Как же она ошибалась.
Вечер ей предстоит долгий. Мучительно долгий.
***
...There better be some meaning
'Cause I'm running for my life
Hiding from my feeling
That you're the reason why...
— Уверена? — насмешливо блеснули глаза-омуты, — у тебя ещë есть возможность сбежать из лап кошмара.
Упрямый кивок отсëк все пути назад. Уже поздно сомневаться в своëм решении.
— Ты и правда храбрая девочка, Фрэн... — усмехнулся Ремор — или безумная.
***
Фрэн никогда не бывала в покоях Принца тьмы. Более того, даже не подозревала об их существовании... (А они, между прочим, существовали!)
Дверь тихо отворяется, и Ремор галантно пропускает Хранительницу вперëд.
Но, даже если бы девушка хотя бы разок пораскинула о том, какова же она, обитель Принца тьмы, то подумала бы, скорее всего, о чëм-то сдержанно-аскетичном, лишëнном помпезных излишеств.
На деле же всë оказывается не так прозаично, как она могла бы подумать.
Фрэн оглядывается по сторонам.
Первое, что сразу бросается в глаза в интимном полумраке спальни — кровать по истине королевских размеров.
Девушка молча недоумевает: "Зачем Ремору такое необъятное ложе?". И тихо улыбается, про себя думая, что для Принца тьмы оно немного великовато.
Неверный свет обрисовывает строгие контуры массивного шкафа и стройный силуэт манекена, служащего своеобразной вешалкой.
Фрэн осторожно ступает внутрь и нечаянно ловит себя в отражении высокого зеркала, обрамлëнного резными бутонами чëрных роз.
"
Красивые..." — думает про себя Дагенхарт, подходя ближе.
Бледные пальцы тянутся к холодным раскрывшимся бутонам.
"И мëртвые..."
Как и всë здесь.
— Ты очень изменилась с нашей последней встречи, юная Фрэн...
Расплывчатый силуэт возвышается за спиной. Ледяные руки забирают назад длинные пряди, открывая бледное лицо девушки, и мягко ложатся на хрупкие плечи.
— Подросла? — сухие пальцы скользят вниз по спине, повторяя изгибы позвоночника, — может, выросла? — рука сворачивает на бок, поднимаясь по тонкой талии, — как там говорят во втором измерении?
Налилась соком?
Девушка чуть не задыхается от возмущения, когда холодная ладонь накрывает небольшую грудь.
— Да-а, видимо, здесь природа тебя немного обделила, — усмехается Ремор.
Воспоминание о том, что стоит на кону, немного умеряет пыл Хранительницы. Фрэн стоит молча, не смея отвечать на колкости Принца. Но к своему разочарованию чувствует, как вопреки внешнему спокойствию, внутри вспыхивает недовольство.
Ремор удовлетворëнно хмыкает. Костлявые руки опускаются ниже, к округлым бëдрам, нежно поглаживая их поверх платья.
— Знаешь, если быть честным до конца... — игриво шепчет Принц тьмы, опаляя дыханием кожу, — твой прежний пылкий нрав нравился мне куда больше нынешней холодной сдержанности.
— И что? — нарочито холодно спрашивает Фрэн, — оставь это, Ремор. Ты не хуже меня знаешь, что как раньше уже никогда не будет.
— Никогда... — вторит Принц тьмы, — это очень-очень долго...
Длинные пальцы зарываются в гущу волос и массируют голову.
— Но я готов ждать. Хоть целую вечность.
Он наклоняет голову в сторону, оголяя уязвимый фланг тонкой шеи. Кончик носа невесомо прослеживает линию от плеча до мочки уха, отчего сердце девушки учащает свой ритм.
— А готова ли ты? Целую вечность сражаться с собой, чтобы никогда не быть такой как прежде?
Фрэн тихо ойкает, когда тонкие пальцы, проникнув под подол платья, скользят от внешней поверхности бёдра к внутренней и, поднявшись выше, настойчиво упираются ребром в промежность.
— М-м... Видимо всё-таки, нет... — ухмыляется Принц тьмы — или я не прав? Поправь меня, Фрэн.
— Что ты собираешься со мной делать? — как можно твëрже спрашивает девушка, напряжëнно следя за движениями нахальных рук.
— Я? — совершенно невинным тоном, — ничего... Я предпочту остаться сторонним наблюдателем.
Сердце в груди ноет от нехорошего предчувствия.
Боу плотнее прижимается к твëрдой груди и поднимается на носочках, пытаясь уйти от прикосновения. Тщетно. По спине пробегает ощутимый холодок.
— А вот
они...
Алчный взгляд Принца впивается в самый плохо освещëнный угол комнаты. Оттуда, из кромешной тьмы, ответным жестом на него глядят сверкающие огоньки голодных глаз.
Сердце ухает куда-то в пятки. Фрэн чуть не оседает в руках Ремора, когда последние силы, позволяющие устоять на ногах покидают тело. Округлившиеся глаза с неподдельным страхом смотрят в сгустившийся сумрак комнаты.
Ремора весьма забавляет ничем не прикрытая безысходность на бледном лице девушки.
— Будь хорошей девочкой, Фрэн. И тогда, возможно, они не станут тебя сильно мучить... — произносит Ремор, оставляя скупой поцелуй на тонком плече девушки.
Внезапно — холодный ветер, и осознание ужасного: за спиной у неë никого. Тени осторожно выходят из тесного плена. Липкий первородный страх окутывает тело. Тонкие ноги дрожат, грозясь сломаться под отяжелевшим телом.
Как же велико удивление Хранительницы, когда из тени к ней выходит... Человек? Не-ет. Нет, не человек — лишь жалкое подобие. Высокое и худое, с неестественно длинными руками и такой бледной кожей, что, через неë просвечиваются витиеватые узоры вен. Фрэн стыдливо рдеет, имея неосторожность скользнуть взглядом чуть ниже впалого пупка и упереться в продолговатый тощий член.
Видит Окула! Никогда до этого Боу не видела с мужчин в столь откровенном образе. Да что там, даже подумать об этом не могла... А тут вот тебе... Ей почему-то всегда казалось, что у теней не было пола. Лица. Оболочки...
А может быть была? Просто еë не было видно под безликой чëрной робой?
Загребущие ладони — чëрные, будто перепачканные в саже — ложатся на грудь. Не осторожно, чувственно — грубо, несдержанно. Прямо лапают. В нос забивается вязкая смесь пота, кофе, сигарет, несбывшихся мечт и всепоглощающей злобы.
Фрэн пытается протестовать, сбрасывает с себя призрачные оковы, но вспыхнувший мятеж тут же терпит крах: чужие пальцы сильно впиваются в плечо, резко разворачивают девушку спиной к зеркалу и вдавливают в ледяную поверхность. Чëрная пятерня смыкается на тонкой шее, перекрывая все пути к отступлению. Холодное дыхание ужаса ласково шевелит волосы на затылке.
Пристальный взгляд насмешливых глаз заставляет вздрогнуть и на секунду замереть.
— Ключ за поцелуй. Что скажешь, а?
У неë нет времени даже на короткую нерешительную паузу. Момент, чтобы подумать хорошенько, как послать этого козла далеко, но красиво (она ведь девочка). Чужие губы впиваются поцелуем. По-хозяйски, алчно, властно. Так, что земля из-под ног уходит. И Боу хочет уйти вместе с ней, убежать, спрятаться в запутанном лабиринте. Там, где до неë не дотянутся грязные руки и скользкий язык.
Обидно. До слëз обидно: еë первый поцелуй не оставляет за собой приятного послевкусия; не приносит удовольствия; не дарит противоречиво-приятного чувства облегчения и неловкости. Он забирает. Отравляет. Душит. Порождает глубоко внутри тошнотворное чувство омерзения.
Крючковатые пальцы нетерпеливо сжимают платье. Касаются то тут, то там, не оставляя на ней живого места. Тяжëлое сбивчивое дыхание липнет к коже, и Фрэн с ужасом осознаëт, что ей от него никогда не отмыться.
Раздаëтся звучный треск ткани. Фрэн вздрагивает всем телом и чувствует, как внутри накатывает новая волна паники, когда рваное платье с шорохом падает на пол, делая на полностью беззащитной перед взором чужих глаз.
Камала шумно выдыхает, обжигая чувствительный живот. Царапает отросшими ногтями чувствительную кожу и спотыкаясь на широкой резинке панталон, опускает руки на бëдра. Наклоняется ближе, кончиком носа касаясь оборчатой ткани белоснежного белья. На секунду замирает, будто решаясь. А затем льнëт, кутаясь в мягкость хлопка и полной грудью вдыхает солоноватый запах мочи и женского естества.
Фрэн вгрызается в тонкое запястье, пытаясь сдержать крик.
Мерзость... Какая же это мерзость!
Она жмурит глаза, истерично мотает головой и отказывается верить, что всë это на самом деле происходит с ней.
Шестерëнки в голове натужно скрипят, приводя в действие защитный механизм.
—
Знаешь, я ведь могу тебя усыпить!
Красно-синяя пилюля с волшебным порошком внутри сейчас очень кстати. Не для кого-то — для себя. Снотворное. Чтобы наконец очнуться от этого кошмара наяву. Забыться в своей маленькой карманной реальности и больше никогда не смыкать глаз.
Но это не еë вариант. Пора бы привыкнуть: Боу вечно достаëтся самый тернистый путь. Настолько тернистый, что через него едва видно звëзды, но она всë равно тянет истерзанные руки в слепой надежде на лучшее.
Глупая, глупая Фрэн...
Чужие руки с силой вырывают из вязкого плена мыслей и толкают на кровать. Мягкая простыня мнëтся под чужими телами. Чьи-то руки ловко хватают Фрэн за запястья, сжимая мëртвой хваткой и затаскивают на середину необъятного ложа.
Тело у Фрэн словно у фарфоровой куклы: хрупкое и лëгкое. Затащить в постель — проще простого.
— Когда медсëстры меня связывают, я делаю себе больно... И появляется красное молоко!
Фрэн отчаянно бьëтся, выворачивает руки и всеми силами пытается найти спасение в боли. Но не находит: слишком крепки объятия чужих рук. И слишком мягка их кожа.
Камала садится сверху, седлая бëдра девушки так, что еë ноги оказываются полностью обездвижены. Глаза-огоньки любопытно сверкают, изучая чужие черты лица. Ветвистые пальцы убирают упавшиена лицо пряди и нежно проводят по скуле.
Фальш. Обман. Неправда. Неправда!
Неправда?
Фрэн теряется в противоречивых ощущениях. Она не знает, что ей чувствовать, когда холодные губы накрывают уязвимую шею, а рука тянется вниз, намереваясь лишить последней защиты. Страх? Тревогу? Любопытство? Что вообще можно чувствовать, будучи беспомощно распятым на кровати двумя чудовищами? Фрэн в оцепенении. Она совершенно не понимает, что с ней происходит.
Вес чужого тела перестаëт давить на бëдра. Пышные панталоны беспрепятственно сползают вниз. И чем ниже — тем сильнее нарастает жгучее чувство стыда. Чужие руки спускаются следом. Стаскивают ненужную тряпицу и широко разводят худые ноги.
Боу обеспокоенно поднимает голову, тщетно пытаясь разглядеть тëмный силуэт. Мутный взгляд цепляется за непонятные движения там, между смиренно раскинутых ног. Она болезненно поджимает губы, когда холодные пальцы проходятся вдоль раскрытой промежности. Когда проникают внутрь — слышится сдавленный скулëж. Пальцы внутри двигаются плавно и размеренно, задевая ранее не известные Фрэн точки. Неизведанные. Внизу зарождается какое-то новое, совершенно не знакомое ей чувство, и Фрэн боится. Правильно ли это? Что-то внутри сжимается, пульсирует и сладко тянет. И внизу становится непривычно мокро.
Чужие пальцы выходят из горячего лона, оставляя ощущение пустоты. Фрэн облегчëнно выдыхает. Но не надолго. Устроившись поудобнее между ног девушки, камала вновь льнëт ближе к ней, навстречу пленящей мягкости девичей кожи. Боу широко распахивает глаза, когда ощущает, с каким напором давит на неë чужое тело.
— Не надо... — молит она, отчаянно глядя в лицо тени.
Толчок — и скользкая от предэякулята головка легко проникает внутрь, уткнувшись плотный барьер. Ещë один — и тело прошибает разрядом тока. Фрэн запрокидывает голову, выгибается дугой навстречу чужому телу и сдавленно стонет через плотно стиснутые зубы. Она замирает от боли, жмурится и дрожит всем телом в ожидании очередной фрикции.
Ремор был прав: Фрэн выросла, налилась соком, сладким нектаром. Созрела. Сочный плод качающийся на тонкой ветви дикой яблони. Только протяни руку — и вот, оно у тебя в руках, наливное, хрустящее, спелое. Только протянулась за ним не рука — чудовищные лапы монстра. Острые зубы разгрызли жëсткую кожуру, жадно вгрызлись в сочную мякоть. Не смаковали — поглотили. Сожрали, обгладали до косточек и выкинули бесполезный огрызок.
Запретный плод.
Свобода.
Очередной толчок отдаëтся ноющей болью внизу живота.
Время — это бесконечно многослойная реальность... Значит, этот кошмар может длиться бесконечно долго?
Но ведь все кошмары рано или поздно заканчиваются. Боль всегда утихает со временем, оставляя после себя облегчение.
И оно приходит. В момент прощального столкновения тел. Что-то будто лопнуло внутри, как гнойный нарыв, залив своим содержимым.
Тень отстраняется с омерзительным хлюпающим звуком, а Фрэн так и остаëтся неподвижной, напряжëнной и безразличной. Простыня под ней пропитывается влагой.
Путы на запястьях слабнут, размыкаются. Камала, до этого пленившая еë руки в своей крепкой хватке, отпускает их.
Девушка шевелит ими на пробу — слушаются плохо.
Чужие ладони ложатся на колени, не давая свести ноги.
Когтистые пальцы, едва касаясь кожи, спускаются вниз по предплечьям. Длинные волосы, чëрным водопадом спадающие вниз, щекочут кожу. Кто-то тихо фыркает прямо над лицом.
Фрэн не открывает глаза.
Заворожëнный взгляд тени падает на приоткрытые губы девушки. Холодная рука очерчивает линию подбородка. Большим пальцем царапает уголок губ, оставляя неглубокую ссадину.
Камала нагибается ниже, обдавая тяжëлым запахом металла и формалина. Перед глазами бессознательно вспыхивают больничные коридоры прогнившей до основания клиники Освальда. Грязные стены, хранившие в себе не менее грязные тайны обезумевшей шайки докторишек. Измученные детские лица, потерявшие волю к жизни.
Солëные слëзы безвольно катятся по щекам, когда чужие мертвенно холодные губы прижимаются к саднящему месту. Целуют, скользят от щеки к приоткрытому рту и обхватывают нижнюю губу. Острые зубы впиваются в нежную кожу, длинные когти царапают виски.
"Время — бесконечно многослойная реальность!"
Тик-так. Тик-так. Тик-так!
Только здесь нет часов.
Всë происходит будто во сне: непонятно, смазано, мутно, в замедленном ритме.
Или, ещë хуже — в вакууме.
Мокрый язык камалы проходится вдоль промежности, собирая вязкую смесь смазки, семени и девственной крови. Затем ещë раз... И ещë. Старательно вылизывает каждую складок, проникает глубже, пытаясь собрать как можно больше.
Фрэн чувствует, что начинает задыхаться. Будто кто-то выбил весь воздух из лëгких. И положил на грудь тяжëлый груз.
Камень.
Чужое тело.
Худые бëдра крепко сжали грудную клетку.
Она глядит мутными глазами куда-то вверх, на скрытое густой тенью лицо. Затем робко спускается вниз, на плоскую грудь, увитую реками тëмно-синих и фиолетовых сосудов, змеящихся вниз, к впалому животу. Пялится на покрытый лëгким пушком треугольник лобка и розоватые складки половых губ.
И не чувствует решительно ни-че-го. Равнодушно смотрит, пробегаясь взглядом по чужим угловатым формам и не видит в этом ни прекрасного, ни безобразного.
Тело на ней — тяжëлое и холодное, как могильная плита.
Только тихо шуршит простыня и острые коленки упираются в кованое изголовье кровати, а камала выжидающе склоняется над еë лицом.
Фрэн не противится, не отворачивается. Только спокойно улыбается и подставляет лицо навстречу чужому лону.
Жмурится, не хочет открывать глаза и думать о том, что сейчас происходит, и пытается полностью отдаться ощущениям.
Утыкается курносым кончиком в мягкость кожи, втягивая запах чужого тела. Солоновато-пряный, незнакомый. С непривычки хочется чихнуть, но Фрэн сдерживается, проводит языком по увлажнëнным складкам. Несмело, неумело. Во рту остаëтся специфический вкус смазки.
Ничего.
Фрэн не чувствует ничего (только как постепенно немеет язык). И ничего не хочет.
Тело сверху хочет большего.
Оно теснее жмëтся к чужой коже, двигается навстречу неумелым девичьим ласкам, требовательно тянет за волосы и утробно стонет.
Оно
требует большего.
И Фрэн старается дать ей это большее. Вторит движениям чужого языка и всеми силами пытается то самое, о чëм оно просит.
Где-то на горизонте сознания маячит призрачная надежда обрести так желанную ей свободу. Вернуться обратно в Иверсту, зажить так, как прежде, и забыть дни, проведëнные под покровом вечной тьмы как страшный сон. Тик-так, тик-так! Время — бесконечно многослойная реальность!
Мысли наслаиваются друг на друга, смешиваются с тихим шипением, стонами, отвратительным чмоканьем, сливаясь в ужасную какофонию звуков, постепенно сводящую с ума.
Фрэн чувствует, как вновь накатывает истерика.
Руки через силу тянутся к чужому телу, желая скинуть непосильную ношу. Выходит плохо. Ладони сжимают рëбра, чертят кровавый пунктир поперëк выступающих костей и бьют кулаками.
И совсем не встречают сопротивления.
Фрэн чувствует, как растëт напряжение в голове. И как тяжëлая невидимая ладонь вновь ложится ниже живота. Жмурится сильнее — так что глазные яблоки начинают болеть от напряжения и впивается ногтями в чужие ягодицы. Сильно, до белых отметин.
Камала нетерпеливо елозит, шипит, извивается и дрожит будто в лихорадке. Пока, наконец, не замирает тревожно в экстатических конвульсиях.
Фрэн срывается следом, против своей воли, изгибает дугой спину и отчаянно-протяжно стонет в утробу чудовища.
Камала, наполнившаяся в тот момент безмерной негой, вновь соскальзывает вниз, на грудь, оставляя за собой мокрый след. Пару секунд отрешëнно смотрит на девушку и покидает еë, вновь теряясь в бесконечной мгле.
— Ну и ну... — доносится задумчивый голос из темноты, — вот уж не думал, что это всë примет такой интересный оборот.
Фрэн сползает к краю кровати, встать на слабые ноги.
—
Такого оборота? — тихо вторит она, медленно подходя к валяющемуся на полу платью.
— Я и не думал, что для утоления своего голода они выберут настолько изощренный способ. Я поражëн...
— И, что, — произносит девушка, игнорируя слова Ремора — теперь ты наконец дашь мне уйти?
Фрэн критически смотрит в зеркало. Поворачивается спиной. Разрыв на платье хищно щерится, оголяя острые позвонки. "Ну, ничего, — утешает себя Фрэн, — как вернусь в Иверсту — подлатаю. Только куплю ниток у той торговки, и..."
— Кто тебя так обманул?
Ей требуется время, чтобы понять смысл услышанных только что слов. Девушка растерянно поворачивается, встречаясь взглядом с Принцем тьмы.
— Что?
— Ты действительно думала, что я дам тебе сбежать из Пятой реальности?
Ремор тихо смеëтся.
— О, милая Френ... Ты так до сих пор не поняла? Я никогда не держал тебя здесь.
— Не ври мне, Ремор! — вспыхивает Боу — Ты! Это все ты! Из-за тебя я застряла здесь!
— Отнюдь.
Он отрицательно качает головой.
— Ты пленница своего разума, Френ. И никто иной, как ты сама не может даровать тебе эту свободу. Тебя поглотило безумие. Безумие, от которого ты так отчаянно, но тщетно пытаешься скрыться. Оно внутри тебя. Оно отравляет тебе жизнь, не я.
Ремор говорит медленно, растягивая слоги, смакуя каждое слово.
— Бойся своих желаний, милая Фрэн — они имеют свойство сбываться. А теперь ступай, ты свободна.
If the coast is clear, why can't I see?
If the stakes are loaded, why's it seem I'm losing everything?
Stare down the fear, like a loaded gun
On the bottom track, why's it seem I can't see anything?
