Осень этого мира

      Через девяносто девять лет       В храме Безымянного бога его почитают как Вестника. И историю о нём рассказывают так же охотно, как и историю о том, как брат Чонгук пожертвовал своей жизнью, чтобы избавить землю от скверны, или о том, как скверна пришла в этот мир после уничтожения Сольчжу. В честь Вестника проводятся церемонии – ровно через семнадцать дней после церемонии поминовения трёхсот тысяч.       В этот день каменную статую Вестника омывают особенно тщательно – и только водой из священного источника, – окуривают благовониями, покрывают одежду новым слоем позолоты, украшают цветами. Перед статуей поют и танцуют, словно она может видеть.       Хотя некоторые верят, что может.       В легенде говорится, что это и не статуя вовсе, а сам Вестник, когда-то живой человек, что окаменел. И в такое несложно поверить: статуя изваяна с такой невероятной точностью, что сложно представить, чтобы такое можно было выточить из камня. Крохотные складочки кожи на ладонях, нежная ушная раковина, пряди волос, спадающие на лоб и шею, припухлость губ и ресницы на закрытых глазах – как можно было всё это сделать столь тонко?       Только вот лицо Вестника такой невероятной, несравненной красоты, что сложно представить, что человек может обладать подобной. Паломники часами просиживают перед статуей, любуясь на её совершенные черты, а девушек часто приходится выводить из храма по вечерам в слезах, потому что они не желают расставаться с Вестником. Но таковых немного: родители под всяческими предлогами запрещают дочерям паломничество в храм Безымянного бога, потому что, как говорят, стоит девушке увидеть прекрасное лицо Вестника, и ни один мужчина уже не будет достаточно хорош, чтобы она могла полюбить его.       История о Вестнике, которую читают в храме, начинается с того, что однажды в храм приходит незнакомец, а заканчивается тем, что он, объявив настоятелю Чжиману, что скверна ушла, обращается в камень. Никто не знает его имени или кто он и как сумел узнать историю трёх братьев. Но люди сами придумывают истории про него: будто он был принцем с далёкого севера или же посланником небес. А ещё они говорят, что однажды статуя снова превратится в прекрасного юношу…       Бог, заключённый в камень, на самом деле не видит и не слышит того, что происходит у его ног в день церемонии. Ни пение гимнов, ни благоухание цветов не долетают до него.       Он не спит – его окаменение гораздо глубже сна, на самом краю смерти, – и потому не может проснуться. Даже когда он находился в ледяном аду, он слышал, как взывали к нему те, кому вдруг открывалось его имя. Но сейчас он не слышит.       Может быть, это оттого, что его не-сон слишком глубок, а может быть, он просто уже не бог. Кто-то другой занял его место и носит его имя.       Тэ-хён.       В самой-самой сердечной глубине до сих пор хранится призрачная память о том, как он произносил это имя. И ещё глубже – надежда на то, что Чонгук снова его произнесёт. Он будет кем-то другим, с незнакомым лицом и именем, которого он никогда раньше не слышал, но он будет. Если бы Тэхён не верил в то, что увидит его снова, то не стал бы пить снадобье; прожил бы ту жизнь, несчастливо, серо, но прожил. Но он верит и поэтому должен дождаться. Небесный владыка обещал одарить Чонгука самой счастливой жизнью, какая только может быть, а слово владыки – истинная правда.       Поэтому он ждёт. У него наконец-то сердце из камня, и оно не болит.       Он ждёт и не слышит, ждёт и не знает, что сегодня в девяносто девятый раз проводят церемонию в его честь. На этот раз особенно пышную – ведь прибыл принц с востока, пожелавший самолично почтить великое божество.       После того, как были совершены все необходимые обряды и оставлены приношения у жертвенника Безымянного бога, принц вместе со свитой идёт в малое святилище храм, где стоит знаменитая статуя Вестника. Рядом с принцем, так что они едва не задевают друг друга рукавами, преклоняет колени его дальний родственник и близкий друг, а когда нужно, ещё и телохранитель Чон Сонхо.       Чон Сонхо смотрит на статую Вестника неотрывно. Он слышал о ней и о глупых девицах, простаивающих в святилище часами, и посмеивался над ними, но когда увидел наконец сам…       Он чувствует спокойствие, как будто всю жизнь шёл к неведомой цели и наконец достиг, и одновременно тревогу, слабую и беспричинную. Ему кажется, что иногда он видит то, чего нет, или то, чего другие не видят, тайную суть вещей, биение жизни в каждой… Как будто он всегда был наполовину слеп, а теперь прозрел, и мир вокруг другой: он прекраснее, ярче, светлее, прозрачнее. Чон Сонхо думает, что если он чуть-чуть прищурится, напряжёт зрение, то каждая вещь здесь станет прозрачной, и он сможет видеть сквозь неё и даже глубже, за неё, в иные слои этого мира. Он обводит взглядом святилище, курильницы, богатые занавеси, золочёные створки дверей, двор со старыми раскидистыми деревьями…       Он трясёт головой, пытаясь прогнать наваждение, и принц неодобрительно смотрит на него.       Ничего не помогает, только становится хуже. А когда он переводит взгляд на статую Вестника, то с ужасом понимает, что камень действительно стал прозрачен, и это даже не камень вовсе, а застывший в неподвижности человек. Юноша, столь невыносимо прекрасный, что щемит сердце. И после этого он уже не может отвести от Вестника взгляд.       После окончания церемонии Чон Сонхо возвращается в свои комнаты – а покоя всё нет. Промучившись так почти до заката, он отправляется к святилищу, чтобы снова преклонить колени у статуи Вестника. Потому что не может иначе. То завораживающее лицо стоит перед глазами, а в ушах, точно прилив, шумит далёкий голос. Он шепчет что-то неразличимое, короткое, похожее на биение сердца в груди.       Ему говорят, что святилище теперь закрыто до утра и оставаться там кому-то ночью запрещено.       Но Чон Сонхо не привык слышать заперты. Даже при дворе ему, другу наследного принца и любимцу короля, мало что было запрещено. Разве станет он слушать каких-то скучных жрецов?       Когда темнота становится гуще, Чон Сонхо выбирается из своей комнаты через окно и крадётся к святилищу Вестника. Пробраться внутрь сквозь узкое отверстие под крышей ему тоже не составляет труда.       В святилище темно, даже слабый свет луны не проникает сюда, потому что тяжёлые двери заперты. Но Чон Сонхо не нужен свет. Он помнит, где расположена статуя, и, ему кажется, он чувствует её чем-то большим, чем зрение.       Он преклоняет колени и смотрит на изваяние, не видя, но зная. Безупречное лицо словно выжжено в его мыслях, он не может думать ни о чём другом, кроме как мечтать, чтобы эти глаза открылись… И боится, что не вынесет их взгляда.       Чон Сонхо сидит перед Вестником так долго, что начинают ныть колени и спина, но уйти он не в силах. Он чувствует, как что-то удивительное рождается в его сердце, распускается, как цветок, – непостижимая и яростная любовь. Любовь к тому, кого уже нет.       И теперь уже ему трудно сидеть, трудно оставаться на коленях. Хочется упасть, уткнуться лбом в пол и рыдать от силы этого чувства!       А потом среди бури, которая беснуется всё сильнее в его сердце, он начинает различать… Нет, не слово, но имя, которое знал, но почему-то забыл… Оно отпечатано на его душе, а он забыл!       Но теперь Чон Сонхо вспомнил, оно падает на его язык и губы, как капля мёда, и он произносит его:       – Тэхён.       С того места, где стоит статуя, доносится слабый треск, как будто цыплёнок разбивает скорлупу, и быстро, за несколько мгновений, он меняется – становится шорохом ткани, шуршанием кож, постукивание ножен. А потом Чон Сонхо слышит шаги.       Статуя спускается с постамента.       У Чон Сохона холодеют руки, а сердце стучит, как десяток барабанов. Имя разрывает голову, заполняет её, выдавливая все прочие мысли.       Имени слишком много для него.       Оно буквально уничтожает его, столько в нём силы. Чон Сонхо понимает, что теряет сознание… теряет себя… умирает…       И тут его губ касаются горячие губы.       Он, даже не думая, безоглядно целует в ответ, кусает и оттягивает нижнюю губу, проникает языком внутрь. Этот поцелуй как прохладная вода, как лекарство, как волшебный напиток…       Имя в голове утихает и звучит лишь мягким, сладким отзвуком.       Чон Сонхо ощупывает чужое лицо, нежные, как шёлк щёки, мягкие пряди волос, широкие брови…       – Кто ты?       – Ты знаешь моё имя, – шепчут в ответ тёплые, близкие губы. – Я ждал тебя целую вечность.       Утром в Храме Безымянного бога начинается переполох. Сначала небольшой в гостевых покоях, когда выясняется, что исчез Чон Сонхо. Судя по всему, с ним не случилось беды, потому что из его комнаты пропали так же кое-какие вещи: меч и кинжал, которые во время посещения храма, конечно же, лежали в золочёном ларе, простая дорожная одежда, кошель с деньгами и даже походный письменный прибор. Очевидно, что Чон Сонхо собрался и покинул храм самостоятельно, никто его не принуждал.       Но потом обнаруживается, что из святилища исчезла статуя Вестника – и вот тут начинается переполох настоящий. Винят в этом, конечно же, Чон Сонхо. И очевидно, у него были помощники, потому что в одиночку унести столь тяжёлую статую за пределы храма невозможно. К тому же, ворота была закрыты, и воры могли только на веревках перетащить её через стену, никак иначе…       Но зачем Чону Сонхо делать это? И как он сумел найти сообщников, если увидел статую лишь вчера впервые в жизни?       И только старый брат Хёнук, работающий в саду, говорит, что вчера ночью ему приснился сон, в котором статуя Вестника ожила, и прекрасный юноша покинул храм навсегда и увёл с собой второго, который молился у его ног всю ночь, чтобы странствовать вместе.       Принца эта история не убедила: он отказывается поверить в то, что обласканный судьбой Чон Сонхо, отважный воин, лучший мечник, любимец девушек и обладатель огромного богатства, человек безмерно обласканный судьбой, вдруг сбежит, бросив всё, – пусть даже с ожившим Вестником богов.       Как бы то ни было, Чон Сонхо не вернулся ко двору, но где бы он ни странствовал со своим спутником, он наверняка, как и было обещано, стал самым счастливым человеком на земле.