Этот мир придуман не нами Этот мир придуман не мной
Таня пританцовывала, расставляя посуду по местам на полке, вытирая ее полотенцем с бордовой вышивкой. В доме было жарко от растопленной печи, поэтому она весь день ходила с шортах и короткой темной майке. Музыка расползалась по всему залу, заставляя тело подчиняться, двигаясь в такт.Придумано не мной, что мчится день за днем, То радость, то печаль кому-то неся.
Этот день, который им в консерватории был дан как выходной для подготовки к экзаменам, был отдушиной для нее. Мама на работе, Алеся - в школе. Таня старательно отгоняла от себя назойливые воспоминания о снотворном и своем побеге. Не хотела думать, что будет с ней, когда вернется в сердце Казани.А мир устроен так, что все возможно в нем, Но после ничего исправить нельзя.
Девушка запрыгнула на не заправленный диван и взяла в руки новый выпуск "Бурда", вытягивая длинные голые ноги, двигая ими в такт мелодии. Раздался стук в дверь - сестра вернулась из школы. Сафарова закатила глаза и встала с теплого места, выключив музыку. — Да иду-иду я,— с раздражением открыла дверь, сразу же встречая морозный ветер и заплаканное, красное, веснушчатое лицо, растрепанные белые волосы, выбившиеся из кос, распахнутую куртку. Девушка скрестила руки на груди и критически осмотрела Алесю, пропуская ту внутрь. — Ну и что стряслось? Двойку получила? — равнодушно поинтересовалась она, ставя чайник на плиту. Ответ разрубил тишину, укрывая избу мраком. — Мне страшно,— тихо отозвалась блондинка. Взгляд отрешенный, губы дрожат. Внутри что-то забило тревогу, зашевелилась с опаской интуиция. Татьяна более пытливым взглядом оглядела девочку, замечая странные детали. — Тебя кто-то трогал? Красноречивое молчание. Алеся моргнула, поднимая большие светлые глаза к ней, и через секунду громко, протяжно завыла. Сарафан и светлый фартук делали ее еще более худенькой визуально. На фоне деревянных стен и бордовых занавесок, бросающих тревожные красные блики на острые коленки, девочка выглядела совсем одиноко. Уязвимо, трагично. Таня не умела утешать людей. Она даже саму себя не могла правильно поддержать и когда попадала в стрессовые ситуации обычно просто впадала в ступор. Она сглотнула и подошла к девочке, неловко, но мягко притянула ее к себе и сжала в объятиях. — Ну-ну, — ласково перебирала тонкими пальцами белые локоны, прокручивая страшные сцены в голове, пока всхлипы не затихли и худенькая девочка доверчиво не прижалась к ней. Странный трепет и страх проснулись в ней. С Алесей они обычно грызлись как кошка с собакой. Маленькая блондинка находилась в том ужасном возрасте, когда каждое слово старшего воспринималось в штыки. Таня, если быть честной, и не выходила из него, даже в свои девятнадцать лет она была той ещё занозой. И все же, почему-то сейчас ее сковала немалое, лишь крепчавшее с каждым всхлипом желание быть сильной, быть взрослой, быть способной дать защиту. Она знала, что никто другой не мог сделать это для Алеси, кроме неё. Это такая большая ответственность - быть сестрой. — Они говорили, что я красивая, за куртку схватили, смеялись, один пытался п-п-поцеловать,— снова переходя на истеричные рыдание, шептала девочка. Брюнетка прикрыла глаза на секунду, незаметно сжимая одну руку в кулак. Как же Таня ненавидела этих ублюдков. Всех перестреляла как скот, если могла бы. — Ты сказала сколько тебе лет? Запомнила лица? Таня знала, что пока жертве не исполнится шестнадцать, понятия не разрешали группировщикам претендовать на отношения с девушкой. Но разве люди, избивающие школьников ради пары монет, могли соблюдать хоть какие-то человеческие правила? — Они… старше. Я сказала, в каком классе учусь, они посмеялись. Ничего человечного. Свой же кодекс выворачивали, не соблюдали. Покушались на детей. — Смотри,— холодно, глядя в стену произнесла Таня, внушая уверенность своим тоном,— как мы поступим, ты с мамой теперь только из школы выходи, и по темноте одна не гуляй, увидишь их - сразу беги. И скажи мне, обязательно. Все нормально тогда будет. Когда вернулась Аксинья Ильинична, уже накрыли вдвоём стол и успокоились. Никаких следов истерики и душевных сцен. Сегодня мимо проходили группировщики, прицепились к ее малолетней сестре. Да, скорее всего они больше ее никогда не увидят и не вспомнят. И все же какая-то темная цепкая тревога цеплялась за горло. — Какие вы у меня молодцы,— женщина искренне улыбнулась, расцветая на миг, превращаясь в свою молодую, красивую и счастливую версию. — Слушай,— когда Алеся отошла помыть руки, Таня понизила голос, — мам, а папино ружьё не лежит у нас до сих пор в сарае? Женщина резко вытянулась по струне и сузила светлые глаза. — Давно все изъяли, зачем тебе? — Интересуюсь охотой… — пробормотала себе под нос, запивая неприятный осадок чаем. — Да, ты точно ею интересуешься, — мать сурово посмотрела на нее, — Алеся, давай быстрее, еда остывает. Тань, тебе нужно будет еще к тете Нине сходить, она тут недалеко живет. — Зачем? — Банки ее отдать. Я их на время брала. Девушка тяжело вздохнула, словно поход к маминой знакомой был сущим адом. Утром она хотела отдыхать и читать книги целый день, после встречи с сестрой настроение упало, возвращаясь к привычному мраку и постоянным тревожным размышлениям. Никакого отдыха, теперь еще и поручение от мамы... — В следующий раз я тебе их куплю, свои собственные, — пробормотала себе под нос, но Аксинья Ильнична все равно услышала. — Хватит деньгами раскидываться! — женщина повысила голос, что было обычно несвойственно ее манере общения, — Нашлась мне, миллионерша, получает и сразу тратит, ведь ребенок совсем... Начиталась своих журналов, насмотрелась на манекенщиц, так же захотела? Да они все суицидом заканчивали в тридцать лет, несчастные и нелюбимые. Таня прикрыла глаза, опустила ложку в тарелку и, вспыхнув, бросила гневный взгляд на мать. Тема денег ее нервировала. Несла все в дом, хотела, чтобы жили по-человечески, а не за гранью бедности. Конечно, ей часто говорили грубости, обычно это не задевало, но сейчас стало как-то совсем одиноко. Казалось, мать никогда не поймет ее искреннего желание сделать единственных в жизни людей счастливее, не оценит ее амбиций, осудит ее стремления. Таня облизнула губы. — А что я должна как ты стать? — тихо чеканила каждое слово, пронзительно буравя малахитовым взглядом, — Всю жизнь себе испортить ради мужчины? Повисла гробовая тишина. Мать смотрела на нее долгим, болезненным взором. — Встала из-за стола. — Что? — Я сказала, встала и вышла. Девушка моргнула, а потом, громко фыркнув, промчалась мимо удивленной сестры в комнату, не притронувшись к еде. Быстро сбросила с себя пижаму и надела брюки с бордовым, облегающим свитером, припудрила лицо, расчесала волосы, набросила шубу на себя. Таня громко хлопнула дверью, выходя в зал и надевая сапоги. — Ты куда собралась? — Банки отнесу. Морозный воздух заставил щеки порозоветь и девушка пожалела, что вновь не надела платок. Последний разговор с матерью поднял в ней сильную волну старой обиды, она просто не хотела смотреть на эту женщину сейчас. На улице уже стемнело и из избушек призывно, мягко горели уютные оранжевые огоньки света. К счастью, дом тети Нины находился совсем поблизости, поэтому она добралась довольно быстро и, нахмурившись, оглядела непримечательную постройку, малым отличавшуюся от всех остальных поблизости. Она слышала о маминой новой подруге, но вроде никогда ее не видела. Точно не ошиблась? Таня мотнул головой и постучалась. — Кто там? — раздался мягкий женский голос и девушка уже был готова выдохнуть с облегчением. — Это Таня, дочь Аксиньи Ильничны, я с банка...— дверь открылась, и девушка зависла на середине слова, глупо уставившись на высокого мужчину в теплом свитере и брюках. В его серые, знакомые глаза. Она часто заморгала, пытаясь развидеть пугающую иллюзию и, сдавшись, выгнула вопросительно бровь. Желтый усмехнулся, не отрывая взгляда. — Ой, Танечка, проходи, конечно, я тут совсем закрутилась, — из-за его широкого плеча показалась низенькая пухлая женщина с добрым лицом и темными волосами,— Вадюша, пригласи даму в дом, не держи на пороге. У Тани почти глаз задергался от такого обращения и комичного стечения обстоятельств. Мамина новая приятельница преподнесла ей в этот вечер особенный сюрприз. Теперь фамилия Желтухина, принадлежащая женщине, приобрела особый смысл. Как она раньше не заподозрила всего этого... Она на шатких ногах прошла внутрь, отмечая практически идентичную с ее жилищем планировку. Судьба смеялась над ней. — Да, я, в общем, — она с сомнением покосилась на мужчину, в чьих глазах играло еле уловимое веселье, — только банки передать... — Да что ты! Разувайся, присаживайся, на чай оставайся, — женщина уже накрывала на стол, она радостно улыбнулась, — это мой сын - Вадим. — Мм, — многозначительно протянула Таня, обдумывая ситуацию. Возможно, она выглядела глупо. — Обязательно дошлешь эту мысль потом, по почте,— очень тихо сказал Желтый, издевательски протягивая ей руку для знакомства, — потеряла дар речи? Девушка вышла из ступора, бросив на него яростный взгляд и пожала руку. Пока тетя Нина отвернулась, она наклонилась и зашептала, сузив глаза: — Смешно. Вадим улыбнулся вполне искренне и встал сзади, галантно потянув ее за рукава шубы. Татьяна, вновь удивляясь его манерам, позволила поухаживать за собой. Желтый снял ее шубу и повесил к остальной одежде. — Присаживайся, Танечка! Ксюша столько про тебя рассказывала. Я и не представляла, какая ты красивая! — женщина разлила чай и выложила на стол печенье. Девушке стало отчего-то неловко. — Спасибо большое,— она села на стул, который Желтый галантно отодвинул. Сегодня ее окружало безумие. Мужчина расположился напротив нее, рядом с матерью. Под столом она ощутила, что тот вытянул длинные ноги, отчего ее колени оказались зажаты, не плотно, но встать теперь было проблематично. Снова смеется над ней. Таня бросила гневный взгляд на Желтого, поймав наигранно-равнодушный, с отблесками хищного веселья. — Ты же в театральном учишься?— продолжала дружелюбная женщина. Почему-то Тане на миг стало ее жаль, ведь она, судя по разговорам, даже не знала, что ее сын был бандитом. — Да, в консерватории, и играю в театре на Шмидта. — Здорово как, ой, давно я в театре не была сама. А что у вас сейчас за спектакль? — Островского "Гроза", — она начала чувствовать себя еще скованнее и уткнулась взглядом в чай, грея замерзшие руки о кружку. — Хочешь, куплю билеты и сходишь с подругами? — обратился Желтый к матери. В свете теплой лампы его силуэт был мягким, поза расслабленной. Она непроизвольно заметила то, каким он был крупным, но при этом поджарым. Вытянутый и внушительный, как лось. Что-то внутри нее с трепетом сжалось от таких наблюдений. Вспомнила, что его длинные ноги все еще сжимали собственные и подавила нахлынувшее возмущение, смешавшееся с участившемся тактом сердца. Захотелось стукнуть себя за такие мысли. — Ну что ты, сынок,— женщина расцвела от такой заботы. Тане захотелось сбежать из этого дома прямо сейчас, так липко и неприятно стало на душе. Этот жестокий человек так хорошо относился к своей матери, казалось, дома он был совсем другим, пока на улице распространял насилие, портил жизнь людям. — Вадим, вы кем-то работаете? — спросила она холодно, не отрываясь от светлых глаз напротив. Длинные ноги под столом сжали ее колени. — Продолжаю отцовское дело, кафе. Периодически избивая и грабя людей - он хотел сказать. Девушка вложила свою мысль в красноречивый взгляд, поймав встречный, холодный, ни капли не стыдящийся ничего. — Интересно. — Вадим закончил экономический факультет и сразу занялся семейным делом. Вот заехал ненадолго мать навестить, со своей работой совсем занят, — печально изрекла женщина. То, что они не жили вместе, объясняло ее слепую веру в порядочность ребенка. История стара как мир. — Танечка, как мама поживает? Алеся? Давно с ними не виделась, вся в заботах. В страшное время живем, лучше друг друга не терять. Я совсем недавно слышала, что девочку избили у нас тут, недалеко. Таня сглотнула. — У них все хорошо. Вы правы, на улицах небезопасно, — попыталась в возмущении легонько пнуть чужие ноги под столом, сжимавшие колени, чтобы ее так не держали, — пойду я, поздно уже, спасибо за гостеприимство. — Так темно уже, — тетя Нина нахмурилась. — Я провожу, не беспокойся, — кивнул Вадим матери, а Татьяне захотелось в возмущении вскинуть брови. Ее даже не спросили. Дверь захлопнулась, синяя улица обдала морозным воздухом горячие щеки. Таня поглубже укуталась в шубу, с неудовольствием бросая взгляды на Вадима, одетого в пальто, меховую шапку и шарф. — Странно, такая взрослая девочка, а шапку не носишь. Пубертат не отпустил?— пробормотал он, поймав завистливый взгляд. Таня фыркнула. Снег громко скрипел под сапогами. — Тут идти всего два дома. И можно было не провожать. — Кажется, я не интересовался твоим мнением. — Я заметила, — она посмотрела вперед на бурые очертания низких домиков, когда ее глаза перестали видеть перед собой что-либо кроме черноты, а на голову опустилось что-то теплое, Сафарова остановилась, — ай! Таня дернулась и поправила на голове большую теплую шапку, которую Желтый без разрешения надел на нее. — За такое обычно говорят спасибо,— бесстрастно поругал он, кладя большую, теплую ладонь на ее плечо и мягко подталкивая возобновить движение. Хотелось ответить что-то колкое, но на языке действительно не вертелось грубостей. Сейчас этот человек не сделал ей ничего плохого, как и в прошлом он лишь защитил ее. Так почему же любое проявления воспринималось в штыки? Не было в голове полноценного ответа на данный вопрос. Каждый группировщик заслуживал осуждения - таким было мнение Тани до знакомства с Вадимом. И все же она видела его среди своих - жестокого. Как же она устала за последние дни. — Ага, спасибо, — отрешенно, снова впав в задумчивость. Она не сразу заметила внимательный, пристальный взгляд, прикованный к ней, отвлеклась и пропустила лед, подскользнулась, неловко лавируя между сугробами. Вадим поймал ее за локоть и придержал, закатывая глаза. — Сколько раз за пятиминутный поход ты уже подвергла себя опасности? — Опасность заболеть ангиной ты к какой категории относишь? — Довольно высокой, голос то тебе еще нужен для репетиций. При упоминании театра у Тани снова свело живот легкой паникой. Кощей, его лицо, угрозы, опасность. Вадим достал из кармана сигареты и закурил. — Разбираешься в профессии. — Ты ведь знал, что наши мамы общаются? — само собой вырвалось. Едкий дым щекотал нос. — Откуда? Я, к сожалению, нечасто тут бываю, — он поднял лицо к серебристому месяцу в небе. — Не верится, — не судьба же это сводит их, в самом деле? Вадим безразлично поймал ее взгляд, заворачивая в их двор, обнесенный невысокой изгородью. — Я был не в городе все это время, — почему-то по позвоночнику пробежали мурашки от его высокой темной фигуры на фоне серебряного покрова звезд и черной вуали неба. Чутье подсказывало, что ничем хорошим он точно не занимался вдали от Казани. — Ясно,— она моргнула, стараясь прогнать его отрешенный взгляд, въевшийся в память, — надеюсь, прощаемся и больше не увидимся. Обернулась перед тем, как открыть дверь, сверкнув зелеными глазищами. — Ну-ну, — мужчина отчего-то усмехнулся, выкидывая в снег окурок. Через три минуты, разуваясь в тишине, Таня ударила себя рукой по голове. "Ну, нет..." — Шапка!***
Последние дни замерла в предвкушение чего-то плохого. Кощей не объявлялся, в театре все было спокойно, бурные обсуждения недавней катастрофы стихли. Таня штудировала учебники и не выходила из общежития с наступлением темноты, боясь демонов, поджидающих, как казалось, на каждом углу. Желтого, слава богу, не наблюдалось в округе, хоть ей и нужно было вернуть шапку. Видеться с ним больше не хотелось, слишком пугала Таню та расслабленность, с которой они разговаривали. Бандиты - не те люди, с которыми нужно терять бдительность. Они не делают ничего просто так. И Вадим Желтухин был учтив с ней явно не из-за воспитания, как ей казалось. Несмотря на все его ухищрения, девушка не переставала чувствовать сильную ауру угрозы, исходящую от него. Не ездила домой, ведь с матерью так и не помирилась. Упрямства у обеих женщин было не занимать. Тане все сильнее начинало казаться, что Аксинья Ильнична не хотела ценить ее поддержку, ведомая внутренним эгоизмом, не желала по-настоящему одобрить стремление дочери развиваться и строить карьеру, такую, о какой она мечтает. Последние дни она часто думала о сестре, переживала, надеялась, что ее больше не трогали. В этот день Таня надела строгую черную рубашку и юбку чуть выше колена, собрала волосы в высокий привычный хвост, накрасилась, как обычно, ярко, но не броско. Она конечно не опускалась до того, чтобы ночью высовываться из окна, как идиотка, и кричать во все горло: "халява приди!". И больше относилась к категории людей, которые в этот момент затыкали уши подушкой и злобно ругали своих сожителей под смешки блондинки на соседней кровати. И все же Сафарова положила в сапоги пятирублевую монету, отправляясь на первый экзамен. К слову, отношения с Наташей оставались натянутыми вследствие последнего разговора. Таня старалась отторгнуть от себя из неоткуда появившееся, сверлящее чувство вины, просыпающееся в ней всякий раз, когда она видела соседку. Она поступила правильно! Наташе нечего лезть в чужие, а тем более опасные и криминальные дела. Отыграть драму было не так легко, и все же Таня неплохо переключала свои эмоции, воображая себя другим человеком. Это еще один способ, чтобы убежать от неприятной реальности. Она ушла с оценкой "отлично" и гордо поднятой головой, не общая внимание на едкий взгляд Риты Сафиной, второкурсницы, особенно любившей распускать сплетни. Первая пятерка в зачетке на зимней сессии. Сафарова возвращалась с экзамена по обыкновению в одиночестве, обдумывая свое шаткое положение, витая в призрачных мыслях, любуясь голубым ясным небом. Она блуждала глазами по сугробам, корявым деревьям, лицам случайных прохожих, пока не наткнулась на знакомую светлую макушку у входа в общежитие. Девушка резко остановилась - ее соседка была не одна. Рядом с ней стоял человек, которого она меньше всего ожидала увидеть здесь. По крайней мере точно не рядом с Рудаковой. Неприятное чувство боязни за знакомую едким червяком зашевелилась в животе. "Она мне никто, просто пройду мимо!", — нахмурившись, Таня ускорилась, приближаясь к парочке, точнее ко входу в общежитие. Она увидела, как блондинка улыбалась, глядя мужчине в глаза. Обычно она не лезла в такие дела. — Рудакова? — вопросительно изогнула бровь. Зачем Таня остановилась? Девушка заметила ее и кивнула. — Привет! Как твой экзамен?— голубые глаза сверкали искренним интересом. Таня перевела холодный, надменный взгляд на парня в куртке "Аляска". Тот заметил ее, узнал, нахмурившись. — Все хорошо. — А, Таня, это Вова - мой... знакомый, — спохватилась Наташа, не так поняв длительную тяжелю паузу, — Вов, а это Таня - соседка. — Да знакомились уже, — лениво сообщил парень. — Ты знаешь, кто он такой? — почти в унисон отчеканила Сафарова. Шатен наградил ее тяжелым, почти уничтожающим взглядом. — Все, что надо - знает, — он повернулся к брюнетке корпусом. — Я заметила, — она поджала губы. — Прекратите, — Наташа начинала злиться, краснея. — Плохой выбор компании,— не останавливалась девушка, мысленно умоляя себя прикусить язык поскорее. — Сама разберется, — карие глаза яростно блеснули. — Так все! — Рудакова вскинула руки, привлекая к себе внимание спорящих, — я сейчас уйду отсюда и оставлю вас грызться вдвоем. Какая кошка между вами пробежала? — Наташ, — парень нахмурился, поглядев на блондинку, — я тебе сейчас все объясню. — Не буду вам мешать, — бросила Сафарова, намереваясь, наконец, покинуть эту парочку. Своих проблем как будто не хватало. — Да погодь, актриса,— бросил ей Вова Адидас, как его называли в Универсаме. Девушка остановилась и обернулась. Парень перестал выглядеть напряженным и недовольным, каким был минуту назад. — Точнее, Таня. Я вот тебе, что сказать хотел, сообщить скорее,— он явно подбирал слова, бросил уверенный взгляд, — в общем, нет Кощея больше с улицей. Его отшили. А мы такими пакостями, как грабеж театров не занимаемся теперь, поэтому можешь спокойно ходить. На нашем районе он больше тебя кошмарить права не имеет. Слова ударили, словно в поддых, и девушка нервно сглотнула, стараясь не выдавать шока, глядя широко раскрытыми, подведенными глазами на Вову Адидаса. — И кто теперь старший? — слова вырвались быстрее, чем разум проанализировал их суть. Парень смотрел уверенно, не теряя контакта. Волевой. — Я. Девушка поспешила в общежитие, стараясь прогнать пелену тумана и странного мягкого счастья, свалившегося на голову. В мыслях трещали лишь заветные слова: — Кощея больше нет с улицей.