Трижды докоснуться

Се Лянь под ним задыхался, и Хуа Чен терял пульс вместе с ним. Их бедра соприкасались через одежду, пока Хуа Чен выцеловывал узоры под ворохом верхнего одеяния на ключицах. Се Лянь тихо постанывал от пульсации внизу и от легкой дрожи, пробегающей между ног. Сегодня они планировали дойти до конца, и от этой мысли у Хуа Чена перехватывало дух. Наверное, неправильно было вот так «планировать» секс, распределять границы дозволенного и каждый раз их вместе преодолевать. Но Се Лянь слишком долго пробыл вдали от плотского удовольствия. К тому же у него был негативный опыт Нежных объятий, вряд ли стертый памятью в небытие. Поэтому Хуа Чен не торопился и давал почву определенности возлюбленному: сегодня мы весь день посвятим твоей шее, завтра — ключицам и после… — С-сань Лан… — Се Лянь закусил губу и потянулся к нему за поцелуем, и Хуа Чен послушно им поделился, неспешно раздевая свое божество. Слой за слоем одежды, он оголял желанное тело, которое хотел зацеловать с головы до пят. Чужие руки тоже забрались под его ворот и уже оголили плечо. Се Лянь старался проявлять инициативу, но Хуа Чен все равно видел, как тот стесняется, и невольно умилялся этому. — Гэгэ, — Хуа Чен отстранился, оба полураздеты и возбуждены. Се Лянь словно распятый, и Хуа Чен невольно сжал в кулак шелковую простыню. — Позволь мне наглость. — Сань Лан? Хуа Чен нырнул ниже, прикоснулся губами к плоскому животу, вызывая у Се Ляня судорожный вздох. Тот покраснел до корней волос, но все же не остановил порыв возлюбленного. Хуа Чен, приободренный этим, мелкими поцелуями спустился ниже, пока не остановился у края белых штанов. Се Лянь немного запаниковал и поджал ноги. — Гэгэ, расслабься немного, иначе я не смогу тебя раздеть, — протянул Хуа Чен, решив пока освободиться от верха. Белая кожа демона хорошо выделялась в созданном им полумраке. Вблизи можно было разглядеть очертания крепких мышц. — Сань Лан, — тон у Се Ляня стал просящим. Он сел, тронул его грудь и обнял за шею, пряча лицо, словно стесняясь собственной просьбы. Хуа Чен слегка опешил, но все же решил дать Се Ляню минутку собраться с мыслями. — Что такое? Се Лянь сделал глубокий вдох и на выдохе попросил: — Называй меня по имени. Хотя бы в постели. Хуа Чен называл его «гэгэ» как дань прошлому и из уважения младшего к старшему. Он и подумать не мог, чтобы назвать Се Ляня как-то иначе. Это показало бы степень их близости. А они были близки. Но Хуа Чен считал себя недостойным звать Се Ляня по имени. — С. Се Лянь, — осторожно испробовал он имя на вкус, решив не оправдываться. Се Лянь кивнул, потеревшись о него щекой, и сказал: — У тебя так сердце бьется. Хуа Чен и сам залился краской. — Гэгэ, хватит дразниться. Мне неловко. — Сань Лану может быть неловко? — улыбнулся Се Лянь, щипая его за ключицу на «гэгэ». Хуа Чен вместо этого схватил того за лицо и крепко поцеловал, решив сохранить остатки своего достоинства до того, как Се Лянь решит еще что-нибудь выкинуть. Поцелуй из медленного и неспешного быстро стал страстным. Дыхание вновь перехватило, в животе, внизу, завязался тугой узел возбуждения. Се Лянь позволил себя уронить обратно на подушки и, через закрытые глаза, оголить ноги. В растрепанных одеждах и со смущенно сведенными ногами он выглядел как ангел, сошедший с фрески. — Се Лянь, — повторил Хуа Чен, словно у него отберут право звать по имени. — Да? — спросил лежащий мужчина, протянув руку вперед, чтобы коснуться чужой щеки. — Я люблю тебя. Его губы одновременно нигде и одновременно везде. Хуа Чен много времени проводит у живота и у бедер, вынуждая Се Ляня безбожно, но тихо стонать. Ляжки покрываются засосами и укусами. Меток не счесть. Се Лянь безуспешно пытался прикрыться, но ничего не оставалось без внимания Хуа Чена. Они занимались любовью, чем-то большим, чем «распланированный секс». Хуа Чен хорошо осознал это и когда Се Лянь, дрожащим голосом после первого оргазма попросил: «Возьми меня», и когда кричал его имя и царапал спину коротко стриженными ногтями. Хуа Чен погружался в него душой и телом, растворялся в своей любви и исступленно шептал: Се Лянь, Се Лянь, Се Лянь. Трижды докоснувшись, невозможно оторваться.