язык цветов || СЛАВАЛЕВЫ

—Лев? Ты чего тут? Я ж писал, что заболел.—Вопрошает тихо и сипло Слава, оглядывая растеряно товарища с пакетом в руках, стоящего на пороге. Зулькарнаев улыбается, взгляд опускает на собаку, что у ног Копейкина вьется. Улыбка его становится куда слабее, когда он поднимает кареглазый взор на друга, оценивающе того оглядывая: бледный, как мел, взъерошенный весь. —Лечить тебя приехал. Пройду?—Сразу после робкого кивка друга переступает через порог, оказываясь в прихожей. Квартира у Славы совершенно обычная, разве что немного тесная, но для одного жильца очень даже прилично. По углам раскиданы безделушки, на полках стоят старые как мир книги, а в спальне и вовсе на стене висят две виниловые пластинки. Сразу видно - творческий человек. Лев точно такой же, но всё-таки направленности в творчестве у них немного расходятся: да, оба безусловно хорошие актеры, но Лев больше увлекается прозой, поэтизмом и стихами, в то время как Слава больше музыкальными инструментами и чем-то активным. Вячеслава тут же провожают до постели, приказывая лежать и не вставать. Содержимое пакета - продукты, которые Лев убирает в холодильник, намереваясь похозяйничать на кухне и приготовить что-нибудь в течении дня. Возвращается он к другу уже с градусником, не постеснявшись и пошарившись в чужой аптечке что бы его найти. —Тебя чего как током шибануло? Мама не учила пальцы в розетки не совать?—Зулькарнаев забирается худыми, прыткими пальцами в волосы друга. Лев садится у самых ног парня на край постели, которая все еще заправлена пледом, потому что не хочет садиться на кровать в уличной одежде. К Славе хочется поближе сесть, но как-то некрасиво. Картавый приглаживает чужие кудри ладонью, что бы они выглядели менее лохматыми. Поскольку Лев считает, что прически - лишняя трата времени по утрам, и что его "под ноль" ему идет, редко когда удается потрогать волосы, особенно такие мягкие кудри. Слава к волосам, как и ко всему своему телу, относится с особым уходом. Зулькарнаев аж опешил, когда в первый раз зашел в ванную Копейкина: все было уставлено не дешевыми бальзамами, шампунями, кондиционерами. Шутки тогда сами просились наружу: "Слав, ты че не сказал, что не один живешь? С невестой познакомил бы хоть, ну что за человек.."-Смеется, в ответ на что получает в плечо. —Да я вчера спать с мокрой башкой лег, так херово было, аж не понял как уснул.—Зевает, в одеяло укутываясь, а градусник под майку засовывает. —Ну ниче, щас тебя быстро на ноги поставим.—Обещает Лев. Он сам не замечает, как все еще завороженно пропускает кучерявые пряди меж пальцев. —Нравятся?—С улыбкой встревает Слава, вовсе не возражая против того что его волосы трогают. Лев только мямлит: "А, извини", и отстраняется. В мыслях что-то и забылся совсем, забыл и в том числе что шевелюру чужую до сих пор мнет. —Да не, трогай, если хочешь. Своих то у тебя нету. Лысая бошка, дай пирожка-..—Копейкин не успевает закончить начатый подкол, как на его голову резко накидывают одеяло. —Я тебя щас сам налысо побрею.—Лев прыскает от смеха, наблюдая как парень пытается высунуть голову из под одеяла, или хотя мы нащупать его край. Слава всё равно из раза в раз шутит на тему стрижки Зулькарнаева, и в этот раз стоит отдать приятелю должное, ибо тот не стал щекотать его до потери пульса как это обычно бывает. Кареглазый сделал ему большое одолжение лишь из-за паршивого самочувствия друга, который сейчас отбиваться и защищаться был явно не в состоянии. Лежачих не бьют. Щекотки кудрявый ужасно боится, и даже сам не вспомнит момент когда Лев это узнал. Далее они молчат, и Слава даже успевает задремать. Льву жалко будить бедолагу, ведь сон ему сейчас очень нужен. Бесцеремонно лезет под футболку друга со стороны воротника, стараясь нащупать градусник. 38.5, "ну, приехали". * * * Славу бесит, что он даже покурить нормально не может из-за боли в горле. Пытался, но затяжка аж поперек горла встала с этой проклятой болью. Дискомфорт существенный даже когда слюну сглатывает. Зулькарнаев рядом сидит, охраняя дрем товарища. Время от времени руку холодную на лоб Копейкина кладет, на что тот протестующе мычит. Руки у Льва холодные до ужаса, чем он очень любит кошмарить бедолагу: то за ногу рукой холодной схватит, то к шее дотронется. Сон у кудрявого беспокойный - уснет, а через десять минут проснется, воды попросит и опять ляжет. Жар все еще шпарит, а Лев терпеливо ждёт пока подействует жаропонижающее найденное в аптечке, которое он дал приятелю. Через время он понял, что если так пойдут дела то ему прийдется остаться на ночь, но он вовсе не возражал, не впервой. Копейкин калачиком свернулся на краю кровати, за плечи себя обняв. К полудню он уже понял что прогонять картавого бесполезно. Тот все твердит, мол: я противовирусное выпил, не ссы, а пока температуру не собью - не уйду. После этих слов Копейкин даже выдал товарищу домашнюю одежду. Слава больше беспокоится что может заразить приятеля ненароком, а тому все равно. "Все равно"-еще мягко сказано, ибо он совсем не боится и не стесняется сидеть сейчас рядом на постели. Взор карих глаз иногда до неприличия долго останавливается на спящем товарище. Глаза у Зулькарнаева темные, почти что черные, оттого и такие по-холодному красивые. Взгляд словно кошачий из-за острых уголков глаз. К тому что Лев приготовил днем кудрявый даже не притронулся, сказав, что аппетита нет, а еще упомянул что тошнить начинает при одном упоминании еды. Рвало даже по утру, но эти подробности своего плохого самочувствия Копейкин решил не озвучивать. К вечеру температура поднимается, как это обычно бывает. Слава раздражен, поскольку нос заложен. Картавый бы посмеялся с этого хмурого и сонного выражения лица друга, будь это другая ситуация. Зулькарнаев, в отличии от приятеля, приспособился болеть на ногах, даже если состояние тяжелое. Да и болел он до того редко, что даже аптечка домашняя успевала слоем пыли покрыться к тому моменту как понадобится. Слава под одеялом что-то копошится, внезапно на локтях приподнимается, хотя минуту назад еще спал. —Ты чего вскочил? Воды?—Лев убирает кучерявые пряди с лица Копейкина, ловко пробираясь пальцами к горячему лбу. —Бошка болит.—Тянет сипло, хнычет почти, бессильно сам к чужой руке тянется. Слава накрывает ладонью руку на своем лбу, как бы самому себе напоминает что друг рядом. Глаза закрывает, вновь носом заложенным шмыгает. —Поесть не надумал?—Ненавязчиво вопрошает Лев, свободной рукой потянувшись к плечу парня. Копейкин головой отрицательно мотает. Картавый хочет с постели встать что бы за водой сходить, но замирает, потому что его руку сжимают слегка крепче. Покорно и без лишних слов принимает позу, в которой был до этого момента. Слава поднимается, сгорбленно принимая сидячее положение. Руку чужую отпускает, а сам мягко к другу жмется, ластится. К плечу сначала, а потом и вовсе голову укладывает на чужой бок. А Лев и не против, только сглатывает какой-то нервно, а сам руки на шелковистую макушку кладет. И хотя у кареглазого домашних любимцев нет и не было никогда, он все равно теперь понимает какого это: когда на тебе кот лежит, и лишний раз вздохнуть боишься. Страшится будто спугнуть ненароком. Далее кареглазый сидит, вслушиваясь в хриплые вздохи. Чувствует, как плечи Славы подрагивают у него под боком. Копейкин только как в бреду шепчет, что если он завтра не появится в театре, то ему руководитель публичную казнь утроит прямо на сцене, на что Лев отшучивается что раз публичную то он обязательно прийдет посмотреть. Взгляд картавого невольно цепляется за прикроватную тумбочку, на которой красуется букет в красивой, расписной вазе. Цветы он узнает сразу, поскольку тяжело не узнать цветы которые сам покупал, да и органза с лентой на них все те же. Слава мало какие букеты ставил в спальню. В основном, он украшал ими кухню, а тут нате, прям сбоку от кровати. Приятно, ничего не скажешь. На лицо даже смущение невольно закрадывается. Вся оставшаяся ночь прошла тяжко для обоих: Кудрявый лежал со слабостью и жаром, тщетно пытаясь проспать более двадцати минут, пока Лев уже начинал паниковать. Температуру сбить никак не получалось, какими бы таблетками он приятеля не пичкал. Даже уже мысли закрадывались в скорую звонить, но знал не понаслышке что приедет она дай бог к утру - Москва, всё-таки. В столице другого от скорой помощи ожидать не следует, даже если в платные клиники звонишь. Беготня и изучение инструкций препаратов длились битый час, но после этого ситуация даже как-то неожиданно улучшается. Температура спадает медленно, но твердо, чему Лев радоваться не может не радоваться. Пока Копейкин может сидеть до утра за ноутбуком, листая ленты соц сетей или заучивая текст новой пьесы, Зулькарнаев же придает режиму важное значение: в одиннадцать как по команде уже в кровати. По этому ночная суета картавого очень вымотала, и как только Зулькарнаев еще раз удостоверился что температура действительно ползет по градуснику вниз, улегся к кудрявому приятелю. Только вот проблема: Слава снова не спал, слезившимися от жара глазами сверля потолок. —Чая хочешь?—Предлагает кареглазый, прижимая друга к себе неприлично близко. —Лёв,—Хрипит опять, глаза прикрывает устало и на чужой груди устраивается. —Спасибо что ты тут, со мной.—Робко так, смущенно. —Пустяки, Слав.—Улыбается, чужой щеки нежно касаясь. В этот раз оба засыпают до самого утра. Спят на следующий день до талого, поскольку оба не выспались. На утро кучерявому действительно лучше, за что он уже сотни раз поблагодарил приятеля. Копейкин все еще переживает за свое отсутствие в театре, но Лев старается успокоить его, ибо: "Хочешь сказать, у вас в театре тебя заменить некому?"- на что Слава задумывается, успокаиваясь. В очередной раз кудрявый понимает как ему повезло, что рядом с ним находится такой человек. Зулькарнаев лишь обещает, что отныне будет следить что бы парень одевался тепло, и впредь шарф в прихожей не забывал.