Кто такой человек?
Каково быть им?
Что значит человечность?
Гермиона уверена, обозначение этих понятий несложно найти в словаре, хотя она прежде и не пыталась. Интернет говорит, что человек — это «общественное существо, обладающее разумом и сознанием, субъект общественно-исторической деятельности и культуры». Но если быть честной, это настолько туманное определение, что и вполовину не может объяснить сути данного слова. Библия же предлагает ещё большую бессмыслицу: «Человек с точки зрения христианской религии — частица духа, заключенная в материю, образ Бога, личность, являющаяся фокусом, через который преломляются все события на Земле. Бог троичен, троичен и человек, который состоит из духа, души и тела». Даже если эта древняя книга не врет, всё равно она не дает ни одного конкретного ответа. В контексте христианства очень любят твердить о том, что мы должны быть человечны по отношению друг к другу, ведь такими нас сотворил Бог. Слово «человечны» здесь используется в значении «милосердны».
Еще говорят, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию. И никто даже и представить не может, какую злость и возмущение вызывало у Гермионы такое невинное на первый взгляд, утверждение, повстречавшееся ей в учебнике по философии. Изучение явления жизни в контексте религии стало её самой нелюбимой темой. Ведь теперь она больше не ребёнок и видела намного больше, чем тот мир, что был рассказан и разукрашен чёрно-белыми словами «мудрых» учителей. И теперь эти слова так легко превращаются в яблоко раздора между ней и всеми её приятелями, с которыми она раньше была почти во всём согласна. Снейп объявил, что у невыносимой всезнайки начался подростковый максимализм, а МакГонагалл сказала, что это и есть взросление.
Размытые формулировки сводят её с ума. На первых курсах ей было полностью понятно лишь одно определение этого слова. И казалось, того было вполне достаточно, чтобы и дальше спокойно жить в этом мире, стремиться к добру и поступать правильно. Раньше Гермионе было предельно ясно, что в мире существует правильное и не правильное. Раньше она была более чем в этом уверена, и в доказательствах это суждение не нуждалось. Раньше всё было достаточно простым к пониманию. Пока
он не пришел в Хогвартс.
Римус Люпин — их новый преподаватель Защиты от темных сил. Он с легкостью подвинул Северуса в его амбициях занять это место. Когда он провел свой первый урок, все ученики в её классе выдохнули — им больше не нужно было не спать ночами, чтобы дописать треклятый конспект к утру для Снейпа. Классная и домашняя работа теперь была совсем иного характера. Теперь все летели на его уроки: некоторые просто бежали, а вот близнецы Уизли летели буквально — запрет использования метел в коридорах школы не волновал их от слова совсем. Ведь теперь можно абсолютно легально махать палочкой в стенах классного кабинета, «случайно» ломать школьную мебель, и никто не имел права их за это наказывать. Всё списывали на инцидент и называли это так по-умному, так серьёзно: «драгоценно-незаменимый опыт учения».
Все полюбили нового учителя, и не мудрено — он превосходно ладил со всеми. Другие преподаватели тоже были от него в восторге, недолюбливал его только Снейп и причина тоже была ясна. Его зависть сквозила так же очевидно, как и его нелюбовь к собственной работе преподавания и любого контакта с детьми. Гермиона так и не поняла, что именно держало его здесь, а причина, по которой он вообще пришел в эту школу на должность учителя была в статусе догадок у каждого учащегося и члена рабочего коллектива. Зельевара никто не понимал, и не хотел понимать.
В отличии от профессора Люпина — Хогвартс, кажется, сошёл по нему с ума. По его словам, он совершенно ничего не мыслил в зельеварении, был полным профаном в искусстве создания снадобий, но почему-то Гермионе казалось, что он в тайне опоил всех студентов зельем слепой веры. Или чем похлеще, ведь его внезапная популярность выглядела подозрительной. Гарри больше всех спешил на его уроки, а она всё также не ложилась допоздна спать — всё, чтобы снова быть лучшей на дополнительных часах, которые он любезно согласился предоставить по просьбе некоторых увлечённых учеников.
Всё было просто прекрасно. Люпин скрашивал хмурые будни и отвлекал внимание от вечно затянутого тучами осеннего неба. Даже студенты факультета Гриффиндор, что обитали в одной из самых высоких башен замка и были ближе всего к небу забыли, что такое солнце, а ночью за окном плавала густая тьма, не освещённая луной. Но, слава Мерлину, так продолжалось недолго: наступил ноябрь — последний и самый холодный месяц осени. Небо открылось на радость всем живущим в замке. Студентов вновь начали ловить дежурные деканы факультетов во время ночных прогулок и тайных свиданий. Но Гермиону это никогда не касалось. Последний раз такое предложение ей поступало от Рона, и она успешно отшутилась от этой рисковой выходки. Пусть она и гриффиндорка, но на такую безумную глупость её может вынудить лишь угроза смерти. Всю жизнь она жила по правилам. Гермиона соврёт, если скажет, что никогда не задумывалась и не сомневалась в том, кто и зачем создал эти правила, но в одном она была уверена — следовать им точно безопаснее чем не следовать.
А он был совсем другого мнения. Он в целом был другим. Как бы ни банально это звучало — не таким как все. Не таким, как другие преподаватели в Хогвартсе. Он не был молод, но не был и стар, как большинство учителей, занимающих пост здесь уже больше половины века. Не был строгим, но в то же время никогда не забывал о дисциплине на уроках и даже во время факультативов, не позволял дополнительным часам урока превратиться в цирк из-за не настроенных на учебу студентов. Он никогда никого не принуждал, когда дело доходило до посещения факультативов, не допускал манипуляции как способ приобщения к послушанию учеников и не пытался добиться уважения за счет внушения страха.
Люпин был противоположностью Снейпа во всём. Но в них всё равно было нечто общее. Иногда Гермионе казалось, что она сошла с ума, потому что видит то, чего не видит больше никто. В них обоих было стремление к порядку и непризнание своего собственного, внутреннего вечного хаоса. Но в глазах Гермионы Римус все равно отличался. Ей казалось, он не убегал от себя так, как делал это Северус. Правда потом ей пришлось столкнуться с доказательстом обратного — но теперь это уже было не важно. Иногда, даже маховик времени не может помочь.
Ничего нельзя отмотать назад.
А начиналось всё так светло и невинно — подумать только, примерная студентка оказалась способна на такое…
Началось всё с того, что однажды всеми любимый преподаватель не пришел на свой же урок. Вместо него в класс влетело чёрное пятно, со зловеще развевающейся мантией — это был Снейп. Она узнала его скорее по походке, чем по голосу. А с голосом кстати у него было что-то не так — все это заметили. Даже вечно рассеянный Симус Финниган обратил внимание на то, каким напряжённым тоном говорил профессор зельеварения. Но он не оставил никому времени на размышления — как только его рука коснулась проектора, он начал диктовать материал, и все ученики должны были сиюсекундно засуетиться над своими конспектами. Гермиона ещё не успела обмакнуть перо в чернила, как его фирменный бас с особенно резким окрасом громом разнёсся по классу — «страница триста девяносто четыре».
В качестве домашнего задания он задал свиток с подробным конспектом про оборотней и способы их обезвреживания длиной. Тогда его не понял никто, даже самые старательные ученики не увидели логику в поступке учителя. Эта тема была далека от их прошлой темы уроков, казалось, ему просто захотелось поиздеваться над бедными студентами. Тогда ещё никто не знал, даже не подозревал, как сильно им понадобится это треклятый свиток длиной в двенадцать книжных страниц.
***
За последние месяцы Гермиона заметно сблизилась с профессором Защиты от темных искусств. И, может, этого никогда бы не произошло, если бы Гарри не забил на свою подругу в постоянном круговороте приключений, в котрые втянул его крёстный. Хотя Гарри можно понять. Он, в отличии от Гермионы, был сиротой, а Сириус — единственным небезразличным к нему родным человеком.
Со временем она даже привыкла ходить на перемены и в библиотеку одна, привыкла к своему молчанию, и тишина больше не резала ей слух. Но её одиночество продолжалось недолго — Римус сам предложил девушке компанию. Сначала это было просто просьба о хорошем собеседнике, которого у него давно не было, а затем Гермиона предложила ему свое ассистентство, и он, не долго думая, согласился. Так и началась их странная дружба. Гермиона даже подумать не могла, во что это выльется, пока сама не заявилась в его кабинет без приглашения с острым желанием «поговорить», что горело у неё под кожей как самый ужасный зуд.
И кто знает, может, она бы и не пришла к нему тогда, и всего этого не было бы, если бы не один вечерний факультатив, на который никто, кроме неё не пришел. Его, в отличии от нее, это совсем не удивило. В тот вечер он вел себя так, словно ничего не произошло, и всё в абсолютном порядке. Словно это такой же обычный урок, как и все остальные. И что ничего странного вовсе не происходит. Старался вести урок, как все разы до этого, шутил даже больше и активнее обычного, словно не замечал, что в классе сидит только одна студентка.
В один момент он на автомате повернулся через плечо к классу, чтобы еще раз убедиться, что ученик слушает и понимает, и уже было снова потянулся рукой к доске, как вдруг запнулся. Замолчав на пару мгновений, Римус снова обернулся, устремив взгляд сначала на ученицу, а затем на учительский стол. Подлетев к столу, он начал копаться в содержимом маленьких шухляд, потом судорожно обыскивать карманы своей мантии. По прошествии ещё пары неловко долгих моментов тишины, он спешно удалился из кабинета, бросив полуразборчивое «извините». Просидев несколько минут в полном одиночестве, Гермиона всё-таки собрала свои вещи и ушла.
На следующий день она узнала от Гарри, что раньше, когда на факультатив приходило меньше семи студентов, то урок отменялся.
Значит он хотел, чтобы она осталась.
Конечно же, потом он извинился перед ней ещё раз, но причину своего странного поведения всё равно не объяснил. Только попросил никому не говорить о том, что произошло, в итоге взяв с неё полноценное обещание молчать. Но это было не нужно — Гермиона и так не собиралась никому рассказывать. Она не подумала ничего плохого, но он подумал. Это делало ситуацию ещё более странной.
После того инцидента их отношения изменились. Хотя, сложно точно сказать, после чего именно всё изменилось.
Близились годовые экзамены. Римус больше не уделял такого большого внимания дополнительным часам, как раньше. Студенты выдохнули от облегчения, а Гермиона лишь вздохнула с досады. Это означает, что в этом году она больше не сможет проводить время с ним под приличным предлогом. Это значит предстоящие два с половиной месяца без их долгих разговоров за кружками сливочного пива. Два с половиной месяца одиночества мыслей. Ведь больше некому было её слушать, некому было её понимать. Два месяца без их общения казались большой утратой драгоценного времени, которое с каждым днем только уходило. Часы в его кабинете подозрительно спешили, а за окном необычно быстро темнело. В его компании вечер проходил незаметно, а ночь приближалась большими и быстрыми шагами.
Такая светлая, лунная ночь.
В одну из этих ночей Гермиона случайно стала невинным свидетелем превращения. Она прекрасно понимала, что видела то, что не должна была видеть. С этого момента ничего не будет прежним, ведь теперь она знает о нём больше положенного. И он тоже знает; знает, что она знает. Не мог не знать.
Всеми любимый преподаватель Защиты от темных сил оказался оборотнем — до ужаса прозаично. Если кто-то узнает об этом, его уволят. Но никто не узнает. Она не собирается трепать языком, она ведь не такая, как её друзья, что не могут задержать язык за зубами дольше двадцати секунд. И он тоже не такой. Римус, должно быть, не понаслышке знает, как относится к таким, как он, общество. Они все называют себя толерантными и ответственными гражданами, вот только их невежество такое же хроническое, как и его болезнь. Никто из них не удосужится даже на секунду задуматься о том, что Римус на самом деле не виноват в том, что с ним происходит. Никто не захочет подумать и понять, что он никогда не был тем чудищем, которым его нарекли зеваки.
В голове вдруг пробежали строки из учебника, которые почему-то впечатались в память особенно сильно: «Оборотень — человек который после укуса другого оборотня, стал превращаться в животное при полной луне. В форме волка оборотень не различает друзей и врагов и может убить даже лучшего друга или любимого человека».
«Какая же чушь» — подумала Гермиона. «Может быть, кто-то и способен на такое, но точно не он. Потому что он другой. Он не монстр. Никогда им не был. Прежде всего он человек, хоть и болен, но все еще человек,» — ей нравилось так думать. Ей в целом нравилось думать о нем так, как только
она думает. Гермионе казалось, что она была посвящена в некое таинство и теперь должна любой ценой сохранить тайну, доверенную ей. Хоть и сделал он это не намеренно.
Вчера простая студентка, теперь она стала вести двойную жизнь, ограниченную всеми теми секретами, о которых раньше Гермиона боялась даже подумать. Теперь их связывало слишком много, чтобы просто так игнорировать это. Поэтому, когда он в один момент объявил ей, что больше не нуждается в помощи и ее услугах как ассистента, Гермиону с грохотом вернуло на землю. Его заявление было внезапным, но сказанным так обыденно, будто бы это было чем-то нормальным.
Именно потому, в тусклый вечер пятницы она заявилась в нему в кабинет сама, без приглашения. Именно потому проклятые три слова так самонадеянно вертелись на кончике её языка, а затем, вырвавшись, повисли в воздухе, разъедая тишину между ними.
Он долго молча смотрел на нее. Дольше, чем принято в такие моменты. А потом, всё же ответил, пусть и не совсем так, как она ожидала.
— Ты сошла с ума. Ты абсолютно точно сошла с ума. — как же он был прав.
— Почему вы так говорите? — она выдохнула с еле слышной дрожью в голосе. Ей казалось она в состоянии заплакать просто от одного его взгляда.
— Потому что нужно быть слепым и глухим, чтобы не заметить твоего состояния. Грейнджер, ты хоть сама себя слышишь? Еще не поздно сказать, что всё это такой розыгрыш или одно большое недоразумение. Я уверяю тебя, правда, ещё возможно всё исправить. Пожалуйста, дай себе этот шанс.
— Простите, но это не возможно.
— Нет, не прощаю. Гермиона, ты не ведаешь что творишь.
— Вы не правы. — ей как никогда хотелось доказать ему его неправоту, показать ему обратное. Всеми способами продемонстрировать, что он заблуждается на счет нее.
— Ты правда так думаешь?
— Да.
— Значит ты и правда сошла с ума, раз так уверена в том, чего даже не понимаешь.
— Но это не так, я правда всё понимаю. Пожалуйста, позвольте мне объяснить. — казалось он не хотел даже слышать ее. Понимание утекало из его глаз и Гермиона не могла придумать за что ей ухватиться. Она должна была как-то показать ему, что она такая же особенная, как и он. Что она не такая как все, что поймет и не осудит.
— Нет, Гермиона, я не могу. Потому что это безумие. Ты безумна. И мне невыносим тот факт, что это я тебя такой сделал, а ты сама даже не видишь этого. Если даже просто допустить, что всё, что ты говоришь — правда, то всё становится только ужаснее. Если ты действительно понимаешь что происходит, то всё намного хуже, чем я ожидал.
— Почему хуже?
— Потому что это выглядит так, словно у тебя мания самоубийства. Потому что то, чего ты хочешь, означает только то, что ты больше не видишь будущего для себя в этой жизни.
— Это не так. Я хочу быть с вами.
— Нет, ты не хочешь. Невозможно хотеть такого. Ты говоришь так лишь потому, что не знаешь каково это. Тебе кажется, что это нормально, кажется, что это выносимо, но правда в том, что тебе лишь кажется. Ты никогда не была такой, и Мерлин сохрани твою душу от этого кошмара. Снейп ведь рассказал вам, как становятся такими? Я уверен, ты знаешь.
Я сам стал таким после укуса. Мало кто говорит об этом, но правда в том, что после обращения человек уже не тот, кем был раньше. Обращённый теряет часть человеческого в себе в ту самую ночь, когда его кровь становится волчьей. А после того, как оборотень в беспамятстве попробует человеческую кровь, его душа обречена на вечные страдания. Это момент смерти всего человеческого, что могло в нём быть до этого… Ты этого хочешь? Это смерть, Гермиона. Смерть и адские страдания, которые ты даже не можешь себе представить… Обращение бесповоротно меняет людей. Я больше не тот, кем был прежде. Сдерживать это лекарствами возможно, но далеко не всегда доступно. Это меняет сам мозг, человек медленно превращается в животное. Обретает инстинкты, забывает о морали. Со временем его глаза начнут его выдавать, а со мной это уже происходит.
— Не называйте себя так. Вы не «животное» и никогда по-настоящему таковым не были. Потому что вы человек.
— Ты не представляешь, как я хочу тебе верить. Но ты ошибаешься. Я медленно, но верно становлюсь монстром. У зверей нет принципов, у животных нет норм морали. В одном ты права, что сейчас я не такой. Но поверь, это не надолго. Именно поэтому тебе лучше уйти прямо сейчас.
— Так просто меня выгоняете? Да как вы можете!
— Могу. Потому что не хочу жалеть о содеянном на трезвую голову, не хочу избегать смотреть вам в глаза, не хочу стать преступником, не хочу превратиться в животное, что потакает инстинктам.
— Не жалейте и не избегайте. У вас нет причин так делать, вы не преступник.
— Пока нет причин. Пока не преступник.
Дальше говорить ей не хватало сил. В горле встал ком, глаза начало печь словно кислотой. Ей хотелось спросить что он имел ввиду, но слова путались в её голове. Он смотрел на неё темными, словно пропасть, глазами. Его взгляд был до абсурда холоден. Мерзкие мурашки поползли по её спине.
На этом воспоминания Гермионы внезапно обрываются. Последний момент в том диалоге был поцелуй. Их первый поцелуй. А ей всё также не верится. Но он всё равно был прав — это не просто безумие, это смерть.
***
Человек. Он был им больше, чем кто-либо из всех тех, кого она встречала. Когда все восхищались мальчиком-который-выжил, никто не знал и не помнил учителя, который научил Гарри всему, что сам знал. Римус был скромен и до невозможности равнодушен к славе. Его жертвенность часто выходила ему в ущерб. Но, не смотря ни на что, он оставался человеком. Больше, чем Гарри, больше, чем Дамблдор, и гораздо больше, чем сама Гермиона.
Он почти никогда не допускал себе переступать черту в их отношениях, сделав всё, что было в его силах, для её безопасности. Нет, он не ушел с поста преподавателя, но вместе с этим ничего между ними не изменилось существенно. Она продолжала ходить на его уроки с колотящимся сердцем, а он продолжал их вести, хоть и был лишен всякой надежды на спокойную жизнь. Он не врал и не преувеличивал, когда говорил ей, что это смерть. Потому что никогда не врал
себе, он прекрасно знал к чему это может привести, и лишь наблюдал в зеркале за безумцем, который с каждым днем всё больше походил взглядом на зверя.
Ему было абсолютно ясно, что происходит и почему — его болезнь напрочь лишала его сознание морали. Через пару дней после очередного полнолуния он обнаружил, что теперь не имеет возможности даже банально оторваться глазами от её парты. Но как учитель он пообещал себе, что это ничего не изменит в её жизни. Пообещал, что будет оставаться в человеческом сознании и ответственности до самого конца. Римус был готов стать оборотнем даже в школе и постоянно во всём притворяться, если этого требовал случай и
ее безопасность. Хоть жить так было невыносимо, другого выбора он не имел. Оставалось лишь ждать, когда она выпустится, и безумие перестанет терзать его, сыпать соль на свежую рану.
Но ждать было ещё целых четыре года, а его мир медленно разрушался каждый раз, когда его глаза ловили её взгляд. По его мнению, у неё были самые красивые глаза. Другие могут сколько угодно говорить о том, что карие глаза скучные, но это у других они тусклые, а у Гермионы всё было иначе. Они не были похожи ни на что. Ни на что, кроме неба. Далёкого ночного неба, с россыпью звезд в млечном пути. В них была вся вселенная, а может, даже больше. Ведь как иначе объяснить то, что она так легко приняла его безумие? Но это всё равно ничего не меняет.
Римус был, есть и будет оборотнем, а оборотни не достойны человеческой любви.
Он изо всех сил старался быть для неё человеком, и он был им до самого конца. Но тем не менее - не сдержал обещание. Он так и не уберег её от своего безумия.
В полнолуние уже не он один, а двое пропустили лекцию. В запретном лесу кто-то завыл. Один - от приобретённого безумия, второй - от того, что теперь в нём не осталось больше ничего, что связывало его мир с ней.
В ту ночь глаза Гермионы изменились. Римус был единственным, кто увидел, как в них отразилась луна.
