До скорых встреч на мятых простынях, цвета мак До скорых прерванных дыханий, где-то между наших губ То, что важно, берегут Все семь часов над облаками, над трущобами забот Закрывая свои веки, невесомости полет Мы — душевные калеки, половина есть во мне А вторая в тебе где-то прячет маки от всех тех Кто прощается бесследно…
До скорых встреч - ALMARY
– Не так уж часто я говорю о расчлененке. – В последний раз ты говорил о целом драконе. – Но он же был целый. Энвер рассмеялся, легко и свободно, а Темный Соблазн вдруг понял что последний раз слышал этот звук… когда? В прошлой жизни? Так знакомо. И так впервые. Губы дрогнули в ответной усмешке. Улицы Врат Балдура пустовали. Их неспешная прогулка к месту встречи сдувала с пути любой намек на жизнь – женщины хватали детей и спешили закрыть ставни, лавочники прятали скарб за покрывалами и прятались сами, а любые случайные прохожие спешили убраться с середины дороги и прижаться к домам. Чуткий слух даже уловил как порвалась струна, и бард поспешил нырнуть в переулок. Зато патрули и караульные, состоящие в основном из иллитидов, разрезали город как идеально отлаженный механизм, не забывая и честь отдать, и выправку держать. Они могли бы пройти под личинами, но не все же сражаться, нужно и лавры иногда пожинать. – Уверен что тебе больше нечем заняться? – Соблазн кинул мимолетный взгляд на Горташа. Тот, в отличие от всегда готового к бою Соблазна, чувствовал себя абсолютно расслабленно и словно не замечал атмосферы вокруг. Побережье Мечей лишилось последних красок, а их правление расползалось по новым землям как чума. Алые реки полонили улицы, храмы старых богов превращали в святилища Баала или Бейна, а жрецов предавали огню. Те немногие, кто пытался поднять меч против них, в итоге годились только на перегной. Темный Соблазн выстилал их трупами путь для Его Императорского Величества на земле, чтобы позже преподнести разрушенный мир Отцу на небесах. Поэтому достопочтенный правитель и не смотрел по сторонам, ведь Соблазн рядом, а значит скорее земля разверзнется чем кто-либо сможет навредить ему. Кто-либо, кроме самого Темного Соблазна. – Конечно, – Энвер по-мальчишески улыбнулся, – иди и не о чем не беспокойся, моя Стальная Стража будет рядом. Должны же мы показать, что кража личных вещей карается по закону. – Кто бы это ни был, он сказал приходить одному. – Брось, когда это мы с тобой играли честно. Или ты собираешься прогнуться под любого, кто возьмет за горло твоего ручного вампира? Глаза Горташа нехорошо блеснули. Соблазн встретил его взгляд как скала встречает волну – безразлично и уверенно. Что камню бушующая вода, будь та хоть целым морем? Но он позабыл и тьму, и глубину этого моря – тысячи тысяч тонн воды и яда, они-то отлично помнили как точить свои любимые скалы. Он не знал этих черных вод, не помнил, но его самого здесь помнили прекрасно. Стоило только подумать что подбираешься к разгадке, вода отступала, оставляя за собой мили и мили нагого берега. Он мог только бродить от края к краю, увязая ногами в мокром песке, и собирать обломки бутылок, ракушки и мусор, оставшийся от его жизни. Энвер пытался рассказать, но вместе с тем будто не желал позволить Соблазну узнать хоть что-то. – Сюзан! – Ах! Девчонка – едва по пояс – с разбегу влетела Соблазну в плечо и грохнулась на землю. Из-за угла прилегающей улицы выбежал разодетый мужик, но Стальной страж хоть и упустил ребенка, ему пройти уже не дал. – Убей, – Энвер небрежно махнул рукой, поморщившись, – а эту модель я на запчасти разберу, ужас а не защита. Шаг. Второй. Тень Соблазна накрыла девчонку с головой. Она подавилась вздохом и распахнула глаза, ногти царапнули мостовую в попытке отползти. – Сюзан! Нет! Сюзан! Это моя дочь! Дайте я заберу ее, это моя девочка! Пусти, ты, жестянка ебаная! – мужчина, едва ли выше среднего дворянства, повис на руке автоматона. – Смерть тирану! А вот это уже интересно. Люд вокруг затих настолько, что единственным звуком на всю улицу осталось сорванное дыхание отца. Если поначалу голос и дрогнул… смелости взять себя в руки ему хватило. – Смерть… Смерть! Долой тирана! Люди, вы что же не видите что творится?! Люди! Кто еще минуту назад страшился пошевелиться, сейчас оглянулся. Патрульный отряд остановился неподалеку, ожидая команды, но шепот вспыхнул по краям улиц как сухой лес от искры. Соблазн скосил взгляд на Энвера. Еще немного, и тот глупый, но смелый человек поймет, что можно орать и громче, и кто знает, может кто-нибудь к нему присоединиться? Горташ встретил его взгляд и закатил глаза. Их союзу не помешала ни смерть, ни потеря памяти, но любовь испытывать друг друга на прочность? О, она все еще витает в воздухе. Как поступишь, император? – Довольно! – один властный жест прервал крики. – Пустить его. Стальной страж опустил руку и отступил. Соблазн с усмешкой наблюдал, как отец сгреб девчонку в объятия, и та уткнулась в него, дрожа. Мужчина поднял взгляд. Усмешка уступила оскалу. Соблазн лишь наблюдал краем глаза, а тело уже знало что скажет Энвер, и мурашки предвкушения пробежали по рукам. Он чуял запах крови. – Возрадуйтесь, жители Врат Балдура! – Горташ простер руки, и теплые солнечные лучи нашли лишь золото его перчаток чтобы рассыпать по серым улицам блеск и блики. – Ибо Мы милосердны. Мы понимаем вашу боль. Но нам всем следует быть сильными, ибо нынешние лишения лишь небольшая плата за будущее изобилие, – орлиный взгляд на поля и угодья, выбор, кому умереть сегодня. Энвер посмотрел на отца с дочерью и улыбнулся. – Наше величество милосердно. И Мы даруем великую милость. Милость закончить жизнь вашего ребенка собственными руками, без страданий. … Всхлипы и вой перестали интересовать Соблазн, и он кинул на Энвера взгляд украдкой. А тот беззастенчиво встретил его глаза. Врата Балдура – на коленях. А они смотрят только друг на друга. Даже если лорд Энвер Горташ вынужден немного задирать голову. Даже если Темный Соблазн смотрит на него лишь пока не видит Астариона.***
Когда они с Энвером в очередной раз встречаются впервые, на Змеиной скале празднуют начало конца. Ты – хочет сказать Соблазн. Сказать, выдохнуть, выскрести из себя, как сгусток крови застрявший в горле, как горькую рану до которой не достать. А Энвер Горташ стоит напротив и улыбается, улыбается так, будто ему за это платят, и. Ты – такое близкое и негромкое, привычное, ставшее частью нутра, отпечатком черной руки на коже. Соблазн насильно глотает это слово, загоняет поглубже в глотку. Он видит этого человека впервые в жизни. Они незнакомцы. Враги. Но он видит этого человека каждый день, слово на его языке мягкое и горячее, он катает его как уголек, не обжигаясь, ведь огонь не в силах сжечь солнце. Ты – произносит он, и Энвер улыбается. – Вы, – чеканит Соблазн, каменея лицом, и плечи тоже наливаются напряжением. А Энвер Горташ смотрит на него так знакомо, и его темные глаза блестят так же мягко, как он мог бы помнить, если бы помнил хоть что-то.***
Когда дело наконец сделано, и отец баюкает в объятиях навсегда остановившееся дыхание дочери, Соблазн подходит и отрывает его от земли за волосы, те трещат в хватке – и Энвер даже не успевает услышать крик. Только хруст. Кровь волной окатила Соблазн, и тому нужен только один укус чтобы перемолоть в челюстях кусок чужой трахеи. Хватка разжимается, и тело – теперь просто мусор – падает им в ноги. Милосердие, – Энвер не может контролировать улыбку, да и не хочет честно говоря, – как прекрасно что они в этом сходятся. Воссоединение семьи это всегда так прекрасно. Соблазн облизывается, и Горташ, уже привычный к магии иллитидов, улавливает короткий импульс – патрульные начинают хлопать, кто-то из человеческой стражи выкрикивает: – Слава императору! И люди, лишь дюжину минут назад готовые подхватить хулу и если не растерзать их на части, то костьми лечь под ногами Стальной Стражи – эти самые люди подхватывают слова как поток. И вот уже им рукоплещут Врата Балдура, а тела под ногами еще даже не успели остыть. – Слава! Слава императору! Бессмертная слава! И кого волнует что император не может оторвать взгляд от губ-клыков-крови и языка, эту кровь слизывающего. А потом Соблазну приходит в голову что личное пространство императору в общем то и не к чему. Энвер закусывает губу и заставляет себя остаться на месте. Преисподняя и всех ее дьяволы, этот невыносимый мужчина уже несколько раз оставлял его одного, отвергал его поцелуи. Он чертов Энвер Горташ, должна же у него быть хоть какая-то гордость! – Слава императору, – рычит Соблазн ему на ухо, и его горячее дыхание пахнет кровью и мертвечиной. Блять. Блять. Немного – ничего особенного – дрожат колени, и он проклинает Темный Соблазн так, как все его жертвы не проклинали. Все что выдает, замершее на долю секунды дыхание да сжатые кулаки. Но. Перед ним идеальный хищник, и этот хищник чует его, чует лучше чем страх и лучше чем всякую кровь. И пока Энвер Готаш напоминает себе что нужно иметь гордость, гордость во всю имеет его. Хочется просто вцепится в этого ублюдка, затащить в ближайшую подворотню и выебать, грубо и грязно, как они оба любят. Любили. Черт. Как назло вспоминаются эти жесткие, жестокие руки, ломающие раз за разом, и раз за разом защищавшие от всего гребаного мира. Вспоминаются поцелуи – взахлеб, до крови и перекрытого дыхания. Хватка на горле, хватка на бедрах – с какой силой его могли скрутить и пригвоздить к месту. И чувство… что Соблазн с таким же удовольствием сожрал бы его заживо.Энвер задыхается – натурально, блять, задыхается, перед глазами плывет, стоны царапают обветренные губы, но в итоге он может позволить себе только скулить – большая горячая ладонь на его горле впивается когтями, и это черт возьми- он срывается на всхлип -больно. Стук кровати о стену. Заглушает и сорванное дыхание, и влажные шлепки, и даже звон в ушах. Пахнет кровью, мускусом и спермой, их кожа склеена потом, на теле горят свежие укусы, и блять, Соблазн скоро от него кусок откусит. Хватка на бедре жесткая, не дернешься, и каждый толчок выбивает из него воздух, до искр перед глазами. Колени разъезжаются. Он спиной чувствует шипы и жесткие ребра, проступившие под кожей у Соблазна. Убийца проситься наружу. Большой твердый член в его заднице и рычание на ухо: – Вскрою тебе ребра и сожру потраха вместе с сердцем, каждую кость сломаю, отрублю голову и выебу в горло, скормлю тебе собственные пальцы, если ты блять не выучишь наконец, ты мой, МОЙ, до последней капли крови. Убью и за меньшее чем просто взгляд на тебя. Скажешь это своей кашолке с деньгами. Если поднимешься после меня.
– Пойдем уже, – шипит он сквозь зубы, и голос совсем охрип, – пока твой ненаглядный окончательно не превратился в труп. Ни один из них не отвел взгляда, так что тень отделилась от стены и растаяла в переулке незамеченной.***
– Он идет сюда с Горташем, как мы и думали. Астарион фыркнул. Лаэзель туже затянула ремень, пригвоздив его запястье к подлокотнику кресла. – Ауч! Осторожней, у меня нежная кожа. – Заткнись или совсем отрублю. – Не нужно грубостей, Лаэзель из Клиира, – Император положил трехпалую ладонь на спинку стула, и Астарион поморщился от того как близко щупальца оказались к его лицу, – мы же не хотим чтобы нас сочли негостеприимными.