закаты

тот день не задался изначально, было понятно: что-то точно пойдёт не так. чувства внутри подначивали, руки тряслись, ноги были ватными. под глазами огромные круги — след месячной бессонницы, мысли спутаны, едва ли лиза ощущала что-то вокруг себя. в голове непонятная куча, хочется спать, в глазах никакого, даже малюсенького намёка на жизнь — что можно взять с такого человека? ничего. абсолютное ничего со всем к нему прилегающим. на кухне лиза пролила чай. неся его на стол, немного проливает на пол и, дрожащими руками, матерясь, вытирает лужицу. ей абсолютно не хочется думать и пытаться что-либо понимать, но рой мыслей не давал покоя. очередной беспокойный сон был о кате: буквально два-три часа, много ворочаясь и проснувшись в холодном поту, она вновь видела блёклый силуэт девушки и опустошенные серые глаза. лиза никогда не плакала, когда так просыпалась. не было ни кома в горле, ни паники. она лишь молча лежала и пыталась осмыслить своё положение в пространстве. дорога до школы тоже осталась в памяти туманной. сестра очень много говорила, а лиза не слушала. она попросту устала от всего её окружающего и пыталась не потерять какие-то более-менее собранные остатки. снег под ногами хрустел, снежинки мягко ложились на землю, ветер выдувал из людей всё имеющееся и едва тлеющее тепло, заставляя сильнее кутаться в свои пуховики и не высовывать головы из своих квартирок. лиза не помнила, когда в последний раз ей было тепло. может когда она в последний раз вживую видела улыбку кати, может когда чувствовала в трубке тихое размеренное дыхание. она просто не понимала. все чувства внутри были взболтаны в огромное месиво. и было абсолютно непонятно, как всё это можно раскрутить. было и стыдно, и страшно, и больно. где-то затерялись крупицы радости, где-то крупицы сомнений. в школе же стало ещё хуже. лиза терялась в надписях на дверях, в этажах, коридорах, лицах людей. перед глазами плыл листочек с тестом по химии, на русском она спала. ноги едва передвигались по школьным холодным коридорам. везде было холодно. вроде отопление никто не отключал, но лиза дрожала. даже в огромной толстовке с рукавами до самых кончиков пальцев, даже облокачиваясь на батарею в коридоре. всё было абсолютно неприветливым и болявым. на большой перемене маша стояла рядом, также облокачиваясь о батарею, грела одну руку, в другой держа тетрадь по какому-то предмету и увлечённо что-то в ней читая, одновременно о чём-то говоря. лиза иногда поддакивала, лишь бы не потерять едва имеющуюся нить разговора и не уснуть здесь насовсем. рядом бегали и орали пятиклашки, по коридору ходила русичка и искала по кабинетам свой класс. глаза у лизы смыкались, а живот неприятно ныл из-за того, что в нём было пусто. она вроде и не цеплялась за слова, но какие-то фразы отчётливо проносились в голове, задерживаясь на несколько секунд. «физичка ебанутая поставила мне три, видите ли… //о да, конечно, во всём виновата только эта дура тупая// …но ответ же был верный… *слова-слова-слова*

— да, она вообще дура…

как думаешь, лиз, //я думать не умею//… смогу ли я на пять выйти по литературе?.. … если честно, она меня завалит, мне кажется… *слова-слова-слова*

— если будешь работать — выйдет у тебя…

а ещё этот, димка…//я таких не знаю//… и я ему ответила… …ну он короче пригласил меня… //вау, как же похуй// …пойдём уже в класс, пять минут осталось… они двинулись в сторону кабинетов» — …помнишь катю кузнецову из одиннадцатого класса? и тут лиза вернулась с небес на землю. //катя?..// — ну, та, с которой ты хорошо общалась… //да. катя, с которой я хорошо общалась.//

ну же, что с ней?

— она умерла. — лиза уставилась на неё с выпученными глазами, не в силах разобрать смысл сказанного машей. в голове, словно на репите вертелось: умерла-умерла-умерла-умерла. — ты не знала? лиза ничего не понимает. абсолютно. мир будто схлопнулся, шум вокруг исчез. лишь свет где-то из окошка и громкий гул в голове. — к-как умерла? — к горлу подкатил ком. — п-погоди. катя кузнецова. — маша кивнула. — из одиннадцатого «б». — маша вновь кивнула. губы лизы задрожали, она пересилила себя и произнесла почти шепотом: — умерла?.. маша начала говорить. слишком много слов, лиза уже почти не вникала в их суть. но что-то да осело в голове: …её отец пил…

вот это открытие!

… мать её только любила…

//она говорила//

…отчим избивал…

ты не могла додуматься?

…ну, мне рассказали… …было много побоев…

//гематомы//

ты видела!

…она не ходила в школу…

ты знала!

…не довезли до больницы…

ты не помогла!

…она так и умерла…

это всё из-за тебя. только ты виновата.

виновата в этом только ты.

лиза ощущает, как из-под ног уходит земля. она прямо здесь упадёт, прямо на пол посреди коридора. на ватных ногах доходит до стены, хватается за неё. во рту пересохло, на глаза наворачиваются слёзы, лиза вся дрожит. осмысление только что полученной информации заставляет шестерёнки в мозгу крутиться и лиза понимает: катя звонила не просто так, не говорила об этом не просто так, пропадала не просто так.

не просто так.не просто так.не просто так.

сердце бешено колотится в груди, в висках чувствуется пульс. лиза прижимается спиной к стене, чувствует, что кто-то больно толкает её. но сейчас это не важно. ничего не важно. глаза смотрят в потолок. только не истерика, только не истерика. пожалуйста. — проносится в голове и она старается зацепиться глазами за что-нибудь.

ты виновата. это всё из-за тебя.

стены голубые, пальма в конце коридора ярко зелёная, но кончики листьев жёлтые. смех русички громкий. шум пятиклашек давит на мозг. солнце за окном яркое. фиалки нежные. руки до безумия холодные. а голова пустая. мыслей уже нет. только гул и пальцами она пытается сжать стену, соскрябать её себе в руки.

ты её убила.

она медленно сползает по стене, почти бьётся об пол, смотрит на одну точку перед собой. всё вокруг опустело. — лиза, что с тобой? — сквозь пелену слышался голос подруги. — тебе плохо? что случилось?.. но лиза не ощущает. ничего. она умерла. одна. в этой дотошно-блевотной квартирке в центре города. лиза дышит тяжело и часто, задыхаясь. страх и ненависть к себе окутывают. «нет. нет. нет» — как заведённая в голове шарманка. этого быть не может. звенит звонок, подруга куда-то убегает. по щеке пробегает первая слеза. её больше ничего не тяготило. она умерла. лиза медленно поднимает голову вверх, смотрит на обшарпанный белый, вперемешку с плесенью, чувствуя по щекам дорожки слёз. прижимает свинцовые ноги к себе, дрожащими руками обхватывает колени и утыкается в них носом. она уже не сдерживает себя. слёзы текут из глаз, оставляя мокрые пятна на штанах. в голове складывается общая картинка наблюдений за последние несколько месяцев. какая же лиза жалкая, бесчувственная дура. не помогла, не удосужилась спросить, испугалась пустого места. идиотка. жалкое никчёмное существо, не способное ни на что. если бы реально привязалась, реально дружила — спросила бы. разузнала обо всём.

чудовище.

лиза ещё сильней вжимается в себя и начинает болезненно царапать кожу сквозь одежду. больно. если бы не отказала, не послала нахуй, на неё бы сейчас смотрели два чистых и нежных серых глаза. она бы сейчас улыбалась. катя бы улыбалась. подсела бы рядом, погладила по плечу, успокоила. если бы лиза вовремя побеспокоилась — всё было бы по-другому. всё могло бы быть иначе. откуда-то появляется медсестра. лизу уводят. силком, пытаясь убрать руки от лица. ноги плетутся, едва ли она понимает происходящее. но помощь уже не нужна. для помощи уже слишком поздно.

***

времени лиза не чувствует. она молча лежит на диванчике в кабинете психологички, впервые видя девушку настолько серьёзной. скривив суровую мину, она обеспокоенно писала что-то в своих вечных бумажках, иногда поглядывая на лизу, тут же отводя глаза и вновь погружаясь с головой в работу. а чем же всё-таки занималась алёна викторовна? может, писала направления в психиатрические отделения красноярских больниц? мало кто мог бы вытерпеть такую истерику, с воплями, криками и тонной неразберихи. как долго лиза так орала? — она не знала. окна были зашторены, темнело рано. может уже и вторая смена спокойно успела отучиться, а она всё также лежит на маленьком диванчике, не в силах пошевельнуться. где-то за окном воет ветер. она отчётливо слышит его. гул лампы спокойно настигал её, укутывая в свою монотонность. щёки неприятно щипало от слёз. розовые стены с смешариками придавали комнатке особенное умиротворение. она слышит голоса. но не в своей голове, а где-то. то ли в коридоре, то ли на улице. неважно. взгляд алёны, вновь прошедшийся по телу лизы, вернулся к бумагам. как же всё глупо. в обычной обстановке она бы прикольнулась, как-нибудь тупо пошутила. спросила бы у алёны про кислую мину, обозвала бы её букой. но обычная ситуация ушла от неё давно. возможно, до появления кати или бессонницы. обычно было очень давно. даже слишком давно. ноги и руки будто пришпорили к диванчику, ими было абсолютно невозможно двигать. открывать рот тоже не хотелось, лизе казалось, сделай она это, молви хоть слово о кате — слёзы вновь побегут по щекам, её накроет ещё одной неконтролируемой истерикой. так хотелось стереть последние несколько часов из памяти. а лучше последние несколько месяцев. забыть всё, как страшный сон, начать с чистого листа. уже до пизды на то, что хотелось бы начать снова. всё или какой-то отдельный момент. просто вырвать из головы все эти слова, мысли, чувства и начать строить себя заново. вновь стать лизкой, которая волновалась только о том, как бы сбежать с последних двух уроков и прогулять пол дня с саньком. — лиз? — словно сквозь пелену послышался голос алёны викторовны. — ты как? как самочувствие? а она и голову на психолога повернуть едва может, смотрит абсолютно блёклыми глазами. в голове впервые за последние пару месяцев было пусто. абсолютное ничего наполняло её с ног до головы. думать не хотелось. да и не надо было. стало будто легче. морально легче. беспокойства не было, страха тоже. какое-то неправильное облегчение. может ли стать легче от смерти человека, к которому привязался? получается, что да. может. лиза пытается открыть рот, но ни одного звука издать не может. в горле пересохло, глаза вновь забегали по стенам. паника-паника-паника. ни пошевелиться, ни слова сказать — лиза чувствовала себя униженно. какой же всё-таки она была слабой и ничтожной. при друзьях курила, громко и безостановочно кашляя, сигареты, тушила окурки в чужие запястья, пила что-то алкогольное и смеялась — здесь она абсолютно ничего не стоит. пустышка. слёзы вновь наворачиваются на глаза, уголки начинает неприятно щипать, а алёна двигает свой стул на колёсиках ближе к лизе, не вставая с него. подъехав, мягко проходит рукой по волосам и начинает негромко шептать: — люди приходят и уходят, это нормально. да, некоторые будут уходить навсегда, от этого никуда не деться. — лиза глотает ком и ловит боковым зрением нежный взгляд, настойчивее отводя свой в сторону. — катя… она была из не очень благополучной семьи… поэтому и… — теперь сглатывает и алёна. — отчим… её… — тяжелый вздох алёны и первая за последний час слеза по щеке лизы. — избил… — лиза вновь начинает тяжело дышать, щурится сильней. паника накрывает её с головой. — лиз?..

ты виновата.

девушка кое-как переворачивается на бок, отворачиваясь от алёны, громко всхлипывая. всё-таки мышцы пока не атрофировались. хоть какой-то плюс. она прижимается лицом к обивке дивана и улыбается. всё настолько хуёво, что это даже забавно. если бы её спросили, насколько она в жопе по шкале от одного до ста, она бы назвала число, которое точно бы уходило за минус пару миллионов. ёбнула бы человека, что задал этот вопрос, абсолютно не пожалев о содеянном. сдохнуть хотелось на ровном месте. истерика поглощает, лиза закрывает глаза руками, трёт лицо, уже не надеясь на лучший исход. она опять разревётся здесь и сейчас и не факт, что алёна спасёт. спасать уже поздно. спасать уже некого. согнувшись, лиза притягивает ближе к себе ноги, одновременно пытаясь не упасть. тело едва движется, пальцы немеют, глаза закрыты. как же хочется человеческого тепла и отсутствия боли. зачем стараться, пытаться что-то наладить, исправить, если уже поздно? она уже не в силах пытаться. бороться поздно и не с кем. растечься лужицей и нихуя не делать легче. нет смысла стараться и пытаться. слишком поздно. а рассказали маме об её состоянии? а сестра знает, что она прямо сейчас гниёт в комнате психолога? а где маша? о лизе кто-нибудь сейчас думает? беспокоится? она хоть кому-то была нужна? о чем думала катя, когда умирала? почему катя молчала об этом? было ли это привязанностью, или лиза очередной раз надумала себе непонятно чего, уверяет себя и окружающих в каких-то больше чем дружеских взаимоотношениях? понять и принять, что своей невнимательностью убил человека, легче, чем пытаться разъяснять другие аспекты произошедшего.

***

поздно,

о чём-то думать

слишком поздно тебе, я чую,

нужен воздух лежим в такой

огромной луже прости меня,

моя любовь.

карантин выпал очень даже вовремя. за эти полгода горе разобралась в себе на все сто процентов. психолог — как оказалось, — не такой уж бесполезный человек, а окружающие тоже умеют видеть и слышать. слишком поздно лиза открыла глаза на себя и своё состояние. по-началу всё было не очень-то гладко. бессонные ночи, тошнота, мысли никуда не ушли. помогло окружение. семья, друзья, знакомые. и сигареты. получилось забыть, выкинуть из головы. ближе к зиме триггерить почти перестало, ночью от любого шороха она вскакивала реже. первые пару месяцев самокопания давали о себе знать, но всё стало налаживаться. на теле остались шрамы. чтобы тоже было больно физически. себя она винила дальше, но уже в меньшей степени. вроде поверила в алёнино «стечение обстоятельств». лиза стала бояться привязанности. отчасти, и предательства. ту версию себя она бы с большей вероятностью придушила. наорала бы точно. нельзя так долго ходить и не видеть очевидного. разговоры по душам с саней стали неотъемлемой частью жизни. больше замечать вокруг себя хорошего научила алёна викторовна. на душе не было никакого груза, лиза стала дышать полной грудью. всё стало хорошо. хо-ро-шо. точно так и никак иначе. и она не виновата.

надо отпустить и жить дальше. и всё будет хорошо. рано или поздно — но будет хорошо.

***

морозный красноярский воздух ударил в нос, как только горе вышла из здания аэропорта. она скучала. безумно скучала. сестра писала десятки сообщений, клялась в любви до гроба и мечтала о том, чтобы лиза приехала поскорей. она садится в такси и начинает думать. слишком много думать. о ком же? тупой вопрос. ну, конечно же о кате. а мыслей очень много, они переплетаются, заставляют чувствовать себя паршиво. в голове возникает облик, а музыка в ушах уже не отвлекает. приходится вслушиваться в жизнь. лиза вынимает наушники, и начинает смотреть по сторонам. лишь бы вновь не загнаться и не впасть в предистеричное состояние. до истерики не дойдёт, лиза знает, она десятки раз прорабатывала с собой это состояние. до такого она снова точно себя больше не доведёт. когда не знаешь, куда от себя деться, как дышать и медленно, но верно уродуешь себя изнутри. выйдя из такси, она направляется в дом. из-за такого количества воспоминаний в голове была каша, а перед глазами плыла пелена. будто катя было где-то рядом, будто ещё пару деньков пройдёт и она позвонит со своего номера и скажет: всё, что было до — идиотские фантазии глупых людей. нет, лиза отпустила ещё давным давно, но в голову намертво въелся силуэт худощавой девушки в огромном сером худи на фоне блёклых стен холодной квартиры. в подкорку мозга въелся её запах: сигарет, сладких духов и кожи. дрожащими пальцами она нажимает на кнопку лифта и ощущает мурашки по спине. она приехала сюда не для того, чтобы трястись от прошлого. точно не для этого. вот для чего удобно, но не для этого. чувства переполняют через край, мысли идут куда-то не туда. она не хотела абсолютно ничего вспоминать. в лифте она звонит маме. — мам, привет, я уже дома. — она говорит на выдохе, облокотившись на холодную стену лифта. — привет, как долетела? — хорошо. — они некоторое время молчат и горе решается спросить ещё: — ты сейчас же в командировке? — да. — а когда вернёшься? — послезавтра. а что? — просто хочу тебя обнять. — она слышит в трубке смешок мамы и ощущает её широкую улыбку. — послезавтра вечером обнимешь. ну, если, конечно, дома будешь. — буду. они перебрасываются ещё парой фраз и лиза сбрасывает. лифт останавливается. ключи от квартиры не сразу попали в замочную скважину, горе ввалилась в квартиру, тут же расстёгивая кожанку и стягивая кроссовки. дом. милый и до боли в рёбрах родной дом. запах квартиры, въевшийся в подкорку мозга, ощущается на яву. лизе сносит крышу. заходит в свою с тасей комнату, кидает рюкзак на пол и идёт на кухню. лиза слегка припугивает сестру, сидящую в наушниках, схватив за плечо. та, обматерив вдоль и поперёк лизу, всё же вскакивает и вешается на шею, несколько десятков раз сказав о том, как же она скучала и устала. они обнимаются несколько минут, а лиза чувствует по всему телу тепло. болтовня захватывает. у сестры такая жизнь интересная, у лизы в её годы были абсолютно другие проблемы и проёбы. ну, что сказать, другое поколение… — проскальзывает в мыслях сквозь поток мыслей и она улыбается. ну да, ну да. так, блять, и поколение другое, и люди другие, и смыслы. всё нормально. ничего за два года не изменилось, с ног на голову ничего не встало. всё точно также. потихонечку, помаленечку движется жизнь, крутится земной шар, осень и весна меняются. всё точно также. — я, наверное, съезжу к кате… — меж разговора выдаёт лиза. тася улавливает этот спокойно-беспокойный тон в пару мгновений. — горе, ты?.. — сестра нежно касается чужого плеча, несильно сжимая его. — точно уверена, что хоче…? — да. — отрезает, глянув в глаза девушке. — ты сама или с тобой поехать?.. — сама. сегодня точно сама. она настроена очень серьёзно. объятия с сестрой возле выхода выходят как-то смазано, на улицу лиза выходит уже без настроения. или же оно есть, но заглушается другими чувствами. теми, что намного сильней и отрицательней. она заходит в потрёпанный магазинчик возле дома. он уже не такой, как когда-то. более светлый, продавщица в нём другая. всё не то. всё другое. просит красную пачку сигарет и зажигалку. оплачивает, выходит из магазина. важно ли сейчас о чём-то думать? нет. точно нет. сразу же заходит и в цветочный, покупая двадцать одну розу. букет очень красиво смотрится в руках. розы ярко-алые, в красивой упаковочной бумажке, словно она на свидание едет. ну да, кому же она сдалась. лиза выбрасывает одну розу в какие-то кусты. горе решает доехать на автобусе. там она и заплатит меньше, да и прогуляется вдобавок. прекрасно знает, что на этом рейсе всегда не очень много пассажиров. до кладбища мало кому надо ехать посреди солнечного вторника. в транспорте на лизу оглядываются слишком улыбчивые люди, что начинает раздражать. наверное, если бы люди умели считать, они бы поняли, что лиза едет не на свидание и не с него. у неё нет ни парня, ни девушки и она не счастливая обладательница человека, имеющего возможность дарить огромные букеты роз на день рождения, раз здесь у ней в руках букет в двадцать один цветков размером. чем дальше лиза едет — тем меньше людей остаётся. все отсеиваются, уходят домой. её окружает холодный сосновый лес, справа и слева растут могучие хвойные, заставляя всё, что ниже них ростом, погибать от отсутствия света. в окнах мелькают домики, из труб у них клубится дым. сейчас хочется к бабушке. отмотать лет десять назад, уехать на пол лета в деревню, ходить каждый день на речку, чувствовать запах свежескошенной травы и цветов. тогда было хорошо. сейчас же всё не очень. из автобуса лиза выходит последней. на конечной, даже сказав водителю негромкое «спасибо». горе уже целый час не отвлекается на жужжащий иногда в кармане телефон. сейчас абсолютно похуй на всех. проходит свои пару километров, молча смотрит вперёд. на кладбище, как и всегда, тихо и мирно. даже не видать никого, кто пришёл бы на могилки родственников. она здесь одна? до знакомой могилы она доходит не быстро, вглядываясь в лица, смотрящие на неё с надгробных камней. в душу пробрался холодок, заставляя покрываться мурашками. высокие сосны охраняли покой лежащих в гробу. у каждого здесь была своя история, каждый здесь когда-то раньше жил. ещё поворот, несколько шагов. чёрная оградка, чёрный камень. лица не видно. лиза выдыхает и на ватных ногах проходит ещё несколько шагов, оборачивается и встречается с холодным рисунком на камне. наверное, люди, имеющие могилки родственников рядом, никогда не задумывались о цвете глаз девушки, так глубоко заглядывающей в душу с камня. а лиза знала и не задумывалась о таких людях. серые. светлые и бездонные. когда-то лизе пришла в голову мысль, что привязалась она не к кате, а к её глазам. возможно, так оно и было. такая нежная и невинная девушка смотрела в глубину души горе, хотелось смотреть ей в глаза день и ночь, но она не будет рядом. больше не будет. внутри было как-то слишком пусто. в автобусе лиза боялась расплакаться, а сейчас она смотрела на глаза с камня и ни о чём не думала. это было хорошо. она перешагнула оградку, положила цветы. двадцать алых роз.

а всё могло бы быть иначе.

лиза достаёт из кармана красную пачку и зажигалку. зубами вытаскивает сигарету и поджигает, прикрыв огонёк рукой. она затягивается и ждёт несколько секунд. неприятно дым обволакивает горло, но лиза терпит. лиза бьёт пальцами по сигарете, пепел красиво опадает под ноги, на красные розы. эстетично. очень эстетично и красиво. катя была бы рада. пепел оседает в ротовой полости, заставляя задыхаться и кашлять. окурок спустя несколько минут падает в траву. в сердце вновь стала прокрадываться боль. дыхание участилось. катя. катя кузнецова. нет-нет-нет. только не здесь и не сейчас. телефон в кармане забренчал и лиза будто вернулась обратно в мир. услышала пение птиц, почувствовала порыв ветра. улыбнулась, увидев имя написавшего. эля.

привет/

ты долетела? /

\да \всё хорошо \как у тебя дела?

да всё нормально/

мы с подругой и сестрой гуляем на аттракционах/

а могли бы мы с тобой…/

\пф \не хочу с тобой гулять \ты бы меня с колеса обозрения скинула

ахаххахах/

а ты сейчас где? /

хороший, конечно, вопрос. ну тогда можно ответить так: \в автобусе

а куда едешь? /

весело, конечно. \это допрос? — лиза хмурится. её не привлекает идея говорить о смертях и кладбище.

мне просто интересно/

\к подруге — «ну тогда так» — думает лиза, поднимая глаза вверх. сейчас о своих проёбах и ситуации думать не хотелось абсолютно. прошлое надо отпустить. забыть и отпустить. жизнь даёт испытания, ты их проходишь и со спокойной душой живёшь дальше. теперь можно и на люди с счастливым ебалом. и надо перестать вспоминать. что было — на то оно и было.

…ведь всё что не делается, всё к лучшему?

***

в красноярске хорошо. там воздух родней, жопа по дедлайнам (почти) не горит, друзья, родные, знакомые улочки. но всё хорошее рано или поздно заканчивается. улетала горе из красноярска счастливая, отдохнувшая, заряженная на работу дальше. с элей они созванивались и списывались часто. младшая жаловалась на скуку смертную и отсутствие досуга. горе пообещала устроить ей гулянки по зеленограду до полуночи, когда вернётся из родного города. ну вот. она садится в самолёт, чтобы улететь обратно в москву. мысли уже абсолютно не о том, о чем были при прилёте. в мыслях были бабочки-цветочки и эля. ну и эля. да, эля. конечно эля, кто же ещё? а произносишь её имя — всё становится более приятным, нежным. всё становится правильным. по приезде в москву на следующее же утро лиза приезжает в зеленоград, забив на все нормы морали и сон. она соскучилась по эле. соскучилась по своему персональному солнышку, что светило, несмотря на часовые пояса и расстояние. эля писала и ждала. и целый день прогулять с ней стало счастьем. сгрустнув из-за улёта из красноярска, лиза тут же вновь стала радостной. прошлые мысли отходили на второй план. апатия наконец-то ушла, жизнь стала полным кайфом. как и раньше. как и всегда. они гуляли по городу за ручку, не думая о людях вокруг. им было похуй на окружающим. было важно лишь то, что было внутри. а внутри — бабочки внизу живота и счастье, стекающее мёдом по внутренностям организма. горе предвкушала поездки в лагерь всей командой и думала о них с элей. хотела как можно больше сделать, чтоб потом не метаться с горящей жопой до москвы. чтобы быть рядом с элей. она не поняла, когда эля стала последней мыслью перед сном и перед пробужденьем. на это было плева. главное, что рядом. главное, что вместе. другое их не интересовало. наверное, чудеса всё же были. были, есть и будут под носом…

…но мы их никогда не будем замечать вовремя.