Актриса

Алеська стояла у зеркала и улыбалась, затягивая красный галстук на своей новенькой белой рубашке с накрахмаленным воротничком. Комсомолка, гордость семьи. Таня, видя настрой сестры, даже почти незаметно подвела ей веки темным, добавив каплю серебристых теней, красиво выделяющих ее огромные голубые глаза. Сестра во многом была похожа на маму, в то время как Таня унаследовала от Аксиньи Ильиничны только телосложение и форму носа. Характер ей очевидно тоже достался не от нее. Сегодня девочка так сияла, собираясь в школу, чтобы выступить на предновогоднем концерте вместе с другими представителями комсомола, что брюнетка даже не сказала ей ни единой колкости за все утро, что она сидела на диване, листая журнал и попивая бодрящий чай с лимоном. — Будь осторожна и не задерживайся, — бросила она, помешивая ложкой сахар, когда дверь захлопнулась. Мама сегодня взяла выходной, но и она не должна была оставаться в доме надолго. После той ссоры их отношения еще не вернулись к привычной теплоте и пониманию. Обида глубоко сидела в сердцах обеих женщин. Таня вздохнула, закрывая журнал и хмурясь. Она весь вечер чувствовала себя подавленной и опустошенной, а перед сном снова тихо давилась слезами, прежде чем провалиться в тревожное небытие. То, как она поступила с Вадимом, было правильным решением, единственным логичным исходом, при котором она бы не портила свою жизнь. Не повторяла бы трагичную судьбу близкого человека. Но если оно правильное, почему что-то внутри так болезненно ноет? Мать вышла в коридор и начала одеваться, завязала светлый платок на голове, подкрасила губы. — Ты куда?— безразлично поинтересовалась, заранее зная ответ на свой вопрос. — По случаю праздников договорилась о свидании. Пойду отцу передачку отнесу. Лицо Тани сделалось ровным, как лист бумаги. Ни единой эмоции. Мать заметила перемену, нахмурилась. — Передать что-то от тебя? — Ничего. — Зря ты так. Алеся попросила сказать, чтобы он не болел и много ел. — Зачем ты рассказываешь ей об этом вообще? Она ни разу его не видела! — вспылила девушка, выскакивая. — Он какой никакой отец для неё, и для тебя тоже. И что она получила от этого родства? До сих пор мурашки бежали по коже, когда вспоминались многочисленные допросы, угрозы, как перевернули их дом вверх дном и забрали почти все его вещи. Несмываемый позор в глазах общества, что пал на их семью, до сих пор аукался матери. Некоторые знакомые смотрели на них волком уже много лет. Конечно, у матери была работа и близкие друзья, но тогда, тогда они были в кромешной темноте, без денег, без уважения, без всего. В юности Аксинья похоронила свои амбиции ради отца, оставив должность редактора в газете, села следить за детьми, пока он зарабатывал, и чем это обернулось? Рухнувшими мечтами, нереализованной карьерой и такой вот жизнью… До сих пор озноб пробирал тело при воспоминаниях о том, как к ним в дом вломился какой-то ужасный человек, чтобы забрать долг. Он вывел мать на слёзы и истерику, та была беременной, а Таня слишком маленькой. Пронесло, ушёл, перерыв всю избу. Брать то у них тогда действительно было нечего. Не дождавшись ответа, Аксинья Ильинична, злобно и глубоко вздохнула, открывая дверь, но почему-то остановилась. Таня поморщилась от морозного ветра, хлынувшего по голым ногам. — Ну что там? — Кажется, это тебе, — мать ошарашенно смотрела на пять белых гортензий, связанных красной лентой. Тонкие, нежные, как шелк, переплетения лепестков пушились большими шапками над изумрудными стебельками. Безумно красиво. Таня несколько раз моргнула, с легкой тревогой переглядываясь с женщиной. Она взяла в руки букет и прочитала маленькую надпись на ленте: "Татьяне". Внутри все похолодело, ведь только один человек часто шутливо обращался к ней на Вы. Быстро старалась отогнать о себя шальные мысли, ведь, может это отправил кто-то из зрителей или коллег. Но ее адрес никто не знал больше. Кем бы ни был отправитель, он не только нашел где-то посреди зимы редкие красивые цветы, стоящие уйму денег, но и откуда-то знал о ее предпочтениях. Несмотря на то, что Таня обычно носила черные и красные вещи, из-за чего в театре ей дарили алые и бордовые розы, гвоздики, она всем сердцем любила белые гортензии, тюльпаны и лилии. Когда мама ушла, Таня поставила невероятные цветы в давно пылившуюся вазу и села напротив них. Она чувствовала, как дрожали немного пальцы, разворачивая записку: "дай мне шанс". В личности отправителя больше не сомневалась. Откуда Вадим узнал, какие цветы ее любимые? Девушка посуровела, нежный прилив, объявший сердце, отступил при мыслях о том, к каким методам сбора информации он прибегнул. Кого избил и вытряс, а может еще и обокрал? Преступник. Вадима ждало незавидное будущее ее отца.

***

Следующие дни Таня провела в качестве затворницы по доброй воле. Она целыми днями читала, зарывшись носом в книги, лежала и отдыхала. Девушка закрыла почти всю сессию автоматом. А оставшиеся экзамены успешно сдала, что означало для нее начало каникул. Как назло даже спектаклей на ближайшие праздники не намечалось, поэтому она просто лежала в кровати, убеждая себя в том, что избегая любых социальных контактов, ограждала себя от соблазнов. Валера должен был уехать в Югославию с отцом на каникулы, поэтому она не могла сделать ничего, кроме того, как отправить ему формальную телеграмму. Наташа рассказывала давно, что в Казани у нее живут только тетя и двоюродный брат, с которыми она нечасто виделась. Поэтому светловолосая соседка осталась отмечать новый год в общежитии с другими ребятами. За последние недели они сильно сблизились, что не могло не пугать. Таня долгое время избегала этой харизматической энергии, рвущейся из Наташи, словно потоки солнечного света в ясный день. Хотелось сделать что-то приятное и поздравить ее. Возможно, Таня совсем сошла с ума от одиночества, но она решительно оделась, прикрыла волосы платком и собралась найти ближайшую телефонную будку, чтобы поздравить свою знакомую с наступающими праздниками. А может это стало предлогом для выхода из дома. Она утопала в сугробах и все же внутренне ликовала, прогуливаясь среди невысоких построек, пока не настигла маленькую, запорошенную снегом будку, вставила деньги, набрала номер больницы. Когда в трубке пошли гудки, Таня вдруг растерялась, думая, что сказать... В голову ничего не шло. — Казань, секунду,— голос изменился с монотонного на уставший,— здравствуйте, больница, слушаю. — Не могли бы вы дать трубку Наталье Рудаковой? Она услышала тяжелый недовольный вздох и ворчание с другой стороны телефона. — Рудакова, зачем даешь рабочий номер своим друзьям? — Да, Наташа у аппарата, — с другой стороны женский голос звучал рассеянно, недоуменно. Таня сглотнула странную неловкость. — Рудакова, видимо я не вовремя?— напустила безразличный тон. — Таня, ты?! Нет, конечно, сейчас-сейчас, что-то случилось? — Просто обзваниваю всех, поздравляю с наступающими праздниками, — приврала девушка, — в общаге же нет телефона. — Спасибо большое, тебя тоже с наступающими. Я тут хотела тебе написать поздравление, но недавно поняла, что совсем не знаю адреса, куда звонить, писать, — рассмеялась блондинка в трубку. —Хм, ну вот и поздравляем друг друга,— сухо вторила Сафарова. На самом деле в сердце разливалось горячее тепло. Наташа действительно хотела написать ей? Но зачем? Может она сказала это просто так из вежливости, чтобы не было неловко? — У тебя все хорошо? Таня на миг замялась, бросив быстрый рассеянный взгляд в пол. — Да, конечно, вовсю готовимся с семьей. — Извини, мне наругают, если долго буду говорить по рабочему номеру, еще раз с праздниками, до встречи! — Пока, Рудакова. Тане удалось урвать елку, отстояв в более менее небольшой очереди, что было безумной удачей, когда она возвращалась домой со своей странной прогулки. Шла спокойно, пока не завидела впереди фигурку своей немного косолапой сестры в компании троих больших парней. Темнота обступила хмурые дворы, запорошенные снегом. Тревога вмиг забилась в ее груди, потому как силуэт Алеси она могла узнать из тысячи. В голове начали просыпаться воспоминания о жалобах, слезах, о револьвере, спрятанном за печью. — Алеся!!! — крикнула она, перехватывая ель поудобнее и ускоряя шаг,— ты почему еще не дома?! — голос звучал гневно и убедительно, ниже, чем обычно. Несколько мужчин обернулись на нее и поспешили скрыться за углом, а сестра осталась стоять впереди, совсем одна. В темноте силуэты расплылись, а Таня со всех ног бросилась к девочке, подлетела и схватила за плечи. — Кто это был?— в ответ глядели напуганные глаза, в уголках которых скапливались слезы. — Он-ни,— ответила девочка,— они называли друг друга Ржавый, Копоть и Гв-воздь. — Что сказали? Тебе что-то сделали? — руки судорожно цеплялись за худые дрожащие плечики. — Предлагали на машине покататься, — девочка сглотнула,— я отказалась, а они не отставали, пока ты не закричала, подумали, что ты мама, наверное. На это и был расчет. Низкие подонки. — Никогда не соглашайся ни на что, группировщики не делают ничего просто так, — девушка позволила себе выдохнуть, — Почему ты одна идешь так поздно? — Мама осталась в магазине, покупает все к новогоднему столу. — Я же просила не ходить вечерами,— она нежно погладила блондинистую голову.— ладно, пойдем домой, скорее. Вечером, пока в ее душе бушевала вьюга из страхов, они втроем нарезали салаты, слушая музыку. Мама радовалась елке, которую Таня купила в самый последний момент, и сверкала голубыми глазами, как прекрасная снегурочка. Так всегда бывало первые дни после встреч с отцом, потом ее взор снова терял цвет. Таня думала об отморозках, цепляющихся к ее сестре, но успокаивала себя мыслью о том, что они могли просто встретить ее вечером по дороге и запугать. Повезло, что она оказалась рядом. Очень скоро вся изба была украшена серебряным и золотым дождиком, а на елке висели красные игрушки.

***

— Звенит январская вьюга-а, и шумят холода,— мама качала головой в такт песне, чистя картошку и глядя в старенький телевизор, который они включали нечасто - пока провозишься с настройкой антенны, потеряешь все жизненные силы. С утра Таня ярко накрасилась, серебряные тени, стрелки, помада, которую когда-то ей дарил Валера. Пока она все еще была в пижаме, помогая нарезать сваренные яйца и периодически цепляясь взглядом за бегающего от стрельцов Яковлева. Они каждый год смотрели эти фильмы, и каждый год все равно притягивало к экрану, словно магнитом. Одна Алеся сидела на диване и листала ее журнал. Брюнетка не выдержала и ткнула в сторону сестры ножом. — Может соизволишь помочь семье? — Таня, — мама осуждающе покачала головой, — не груби так. — А что у нас еще холодец, селедка под шубой и заливная рыба, — девушка загибала пальцы, а ее брови взлетали вверх, — и куда столько... — Я обещала Нину в этот новый год своей селедкой под шубой угостить, по нашей технологии, — женщина расплылась в улыбке, продолжая ловко орудовать ножом, — сейчас, сейчас, надо будет ей отнести, а может когда гулять пойдем уже... — В смысле гулять? —Таня замерла. — Мы договорились после курантов пойти всем гулять. — Ура, бенгальские огни позажигаем, — подпрыгнула на кровати Алеся. — Не радуйся, у нас их нет, — обрубила брюнетка и, удовлетворившись потерей энтузиазма в детских глазах, снова повернулась к матери,— а почему мы не в курсе? — А что-то не так? Прогулка с тетей Ниной означала встречу с Вадимом. А ей этого безумно не хотелось. Правда сердце отчего-то ускорило свой ритм. — Ничего, — Таня вернулась к нарезанию яиц, потеряв любое настроение. Вечером она надела красное бархатное платье, обтянувшее фигуру и спускающееся чуть ниже коленей. Мама действительно достала необходимые продукты и даже те, что были в большом дефиците. На них троих такой огромный накрыли стол, сели перед трещащим периодически телевизором и пили шампанское. Таня любила новый год в самом раннем детстве, тогда это было время сказки, подарков и семейного уюта, но, к сожалению чудо закончилось для нее в шесть лет. И все же она относилась к праздникам, как к возможности отдохнуть и забыться, ведь в остальное время почти не давала себе передышек. — Скоро пробьют куранты, — Аксинья Ильнична поправила завитый белый локон, — давайте, девочки мои любимые, проводим старый год. Таня подняла свой фужер, а сестра прозрачный стакан с лимонадом "Буратино". — Пусть в этом году останутся все невзгоды и все плохое, а впереди нас будет ждать только хорошее, — произнесла женщина перед тем, как все чокнулись. Алкоголь обжег горло. Мысли почему-то неизменно возвращались к их с матерью недавней ссоре. Она не была особенно суеверной, но тащить через новый год обиды не хотелось. — Мам, извини меня за те резкие слова, я была не права, — опустила глаза в тарелку с салатом. Через стол ее ладонь нащупала немного мозолистая сухая рука Аксиньи Ильиничны, женщина несильно сжала ее. — Все хорошо, и ты меня прости. Такая взрослая уже, сильная. Я иногда совсем забываю, что ты давно принимаешь правильные, самостоятельные решения. Любой матери тяжело видеть, как дети растут. От приятных слов на душе потеплело, а на губах заиграла легкая улыбка. Интересно, маме Вадима тоже тяжело видеть, как ее любимый сын вырос и превратился в бандита? Таня нахмурилась. — Это значит, что я старею, — женщина пожала губы. — Мам, прекрати, — брюнетка закатила глаза. — Тихо, Горбачев говорит! — все устремили глаза на экран.

" Новогоднее обращение к советскому народу генерального секретаря ЦК КПСС, председателя верховного совета СССР М.С. Горбачева".

— Дорогие товарищи, истекают последние минуты 1989 года, а с ними в историю уходит целое десятилетие, — что-то глубоко внутри тревожно затрещало, — мы вступаем в 90-е годы, последнее десятилетие двадцатого века. В такие минуты мы как бы заново переживаем все, что с нами произошло, с надеждой смотрим в будущее... Пока товарищ генеральный секретарь освещал изменение в политике и экономике, пока куранты отбивали двенадцать, она почему-то сидела, охваченная плохим, пугающим предчувствием. Подняла взгляд на взволнованную мать, улыбающуюся Алеську, которой не терпелось выпить сладкое шампанское в бликах серебряного дождика на куцей елке. С ними все будет хорошо. Таня загадала себе блестящую актерскую карьеру. — Ура-а! С новым годом! — выкрикнула сестра и все снова чокнулись. Шампанское понемногу расслабляло голову, а оливье в эти минуты казалось самой вкусной едой на свете. Очень скоро все шли по зимней приветливой улице, запорошенной снегом, вдали слышались отголоски далекого салюта в Казани, а из изб то и дело выходили пьяные, счастливые пары и семьи. Все поздравляли друг друга с новым годом. Сердце Тани забилось быстрее и она покрепче прижала к себе запакованную всеми возможными способами тарелку с селедкой под шубой, когда впереди показались два знакомых силуэта невысокой тучной женщины и длинного, крупного мужчины. — С новым догом, Ксюш, — женщины обнялись и поцеловались. Таня стояла, замерев. Она глядела неразрывно в глаза мужчины, который держал руки в карманах темного пальто и отвечал ей тем же. На краткие мгновения вокруг не существовало больше ничего. Но Желтый разорвал зрительный контакт и протянул Алесе палочку с фитилем. — Ура, бенгальские огни! — очень скоро на снегу вспыхнули отголосками золотые пушистые искры, пульсирующие в детской руке. Красиво. — Тань, чего ты с этой рыбой таскаешься, надо отнести к вам селедку,— мама переглянулась с подругой. — Да, Вадюша, проведи пожалуйста Танюшки и догоняйте нас!— подвыпившие женщины и ее сестра весело разговаривали, сверкая золотыми огоньками, уходя по заснеженной дороге. Таня истерично дернула бровью. — Мммм, с праздником, — завела она неловкий разговор, немного семеня, пытаясь вровень шагать со спокойным мужчиной. Желтый заметил это и чуть сбавил темп. — Тебя тоже. — Спасибо за цветы, — она смотрела себе под ноги, боясь споткнуться или признать, что щеки потеплели. — Понравились? — от его легкой полуулыбки начинала кружиться голова. — Очень красивые, И они... белые, — почему-то эта фраза звучала так искренне и уязвимо. — Королеве красного по душе белые цветы, кто бы мог подумать. — Но ты знал, — она сузила глаза, — откуда? — Секрет фирмы. Девушка фыркнула, не ожидая ничего другого услышать в ответ. Они уже почти подошли к дому, когда ноги в сапогах неловко разъехались в разные стороны, наступив на синеву льда, запорошенную снегом. Таня начала падать, пытаясь найти опору в Вадиме. — Нет, селедка! — девушка едва удержала сверток, прижимая его к себе и падая спиной в сугроб. Желтый, пытаясь спасти и ее и тарелку одновременно, запутался в своих длинных ногах и тоже комично упал, придавив ее сверху. Испуг прошел, и они синхронно рассмеялись, прижимая тарелку со злополучной рыбой. Либо действие игристого так сказывалась на ее когнитивных способностях, либо она просто потеряла остатки разума. Их взгляды встретились и вьюга в чужих глазах засияла, а горячее дыхание грело губы, пока руки стремительно краснели от холодного, влажного снега. — Смотри, не переверни тарелку, — выдохнул в лицо Вадим, резко поднимаясь, схватив ее за руку, ставя на ноги. Мужчина галантно открыл дверь, сразу же пуская ее в тепло. Таня при входе попыталась отряхнуть от снега волосы и воротник шубы, с ненавистью глядя на помятый сверток с едой. И все эти муки, унижения ради какого-то салата. Внутри горел приглушенный свет и мигала синим гирлянда, светилась, переливаясь мишура. Вадим с усмешкой смотрел на недовольные потуги девушки, помог снять ей шубу. Он порылся в складках пальто и достал оттуда что-то обвернутое серой бумагой, протянул. От нее не укрылось то, как быстро его взгляд прошелся по платью, по ее ногам. Стая мурашек. Таня остановилась, подняв на него свои большие, накрашенные глаза. Любопытство просило ее развернуть упаковку, но, если это был подарок, она не должна была его брать. — Я не... Прости, я не могу это принять. Вадим криво усмехнулся и что-то в его глазах заставило сердце болезненно сжаться. — Что-то раньше ты принимала шубы, не смущаясь. Она резко выдохнула ядовитым паром. Да, и цветы принимала и дорогие украшения. Только, кто тогда знал, что у группировщиков ничего нельзя брать? Обязанной быть, должницей знаменовало опасность. Девушка вздернула подбородок. — На что ты намекаешь? — Ни на что, — запал погас в серебре, сменившись обычным спокойствием, — просто открой. Она бросила еще один тяжелый взгляд, уверяя себя, что откажется от презента в любой момент. Приняла его из руки и медленно развернула бумагу. В руке лежал синий маленький томик, обшитый качественной серебряной нитью, в толстом переплете, на первой странице стояла ручная подпись и название: "Гроза". Таня перевела отрешенный взгляд с книги в пустоту. — Это чтобы не забывала про луч света в темном царстве, — Вадим сделал губительный шаг вперед. Отойди. Девушка все еще смотрела перед собой, не принимая никак попыток отшатнуться. На ее щеках расплывались красные пятна, хотя глаза оставались отчужденными. Еще шаг - к ней. — Таня,— на лицо легли теплые большие ладони, поднимая его, — Танюша. Спусковой механизм снова сработал. Стоило серебру глаз столкнуться темнотой зелени, Сафарова просто сдалась. Чужие губы накрыли ее собственные со жгучим напором, и девушка сразу откликнулась, ответила, всем телом поддавшись вперед. Ладони переместились на ее талию, с силой, собственнически сжимая, почти до синяков. А ее руки зарылись в русые, мягкие волосы, ощутить прикосновение к которым мечтала уже несколько недель. Как же было хорошо в этот момент и не хотелось думать ни о чем. Большая ладонь очертила линию позвоночника по спине, а когда Таня случайно прикусила пухлую губу, опустилась вниз и сжала ягодицу. Девушка захлебывалась в урагане собственных эмоций. Такого всплеска безумия еще никогда не происходило в ее жизни. Тяжело дыша, Вадим оторвался от губ, вжавшись своим лбом в ее. Брюнетка, прикрыв глаза, провела рукой по его скуле, челюсти, наклонилась и позволила себе в порыве пугающей нежности поцеловать дернувшийся кадык. Хватка на талии усилилась, отчего спина начала болеть. Желтый резко выдохнул. — Таня. Не испытывай меня на прочность, — от его низкого голоса внизу живота что-то порхало. И все же она сделала несколько шагов назад, невинно хлопая ресницами. На ее лице непроизвольно сама собой расцвела улыбка. — Нас уже ждут. Вадим отчего-то подхватил ее настроение, растрепанный и такой красивый, очаровательно улыбался в ответ.