(Sigh)

      Маша сама позвала её — в честь такого события Крис решила принарядиться. Кроссовки на высокой подошве, чёрные, с фликерным элементом; красные джинсы и такого же цвета водолазка-лапша, наверх — белая жилетка. Говорят, красный — цвет страсти… Было бы очень символично.       До «У берега» топать пришлось минут сорок, но это того стоило: морской бриз, золотистый пляж и почти никаких людей. Здесь им не помешают.       Машу Крис завидела издалека, иначе быть не могло. Она стояла посреди песков в малахитово-чёрном платье, её шелковистые тёмные волосы трепал ветер, и она казалась прекрасной нимфой посреди этой не слишком-то поражающей своей атмосферой локации. Лучи заходящего солнца подсвечивали её фигуру аки нимб; конечно, она божественна, она носит имя Святой Девы.       Крис улыбнулась, когда подошла к ней, и ехидно протянула:       — Значит, у нас теперь ты назначаешь свидания? Полина… — Она смешливо фыркнула. — А если бы я не догадалась, что это ты, и не пришла? Что бы ты делала?       — Но ты догадалась, так что какая теперь разница? — Маша говорила флегматично, без язвительности, без укоризны или чего бы то ни было ещё; она словно отсутствовала здесь. Нужно её растормошить, решила Крис.       — Правда что. Какая разница? — И она обхватила Машино лицо руками и притянула к себе, чтобы поцеловать.       Целовала глубоко и жадно, бесцеремонно протолкнув язык в рот, словно хотела выпить кровь и высосать воздух. Маша положила руки ей на плечи и оттолкнула.       — Нет, — сказала она. — Хватит, перестань.       — На улице стесняешься? Что ж, ладно. Как насчёт пройтись по берегу?       — Да, пожалуй, это не помешает. — Теперь Маша казалось ещё более подавленной и обескураженной, чем прежде.       Шелестел ветер. Пески казались янтарными в лучах заходящего солнца. Пахло солью и свободой. Кругом — ни души. Не мудрено: рабочий день, как никак… Это было идеальное место для того, чтобы укрыться от посторонних глаз и предоставить себя друг другу.       — Что у тебя в пакете? — обратила внимание Крис.       — Платье. То, что ты… сшила. Хотела вернуть.       — Оно тебе разонравилось?       — Нет, просто… Я так не могу.       — Чего ты не можешь? Воспринимай это как подарок. Я не жду ничего взаймы, если ты об этом. Оно твоё — просто так, потому что мне захотелось. Разве я не могу порадовать даму сердца подарком?       — Крис, я не…       — Скажи, теперь можно тебя поцеловать?       Она остановилась — Маша тоже: от растерянности и недоумения. Крис потянулась ладонью к её щеке, но Маша отпрянула, как если бы та была прокажённой, и горько мотнула головой.       — Меня вообще нельзя целовать. Послушай же меня наконец.       Крис чувствовала во всём этом что-то недоброе. Сердце беспокойно забилось, к голове прилила кровь. Что бы Маша ни собиралась сказать, она уже чувствовала себя раздражённой и встревоженной.       — Я понимаю твои чувства, — сказала Маша, — хотя и не очень понимаю, как всё это происходит… Но я не могу принять их.       — Боишься, что это станет известно на всю страну? — Всякого рода мысли, глупые и не совсем, сами срывались с уст Крис. Только лишь бы не обнаружить, что причина Машиного непринятия в чём-то другом. — У нас такое порицается, да… Но мы можем сохранить всё в тайне. Я разрешу тебе появляться перед журналистами с мужчинами, чтобы они строили свои тупые теории, а сама буду твоей любовницей. Тебе не надо об этом переживать. СМИ — последнее, о чём надо волноваться. Любовь стерпит и не такое.       Крис одарила её поистине доброй, светлой улыбкой; но Маша лишь посуровела.       — Нет никакой любви. Нет и не было.       Сердце пропустило удар. Несколько секунд Крис тупо пялилась на Машу, пытаясь понять, не послышалось ли ей то, что та сказала, а потом презрительно усмехнулась и протянула:       — Что?       — Нет. Никакой. Любви. Всё — точка, — резко подвела Маша. — Так больше не может продолжаться. Забери своё платье, и мы разойдёмся.       — А если я не захочу его забирать?       Маша резко взвилась и швырнула пакет куда-то в сторону.       — Значит, я сделаю вот так. Теперь я возвращаюсь домой.       — Ты не можешь вернуться домой.       — Могу.       — Не можешь.       Она собиралась развернуться, но Крис схватила её за запястье. Впившись в Машу пылающими от гнева глазами, она чувствовала, как истерически задрожала нижняя губа. Несколько глубоких вдохов — чтобы пелена ярости спала и чтобы можно было произнести хоть что-нибудь.       — После всего, что нами было, ты не можешь просто взять и уйти, и сделать вид, как будто бы ничего не произошло.       — Между нами не было ничего такого, что я хотела бы повторить, — огрызнулась Маша.       — О, да? Так значит, мне стоило бросить тебя на произвол судьбы в том такси? Когда этот мерзкий мужик стал приставать к тебе, мне надо было просто выйти из машины и позволить ему закончить начатое?       — Ты ничем не лучше того мужика. Опоила меня какой-то наркотой и трахнула. — Маша снова попыталась вырваться, но Крис лишь крепче сжала её запястье — и прошипела:       — Да, и тебе это понравилось. Ты стонала, как последняя шлюха, и наслаждалась. Ты сама этого хотела, разве не так?       — Не так.       — Тогда надо было пойти к ментам и катать заяву! Тебе, звезде при бабках, они поверили бы без задней мысли. Но ты заколебалась, потому что в глубине души знала: тебе не просто понравилось, ты хочешь ещё…       — Я хочу домой.       — Ты никуда не пойдёшь, пока я не закончу говорить. Скажи, вот разве я не права? Ты не только на меня заяву не накатала, ты ещё и мужа своего из дома выставила. А потом сама позвала меня на встречу. После этого ты будешь говорить, что между нами, видите ли, ничего такого не было?       — Это была ошибка.       Она ускользала — Крис чувствовала это. Сердце забилось ещё быстрее, от страха и волнения пульсировало в висках. Губа продолжала дрожать.       — Приятная ошибка. Ну, разве нет? Маша… — В голосе Крис прорезались истерические нотки; она взяла Машу за руки. — Если дело в сексе, я всё сделаю. Всё, что пожелаешь. Куни, страпоны, что там ещё есть… Мы можем начать хоть здесь и сейчас.       — Дело не в сексе.       — А в чём тогда?       — В том, что наши так называемые «отношения» — это больное и извращённое явление. В том, что мне тошно видеть твоё лицо и твой голос. В том, что ты больная на голову.       Крис слышала, как бьётся стекло: это разбивалось её сердце. Её руки отпустили машины и безжизненно повисли по бокам дела.       — Не говори так, — пробормотала она. — Почему… Почему ты такая жестокая?!       — Я всего лишь говорю, что думаю.       — Нет. — Крис замотала головой в категорическом отрицании. — Нет, это не правда… Я ведь нравилась тебе.       — Ни в коем случае. Никогда не нравилась и не будешь. — Маша побрела прочь.       — Но зато ты нравишься мне! — отчаянно выпалила Крис. Та не обернулась — она отчаянно прокричала: — Я люблю тебя!       Маша обернулась. Лицо — смесь презрения, отвращения и снисходительности. В глазах — ненависть, на устах — яд.       — Нет, — сказала она. — Такая, как ты, никогда не поймёт, что значит «любить». — Маша побрела дальше.       Это она-то не понимает, что такое любовь?! Она — больная на голову?!       Образ Маши больше не казался столь очаровательным и пленительным. Крис смотрела ей вслед и видела предательницу, обманщицу и вертихвостку. Маша, которую она полюбила, ускользала от неё.       Не принадлежит ей — не будет принадлежать никому.       С этой мыслью Крис достала пистолет и выстрелила.