Неисправность

      Харвест резко подпрыгнул на кровати, словно испуганный заяц, вскочивший от внезапного выстрела ружья. Да и ощущение было схожим — все наномашины в его теле дернулись, отдавшись неприятный зудом, но тут же приняли прежнюю форму, не дав своему хозяину рассыпаться на миллиарды микроскопических кусочков. Вот только куда же пропал второй миллиард? Аниматроник растерянно огляделся вокруг себя, а затем испустил печальный вздох, больше напоминающий жалобный стон, когда наконец заметил причину, так бесцеремонно вырвавшую его из сладких кровавых грез. Он почувствовал, как что-то сжалось внутри его тонкого корпуса, а к глазам подступила влага. Это был один из тех дней. То, что в эту секунду происходило рядом с его братом, скрутившимся в позе эмбриона прямо под боком, людишки бы назвали таким глупым словом, как «лихорадка», что Харвест считал унижением. Их роботические тела, созданные по последнему слову техники, были намного совершеннее и крепче этих жалких, хрупких мешков с костями и мясом. Дивным, сладким мясом. Но отрицать невозможно — Бладмун был неисправен. Его скрюченные пальцы мертвой хваткой сжимали простыни их потрепанного матраца, и уже слышно было, как трещит по швам ткань. Каждая клеточка его тела дрожала, словно бы не подчиняясь своему хозяину, заставляя его судорожно пинать ногами воздух, который уже загустел от жарких паров, клубившихся из-под обшивки. Казалось, еще мгновение, и он заискрится, вспыхнет от перегрева или же от странной, неизвестно откуда взявшейся ярости, переполнявшей все его внутренности и выходившей наружу сбивчивыми вскриками и диким низким рычанием. Харвест метнулся к брату, принявшись нежно поглаживать его по предплечью, стараясь усмирить собственную дрожь в пальцах и нашептывая успокаивающие слова, скорее себе, нежели Бладмуну. Эти приступы стали уже рутиной. Поначалу они были слабые, едва заметные, но с течением времени участились, и начало казаться, что сам дьявол так наказывает братьев за их проделки. Харвест яростно мотал головой, отгоняя ужасающие мысли о том, чем все это может закончиться. А припадки накатывали все с большей и большей силой, терзая обоих братьев, словно дикие псы с пеной на клыках, разрывая одному из них тело, а другому — душу. И самым отвратительным, отчего бурлила чужая кровь в проводах, было то, что ни Отец, ни их «Брат» (Харвест почувствовал, как тошнота подошла к горлу от одной мысли об этом идиоте) не могли это исправить. — Что значит, ты не знаешь?! — Харвест и сейчас помнил, как в гневе носился по бункеру и плевался всеми известными ему оскорблениями куда-то в потолок, откуда доносился голос Затмения. В тот день, несмотря на отвращение и презрение, он впервые решил привести брата на диагностику в слабой надежде, что бесполезный кусок кода, который им приходилось терпеть по милости Отца, хоть в чем-то сгодится. — Может, это тебе, тупое ты создание, нужно сменить слуховой модуль? — хрипло и словно сквозь зубы отвечал он, — Твой оригинал в полной исправности. Оригинал же, то есть Бладмун, о котором и шла речь, в свою очередь жалобно простонал, а затем схватился за грудь, там, где у людей находилось сердце. Харвест метнулся к нему, чуть не поскользнувшись по пути, и сжал в своих объятиях так крепко, что по помещению разнесся слабый треск эндоскелета. — Никчемный с… — прошептал он, тщетно пытаясь сдержать дрожь в голосе, но его тут же прервали. — Сын, — послышался сзади нечеловеческий, утробный голос их Отца, все такой же монотонный и холодный, и Харвест почувствовал, как на его плечо опустилась тяжелая ладонь. Даже Отец, их собственный Отец, которого они обожали до боли в процессоре, тот, что поклялся защищать и оберегать их, был готов с такой легкостью смириться с потерей одного из своих сыновей. Горькая обида обрушилась на Харвеста, сдавив ему корпус, и его колени подкосились. Он отпихнул Киллкода и поднял своего близнеца на руки, отведя взгляд, чтобы скрыть поблескивающие от слез глаза, а затем метнулся в их с Бладмуном комнату. Из мыслей в реальность его вновь вырвал голос близнеца. Тихий и слабый всхлип, лишенный былого задора и неукротимости. Харвест вздрогнул. Он перепрыгнул на другой край матраца, чтобы встретиться с братом лицом к лицу и заглянуть в черные, теперь напоминавшие две безжизненные бездны, глаза. Его руки осторожно обвили Бладмуна за талию, одарив его корпус жаром бушующей в искусственных сосудах крови. Тот лишь смиренно вздохнул и зарылся лицом в грудь близнеца, вслушиваясь в учащенный гул его процессора. Харвест взглянул куда-то вдаль. Больше всего на свете он мечтал поскорее вновь слиться с ним воедино, переплести свои наномашины, воссоединить свои сознания, чувствуя каждый его жест и трепет. Тепло проливалось по эндоскелету от мысли о том, чтобы вновь ощутить, как их тела перестают принадлежать лишь кому-то одному, становясь одним целым, сливаясь в идеальной гармонии, которую кроме них понять был не в силах никто. Но прямо сейчас он хотел видеть брата собственными глазами, быть для него не просто голосом в голове, а утешить его, успокоить мягкими прикосновениями. Он знал, что и сам Бладмун просил бы об этом, если бы был в состоянии говорить. Харвест не мог бы сказать, сколько времени они провели так, утешая друг друга своим присутствием и траурным молчанием, но и не счел это важным. Сейчас для него имели значения лишь самые дорогие на свете руки, наконец отпустившие простыни и расслабившие пальцы. Равномерное дыхание и полуприкрытые веки его близнеца, всем своим видом выражавшего долгожданный покой и резко накатившую усталость. Словно по команде, наномашины начали медленно рассыпаться и потянулись к телу Бладмуна, стремясь наконец воссоединиться с ним, но тот в ужасе, с мольбой в глазах схватил брата за руку. Оба замерли на мгновение, вчитываясь в лица друг друга. — Останься, — приглушенно и как-то стыдливо прошептал Бладмун. Харвест встревоженно свел брови к переносице. Через мгновение он почувствовать, как пальцы близнеца с дрожью обхватили его лицевой диск, нежно притягивая к своему… Внезапно он понял, что послужило причиной этой неисправности.