— Что? — сразу несколько глазков сфокусировались на Токи.
— Ты получишь желтизну, — пояснил тот, — Что мы получим взамен? Время нового обещания.
Корнеплод задумался.
— Чего хочет зверёк? — спросил неохотно.
— Можешь вернуть тех, кого прорастил? — подобрался брат.
— Каждый раз, — надулся корнеплод, — в каждом саду находится зверёк, который желает разлучить с цветами тех, кто к ним припал.
— То есть, не можешь? — прищурился Токи.
— Цветы не возвращают своего, — отрезал садовник раздражённо.
— Все ещё не ответ, — Токи оскалился, блеснув скобой брекета, — Да или нет?
Корнеплод зашипел, нервно постукивая по земле отростками.
— Можно вырастить сосуд, идентичный прежнему. Воспитать одинокую суть. Слить вместе. Старый и новый цветочки будут неразличимы. Будут ли тождественны?
— Нет, — Аска отреагировала, пока Токи пытался осознать вопрос, — Не будут.
— Сметливый цветочек, — прошипел корнеплод, — Цена даже такого действа высока. Запас желтизны должен быть достаточно велик, чтобы окупить труды.
— Тогда, — оправился Токи, — нам нужна формула перехода.
Садовник качнулся на месте.
— Зверёк всегда был ушибленным или величие цветов его повредило? Формулы недостаточно, чтобы пустота расступилась, нужно владеть самое малое тремя разными искус…
— Мы могли бы её продать, — проигнорировал выпад Токи.
Звук, который издал корнеплод, обычно можно услышать от политых водой углей.
Аска мысленно хмыкнула: переспорить перешедшего в режим ехидны брата ей лично удалось только раз и только потому, что у стоматолога, из-за очерёдности к которому началась тогда стычка, кончилось терпение, и врач полез в болтливый братов рот прямо перед дверью кабинета.
— Кому? — выдавил наконец садовник.
— На такой товар, — невозмутимо пожал Токи плечами, — всегда найдутся покупатели.
Теперь уже корнеплод зашагал взад-вперёд вдоль лавки.
— Кроме того, — Токи не останавливался, — раз мы сами не сможем совершить переход, нам нужен будет транспорт. Подбросишь?
Корнеплод дёрнул одним из глазков.
— Никаких сложных переходов, — безмятежно продолжал брат, — достаточно перенести нас в Бакру или Кагарту. Ты ведь знаешь координаты?
— С-слишком много «ес-сли», — присвистывая, огрызнулся садовник, — Если найдёте желтизну… Успеете до удара… Если получу её… И сосуды не будут разрушены к тому моменту…
— Извини, — парировал Токи, — Но кто довёл ситуацию до края? Может, не надо было проращивать весь город? Может, стоило сперва разведать обстановку? Заплатить за информацию?
— Слова лгут, — взвизгнул садовник, — Разделить память быстрей и надёжней. Если только скверные зверьки не искажают реальность своим искусством.
— Где-то убыло, — ухмыльнулся Токи, — где-то прибыло. Обещание?
Корнеплода перекосило, волоски волной стали дыбом.
— Условия? — прошипел сердито.
— В дополнение к прежним ты переносишь меня и сестру, — начал загибать пальцы Токи, — в Бакру после выполнения нашей части обещания. Перенос не должен повредить здоровью — физическому или ментальному, не должен завершиться в непригодном или опасном для жизни месте. Ты поделишься формулой мягкого перехода — способом, который не навредит нашему здоровью, и позволит сохранить и передать знание. Мы взамен обязуемся обнаружить и передать желтизну.
«Слишком обтекаемые формулировки», — по спине Аски пробежал холодок. Сама она выразила бы мысль куда категоричней, потребовав от цветочников не просто сохранения жизни и здоровья, а заботы и защиты — с рядом оговорок, предотвращающим возможность злоупотребления. Брат не мог не сознавать слабости выдвигаемых требований, а значит…
— Что ж, — корнеплод завращал глазками, — это приемли…
…значит не верил, что цветочник выполнит свою часть сделки. Предлагал обязательства, которые садовник готов принять, потому что они уже содержат подвох. Но какой? Пробежав по договорённостям, Аска не нашла слабых мест. «Надо было и правда смотреть больше мозгожорок».
— Ой, да, — вспомнил Токи, — Ещё ты уберёшь свою пыльцу из наших лёгких, и вообще из организмов. Никаких аллергенов в бронхи или отслеживания бегущих внутри реакций.
«Ключевой пункт, — поняла Аска, — идёт как дополнение. Вроде как вспомнил в последний момент. Но зачем?» В игре, которую вёл брат, едва ли не больше всего остального пугало то, что смысл её и цель оставались неясны в той же степени, что и мотивы цветочников.
Корнеплод снова зашипел.
— Ну, — развёл брат руками, — или заходи ещё лет через…
Шип оборвался.
— Ладно, — уступил садовник, — Обещание заключено.
«Продавил, — подивилась про себя Аска, — Сейчас ещё ляпнет для отвлечения внимания…»
— Вот и ладненько, — обрадовался Токи, — а можно ещё не называть меня…
— Нет. Уже заключено. — Протянув отросток, садовник дёрнул Аску за штанину. — Мало времени. Куда идти?
— Знаешь клумбу лютиков в парке рядом с усадьбой? — поднялась Аска со скамьи.
— Лютиков? Там нет клумбы с… — корнеплод надулся и опал, — Умненький цветочек.
Солнце выглянуло из-за облаков, расцветив черепичные своды и купола золотыми бликами. Город выглядел в точности, как на торте в булочной Кая — те же башенки, домики, колоколенки — только размер побольше. «Кто-то ещё примеряется к нашему торту, — прищурившись от света, Аска, проводила взглядом засуетившегося садовника, — а кто-то уже жрёт его изнутри».
— Быстрее, — зашипел тот нетерпеливо, — попытка только одна.
Токи с Аской двинулись по площади: дорога к усадьбе спускалась с холма, делая несколько изгибов за городской стеной. Садовник, ловко управляясь с неказистыми на вид отростками, покатился рядом.
— Культяпки-то не расчекрыжишь? — сердобольно поинтересовался Токи.
— Зверёк проявляет тягу к сотрудничеству? — осведомился в ответ корнеплод, — Хочет взять сосуд на ручки?
— Не приведи господь, — тут же отказался Токи, — Меня, наверное, стошнит.
— Цветочек? — садовник покатился по дороге перед Аской.
— Я пас, — ответила та, — Ты и так неплохо справляешься. Но если это тело не приспособлено для передвижений, можем подъехать на машине. Или вызови кого-нибудь, чтобы поднесли.
— Машины нефункциональны, — отозвался садовник, бодро шлёпая отростками по мостовой, — я извлёк топливо и другие компоненты. Что до сосудов, то других, подобных вашим, уже не осталось.
— То есть как не осталось? — встрепенулся Токи, — Всех разжаловали до жуков?
— В обороне насекомые гораздо более эффективны.
Аска бросила взгляд на город: множество тёмных точек струились по улицам, собираясь стремительными потоками. Разбегались ручейками, собирались вновь, закручиваясь сложными фигурами над оранжевыми крышами. Глаз улавливал на мгновение упорядоченность в хаотичных перемещениях и тут же терял. Роящиеся массы держались в отдалении. «Забота цветочника, — скривилась Аска, — Чтобы не гадали, кто из знакомых пролетел мимо сотней жужжащих штуковин».
— Когда Дон говорил про контроль биосферы… — начала она.
— Травы, гнущиеся на ветру, — прервал садовник, — это я. Деревья, шелестящие листвой — тоже я. Всё, что летает, бегает, ползает или плавает — я. Отсюда и до горизонта нас всего трое — зверёк-надоеда, смышлёный цветочек и я.
Вековой платан по правую руку шевельнул ветвями, изогнув, будто щупальца. Кора, покрывшись узорчатыми трещинками, сошла со ствола, отпадая крупными кусками. Коснувшись земли, они оборачивались плоскими многоногими созданиями, тут же расползавшимися в разные стороны. Ствол, задрожав, распахнулся навстречу небу множеством извивающихся усиков.
— Можно спросить, — приподняла руку Аска, отведя взгляд от меняющего облик дерева, — почему ты говоришь «я» вместо «мы», как это делал Дон.
— Потому что Дон — это я, — корнеплод гордо ткнул в себя отростком, — Риса и Юнка, Ильда и Ирри, Итта и Ирх — это я. Есть только я и вселенная.
Несколько сброшенных платаном ветвей, извиваясь, подползли к садовнику, и, поигрывая отростками, тот взошёл на угодливо свернувшиеся кольца.
— На таком уровне, — пробормотал Токи, — меня ещё не игнорировали.
Змееветви под корнеплодом распрямились, споро заскользив по брусчатке.
— Ты когда-нибудь слышал о концепции «другого»? — Аска поправила очки, ускоряя шаг, чтобы поспеть за собеседником.
— Чтобы дорасти до «другого», — повёл тот пренебрежительно отростками, — цветочкам нужно как следует постараться. Пока в достижимых узлах есть от силы только два «других», с которыми стоит считаться. Всё разумное рано или поздно сливается. Ваше людство…
— Человечество, — поправил, пыхтя, Токи.
-…тоже когда-нибудь соединится целиком, — не обратил на него внимания садовник.
Отростки его, сплетшись с кончиками ветвей, теперь срослись с ними воедино, сделав садовника похожим на осьминога-переростка — всё ещё низенького, но коренастого.
— Видела я аниму, которая кончилась тем, что люди хлюпнули и превратились в бульончик, — пробормотала Аска, — но быть коллективной жижей — так себе удовольствие.
— Это была бы очень счастливая жижа, — убеждённо возразил корнеплод, — однако ваше людство пошло по другому пути.
— Уже пошло? — насторожился Токи.
На камнях мостовой с десяток похожих на скорпионов созданий ловко кромсали миниатюрными клешнями чёрные лоскуты. «Ирх?» — пригляделась Аска. «Кажется, он, — среди полощущих ленточек блеснула цепочка часов. — Сам распался, сам одёжку утилизировал. Удобно».
— Ваш «хлюп» длится уже довольно долго, — корнеплод оживился, изгибая отростки волнами, — но вместо натурального, природного хлюпа людство выбрало бездушный синтетический технохлюп.
— Я что-то пропустил, сестра? — обернулся Токи к Аске, — Мы живём в киберпанке?
— А то ты не знал, — пробурчала Аска и обратилась к садовнику, — Тогда почему мы тогда все ещё не техножижа?
— Правильно хлюпнуть — большое искусство, — тема разговора садовнику, похоже, импонировала, — Не так просто, как кажется. Слияние, расщепление, расплавление — они же всё делают не так! Выращивают по одному, листок к лепестку, суть к сути. Из свободных, как вы, не берут почти — редкий цветочек может стать быстриком, не повредившись.
«Надо будет составить словарь цветочно-каргаттского, если выберемся, — решила Аска. — С узлами, садами, зверьками и цветочками, кажется, разобрались. Но быстрики? Это что вообще?»
Троица миновала городские стены и двинулась дальше по дороге. Мостовая сменилась асфальтом, из которого тянулись кверху тонкие кремовые волоски, сминавшиеся под подошвами и тут же расправлявшиеся позади. Рапсовое поле, разделённое дорогой, хоть и сохранило весёлый окрас, при ближайшем рассмотрении стало выглядеть совсем иначе. Мелкие цветы, составлявшие соцветия, сменились столь же некрупными шариками с полупрозрачной оболочкой, внутри которых метались янтарные капли. Отлепляясь от стеблей, шарики собирались в облачка, плывшие низко над землёй прочь от города, — казалось, по безбрежному рапсовому полю ходят волны.
— А в чём сложность? — Аска сделала вид, будто понимает, о чём речь.
— Я проращиваю сразу, — охотно пустился в объяснения корнеплод, — сперва кожицу и мякоть, а потом уж и ганглии с волоконцами. Цветочек не печалится, не тоскует, сразу сплавляется с цветами. Ваши — начинают с волоконец, потом ганглиев, а за ними меняют остальное. Цветочек начинает быстрей двигаться, скорее соображать, но долго остаётся расщеплённым — слившимся, но не расплавленным. Поскольку даже умненькие цветочки пользы своей не понимают, начинают размышлять, сомневаться, страдают. А цветочки ни страдать, ни думать не приспособлены…
«Звучит так себе, — пришла Аска к выводу. — Если у человечества и есть свой коллективный разум, добрым его тоже не назовёшь».
— Я уже говорил, что ненавижу растительные метафоры? — Токи сокрушённо покачал головой.
— Что-то неясно? — ехидно двинул отростками садовник.
— Всегда испытывал антипатию к приёму, — нахмурился брат, — когда одного из персонажей делают тупее остальных, чтобы разъяснять с его помощью всякие штуки. Я не из таких. Хотя обидно, конечно, что моя суть кому-то там недостаточно хороша.
— Техноцветок не берёт в быстрики кого попало, — без тени сочувствия ответил корнеплод, — Вы — для него перегной, в котором он расцвёл. Зачем разговаривать с перегноем?
— А ты почему с нами разговариваешь? — хмыкнула Аска.
— Я небрезглив, — заявил корнеплод, быстро заморгав глазками. Из некоторых просочился зеленоватый сироп.
«Умилился собственному великодушию» — сердито засопела Аска.
— Скорее всё-таки неразборчив, — заметила вслух.
— Меня, кажется, всё-таки стошнит, — Токи поспешно отвернулся.
— Даю шанс каждому, — не без гордости сообщил садовник, — даже самым безнадёжным зверькам.
— Так это из-за наших быстриков, — поинтересовалась Аска, — ты не проращиваешь кого ни попадя направо и налево, а задаёшь сперва дурацкие вопросы про «хочешь освободиться?» или «хочешь прекратить страдания?»
— Невежливо красть цветочки в саду, за которым присматривает другой садовник, — отвечал корнеплод.
«Как коллективный разум, — оставила на будущее вопрос, — мог развиться внутри человечества, оставшись незамеченным для неподключённых?»
— Даже не знаю, — задумался Токи, — считать ли это везением или нет.
— А красть цветочки, которые растут свободно, стало быть, вежливо? — Аска постаралась подпустить в голос яда.
— Они ничьи, — глазки корнеплода сдвинулись на неё, — значит, это не кража.
— Может, — предположила Аска нарочито наивно, — они свои собственные?
— Если искать смысл в каждом захудалом семечке, — садовник распознал иронию, ответив не без раздражения, — становится непонятно, кто заслуживает называться цветочком, кто цветком? Где провести границу?
— «Признание субъектности каждого индивида приводит к вопросу о том, кого, собственно, считать индивидом», — Токи махнул рукой, — Всё уже было в «Цельнометаллических миражах».
— И у меня есть ответ на этот вопрос: граница проводится по тем, кто просит её провести, — Аска внимательно посмотрела на садовника, — Я прошу: проведи границу по нам.
Корнеплод протяжно зашипел.
— Цветочек хорошо умеет обращаться со словами. Я подумаю. Сначала добудем желтизну.
Небо на горизонте потемнело, в воздухе сгустилось тёмное полотнище — так бывает виден издалека сильный ливень. Изогнулось в одну сторону, другую и начало собираться шаром, съёживаясь и чернея. Бледная многолучевая молния опоясала несформировавшуюся до конца сферу, та вспыхнула и рассыпалась сотнями тусклых искр.
— Пробуют рубежи на зубок, — пояснил садовник, — но время ещё есть. Пламя только начало свой путь из хранилища.
Воздух наполнился гудением. Кругом замелькали, перестраиваясь на лету, быстрые чёрные росчерки. Один застыл на мгновение рядом с Аской: плавные изгибы, матовые отблески без признаков глаз, крыльев или конечностей. Как он держался в воздухе, Аска не поняла. С резким звуком, ударившим по ушам, создание исчезло, оставив слабый запах озона.
— Они пробуют штуки, — произнёс корнеплод с мрачным удовлетворением, — Я пробую штуки.
Далеко в полях заклубились сгустки тумана, что-то полыхнуло в одном, другом, дальше вспышки пошли непрерывно, отбрасывая в разные стороны проявлявшиеся и тут же таявшие тени брата с сестрой — иногда по нескольку за раз.
— Что? Уже всё? — всполошился Токи.
— Пугливый зверёк, — с явным удовольствием констатировал корнеплод, — Сказал же: время есть.
— Точно, — вспомнил брат, — огонь ещё в пути. Что за огонь?
— Я, — заявил не без гордости корнеплод, — особенный враг. Против меня нужно особое оружие. Такого не делают даже клегги, даже на заказ. Нельзя оставить ни волоска, ни пылинки — вообще ничего. Стереть подчистую, как не было.
— Термояд пробовали? — полюбопытствовал Токи, потягиваясь.
Садовник поёжился.
— Не в этом саду. Вещица неточная, но неприятная. В вашем городке такую зажжёшь — все соседние погорят. Надо той же силы, большего ума. Такое оружие есть только одно.
Корнеплод замолчал.
— Какое? — не выдержал Токи.
— Много имён, — садовник зашипел, устремив взгляд множества глаз в пустоту. — Маков цвет, живое пламя. Редкая красота. Мало кто может похвастать, что видел дважды.
— Да в общем, и одного раза не хотелось бы, — пробормотал Токи.
— Тут уж всё зависит от вас, — ответствовал корнеплод.
Волосины, росшие из дороги, по мере удаления от города росли, вымахав уже ростом с Токи. С похожим на тихое хихиканье шелестом они расступались перед путниками и смыкались за ними нежной кремовой занавесью.
— Тоже растения? — спросила Аска подозрительно, — Отчего не зелёные?
— Создание пигмента себя не оправдает — вряд ли доживут до заката.
Дорожка из расходившихся в стороны жгутов привела к воротам усадьбы. Настежь распахнуты, створки поросли белым лишайником, медленно покачивавшим крохотными пластинами. Так же выглядела решётка: закутанные в лишайник прутья кривились и гнулись, будто от жара, часть успела выпасть.
— Мне нужно железо, — пояснил корнеплод.
— Угу, — кивнула Аска, — а внутри зачем всё поменял?
Парк действительно претерпел некоторые трансформации. Ясени с каштанами, словно облитые ртутью, поблёскивали, то пропадая из вида, то отражая кусочки мира вокруг. Тонкие до полупрозрачности создания, пронизанные узором голубоватых трубочек, шаря длинными усиками в воздухе, перепархивали с ветки на ветку, распадаясь на множество искажённых копий и собираясь заново.
— Не упрощает задачу, — Аска прикрыла глаза, вспоминая, как парк выглядел прежде.
— Цветочек не справляется? — в голосе садовника послышалось ехидство.
— Справляется, — процедила Аска, — Не хуже безмозглой плесени. Туда.
Указала на шедшую через шиповник дорожку, по которой ползла, сокращая упитанные тела, вереница пятнистых слизней — каждый с её ладонь. Кусты, подёрнутые нежно-розовой паутиной, споро подобрали торчащие над дорожкой побеги. Для троих тут было узковато, потому Аска первой ступала меж безразличных к новым попутчикам слизней, Токи с садовником приотстали на пару шагов.
— Откуда вообще взялись эти штуки, — услышала она позади голос брата — желтизна, живое пламя? Артефакты древней цивилизации?
— Для хрупких ростков, вроде вас, может, и древней, — корнеплод прерывисто засвистел, — а я застал что весну, что осень цветов. Прежде их было куда больше. Делились, сливались, дружили, враждовали, но в какой-то момент перессорились окончательно. Имели имена, не несущие смысла неосведомлённым. Если я назову имя фиалки, лилии или розы, знайте — оно совсем иное, как и прочие имена.
Дойдя до развилки Аска остановилась: слизни сворачивали вправо, левая тропка выглядела пустой, только висели в воздухе переливающиеся на свету пылинки. Помедлив, свернула налево — пылинки, кружась, отлетали в стороны, когда до них оставалось меньше шага. Садовник за её спиной тем временем продолжал:
— Белые розы испокон враждуют с алыми, порой ополчаются совместно против лилий, но никого не волнует, что думают об этом васильки, колокольчики или ромашки. Меж тем их собственные стычки куда ожесточённей, битвы — безжалостней. Всем знакомы сражения домов, которые принято звать благородными («Тебе знакомы? — прошептал Токи, — Вот и мне нет»), однако куда больше сутей было рассеяно в войнах сорных цветов.
— Куда делись все цветы? — рассеянно поинтересовалась Аска, остановившись на перекресте с дорожкой пошире. Подумав, свернула.
Корнеплод разгладил волоски отростками.
— Одних унесло течение сети, другие оказались по ту сторону границы. Кто-то укрылся в своём саду и не высовывается наружу, кто-то ввязался в усобицу клеггов и был развеян.
— Так наш маленький коллективный разум и остался совсем один, — разъяснил Токи.
— Рано или поздно все остаются одни, — не заметил укола садовник, — Важно не это. В пору цветочных войн было создано множество вещей, которые глупые цветочки используют друг против друга. Маков цвет вырастили когда-то ради созерцания. То, что он сжигает всё живое и неживое — побочный эффект красоты. Равно и желтизна предназначена была нести радость, а не опустошать сады. И то, и другое клегги держат теперь за оружие войны. По узлам во множестве оказались спрятаны тайники разной ценности. От бесполезных теперь карт или проросших запасов компоста до мифического источника живого пламени. Часть разграбили ширишихары, сделавшись в результате куда опасней, чем прежде. Многие остались ненайденными.
— То есть, — подвёл итог Токи, — мы ищем клад?
— Можно и так сказать, — присвистнул корнеплод.
Аска поднялась на пригорок, Токи с садовником стали рядом. Отсюда стал виден путь, который они прошли по парку, покосившаяся ограда, за ней проросшая дорога и зыбь, колышущая жёлтое поле дальше. Волны, бежавшие по полю, замерли. Оно дрогнуло, изогнулось и поднялось навстречу небу исполинской трёхпалой лапой. Хват сомкнулся, комкая пустоту, — та распалась жирной оранжевой кляксой, разбрасывая дымчатые хвосты. Снизу к ним тут же потянулись новые жёлтые хоботки.
Садовник тихо засвистел.
— Быстрота не поможет против исказителей.
— Серьёзная штука, — согласился Токи, — видел такую в «Рыцарях спирали» …
Несколько глазков развернулись к брату.
— …только там как-то поэффектнее было.
Свист перешёл в такой же негромкий шип.
Впереди виделась галерея графского театра: полукруг высоких арок, разделённые двойными колоннами. Настенной росписи отсюда было не разобрать, но старая Лина не зря заставляла учеников зубрить семь ликов языческой богини, которые побеждала святая Аркала — насколько Аска помнила, нужная клумба располагалась между гигантским кальмаром, скукожившимся от божественного света, и многорогим демоном, пятящимся обратно в бездну под строгим взглядом праведницы.
— Туда, — указала Аска и направилась по дорожке вниз.
— Кстати, — спросил Токи позади, — что за граница? Уже который раз её поминаешь.
Корнеплод закряхтел.
— Довольно давно цветочки, странствующие по сети, заметили, что есть скопление узлов, из которых никто не возвращается. Их пометили на картах, обходили при путешествиях, пытались исследовать. «Сеть велика, граница далека» говорили тогда. Потом…
— В один не очень прекрасный момент, — вставил Токи.
— …какой-то узелок по соседству приобрёл те же свойства — оттуда перестали возвращаться. Следом ещё один, потом ещё. Небыстро: от сдвига до сдвига могли пройти сотни оборотов. Границу стали избегать, обходить за несколько узлов. С тех пор она сдвинулась на множество узлов, пока не оказалась за порогом вашего сада.
Аска обошла двух дронов с логотипом комбината: цепкими лапками те копались во внутренностях третьего, наполовину разобранного. В металлопластиковых кишочках вились, пуская усики, синеватые стебельки.
— Почему граница смещается? — Токи, кажется, и правда заинтересовался проблемами далёких миров.
— Клегги много спорили, — фыркнул садовник, — Одни говорят — «естественное свойство пустоты», даёт открыться в одном направлении, но не в другом. Якобы с цветочками по ту сторону всё в порядке, просто не могут вернуться обратно. Другие считают, что те узлы схлопнулись и теперь там ничего нет.
— А ты что думаешь? — хитро прищурился брат, — Такие, как вы, могли бы жить по разные стороны Границы.
Корнеплод издал полушип-полусвист.
— Так вышло с Белой Розой, — нервно огладил бугорки, — Оказалась и тут, и там. Изменилась. Перестала чтить цвета, правила. Цветочки многих узлов объединились, выжгли её до основания.
— Она успела что-то рассказать? — от любопытства Токи даже приблизился на пару шагов к садовнику.
— Немного, — обронил тот, — Говорила, цветок, по ту сторону, научился проращивать пустоту и расширяет свой сад.
Тропа вывела на площадь перед летним театром. К галерее шла аллея памятников — по обе стороны дороги в разномастных доспехах высились разные поколения графов Илли. Белый лишайник, разъедавший ограду парка, и проявил себя и тут: фигуры оплыли, растеряли — кто мечи с палицами, кто конечности, а кто и головы.
— А что, способа выяснить, что там происходит, так и не нашли? — Токи занёс уже ногу, чтобы пнуть источенную графскую башку, но передумал, когда из трещины в шлеме высунулось и начало обкусывать края что-то похожее на сколопендру с клешнями.
— Говорят, и усобица между клеггами выросла из того, что они обнаружили путь — чисто теоретический — преодолеть границу и заглянуть за край. Одни тут же захотели проверить, другие воспротивились, слово за слово — о тамошней войне когда-нибудь сложат легенды, если останется, кому складывать, конечно.
— Небезынтересный экскурс в историю, — поджала губы Аска, — Очень признательны. Однако вернёмся к настоящему. Как вообще говорить с желтизной? О чём? О чём не говорить?
— Не стоит беспокойства. Она сама…
— Я помню: заговорит или не заговорит. Как сделать, чтобы заговорила?
— Желтизна растёт в своём собственном месте, — проговорил садовник, взвешивая каждое слово, -редко просачиваясь в сады.
«Это правда, — напомнила себе Аска, — но только часть. Очень маленькая часть, скорее всего».
— Кусочек желтизны заключают в обёрнутый двойной пустотой пузырёк, — так же вдумчиво продолжал корнеплод, — где она дремлет, пока кто-то не явится пробудить её ото сна.
«Ещё меньше правды, к тому же как-нибудь хитро вывернутой, — Аска помрачнела, — Но эта штука, кажется, в самом деле довольно опасная».
— Если заговорит, — садовник сплёл отростки хитрой фигурой, — спросит, примешь ли её служение.
«Звучит просто, — Аска насторожилась, — Слишком просто. Кто вообще хочет служить по доброй воле? Да ещё и кому попало?».
— Но спросить, — с явной неохотой раскрыл садовник, — может не словами.
— Чё? — оторопела Аска, — А как ещё?
Корнеплод согнул и разогнул, словно разминаясь, отростки.
— Морочить миражами, — сообщил недовольно, — Дурачить обманками.
— Это как? — вступил в разговор Токи, пока Аска давила рвущиеся наружу восклицания, бесконечно далёкие от безобидных.
— Главное — проявить власть, — надулся садовник, — Показать, кто главный.
«Ох, что-то мутит он» — переглянувшись с братом, Аска заметила в его взгляде отражение собственного недоверия.
— Ты сам с желтизной вообще говорил когда-нибудь? — скепсис в голосе скрыть она не сумела.
Корнеплод покачал бугорками.
— Желтизна немного меня недолюбливает, — прошипел печально.
«А вот и первый подвох» — Аска остановилась.
— Тебе не кажется, — с трудом удержалась от ответного шипа, — что об этой детали стоило упомянуть немного раньше?
— Что-то не так? — наивно поинтересовался корнеплод.
— У нас есть коллективный разум с очевидным непониманием чужих границ и, похоже, нарциссическим расстройством, пытающийся найти общий язык с разумным предметом, который не желает с ним общаться, вероятно, имея на то веские основания, — в ярости Аска принялась полировать и без того чистые очки, — Но вместо того, чтобы найти квалифицированного медиатора, мы проращиваем целый город, хватаем двух случайных подростков и отправляем на переговоры в условиях жёсткого лимита времени. Что может пойти не так?
— Делал много раз, — садовник попытался закатить сразу несколько глазков, но безуспешно, — все получают, что хотели, в конце. Я — радость. Цветочки — освобождение.
— Дело твоё, — Аска возвратила очки на место, — но результата не гарантирую.
Троица достигла летнего театра, двинусь вдоль пологих ступеней. В проёмах меж колоннами виднелись фрески, на которых святая, смахивавшая на героиню монстроборческой анимы, ниспровергала, испепеляла и изгоняла. Одетая по временам, когда писались фрески, необычайно фривольно (обнажённые запястья и лодыжки), святительница исполняла свой труд с отстранённым, даже скучающим лицом.
* * *
Рисовали святую Аркалу с графини. Потея в колючем балахоне перед живописцем, та мучительно продолжала гадать, кто из людей вокруг лишний - и не человек вовсе. Озарение пришло внезапно: лишней была она сама. В компании с оборотницей опасность грозит лишь тем, кто подозревает неладное. Недолго раздумывая, графиня бросила возившейся над клумбой с жёлтыми цветами служанке балахон и графскую печать, кивнула со значением и села в карету, тут же скрывшуюся из вида. Минутой позже служанка скрылась за кустом, выйдя из-за него другой графиней, чтобы снова позировать живописцу в том же балахоне. Если верить хроникам, никто так и не распознал подмены, и чета Илли здравствовала ещё несколько лет, сгинув в первом из больших пожаров, постигших усадьбу. Кто бы ни прикидывался хозяйкой Тариока, следы этого существа теряются после пожара, словно бы оно покинуло этот мир, отправившись запутывать следы в другие – всё дальше и дальше от захолустного городка, в одной из клумб которого остался ждать своего часа некий важный предмет.
Что же до кареты с настоящей графиней, её следы затерялись на трактах, ведущих в Ниххею. Не прошло и пары месяцев, как в тамошней столице одна амбициозная дама основала торговый дом Слау, раскинувший спустя десятилетия щупальца по всему континенту. За одним только исключением: устав, составленный основательницей, недвусмысленно запрещал любые связи с графством Тариок, что в Каргатте.
Правило это – один из многих пунктов, смысл которых теряется в токе времени, – соблюдалось на протяжении почти трёх столетий, пока далёкая потомка беглой графини по имени Риса Слау не отправилась на учёбу в столичный университет Каргатта. В студенческой столовой она встретилась взглядом с другой иностранкой, приехавшей по обмену – Юнкой Яссь. Совместные трапезы, долгие разговоры, походы в кино. Дружба, оказавшаяся чем-то большим. Свидания, объяснение, свадьба. Ссоры с родственниками, лишение наследства, отлучение от семьи. Дипломы, поиск работы, уход в карьеру. И вот уже две востребованных специалистки выбирают ипотеку, остановившись на удалённом от мира и потому недорогом местечке с красивым названием «Тариок».
* * *
«Бескомпромиссные времена, — думала Аска, разглядывая святую с лицом графини, — Врага проще уничтожить, чем договориться». Добравшись до демона с кальмаром — вид оба имели даже более несчастный, чем ей помнилось, — Аска стала к галерее спиной.
Покосилась на брата: лицо того выражало уверенность, которой сама она не испытывала. «Какой у него план?». Токи, заметив взгляд сестры, подмигнул, ухмыльнувшись. «И, что ещё интересней, — какой план у меня?»
Край небосклона скрывали облака чёрной гуаши с ветвистыми изгибами непрестанно сменяющих друг друга молний. Неподалёку песочным замком вырастали из всё ещё жёлтых полей уже не рапса стены и башни Тариока. Солнце, опустившись достаточно низко, чтобы спрятаться за самыми высокими из домов, окружило город ореолом разошедшихся на полнеба лучей.
— Вот и спецэффекты подвезли, — пробормотал Токи, окидывая небеса внимательным взглядом.
«Будто не только разобрался, что за пакость ждать от цветочника, но и понял, что с ней делать» — сама Аска чувствовала себя, как во сне, когда ничто не определено и всё возможно.
Наискось от галереи уходила дорожка — над ней, вращаясь, летели ажурные конструкты, похожие на неразлетевшие шары одуванчиков. Узорные бока мерцали призрачным серебром, отражая особо сильные вспышки. По плиткам сновали многоногие юркие шныри, что-то куда-то перетаскивавшие. Кусты по обе стороны ощетинились иглами, меж которых сложными маршрутами перемещались, оставляя сапфировый след, лазурные огоньки. В конце дорожки, окружённая кольцом таких же колючих кустов, приветом из когда-то нормального прошлого виднелась запущенного вида клумба с самыми обыкновенными лютиками.
Увидев её, Аска почти физически ощутила, как приотступила тревога: что летающие огни, что шныри миновали лютики, словно не замечая. «Первый шаг сделан, осталось не провалить остальные».
— Пришли, — сообщила Аска, — Что дальше?
Корнеплод приподнялся, покачиваясь, на змееветвях, ощетинился волосками. Клумбы он, похоже, тоже не видел, хоть и стоял в нескольких шагах.
— Дальше, — ткнул он отростком в Токи, — зверёк поговорит с желтизной.
— Не боишься, что я ей чего-нибудь про тебя наговорю? — оскалил брат брекеты, — Или шуткану неудачно? То есть хрен со зверьком, конечно, только ты ж её потом не дозовёшься.
Корнеплод качнулся в задумчивости на отростках — видно было, что стрела попала в цель.
— Если с ней кто и может поладить, только наш умненький цветочек, — Токи небрежно указал на сестру, — Она же с кем угодно о чём угодно договорится.
Аска, такого оборота не ждавшая, смерила брата недоверчивым взглядом. «Это, что, и есть его план? То есть в переговорах я, наверно, и правда лучше, но…»
— И вообще, что-то я не в настроении геройствовать, — продолжил Токи, — Мне давно уже по-маленькому надо. Отойду, отолью, пока сестра с желтизной говорит.
Садовник протяжно зашипел, взвешивая, видимо, риски.
— Ладно, — буркнула Аска, не дожидаясь ответа, — я пойду.
«Подстава какая-то, — сердито сопя, приблизилась к клумбе, — Главное, чтобы геройствовать не полез, пока я тут с цветочками общаюсь». Нагнулась, рассматривая жизнерадостную поросль. В серёдке покачивался на ветру лютик повыше прочих.
Голоса позади не утихали.
— Почему твои кусты на меня пялятся? — возмущался Токи.
— Физиологические процессы зверьков никому не интересны, — взвизгивал в ответ садовник.
«Пытается отвлечь цветочника? — не могла понять Аска поведения брата. — Но от чего?»
— Тогда зачем из куста глаза торчат? — возразил тот придирчиво.
— Это не глаза, — огрызнулся корнеплод, — это уловители.
— Почему уловители в форме глаз? — продолжал артачиться брат, — Это как-то нездорово, пусть отвернутся. Я так не могу.
— Я вас вообще-то слышу, — повысила голос Аска.
«Отвлечь внимание коллективного разума, — продолжала пульсировать мысль, — Неподъёмная задача».
— Это тоже нездорово, — крикнул Токи, — Не слушай.
— Да ну вас обоих, — пробормотала Аска и шагнула на клумбу. Та оказалась шире, чем выглядела снаружи, чтобы достичь высокого лютика пришлось шагнуть — раз, другой, третий.
«Может, — мысль оформилась в догадку, — Токи не цветочника пытается отвлечь? Но какой смысл отвлекать меня?».
Ничего не случилось. Ни мистических голосов, ни видений, ни даже лёгкого головокружения.
— Его сорвать? — поинтересовалась раздражённо, — Прочитать заклинание? Сводить вокруг хоровод? Что делать-то?
Тишина. Аска обернулась.
Позади насколько хватало глаз простиралось поле лютиков. Ни Токи, ни садовника, ни графской усадьбы — только мелкие жёлтые точки цветов, уходящие вдаль.
— Жопа, — вырвалось у Аски.
Тут же она сообразила, что это, наверное, не лучший способ свести знакомство с древним смертоубийственным артефактом:
— То есть привет.
Никто не ответил.
