сложилось иначе, если бы Ли не поехал в поместье для проведения гона и не сблизился с Джисоном, то всего этого бы просто не произошло. Может, эти мысли обнажали уродливую сторону размышлений обо всём, ведь тогда судьба многих продолжала бы развиваться в сплошной, беспросветной лжи. Но не было бы пострадавших, смертей и ран. Убийства. Сейчас Чан не нёс бы на руках ослабленное тело лучшего друга, от которого буквально исходил запах гниения и крови, что уже пропитала собой всю одежду. Сейчас бы Джисон не стоял возле гроба с телом той, кто растила его будто на убой, хоть и любила. Может, делала вид, что любила, и врала даже о собственных чувствах. Сейчас бы главный альфа продолжал содержать поместье в порядке и не позволял бы происходить тем вещам, какие уже случились. Сейчас бы вся их шумная компания, как хотелось представлять, сидела бы в полюбившимся кафе и о чём-то задорно болтала. Сейчас бы… — Хён… — Котёнок, потерпи, — сиплый голос Ли заставил альфу ускорить шаг, отчего снег под ботинками заскрипел ещё более противно и звучно, — сейчас доберёмся в тепло. — Я хочу домой, Чан. — Ох, блять…       То, с какой лаской Минхо уткнулся носом в открытый участок кожи шеи, вынудило Бан Чана непроизвольно вздрогнуть, словно от тока разряда, и хрипло выдохнуть. В эти мгновения для него Ли просто стал собой: мальчишкой, наполненным чувствами и нежностью, каким был всегда, сколько они друг друга знали. Его действительно хотелось забрать домой. В ту небольшую съёмную квартиру, где они и начали самостоятельную жизнь. Где произошло столько разных и забавных вещей, о каких желалось вспоминать и думать. Мечталось вновь забраться в постель, обнять вечно бурчащее существо, сейчас разрывающееся в боли, и включить какое-нибудь аниме, забыться. Отпустить всё то, так охотно терзающее душу и голову, хотя бы на пару часов. Однако всем этим жаждам и помыслам места не находилось. Переменилось многое, бросить всё разом нельзя было, тем более оставалось множество нерешённых проблем. Почему-то лишь сейчас парень распробовал мысль о том, чтобы выйти из стаи: как бы сложилась жизнь? А потом ударяло понимание — он нужен здесь, пока всё не вернётся на круги своя. Но утихло и это, когда доктор Кан, медленно шагающий из столовой в больничное крыло, заметил Минхо в сжатых руках. И Чан готов был поклясться, что увидел в глазах беты желание убивать, только вместо слов мужчина кивнул парню и ускорил шаг, а уже в палате, откуда Ли сбежал, кинулся сокрушаться.       Одежда действительно пропиталась кровью. Раны не стягивались, заживление не происходило, внутренний волк Минхо не пробуждался — растратил себя той порочной ночью во благо стаи. Смотря на обнажённое тело, усыпанное рваными ранами, Бан Чан покусывал пальцы в нервозности и агрессии, и, прежде чем в палату забежал перепуганный Джисон, задавался кучей вопросов о том, как хотя бы начать играть в спектакль, где всё произошедшее не мерещилось столь абсурдным. Хана он успел поймать за запястье и к себе притянуть, пока разозлённый неповиновением пациента доктор накладывал новые повязки на бледную кожу. Ощущать аромат яблок, пусть он был слабым и неярким, до сих пор чудилось чем-то запретным: все способности омеги выходили за рамки разумного представления о возможностях человека. Эта мысль навела альфу на то, как же нелегко юному Джисону давалась жизнь под крылом отца, готовящего ребёнка к чему-то выдуманному. Полностью перекроить свой организм, дабы пробудить то дарованное чистокровным омегам, вероятно, было слишком тяжёлым испытанием. Если уже после первой течки Хан распылялся в привычной всем и каждому мяте. Но теперь ему не нужно было скрывать себя: все всё знали, наверное, даже больше, чем стоило. — Успокойся, — тихо попросил Чан и прижал к себе слабо трепыхающегося парня, — я рядом. — Мне… Я… Может…       Руки развернули Хана, дабы отвлечь от созерцания окровавленных бинтов и яростно вздымающейся груди Минхо. Костлявые пальцы подхватили бледное лицо за подбородок, чуть приподнимая его, только бы посмотреть глаза в глаза. Сияние новых звёзд в испуганном взоре виделось настолько ласковым и при этом беспокойным, что Бан Чан просто обнял омегу, и та не противилась. Обхватила руками за талию и спрятала своё лицо в груди. Без каблуков Хан был совсем низким, сейчас ещё и ощущался хрупким. Осознание того, что из сильного, величественного и мощного вожака Джисон стал маленьким созданием, требующим заботы, случилось по вине его же семьи, угнетало. Такие все правильные, казалось, отзывчивые и вечно улыбающиеся, но каждый оказался фальшивкой. И сколько ещё предстояло узнать — даже помыслить сложно было. Только в данный момент все были ослабленными. Потеряли много сил, хоть и пытались как-то держаться, лишь проведённая линия закрытого финала истории с чужаками успокаивала. К вечеру поместье почти опустеет. Многие разъедутся по домам, а там уже можно будет и порядок во внутренних делах наводить. У Ильхуна был достаточно простой план, который реализовать казалось чем-то непосильным на данном этапе размышлений. Но от саморазрушения в жажде всё бросить и вернуть себя к начальному этапу отвлёк грозный голос: — Может, привяжем его? — доктор Кан устало выпрямился, закончив с процедурами. — Что за волки пошли?! Хоть бы кто-то позаботился о своём здоровье. — Он… Почему не регенерирует? — тихо прошептал Джисон и чуть развернулся в чужих руках. — Что можно сделать, чтобы тело начало восстанавливаться? — Я не знаю, — мужчина покачал головой. — Я приглашал главного стража, чтобы он силой поделился, но ничего не вышло. — Со мной тоже так было, — Хан дёрнулся, — будто моя сила не принималась альфой Минхо. — Это странно. Я уже наслышан обо всём случившемся, — доктор постучал себя пальцами по тому месту, где метки оставляли, — и это не должно так работать. Обычно сильная омега способна передавать часть себя, особенно если она повязана с альфой. В современном мире все такие способности уже почти мифом стали, однако, всё же… Силу отдавать способны все те, кто её так или иначе взрастил в себе. — Просто такое явление осталось лишь в редких стаях, — пожал плечами Чан. — Хотя в первое обращение Минхо именно Джисон помог ему. Отдал силу. — Правда? — бета изумилась, но Хан кивнул. — Тогда всё ещё более странно. Ты, — к Джисону, — необычный. Пожалуй, на моей памяти первый такой, кому удалось стать высшей омегой. Хотя происходящее с тобой меня немного пугает. Нужно пройти обследования. Запах нестабилен, а феромоны очень слабые. И не думаю, что здесь виноват стресс. После метки твои силы должны были возрасти в несколько раз. — Удалось стать? Высшей омегой? — Джисон развернулся полностью в несуразных объятиях, но альфа его не отпустил от себя, потому что запах действительно сорвался в волнения и переживания, раздаривая кислые нотки. — Да. Ты же не думаешь, что родился таким? Если бы не тренировки, то ты бы просто был омегой. Даже если рождается чистокровный ребёнок, неважно какого пола, то такие способности, как сокрытие запаха, сдерживание процессов в теле, — рука врача легла на низ собственного живота, словно он намекал на течки, какие порой Хан сдерживал, — дарование сил, обращение в юном возрасте волком, не появляются просто так. Эти возможности есть, но их необходимо развивать. — А во сколько лет ты обратился? — неожиданный интерес распустился в альфе. — В одиннадцать. Ещё до первой течки. Но тогда я был маленьким и серым волком. — Верно, как твой отец. Он видоизменился в стража, а так был загонщиком, потому что в семье Хан альф не заставляли себя развивать, это уже его личная прихоть в осознанном возрасте. — А вы… Вы знали о моём происхождении? — неуверенно, боязливо поинтересовалась омега, руками ухватившись за удерживающую руку Бан Чана. — Да, конечно. Мне же нужно было твоё состояние и взросление отслеживать. Но когда ты родился, меня ещё не было здесь, моя мама отвечала за больничное крыло. При вверении мне всех документов она осведомила меня о тонкостях твоего рождения, тебе на тот момент уже около пяти лет исполнилось.       Подойдя ближе, доктор Кан заглянул в глаза Джисона и нежно потрепал его по волосам, будто тот никогда и не был вожаком. Даже если кто-то был старше Хана, ему всегда преклонялись — так было заведено, но мужчина игнорировал эти правила всегда, потому что являлся невероятно своеобразным человеком, за что омега его и любила. Никогда и никакой лжи от него не было. Разодрал колени, потому что что-то хотел стащить с кухни? Поделом, но на ранки дули. В течку рычал и отказывался принимать необходимые таблетки? Запихивали насильно, а потом ласково гладили по голове. Прогуливал индивидуальные занятия, скрываясь в беседке возле поместья? За ухо был оттащен обратно, но после ему приносили что-то сладкое, запрещённое отцом, ведь поправиться хотя бы на грамм было нельзя. А теперь становилось ясным, почему: Джиун являлся лучшим другом доктора Кана. И слова о том, как сильно Джисон похож на папу, заставляли его смотреть на мужчину с невыносимой болью на сердце, потому что даже после стольких лет тот хранил тёплые воспоминания о нём. Сокрушался и злился на то, что чёртова семья Хан не предприняла мер, дабы спасти Джиуна во время родов. Будто специально желали ему смерти, только бы обставить всё так, что на свет появился родной ребёнок Ёнсу и Мии — маленькая, чистокровная омега. О смерти Джиуна стало, конечно, известно почти сразу, но Кан тогда учился в Америке и не смог сорваться даже на похороны: все обстоятельства были против него. А потом, спустя долгие годы мучений и переживаний, ему открылась правда от мамы, которая всё это время знала о страданиях сына, но молчала. Пообещала молчать. — Ты забрал у него силы. Это достаточно естественная вещь, происходящая во время рождения чистокровного дитя, — пальцы мужчины очертили острую линию челюсти Хана. — Но Джиуну обязаны были помочь. Не помогли. Мама говорила, что он был совсем плох на последних неделях. Так ждал твоего появления на свет. Думал, что сможет сбежать с тобой отсюда, проигнорировать истинную связь с Ёнсу, потому что он… Он подонок. — Я знаю. — И мне жаль, что так всё сложилось. Но я благодарен судьбе за то, что ты родился его копией. Джиун бы гордился тобой. Он был потрясающий. Такой нежный, хрупкий. Не развивал в себе никаких сил и просто жил, наслаждался каждым мгновением… Так и не сообщил мне о том, что произошло. Последнее письмо от него меня насторожило, только я подумал, что сам себя пытаюсь вывести на какие-то эмоции. Он просил позаботиться о том, что для него столь ценно, если с ним когда-то что-то произойдёт. Мне тогда казалось, что Джиун говорил про родителей. А теперь передо мной такая вот крошечная копия самого Джиуна. Мы не встретились с ним, но я встретился с тобой. Это, знаешь, будто новый шанс. И, — мужчина посмотрел на Минхо, — этот альфа тоже твой шанс. Необычный ребёнок. — Шанс на что? — всё крепче прижимая к себе Джисона, удивлённо спросил Чан, пока созерцал восхищённый взгляд доктора, осторожно изучающий юное лицо. — На нормальную, настоящую жизнь. Я никогда не испытывал особой любви к Мии, а к Ёнсу и подавно. И устои поместья давно должны исчезнуть. Когда здесь правила семья Ли… Всё было иначе, а семья Хан вывернула понятия честности и чести в нечто несуразное. Твоя жизнь должна быть такой же, как у всех. А у тебя даже детства не было, зато ты высший. Это… Сомнительное превосходство.       Под ласковое касание к загоревшейся румянцем от приятных слов щеке, Джисон понял, что оставались в поместье и хорошие люди, хотя ясно осознавал: и они скрывали от него всё и были просто наблюдателями. Винить он никого не мог, не собирался даже. Просто такие признания всё же наносили урон сердцу. Из-за его семьи оказались разрушенными столько жизней: все были задеты теми событиями, какие тянулись из далёкого прошлого. И теперь этот клубок необходимым казалось размотать, выяснить всё, до самого последнего слова. Доктор Кан перевёл тему резко, однако Хан посчитал это правильным. Сейчас, несмотря на собственную разбитость и непонимание каждого момента, распускающегося яркими кровавыми цветами повсеместно, важным сохранялось наладить работу. Вернуться к обязанностям, помочь Ильхуну, который еле на ногах стоял во время закрытия дверцы с гробом мамы. Если у Хана чувства притупились, словно сработал какой-то защитный механизм, то брату стало в несколько раз тяжелее. Он потерял последнее, за что цеплялся в этом доме: то тепло, которое, пусть и урывками, но дарил родной человек. Заменить его своими объятиями и прикосновениями Хан попросту не мог, всё не то, а зажатый в руке телефон так и не зазвонил, что лишь усугубляло. Ильхун ничего не знал про свою омегу и поместье покинуть не мог. Лишь после похорон, объединившись с Феликсом, Джисон вынудил альфу уйти к себе и поспать. Ли протянул в дрожащей руке блистеры со снотворным и похлопал парня по плечу в знак поддержки, мягко умоляя позаботиться о себе. К удивлению обоих Ильхун кивнул, ведь совсем остался без сил. Вручил Хану телефон и попросил сразу же его разбудить, как только поступит звонок, или сообщение придёт.       На смартфон Джисон смотрел как на вещицу волшебную, потому что пользоваться не умел, хотя пару раз Феликс учил. Однако решил позже разобраться со всем и утянул Ли в крыло для омег. Поцеловал в лоб и поторопил с тем, чтобы тот вещи собрал: уже выпроваживал его с Хёнджином. Конечно, омега стала сопротивляться, говорить, что передумала уезжать, но Джисон, преисполнившись спокойствием, настоял. Он смотрел в красивые глаза Феликса и видел там всё то, по чему так скучал: маленький огонёк задора и благодарности. Слишком давно они не были вместе, не дурачились и не бегали в ночи по поместью, как любили делать. Это затянувшееся время будто заставило всех резко возмужать и подрасти ментально, но при этом и уродовало внутри, сжигая сердце и чувства в нём до мерзкой золы. Тихое, бережное «я люблю тебя, солнышко» прозвучало самым мягким, что Джисон слышал за последние часы. И переплетение пальцев показалось до боли позабытым, когда Феликс притянул его к себе, дабы рукой одной обнять. От него пахло теплом и гелем для душа, хотя Хан хотел и мечтал ощутить родной запах брата: ту фруктовую сладость, какой не чувствовал слишком давно. Лишь сейчас он понимал, как же сильно и отчаянно скучал, однако пока не мог позволить себе большей близости. Поцеловал куда-то в скулу и поторопил вновь, пока сам сорвался в больничное крыло. А теперь стоял и слушал смягчившийся голос доктора Кана, осязал его прикосновения к себе и, вероятно, видел то, чего не хотел — безответную любовь к умершему человеку. Идиллию тоски и горечи нарушил хлопок двери в палату: зашёл отец Минхо, чему удивились вообще все. Может, удивился бы и Минхо, только был без сознания. — Прошу прощения, моей жене стало хуже. Можете, пожалуйста, осмотреть её? — обратился мужчина к доктору, и тот сразу кивнул. Альфа хотел пойти за ним, но его взгляд зацепился за тело сына, оттого и окаменел. — Ребёнок.       Замершие на месте в нерушимых объятиях, Бан Чан и Джисон тупо пялились на то, как мужчина подбирался к койке, словно впервые видел сына. Однако это было не так, и все это знали. Чан самолично проводил его и маму Ли в палату часами ранее, а, значит, неугомонный альфа сбежал уже после «встречи». У сломанного, до этого находящегося в мнимом спокойствии, Хана резко пробудилась агрессия, когда он заметил протянутые к раскрытой груди Минхо руки мужчины. Феромоны выбросились бесконтрольно, и альфа не притронулся к светлой коже, хотя просто желал разрезанную кофту запахнуть, закрыть раны от взоров. В этом человеке Джисон умудрялся рассмотреть черты лица Минхо, и это чудилось чем-то нереальным. Ли был похож и на Мию, и на своего отца, но при этом те двое внешне были чудовищно разными. По крайней мере, так сумел распознать Хан. Из его горла вырывалось несдержанное рычание, глаза сияли золотистыми огнями, опороченным красным заревом на самом дне радужки — злился слишком рьяно, только Чан не выпускал его, хотя понимал, что сила омеги росла, удерживать становилось тяжело. — Не прикасайтесь. — Он мой сын, — вышло достаточно разбито, что вынудило Хана резко утихнуть. — Он наш любимый сын. Самый лучший мальчик. Самый смелый и сильный. — Ваша жена обо всём знает? — поинтересовался Чан. — Госпожа Ли… Как она? — Я давно ей всё рассказал. Мы были на грани развода тогда, когда нам подкинули Минхо. И она даже ушла от меня, бросила с младенцем на руках. Но потом вернулась. Нам удалось построить нормальную жизнь. Эта измена… Я не могу назвать её ошибкой. Потому что тогда и Минхо будет ошибкой, — рука всё же коснулась груди, закрывая разорванной тканью кожу. — А это не так. Сейчас Сольюн нехорошо. Она начала переживать ещё после звонка в ту злополучную метель, а теперь… — Это всё действительно напоминает какой-то хуёвый сериал, — вздохнул Бан Чан. Он не мог представить всего этого, хотя так долго жил с Ли и его родителями под одной крышей. Как его мама могла так спокойно сюда приезжать? Отдавать сына на проведение гона, зная, что его родная мать здесь. Им нравилось играть во всё это? Больше походило на бред. — У меня нет слов, чтобы описать сейчас свои чувства ко всему этому. Вы всегда были примером для меня, заменили отца, когда нас разлучило расстояние. — Возможно, я ужасный… Измена это отвратительный поступок. Но посмотри на него, — толстые пальцы откинули пряди чёрных волос с бледного лица Минхо. — Это мой ребёнок. Все свои грехи я искупил и перед Мией, и перед Сольюн. Теперь ещё и мой малыш расплачивается за всё это. У нас была нормальная жизнь, обычная семья. С Мией мы не контактировали до первого гона Минхо. Она тогда впервые подошла ко мне, извинилась, что воспользовалась мной. Но и я воспользовался ею. Сейчас это уже не имеет значения. Я был и останусь ей благодарен. Очень жаль, что в этом мире её больше нет. — Не нам вас судить, — выдохнул злость Хан. — А Хан Мии действительно больше нет. — Мои соболезнования, — тихо произнёс мужчина. — Прости, Джисон-щи, я не могу разделить эту боль и скорбь. Моя семья для меня важнее сейчас. — Пойдём, — Чан ухватился за омегу ощутимее, дабы увести прочь из палаты, — необходимо уладить множество дел. И сейчас крыло с омегами без госпожи Су… — Точно! Прости, я… Я снова немного потерялся в… — голос скрипучий, словно ребёнка отругали. — Ничего. На твои плечи столько свалилось. Да ещё и эта истинность, тебя тянет к нему, — кивок в сторону Ли, чьи холодные руки пытался согреть его отец в своих, — я читал про такое. Однако никто из нас не может ему помочь. — Вы истинные? — подслушал альфа. — Невероятно. Никогда не встречал истинную пару. — Вы что-то имеете против? — гнев волнами накатывал, и обуздать его не выходило, хотя омега и причин не понимала. Джисону не за что было испытывать неприязнь к отцу своего альфы. Все возможные ошибки уже были совершенны. Но благодаря этому человеку на свет появился Минхо. Пусть и был рождён в пороке, в самый тёмный период истории звёзд, да только всё равно оказался ими поцелованным. — Этот альфа — мой. — Джисон! — осадил своим запахом парня Чан. — Что с тобой? Никто не посягает на Минхо. — Я… — растерялся Хан моментально. Он действительно терялся в собственных эмоциях и не мог отыскать себя настоящего. — Простите, — низкий поклон. — Не понимаю, что со мной. — Всё нормально, — неровная улыбка альфы заставила пристыдить себя ещё сильнее. — Я могу помочь моему малышу. Когда-то этому научил меня отец и папа, может, сейчас получится это сделать.       Воцарившаяся тишина грубо давила на виски, потому что парни застыли в непонимании происходящего скомканно и неуверенно. Осторожно, с такой бережностью, с какой относятся к самому ценному, что есть в и без того хрупкой жизни, мужчина, усевшись на кровать, уложил Минхо к себе на колени. Прижал к своему большому телу и позволял принюхиваться, пусть тот делал это интуитивно, в поисках защиты, к своему природному, почти исчезнувшему от возраста запаху. Ли же дышал шумно, его руки то и дело дёргались, открывшиеся участки светлой кожи вновь окрасились кровью — до сих пор не начал исцеляться. Его голова безвольно лежала на отцовском предплечье, пока сам мужчина с невообразимым для отцов трепетом гладил свободной рукой бледное лицо. Очерчивал острые линии и мягкие щёки, откидывал пряди влажных волос, ведь парня снова начала убивать пылкая жара лихорадки, а после скользнул ладонью по открытой шее и небрежно откинул ткань разрезанной кофты. Хан в руках Бан Чана поёжился, не понимал, переживал, волновался, хотя вызвано это было стрессом и беспокойством внутренней омеги, которая просто ещё не нашла себе места под рёбрами. Не все отцы такие, каким был Ёнсу: Минхо ничего не угрожало — разум вторил и убеждал в этом. Нос улавливал травянистый аромат, сокрывающий под собой слабую полынь, а сердце в груди заполошно стучало от мягких феромонов взрослого альфы. Ещё никогда в своей жизни Джисон такого не ощущал, и, как ему казалось, изумлённый позади друг — тоже. — Я давно не будил своего волка. Наверное, после отъезда твоих родителей, — мужчина посмотрел на Чана. — С твоим отцом мы были шутливыми соперниками на «охоте», оттого и пропал интерес. Но сейчас я попробую. Ради моей самой большой любви.       И казалось сложным поверить в то, что отец так сильно любил своё дитя. Позже альфа признается, что сын — подарок судьбы, о котором он так долго мечтал. И каждая провальная попытка с супругой доводила их до ручки. Взрывала чувства и умерщвляла сердца. Поэтому и повёлся тогда, пусть и был пьян. Но всё, что делал после появления младенца, всё только было для него и ради него. Даже если и смотрел на меняющееся лицо взрослеющего сына, где видел чужие черты, не мог вспомнить лица Мии. Простившая его Сольюн затмила ту ночь, каждое порочное желание окунуться в то далёкое время: Минхо их сын. Так они и жили, уладив все тянущиеся сквозь года конфликты. И оба любили своего маленького альфу, переживали за первый поздний гон, волновались о проблемах в учёбе, ругали за глупости, которые приводили к травмам, потому что Ли — крошечная драгоценность, за которую они боролись. Выхаживали ослабленного младенца, ругались, плакали, а потом снова соединялись душами ради ребёнка, дабы вырастить настоящего альфу, каким, неожиданно в столь юном возрасте, Минхо себя и проявил. Грех оказался слишком сладким, чтобы корить себя за него. Оттого альфа и не побоялся слов о том, что при возможности, повторил бы, не задумываясь, лишь бы прожить всё так, как уже прожил.       Опустившаяся на грудную клетку рука заставила Хана вздрогнуть более явно, потому что ладонь расположилась прямо на сердце. Только тогда дошло: альфа хотел отдать свою силу сыну. Возможно, всю, что ещё теплилась в его постаревшем теле. Лишь бы вытащить Минхо из ада боли, потому что тот уже просто готов был кричать, не приходя в себя, когда случайно рану на шее задели — его тело выгнулось в отцовских руках. Но альфа, сомкнув веки, усмирил своё дитя феромонами и кинулся даровать ему то, что жило в нём. Всю свою любовь. Из-под ладони исходил неяркий свет, и почему-то тепло доходило и до Джисона. Его омега пробудилась и завыла внутри, созерцая происходящее. Не слыша себя, Ли скулил, и скулёж был диким, словно маленького щенка. Отец прижимал его к себе и шептал ласковые слова любви, какие отзывались даже в изумлённых парнях. Один не знал, что так бывает, а второй уже просто позабыл, какого это, быть любимым отцом. И раны медленно, но стягивались, пока альфа целовал бледное лицо, словно не мог поверить в то, что его идея сработала. Что эта возможность отдать себя помогала его единственному ребёнку, потому и плакал, но продолжал целовать и даже начинал укачивать скулящего Минхо.       И прошла, по ощущениям, целая вечность, прежде чем обессиленно мужчина руку отнял от горячего тела. Моментально Джисон поторопился подойти, выпутавшись из рук ошарашенного Бан Чана. Поддел окровавленные бинты: прокусы заметно уменьшились, некоторые стянулись, некоторые почти исчезли, оставляя грубые шрамы после себя. Такие, что могли навсегда остаться на нежной коже, и даже родная волчья сила не спасла бы от этого. Но оно не было важным. Совсем. С помощью подошедшего Чана Ли приподняли, дабы посмотреть на самую сильную рану. Та перестала кровоточить и выглядела лучше, чем была, что несказанно радовало, поэтому оставалось надеяться только на мощь тела самого Минхо. Его уложили обратно, избавили от перепачканной и испорченной ткани кофты, заботливо Хан укрыл его одеялом, пока друг придерживал обессиленного мужчину, кто смотрел на сына с непреодолимой любовью. Будто для него не было и шанса обратиться против единственного счастья в жизни: даже убийство не стало таковым. Джисон, не выдержав всего произошедшего за день, поддавшись внутреннему крику жажды, прильнул к бледным губам в мягком касании, словно для него это было жизненно необходимо. И только после этого покинул палату под удивлённый вздох отца Ли.       Возложив ответственность за сопровождение мужчины к его супруге на Чана, Хан поторопился отыскать Феликса, ведь не думал, что задержится в больничном крыле так надолго. И какого же было его удивление, когда брата он обнаружил в крыле с омегами, обходящим комнаты. Ли улыбнулся и тихо прошептал, что всегда хотел попробовать побывать на месте Ильхуна — помогать нуждающимся в этом омегам. И Джисон присоединился, отключив сознание на некоторое время, пока оба ждали приезда родителей Хёнджина. В ворохе свалившихся дел, потому что даже несколько часов без контроля над всем хватило, дабы воцарился хаос, Хан позабыл о том, куда ещё хотел зайти — к госпоже Су. Поэтому женщина, придя в себя и осознав то, что увидела, поторопилась найти Минхо. В его палату, какую смогла отыскать по стойкому запаху крови, она вошла с ножницами в руках. Острые лезвия взмыли в воздух. Её карие глаза с ненавистью смотрели на уже позабытое лицо, очертания которого давно растворились в памяти. Но сейчас в нём она видела Мию. Ту Мию, которую полюбила когда-то, и которая погубила её в ответ на это.