Ты — мой шедевр

There's a painting on the wall That wasn't there at all Ten minutes ago There's a girl who walks the line She's with you all the time She won't let go — Orchestral Manoeuvres in the Dark, "The Lights Are Going Out"

Я нахожусь в своей художественной студии — большой комнате с мини-кухней (маленький холодильник, умывальник, шкафы) с одной стороны и маленькой ванной комнатой с другой. Моя кровать стоит у стены между ними; у противоположной стены сложены большие картины и холсты, закрытые простынями. В центре комнаты расположен мольберт, на котором — большой чистый холст; рядом с ним на столе — палитра, кисти и масляные краски. Картины в чехлах у противоположной стены являются для меня источником огорчения: они закрыты простынями, потому что я вижу в них недостатки; не хочу смотреть на них, чтобы в лишний раз не вспоминать о своих неудачах. Я сижу на кровати и просматриваю на своём телефоне фотографии своей возлюбленной, чтобы найти ту, которую можно попробовать нарисовать. Я безумно люблю эту девушку, она уже давно владеет моим сердцем, хотя я виделся с ней только однажды... Как жесток мир, в котором возлюбленные вынуждены жить порознь! Я остановил свой выбор на фотографии в полный рост, где она стоит в длинном развевающемся платье белого и бледно-серого цветов. Её руки обнажены, бёдра отчётливо проступают из-под одежды. Левая ладонь лежит на правом боку; правая рука поднята к правой щеке, указательный палец прижат к скуле, средний согнут у подбородка, а лицо слегка повернуто влево. Её тёмные волосы струятся по спине, пряди разметались по макушке, словно нимб из тёмных завитков. Я кладу телефон на край мольберта, беру краски и начинаю выдавливать масло на палитру. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох и начинаю смешивать цвета. Пристально смотрю на фотографию в телефоне, затем на чистый холст. Макаю кисть в палитру и наношу первый мазок — совершенство! И ещё один идеальный мазок! Третий, четвёртый — на холсте всё появляется как по волшебству. Я работаю лихорадочно, жара в студии становится ощутимой и тепло-влажной. Пот бисеринками выступает у меня на лбу и капает с носа, пока я рисую, мазок за мазком, поражаясь своему мастерству. У меня никогда не заканчиваются краски на палитре, их всегда хватает, чтобы нанести следующий всплеск цвета на волосы, щёки или одежду. Наконец, я останавливаюсь, кладу палитру и кисти на стол и отхожу назад, чтобы посмотреть, что у меня получилось. Всё выглядит просто поразительно прекрасно! Я нарисовал Пэт до пояса и с трудом мог поверить, что это не фотография, на которой она смотрит в сторону. Внезапно меня охватывает тревога — всё далось слишком легко! Если я продолжу рисовать, то рискую всё испортить своенравным мазком кисти или неправильным цветом! Я подхожу к кровати и сажусь на неё, уставившись на незаконченный портрет и чувствуя себя измученным. Мне хочется оставить картину такой, какая она есть, но нижняя половина холста пуста, что будет свидетельствовать о том, что я сдался. Некоторое время я лежу на кровати, крепко зажмурив глаза. Спустя несколько долгих, глубоких вдохов меня охватывает решимость закончить работу. С новыми силами я сажусь и снова смотрю на неё — так похожую на живую Патрицию, смотрящую вдаль и ожидающую, что я завершу её, — и встаю, целеустремленно приближаясь к мольберту. Я беру палитру, наношу свежие краски и продолжаю там, где остановился. Некоторое время спустя я наношу последний, такой же, как и все другие, безупречный мазок и выдыхаю. И вдруг её лицо на холсте поворачивается ко мне, она улыбается, опускает руку и говорит: — Отличная работа, Дэйв! Ты нарисовал шедевр! Я чувствую, что задыхаюсь; я протираю глаза и снова смотрю на неё. Её взгляд устремлён прямо на меня, и теперь она широко улыбается. — Патриция! — восклицаю я. — Но разве... разве это может быть реальностью? Она протягивает ко мне руки и говорит: — Конечно может — мы сделали это! Её руки выступают на холсте, как будто она тянет их вверх из-под поверхности воды. Я подхожу к картине и беру её руки в свои. — Вытащи меня отсюда! — молит она. — Притяни меня к себе! Я осторожно тяну, и её руки проходят сквозь картину, по мере того как она увеличивается на холсте в перспективе движения к нему, подобно тому, как человек заполняет оконную раму, идя к наблюдателю с противоположной стороны. Следующим появляется её лицо: изящный нос, упругие щёки, широкие губы, всё ещё улыбающиеся, лоб, уникальная линия роста волос, а затем прекрасные уши и волосы. Она поднимает одну ногу с другой стороны, ступня входит в мою комнату в нижней части холста. Понимая, что ей понадобится помощь, чтобы спуститься, я отпускаю её правую руку и кладу свою левую ладонь под её правое колено. Теперь её туловище, облачённое в платье, свободно, Пэт кладёт правую руку мне на шею, и она поворачивает своё тело влево, чтобы перенести остальную часть тела, левое бедро, колено, икру, лодыжку и ступню в последнюю очередь. Я помогаю ей опуститься на пол, и мы оба отступаем назад, чтобы посмотреть друг на друга. Заикаясь, я подыскивая слова, чтобы выразить то, что я чувствую — радость, счастье, изумление, неожиданность, волнение, успех, — она же смеётся над моей неспособностью сказать хоть что-нибудь, и я бросаюсь в её объятия, чтобы прижать к себе мою прекрасную возлюбленную так сильно, как только осмелюсь. Мои глаза крепко зажмурены, я пытаюсь не заплакать от своей невероятной удачи и ощущения её собственных рук, крепко обнимающих меня. Я открываю глаза и вижу, что холст снова пуст, на его поверхности нет следов краски. — Пэт, я всё ещё не понимаю, — говорю я. — Я не знал, что это возможно — я просто хотел нарисовать тебя, оказать тебе честь и увековечить твою красоту. — Я знаю, но я нашла способ прийти к тебе — мне было только нужно, чтобы ты уверенно начал... — Но я остановился на полпути — я испугался, что дальнейшая работа испортит всю картину. — Я знаю также и это; и это беспокоило меня: если бы ты не завершил меня вовремя, я, возможно, не смогла бы выбраться. — Вовремя? К какому сроку мне нужно было завершить..? — Когда мне нужно было завершить, — поправляет она меня. — До рассвета, Дэвид; и у нас осталось не так много времени! Я смотрю на окно и вижу, что на улице темно; но я не могу вспомнить, какое было время суток, когда я начал рисовать. Вдруг меня осеняет другая мысль. — Но что происходит... — начинаю я, поворачивая своё лицо к лицу Пэт. Но моя чудесная муза быстро вырывается из объятий и целует меня в губы. Её поцелуй такой глубокий и властный, что я чувствую, как все следы смущения стекают по моему телу к босым ногам и растекаются по полу. Я крепко прижимаю Пэт к себе в её обтягивающе-свободном платье, она поднимает руки и обхватывает меня за шею, скрещивает их, притягивая мою голову к своей. Патриция быстро отрывается от моих губ, чтобы прошептать: «Вот что происходит»; затем она снова прижимается своими губами к моим, наши рты открываются, языки ласкают губы друг друга и играют с нашими зубами. Мои руки скользят под распахнутыми полами платья-мантии Пэт, чтобы прикоснуться к её обнажённой спине; я провожу кончиками пальцев по её позвонкам, чувствуя затаённый смешок глубоко внутри её. Моя страстная возлюбленная отпускает мою шею, подносит руки к моей рубашке и расстегивает её, а затем проводит своими длинными ногтями вниз по моей груди, от ключиц до пупка. Она вытаскивает нижнюю часть моей рубашки из брюк и стаскивает её с моих плеч. — Ты хочешь снова завершить меня? — спрашивает Пэт, затаив дыхание. — Да, — отвечаю я, безумно целуя её подбородок, щёки и шею. — Я хочу завершать тебя снова и снова. — Я тоже хочу завершить тебя, — страстно шепчет она. — Я хочу, чтобы ты всегда чувствовал себя завершённым во мне. Пэт отступает назад, снимает через голову одно плечо своего платья-мантии, и оно ниспадает на пол. Моя тайная возлюбленная стоит передо мной полностью обнажённая, и всё моё тело содрогается при одном взгляде на неё. Я спускаю с бёдер брюки, позволяя им упасть на пол. Мгновение она смотрит на моё тело, улыбаясь, в её глазах сверкает блеск огня. — Я готов завершиться в тебе, — говорю я, слегка смущённый своей наготой. — Готова и я, — шепчет она, подходя ко мне. Она поворачивается и садится на кровать, затем двигается всё дальше, опираясь на локтях, пока полностью не ложится на неё. — Пожалуйста, погаси свет и займись со мной любовью в темноте.