Ты — мой шедевр

The lights are going out One by one Across the world With faces turning down The night will hide the sound She comes to you — Orchestral Manoeuvres in the Dark, "The Lights Are Going Out"

Я иду на кухню и щёлкаю выключателем, свет в студии гаснет, и всё погружается в кромешную тьму. Я возвращаюсь к кровати, помня точное количество шагов. Останавливаюсь у края и пытаюсь представить обнажённое белое тело Патриции, — постепенно мои глаза привыкают настолько, что я вижу её очертания, едва виднеющиеся на простынях. — Не жди, Дэвид, — тихо, но повелительно говорит она, — подойди ко мне, ляг рядом со мной, войди в меня. Я забираюсь на кровать и располагаюсь над Патрицией. Она берёт мою голову в свои ладони и привлекает моё лицо к своему, чтобы поцеловать. Когда я прижимаюсь к ней свои телом, она протягивает руку, чтобы взять мой член и направить его к своим половым губам. Я опускаю руку и ласкаю её, чувствуя её влажность, и осторожно вхожу в неё. Обхватываю её бедро для поддержки, и начинаю двигаться, теперь целуя её губы с большей страстью. Патриция крепко сжимает мою ягодицу левой рукой и притягивает меня к себе с каждым толчком; правая её рука держит меня за затылок таким образом, что это является мягким контрапунктом силе левой руки. Я подношу свободную руку к её лицу. Она отворачивает лицо от моих губ, чтобы поцеловать мою руку: большой палец, другие пальцы, ладонь. Я наклоняюсь к другой её щеке и прижимаюсь губами к её уху. Я целую и целую его, провожу языком, захватываю мочку губами... Мои толчки неистовые и необузданные, но Патриция говорит: — Не торопись, не торопись: времени мало, но оно ещё есть. Замедлись и люби всё моё тело. Я глубоко дышу и медленно выхожу из неё. Двигаюсь вниз и целую её шею, плечи, ключицы. — Скажи мне, что ты сейчас делаешь. Расскажи мне о моём теле. — Я изучаю носом твои ключицы. Прослеживаю их длину с каждой стороны, от твоего плеча к центру, — выполняю это действие так, как я его описываю. — Твоя ключица выступает, как балка на недостроенном небоскрёбе, — шепчу я между поцелуями её груди ниже ключицы. — Это притягивает взгляд, напрашивается на внимание и обожание. Я опускаюсь ниже, провожу языком по левой груди и беру её в рот. Патриция громко выдыхает и спрашивает: — А теперь? Что ты думаешь о моей груди? Я выпускаю грудь изо рта и целую сосок. — Твоя грудь, как ты сама однажды сказала, гармонична. Твой сосок поёт мне мелодию желания. — Но моя грудь меньше, чем тебе хотелось бы? — Нет! — восклицаю я в темноте. Моё лицо возле её правой груди, я прижимаюсь к ней ртом, оставляя несколько влажных поцелуев. — Дорогая, твоя грудь — само совершенство! Я не знал, как выглядит идеальная грудь, пока не увидел твою. Я снова целую её нежную кожу, затем опускаю лицо к центру груди. Я целую и это место и начинаю двигаться дальше вниз. — Опиши, что ты чувствуешь. — Твоя кожа тугая, напряжённая, мягкая, гладкая, — отвечаю я, открывая и закрывая рот на её плоти, пока не достигаю пупка. — А твой пупок — самый центр жизни твоего тела. Я целую пупок и прижимаюсь носом к углублению; продолжаю ласку и покрываю поцелуями живот ниже пупка. — Расскажи мне о моем животе. — Нежнейшая кожа, эластичная и в то же время упругая. Это ясли тела и первая колыбель. Я целую живот от одного бедра к другому, останавливаясь в центре, а затем спускаюсь к лобковой кости. — Нет, — слышу я её голос, — войди в меня, я больше не могу ждать. Я повинуюсь, снова двигаясь вверх, пока мы не возобновляем наш страстный поцелуй. И снова я внутри её, и снова мы крепко соединены. Патриция поднимает одну ногу и кладёт её мне на бедро, её ступня покоится на тыльной стороне моего противоположного бедра. Жар внутри меня нарастает, и я начинаю входить в неё так глубоко, как только могу, и мы вместе стонем. — Позволь нам быть завершёнными друг в друге, — Патриция выдыхает эти слова между поцелуями. Я обхватываю её голову и волосы одной рукой, а другой держу её бедро. Руки Патриции у меня за спиной, ногти впиваются в мою плоть. Она прерывает поцелуй и утыкается лицом мне в шею; её голос раздаётся громом в моей голове: — Быстрее, сейчас же! Я двигаюсь быстрее, и давление в моих чреслах возрастает до сводящего с ума уровня. Я чувствую, как воздух свистит у меня в ушах; горячее дыхание Патриции касается моей шеи, её зубы и язык увлажняют мою кожу. — Сейчас мы с тобой будем завершены, — говорит она и кусает мою шею. — Просто не останавливайся. В комнате слегка посветлело, и я могу разглядеть черты своей возлюбленной. Она продолжает целовать и покусывать кожу на моём горле, и я зарываюсь лицом в её волосы. Всё превращается в горячий, струящийся огонь, от моей талии, моего паха и мужского достоинства до её лона, и я чувствую, как огонь наполняет и её тело — в её собственном паху и талии. Она отпускает моё горло, и мы оба хватаем ртом воздух, затем смотрим друг на друга при первых проблесках рассвета, улыбаемся и снова целуемся. Бедро Патриции становится влажным в моей руке, а живот словно прилипает к моему. Я прерываю поцелуй и опускаю взгляд, но она быстро притягивает моё лицо к своему обеими руками. — Нет, Дэвид, не смотри в другую сторону — смотри на меня! Мы снова целуемся, но я чувствую, как её тело становится влажным и мягким подо мной. Я снова отстраняюсь и спрашиваю: — Что происходит? — Уже рассвет, — отвечает она, — и у нас больше нет времени! Я приподнимаюсь на руках и смотрю вниз на тело любимой, которое — правда ли это? — растворяется в моей постели. — Нет! — восклицаю я. — Ты не можешь оставить меня! — Всё в порядке, — успокаивает она меня; её грудь и плечи превращаются в краску. — Я лишь возвращаюсь домой. Я могу прийти к тебе сегодня вечером; обещаю: я буду приходить к тебе каждую ночь — до тех пор, пока ты будешь беречь свою картину! — Мою картину? Я смотрю на холст. Постепенно Патриция начинает появляться на нём такой же, какой я нарисовал её. Я смотрю на пол рядом с кроватью и вижу, что платье-мантия превратилось в разноцветную лужицу краски. — Но почему так быстро? — спрашиваю я с болью в голосе. — Сегодня вечером у нас будет больше времени, — её голос начинает затихать, лицо тает, а голова и волосы просачиваются сквозь мою руку, которой я держу её. — Просто береги картину. Я встаю с кровати и поворачиваюсь к картине — и вот портрет снова завершён: на нём — идеально переданная Патриция, её рука у щеки, лицо повёрнуто влево. Снова смотрю на кровать — но теперь все следы краски исчезли. Скомканные простыни лежат сухими, и всё, что напоминает о случившимся, — моя одежда, смятая и лежащая на полу. Я сажусь на кровать, всё ещё тяжело дыша. Смотрю на свою возлюбленную на холсте и понимаю, что это последнее, что я нарисую, — последнее, что мне нужно было нарисовать. Осознавая, что я вымотан, я встаю, подхожу к мольберту, беру картину и возвращаюсь к кровати. Прислоняю картину к стене так, чтобы я мог смотреть на неё, лежа в кровати, и, утомлённый, погружаюсь в сон.