могу ли я спокойно любить тебя?

Я скучающе водил ложкой в пустом стакане, в котором ещё недавно был чай. Не звеня, лишь мягкими движениями, словно кружка была полна тёплого напитка. Я тянул время, чтобы подольше остаться на едине с прекрасным человеком Арсением. Разные мысли мелькали в моей голове. И все их мой ещё соображающий разум не давал произнести вслух. Я неспешно повернул голову налево, на стену, словно искал новые темы для разговора на ней. Мой взгляд зацепился за необычный натюрморт, и я решился озвучить только что пришедшую в мою голову мысль: — Слушай, давно хотел спросить, а потом совсем вылетело из головы, так вот: эти картины ты нарисовал? — Во-первых, не нарисовал, а написал маслом. И, во-вторых, да, мои работы. — А когда ты успел создать такие великолепные шедевры? — Хм. Примерно весной. Я почувсвовал себя дурачком: а так ли я задал вопрос? Размышляя над этим я сморщил лоб, прикидывая про весну какого года может идти речь. — О чём призадумался? — сразу же заметил внимательный человек-загадка. — Да вот думаю, может я чё не то говорю. — Понимаешь, живопись помогла мне отвлечься от самого тяжёлого периода в моей жизни. — Аа, ой, извини, я правда не специально. — Все хорошо, Антош. — Не сразу сообразил. Ну, ты ребусений-Арсений. Всегда нужно так загадочно говорить? — А как же. А всегда нужно быть таким несмышлёнышем? — Я тот ещё шмышленыш. И ты опять говоришь загадками. Ладно, проехали, другой вопрос: у тебя есть недостатки? — Ахаха, чего? И это я говорю намёками? — по реакции Арсения можно было предположить, что этот вопрос застал его врасплох. Я почувствовал некое преимущество и с кошачьей ухмылкой на лице продолжил: — Это никакие не намёки, — я ощутил в комнате расстущее неловкое напряжение, и, перешагнув его, продолжил — я говорю, эти работы это великие произведения искусства, как же ты смог так быстро освоить живопись? — Я в детстве окончил художественную школу. — Ого. Здорово, что навыки сохранились до сих пор. — Не то чтобы до сих пор. Эти натюрморты я написал года два назад. — То есть сейчас не сможешь что-нибудь изобразить на бумаге? Арсений легонько улыбнулся, слегка обнажив свои резцы, и хитро прищурился: — Почему же. Могу даже кого-то запечатлеть на бумаге. Я громко рассмеялся. Арсений от неожиданности округлил глаза и спросил: — Ты чего? — Да так. — Нет уж говори, — Арсений положил свои ладони на мои плечи и легонько в шутку потряс меня. Я чуть подуспокоился, стараясь сдерживать вырывающиеся наружу смешки, ответил: — Да почему-то в голове возникла сцена из "Титаника". Арсений моментально оценил идею из моей сумасшедшей головы. Он понял без слов, может быть это меня и зацепило в нём. Он умеет видеть внутренний мир человека, лишь один раз заглянув своими лазурными глазами к нему в душу. Мы оба просмеялись. — И когда же я смогу нарисовать тебя? — теперь его вопрос поставил меня в тупик, поскольку я воспринял слова Арсения "запечатлеть меня на бумаге" не более чем шутку. — А стоит ли? — честно вырвались слова из глубины подсознания. — Антон, ты и правда несмышленыш. — Почему? — Задаёшь много глупых вопросов. Конечно, стоит. — Почему же ты так говоришь? — Потому что считаю свои слова правдой. — Она относительна. — Могу поспорить. Каждый человек уникален. Мне бы хотелось запечатлеть на бумаге твою красоту. Тем более вряд-ли я смогу отобразить её в полном объёме. Я же до этого людей не рисовал, — Арсений, подмигнув в конце, встал из-за кухонного стола и принялся убирать чашки, недавно полные чаем, в раковину. По настоящему прошло много времени. Больше четырех часов я провёл у него дома. Не зря говорят, что время летит незаметнее всего, когда тебе хорошо. — Давай я тебя подвезу. Долго же мы засиделись. — Спасибо, но тут... — Недалеко? — Ага, — опустив голову произнёс я. — Ну чего ты, Антон? Не маленький же, сам понимаешь, что.. — Пора домой? — на этот раз я продолжил его фразу. — Нет, не попал. Я хотел сказать, сам же понимаешь, что можем завтра посидеть у меня. Хотя я больше любитель активного отдыха, но не против пропустить чашечку чая в твоей компании. — Хах, и правда, я что-то как ребёнок сейчас себя повёл. — Да ты всегда так себя ведёшь. Просто не замечаешь. — А зачем замечать? Пусть вот другие замечают. Ты же заметил. — Я то да, но голова на плечах должна быть у такого взрослого юноши как ты. — Я что-то запутался. Я ребёнок или уже взрослый? — Знаешь как говорят: маленькая собачка до старости щенок. — Впервые слышу. И что это значит? — Значит, что ты взрослый с душой ребёнка. — Ну, хоть не взрослый с ребёнком под сердцем. — Какой же у тебя молниеносный юмор. Надеюсь собираешься ты так же быстро? — А что? Уже всё? — И ты опять ведёшь себя по-детски. — Я же шучу. — Ясно всё с тобой, — Арсений вышел из квартиры, а я уже шнуровал второй кроссовок. Я тоже вышел из ютного дома Арсения. Он закрыл ключом дверь. Спускаясь по лестнице к его машине, я думал о том, что это был хороший вечер, да и день в целом не плохой. Как там говорят? Нет худа без добра. *** Мы без приключений доехали до моего дома. Пока я шёл до двери своего подъезда, успел ощутить на себе его провожающий взгляд. Достав ключи и не спеша поднеся их к домофону, я обернулся в сторону арсовой машины. Арсений смотрел по-доброму скучающе, словно также сильно, как и я, не хотел уходить, точнее же уезжать. Расставаться в общем. И всё же мне первому пришлось разорвать этот зрительный контакт, открывая дверь подъезда. Я посмотрел в окно второго этажа. Машина Арсения неспешно тронулась, аккуратно выезжая из маленького двора, скрылась в вечерних сумерках. Мне сильно не хотелось подниматься в свою квартиру, зная, что скорее всего меня ждёт расспрос от отчима. И зная его, он не станет играть в доброго и злого полицейского. У него на автомате подключен режим злого и без разницы кого. Вот вроде бы я ему безразличен, но всё-таки для него это повод "научить меня жизни" (самоутвердится), который он никогда не пропустит. Прислушиваюсь к двери квартиры. Вроде тишина. Аккуратно отворяю ключом дверь и захожу в коридор. Тихо снимаю и вешаю на крючок куртку, также почти бесшумно разуваюсь. Осталось только расшнуровать второй кроссовок и забежать в свою комнату, как появляется он. — И где это ты шлялся? Я молчу. — Не беси меня, лучше отвечай! — Я у друга был. Неожиданно он начал громко смеяться. Меня перекосило от его сиплого и низкого смеха. Сидя на полу и делая вид, что расшнуровываю кроссовок, я выжидал, когда он что-то мне скажет. Вставать с пола я не решался. — Да как у такого ничтожества, как ты, могут быть друзья? — неуспокаивался он. — Могут, — я решил проглотить его грубые слова, чтобы не усугублять ситуацию (Антон, да что может быть ещё хуже, чем это). Да и тем более слышать такое мне не в первой. — Либо они у тебя тупые, что не понимаю, что ты пустышка, либо твои друзья — это уличные бомжи. А вот проглотить грубые слова о дорогих мне людях не в моих принципах, поэтому я набрался смелости и... И резко со всей силы вмазал ему кулаком по лицу. Кажется, словно мои костяшки пульсировали от боли, но эта боль была незначительна с чувством, что я ощущал в тот момент. Адренолин сильно влияет на человека. Я чувствовал, что способен горы свернуть и думал о том, что всё позади. Что теперь отчим примет своё поражение и уйдёт. Только вот идти ему некуда и это не поединок, где поражение — это пропуск удара. Это была дуэль, где поражение — это смерть. Поэтому он, не ожидавший такой дерзости от меня, не успел среагировать и увернуться, зато успел ответить ударом по моему лицу. А я, не имея опыта в драках, не успел защититься. И от его сильного удара упал на пол. Я видел его пылающие от ярости глаза, видел его напряженно сжатые руки в кулаки, чувствовал, как по моему лицу из носа стекает кровь. Собственного страха я не чувствовал, но помирать от его рук не был готов. Пусть я не особо боюсь смерти, но умереть так, я считаю, это глупо. Он занес руку для сильной пощёчины. Я зажмурил глаза, чтобы не видеть этого ужаса, приготовившись к боли. Стояла долгая тишина. Затем хлесткий звук. Боли я не почувствовал. Открыл глаза и увидел, как меня загородила от этого монстра мама. Я встал и шёпотом спросил: — Мам, как ты? — Так, оба успокойтесь, — громко сказала она, — я в порядке, — уже тише, повернувшись на меня, произнесла она, легко улыбнулась и снова повернулась к нему. Я видел на её лице, слегка выступившие слёзы, и красноватый след от пощёчины. Это было больно. Почему она пришла именно в этот момент..Я должен был взять этот удар на себя, а никак не она.. — Ну, ты Майя чудная. Не того защищаешь. Мне тоже досталось, — сказал он и ушёл в зал на диван. А я решил пойти в свою комнату. Мама тихо зашла ко мне. — Антош, ты как? — Нормально, — произношу я, складывая свои вещи в родной серый рюкзак. — Ладно, я сейчас вернусь, а ты пока вымой лицо, — она пошла к отчиму. Я умылся, взял рюкзак с уже собранными вещами для ночёвки на вокзале или где-то хуже и тихо вышел из квартиры. Находясь в панике, я не знал куда мне идти. Хотелось просто убежать подальше от этого места. Всего один год.. И я уеду, и маму заберу. Потому что оставаться с таким чудовищем такой красавице не стоит. Как же я не хочу сейчас думать о чём-то плохом. Переключить свои мысли никак не получается. Стягиваю рюкзак со спины и судорожно ищу в нём зажигалку и пачку. Достаю и быстро закуриваю. Вроде становится легче. Как там говорят? Нет худа без добра. Добро — это Арсений. А чтобы что-то "доброе" произошло, я должен пройти через это ужасное "худо"? Подраться с отчимом, наткнуться на банду Егорика... Интересный денёк. А, точно, Егорик и мой долг.. Ладно, пока пойду к Димке, на ходу что-нибудь придумаю, как всегда.