Мужчина чувствовал себя загнанным в угол. Судя по тому, насколько солёными казались собственные губы. Судя по тому, что дыхание предательски сбивалось о стук сердца. Ещё немного и переломятся рёбра. Единственное отличие от раненного зверя -
Госс даже хотел оказаться пойманным. Вжимался лопатками в обивку, чтобы позволить оборвать себе пути к отступлению.
Одежда раздражала, стягивала, налегала мятой грудой. Пара маек, нижнее бельё на двоих - но даже так её непосильно много.
- Знаешь, а в домашнем ты ещё милее.
Шёпот обжигает, колет вместе с щетиной щёку, но ухмылка лейтенанта в лицо напротив
сжигает майора дотла.
- Предлагаешь не снимать её?
В словах серьёзности ровно столько же, сколько желания им следовать.
Но Айзек рвано выдыхает от сокрушённости. Ким чувствует её и в том, как ткань одежды идёт складками по его груди от руки напарника.
- Нет, бред. Ужасная майка.
Пальцы тонкие, крепкие, и они вжимаются в шею. Мужчина охотно им поддаётся, даёт облокотить свою голову о спинку дивана.
Как верный пёс, радующийся весу ошейника на себе. Чем туже затягивают - тем больше в тебе нуждаются, тем больше в тебе смысла.
Госсу хочется быть использованным до последнего хрипа, если так будет нужно.
- Нравится быть главным?
Вопрос без подвоха. Кицураги заинтересованно изгибает бровь. Незнание будоражит, ослепляет на пути к падению,
где если цепляться - то только друг за друга. Айзек согласен и не услышать ответа так же, как и следовать любому желанию. Тёмный взгляд расщепляет Госса.
Как радиоактивные выбросы - дыхание.
Как революция - изолы.
Как… Серость - всё.
Если Кицураги - Серость, то мужчина даст ей себя поглотить. В растворении он видит смысл.
- Сжимай выше, под подбородком.
Ошейник скользит вверх и стягивается.
- Так?
Киму это кажется даже забавным. Любопытным.
Майор лишь приоткрывает пасть и ещё больше откидывает голову, повисая на хватке.
Язык - слишком сильное оружие. Обычно лейтенант способен сокрушить парой слов. Но сегодня он беспощаден, решительно настроен уничтожить.
Госс не простит себе, если не станет мишенью.
Плоть Айзека готова распасться на лоскуты под натиском жара и влаги. Мышца больше походит на лезвие. Взрезает сосуды до трепета от ключицы и вверх. Ким ловит языком движение чужого кадыка при сглатывании. При желании может посчитать пульс.
Или остановить его.
Лейтенант приподнимается с бёдер мужчины, чтобы поровняться с его лицом. Хватка ослабляется, но воздух без неё кажется Госсу ледяным и враждебным, глубокое сопение почти походит на скулёж. Кицураги понимает. Прерывает сопение рваными поцелуями, заменяет кислород своими выдохами. Они не забивают лёгкие Айзека, но он чувствует себя наполненным даже с тянущей болью в капиллярах. Весь мир и все человеческие потребности кажутся тем, без чего можно легко обойтись. Но без
жара Кима,
без его запаха,
без его вкуса Госс лишится слишком многого - всего, что у него есть.
Всего, что ему нужно.
И Кицураги забирает у него это. Снова опускается вниз, облокачивается ладонями о колени мужчины, перенося вес назад. Айзек выглядит почти отчаянно, оставленный с влагой на губах под холодом комнаты. Они оба знают, что майор куда опытнее. Что обычно он позволял себе куда больше.
Но лишь потому, что раньше ему было почти плевать. Сейчас же во рту пересохло.
Тонкие пальцы обхватывают горячую широкую кисть. Ким ведёт ладонь Госса по своей груди. Даёт его ладони смять майку над вздымающимся животом. Позволяет ей скользнуть к голой коже. Плавно двигает бёдрами.
Вверх и вниз. Вжимая ствол в себя, втирая в него ткань одежды, пачкая свою в мелких липких пятнах, а после грозясь отстраниться. Чтобы опуститься и вновь стянуть чужое нутро в тугой узел.
Было проще ощущать его на шее.
Мужчина знает, что лейтенант куда крепче, чем кажется. Но он бы хотел проверить его мышцы на прочность, если бы это не значило -
сломать. Тело
закипает, тело
гудит и
саднит,
истачивается до нервов от предвкушения. Айзек понимает, что это будет не сегодня. “Сегодня” он и не думал о таком исходе. Тяжёлое дыхание, сглатывания лишь царапают глотку. Но ему - “
нельзя”. И он смирится, если Кицураги не решит, что Госсу “
можно”.
- Когда?
Напарник пытается сфокусироваться на чём-то, кроме Кима в своих ладонях, но весь мужчина податлив лейтенанту так же, как его мысли.
Блядство, да он распластан перед ним
до последней клетки,
до малейшего фибра, если Кицураги вдруг что-то ещё не забрал. До
миллиметра, до
импульса, до
атома.
- Когда захочешь.
Айзек не лукавит, но Кицураги улыбается.
Ведь знает это.
- Можешь делать, что хочешь.
Но Госс не позволит себе всё, что хочет, ведь оно невозможно физически.
И морально, может быть, тоже.
Лейтенант останавливается, когда складки одежды подбираются к шее, помогает Айзеку стянуть её с себя. Заминка кажется губительной, а мужчина лишь поджимает губы, пока уже его скомканная майка не растворяется где-то в темноте гостиной.
Кицураги ощущает себя непривычно лёгким в крепких объятиях, Госс без видимых усилий аккуратно перекладывает его на лопатки. Глядя на мужчину снизу, ловя губами напряжение его мышц, Ким цепляется за мысль, что
не быть главным ему тоже нравится.
Но внимание привлекает резкое шипение сквозь зубы. Лейтенант невольно впивается взглядом в набухшие вены шеи, в напряжённую челюсть.
- Что такое?
Пальцы слепо перебегают по мокрой коже, словно пытаясь нащупать увечье.
Или приласкать.
-
Нога.
И мужчина готов
отгрызть её к чёртовой матери, если она мешает в дороге к единственному, что даёт почувствовать себя живым.
Как волк, попавший в капкан - лапу. Айзек даже забыл о ней, поставил на пол и перенёс на неё вес. Глупая ошибка, но она не должна стать фатальной.
- Ты…
-
Всё в порядке.
Госс прерывает попытки напарника остановить его щелчком челюсти на шее. Крепкие пальцы
ощущаются на спине резкими царапинами, Ким рвано выдыхает, не успев сомкнуть губы.
Ноты стона - точно свист на охоте. Мужчина не упустит лейтенанта, если нужно -
сомкнёт зубы снова. По позвонкам проходятся мурашки.
- Будет мне уроком.
Не пытайся трахнуть Кима Кицураги.
Лейтенант теряет себя между болью укуса и удовольствием. Цепляется за фразу, как за последнюю надежду оставаться в сознании.
Он запомнит её. Хотя Айзек точно никогда не усвоит урок.
Язык - слишком сильное оружие. Госс скользит им от следов зубов до уха медленно, нежно, словно извиняясь. Но так мужчина лишь размазывает по коже пунцовые пятна.
Делает хуже. И лучше до дрожи.
Кицураги не пытается сопротивляться. Сжимает одной рукой рыжие взмокшие волосы, призывая не отстраняться. Ладонью второй обжигает изгибы спины и плеч, прося не останавливаться. Шире разводит колени.
Хватка майора куда крепче.
Окажись она на шее Кима, переломила бы позвонки. Но сейчас лейтенант чувствует, как его член подрагивает в жилистых пальцах, а движениями бёдер Госс нещадно скользит своим стволом по его собственному.
Резко, липко. Каждый толчок отзывается приятным онемением где-то внутри, словно Кицураги растворяется в их влаге и жаре. Пульсация чужих вен вплетается в свои. От сжигающего дыхания на скуле лейтенант почти забывает, как работают его лёгкие.
Яркие вспышки желания ощутить Айзека в себе пугают и наливают тело предвкушением. Ким снова сжимает ноги от накаляющегося напряжения, будто боясь, что Госс отстранится, когда
Кицураги слепо падает в пропасть, а он - единственное, за что хочешь ухватиться. Единственное, что ты считаешь ценным.
Лейтенант на грани боли, и он готов за неё шагнуть.
Дать себе распасться, выкипеть под лазурным взглядом, от которого не хочется спрятаться. Ким закрывает глаза, но перед ними - яркие вспышки. Размыкает иссохшие губы, но не слышит себя. Торс каменеет, липнет к коже Госса на бледные нити, растёртые между телами.
Лёгкие саднят, выжатые стоном, но ледяной кислород только душит. Кицураги отчаянно не хочет его вдыхать.
Айзек понимает это, и заполняет Кима своими выдохами через рваные поцелуи.
