oOo
Чуть позже Джисон ушёл, сказав, что ему нужно провести исследование перьевых ручек по поручению Чана, оставив Хенджина наедине с пустым магазином. К концу смены Хёнджин хотел только одного — дойти до дома и проспать хотя бы до обеда. Он кивнул своему сменщику, уходя, вышел на тёмные улицы и направился к своей квартире. Всегда было что-то странное в том, чтобы идти домой в пять утра. Несмотря на то что Сеул никогда не спит, в столь раннее время в нём ощущалась какая-то вялость. Хёнджин вздрогнул от холода и ускорил шаг, радуясь, что ему не придётся драться с кем-то за место на тротуаре, пока он спешит домой. Оказавшись перед своей дверью, Хёнджин был готов завалиться в постель, не вспоминая о ещё одной ночной смене, которая ожидает его к концу дня. Он был рад, что в университете уже сбавили темп подготовки к экзаменам, иначе Хёнджин снова жил бы на кофе и энергетиках, как в первый год учебы. Были сомнения, что его сердце выдержит такое ещё раз. Не говоря уже о том, что Минхо, Чан, Чанбин и Чонин убили бы его, если бы узнали, что он так живёт. К тому же они постоянно донимали его тем, что он слишком много работает. Если Хёнджину повезет, он сможет выкроить пару часов на рисование, чтобы не быть совсем неподготовленным к занятиям в среду. Не то чтобы для Хёнджина было так уж важно, получит он что-нибудь на этих занятиях или нет, но Чонину было важно, чтобы Хёнджин не халтурил. Он был просто счастлив, что у него есть ещё один год итоговых проектов, а значит, нет никаких экзаменов, к которым нужно готовиться. Парень отпёр и распахнул свою дверь, встретившись со стеной тепла. Магазин внизу уже начал готовиться к рабочему дню, и Хёнджин вздохнул. По крайней мере, ему не придется мерзнуть, пока он будет весь день спать. Быстро расстегнув куртку и включив свет, он прошаркал внутрь и громко скинул ботинки. Он бросил бы сумку на пол, потому что никто под ним даже не заметил бы сколько шума создаёт парень, но едва слышный жалобный звук, донёсшийся из главной комнаты, остановил его на месте. Осторожными шагами Хёнджин просунул голову в квартиру и быстро скрылся, выключив свет, чтобы не мешать Чонину, который спал на его кровати, свернувшись калачиком, словно это было самое удобное место на свете. Хёнджин точно знал, что оно не такое хорошее, как у Чонина, но младший продолжал настаивать, что на старом матрасе на полу в квартире Хёнджина он спит так же хорошо, как и в своей собственной кровати в их с Феликсом общей квартире. Хёнджин перестал спорить с Чонином уже несколько месяцев назад. С его доводами редко приходилось спорить — он находил лазейки во всём, что Хёнджин пытался доказать. Поспешно избавившись от куртки и шарфа, Хёнджин прокрался в главную комнату, стараясь не издать ни единого звука. С мягкой улыбкой парень пересёк расстояние до кровати и некоторое время любовался очаровательным спящим лицом Чонина, прежде чем вынуть телефон, зажатый в его руках. Хёнджин задался вопросом, почему Чонин остался, ведь вчера вечером он ушёл на смену поздно вечером. Возможно, Чонин просто слишком устал, чтобы идти домой. А может, он просто хотел быть рядом, когда Хёнджин вернётся домой. Хёнджин улыбнулся, подключая телефон парня к зарядному устройству. На экране блокировки появилось множество уведомлений, а за ними — селфи, которое Хёнджин отправил ему пару дней назад, когда скучал в ожидании клиентов. Хёнджин нажал на кнопку сбоку и экран погас, после чего положил телефон на пол и подключил свой собственный к зарядке рядом. На самом деле, глупо было так радоваться тому, что Чонин оставил зарядку в доме Хёнджина, чтобы он мог оставаться на ночь, когда захочет. Хёнджин почувствовал то же самое, когда открыл свой ящик и обнаружил, что футболки младшего лежат вперемешку с его собственными, а нижнее белье Чонина — с гораздо более широким поясом — пробралось в стирку Хёнджина. Это было небольшим доказательством того, что их жизнь была общей, и это делало Хёнджина безумно счастливым без всякой причины. Джисон не шутил, когда сказал, что Чонин сделал всем им чехлы для телефонов с рисунком Хёнджина на обратной стороне. Он спросил у Хёнджина, можно ли ему это сделать, и если да, то какие именно. В основном это были цветы, которые Хёнджин нарисовал забавы ради, но Чонин был очень рад, когда ему дали добро. На крышке телефона Чонина красовался букет роз, причем их было так много, что некоторые внешние лепестки сливались друг с другом, создавая почти дымчатый эффект. Хёнджин был рад, что парень выбрал именно его, потому что Хёнджин рисовал, думая о нём. Роза — цветок любви, романтики и страсти. Она может означать новые начинания, радость, дружбу и чистоту. Но это был и цветок мужества. Таким образом, они всегда напоминали Хёнджину о его возлюбленном — ведь не было никого более храброго, чем Чонин. Чехол для телефона Хёнджина по-прежнему оставался прозрачным, купленным по дешёвке давным-давно, а рисунок, сделанный Чонином более года назад, — напоминанием о том, насколько разными были их жизни в то время. Кроме того, Хёнджин до сих пор считал, что это самый милый рисунок, который он когда-либо видел, и на тот момент, когда Чонин подарил ему его, это был самый личный подарок, который когда-либо делал ему партнёр. Это был странный опыт, когда тебя любят так же сильно в ответ. Порой Хёнджин был обескуражен тем, что его отношения не складывались, когда он переживал разрыв за разрывом, словно Хёнджин подливал бензин в огонь, который просто не горел, и вдруг перестал быть единственной движущей силой, заставляющей их работать. И хотя люди постоянно твердили, что лучше отдавать, чем получать, в какой-то момент Хёнджин почувствовал себя настолько истощённым любовью, что не мог продолжать. С Чонином это никогда не было проблемой. Иногда Хёнджин даже удивлялся тому, что это были первые романтические отношения Чонина. Он просто был слишком хорош в этом. Он говорил о своих проблемах, старался не уходить, когда злился — хотя над этим ещё нужно было работать — и, хотя иногда это случалось в три часа ночи, он будил Хёнджина, чтобы рассказать ему, если его что-то беспокоит, и они могли решить эту проблему. Вместе. У Хёнджина был многолетний опыт свиданий. С того дня, как родители оставили его умирать в доме тёти, он сразу же начал пытаться стать самим собой, совершая при этом ошибки. Были и интрижки на одну ночь, и парни-натуралы, которых Хёнджин считал придурками, когда они приставали к нему, но у которых никогда не хватало духу довести дело до конца, и тот самый идиот, о котором Хёнджин потихоньку рассказал Чонину и который практически разрушил первый год учебы Хёнджина в университете своими постоянными придирками по поводу и без и токсичными манипуляциями. Но даже среди всего этого, даже среди тех немногих хороших парней, с которыми Хёнджин пыталась встречаться, никто не был таким, как Чонин. Он был не просто милым мальчиком с открытым сердцем, нет, он действительно искренне умел быть партнёром. Хёнджин не мог отделаться от чувства собственной неполноценности, хотя и знал, что Чонин пнул бы его за такие мысли. Хёнджин тряхнул головой, разгоняя мысли, встал и пригладил волосы на макушке Чонина, нежно поцеловав его в лоб. Он любил его так сильно, до боли сильно, но это была самая лучшая боль в мире. Он сидел и смотрел на Чонина, как полный беспорядок, которым, как он знал, он и был, и даже не заботясь о том, что ему становилось слишком жарко в его многочисленных слоях одежды. Он мог смотреть на Чонина вечно, но был уверен, что этого никогда не будет достаточно. Хёнджину не нужны были ни небеса, ни рай, ни утопия. Ему просто нужен был Чонин рядом. В конце концов, усталость взяла верх, и Хёнджин поднялся, оставив Чонина ненадолго одного. Он подошёл к двери и порылся в кармане в поисках брелока со снеговиком, который он купил в магазине после ухода Джисона. Он перекатил его между пальцами: пластик был дешёвым, но прочным. Он надеялся, что Чонин найдёт его таким же милым, как и Хёнджин. Он сбросил с себя почти всю одежду и положил брелок на сумку младшего, чтобы тот нашёл его утром. Хёнджин кинул тоскливый взгляд на Чонина и скрылся в своей крошечной ванной, чтобы смыть с себя грязь прошедшего дня под слишком холодным душем. Солнце уже почти взошло, когда парень пробрался под одеяло, вырвав его из цепкой хватки Чонина, и обнял возлюбленного, притянув его к себе и вдыхая знакомый запах шампуня. Хёнджин никогда не устанет от этого.oOo
Хёнджин не мог сдержать улыбку, глядя на суперсосредоточенное лицо своего парня, его нахмуренные брови и сморщенный нос. Чонин рисовал. Хотя, скорее всего, это можно было бы назвать просто нанесением мелких точек акриловой краской на дешёвый холст, у Хёнджина в любом случае не было на него каких-либо планов. А в планы Чонина входило не рисовать как таковое, а просто набросать кучу красок на белую поверхность и посмотреть, что из этого получится у Хёнджина. Тот в свою очередь не был уверен, что у него получится хоть что-то из нескольких случайных точек краски, но Чонин был в восторге от какого-то ролика в Instagram, который он увидел, и спросил Хёнджина, не попробует ли он создать что-то из случайной абстракции на холсте. И действительно, когда вообще Хёнджин мог отказать Чонину, когда тот смотрел на него широко раскрытыми карими глазами, полными надежды и любви? И вот он разрывался между чувством собственного идиотизма, и восхищением тем, как его парень ставит маленькие точки краской на дешёвом холсте, который Хёнджину, как он был уверен, подарили, когда ему было лет пятнадцать. Хёнджин был наполовину уверен, что люди из интернета заранее спланировали половину происходящего, но всё равно согласился, к явной радости Чонина. Не то чтобы у него был выбор. Да и не особо он был нужен. Хёнджин сидел на полу и с миской горячего риса с небольшим количеством жареного кимчи — прекрасное и дешёвое блюдо в мире Хёнджина, — а Чонин сидел, сгорбившись, на стуле, который Хёнджин поставил перед мольбертом. Чонин придерживал холст рукой, так как не хотел совершать лишних телодвижений, пока картина не высохла. Вероятно, это было связано с тем, что в последний раз, когда Чонин возился с мольбертом, он чуть не сломал его. С тех пор он к нему не прикасался, и Хёнджин не знал, огорчаться ему или радоваться. А вот кошелёк Хёнджина вздохнул с облегчением на все сто процентов, потому что денег на новый мольберт у него нет, если он хочет сделать Чонину достойный подарок. Хёнджин жевал рис, стараясь не улыбаться, наблюдая за тем, как Чонин, прищурив глаза, ставит на холсте очередную цветную точку. Он выглядел мило, сосредоточенно нахмурив брови, глубоко погрузившись в свои мысли и зажав нижнюю губу между зубами. Такое же выражение лица было у него, когда он читал интересную книгу, и оно же служило предупреждением о предстоящем часовом монологе о персонажах, стиле и сюжете, в который Чонин с энтузиазмом погружался, прежде чем извиниться за то, что прервал его. Хёнджин никогда не возражал, часто он с нетерпением ждал этого, потому что это означало, что он мог долго и без перерыва любоваться Чонином и его страстью. А вот сутулиться было в новинку. Это была недавняя привычка. Сутулиться или принимать какую-либо «ленивую» позу явно не допускалось в семье Янов. Чонину, в частности, в детстве делали замечания по поводу его осанки. Но он уже не был ребёнком, поэтому, вырвавшись из-под власти родителей, он решил завести себе несколько вредных привычек, за которые не будет чувствовать себя виноватым. Одной из них стала сутулость, а также разрешение себе забить на домашку, когда он не чувствовал вдохновения или у него было слишком много дел. Это была тяжёлая работа, но Чонин наконец-то понял, что ему не нужно быть идеальным, что единственный, кому он должен угождать своим поведением, — это он сам. Джисон назвал его бунтарём, когда Чонин рассказал всем о своих планах, а Хёнджин позади него улыбался. Чонин по-прежнему учился гораздо больше, чем Хёнджин за все последние годы. — Вот, — гордо заявил Чонин, вскочил со стула и поспешил к Хёнджину, чтобы продемонстрировать свою работу. Его улыбка была широкой и полной радости. Хёнджин не мог не улыбнуться ему в ответ. Он пиздец как сильно любил его. — Интересно, — пробормотал Хёнджин, отставляя пустую миску и беря в руки холст. Он был дешёвым, поверхность — шероховатой, а изнанка — тонкой. Хёнджин не любил такие холсты, потому что краски на них растекались, но для тренировок и развлечений то что надо. Краски, которые Чонин аккуратно нанёс на холст в основном были мягких пастельных оттенков: несколько голубых точек по верху, чередующихся с бледно-розовыми и нежно-желтыми. — Думаю, это будет не очень сложно, — добавил он, поднимаясь и направляясь к своему уголку для рисования: мольберту, кистям, расставленным в старых вазах и стаканах, чтобы они всегда были под рукой, и табуретке, которую он прихватил из магазина внизу. Она стояла на улице, и, как всякий хороший бережливый человек, он стащил её раньше, чем это сделал кто-то другой. Вернее, до того, как Джисон обнаружил бы её. Этот человек готов взять с улицы всё, что угодно, если это пролежало там достаточно долго. — Я в предвкушении, — сказал Чонин, отвлекая Хёнджина от его мыслей. Младший радостно улыбнулся ему, опустившись на кровать и взъерошив пуховое одеяло, чтобы иметь возможность положить на него голову и наблюдать за Хёнджином, который сидел, скрестив ноги, чтобы тонкое полотно устойчиво лежало на колене. От того, что Чонин относился к кровати Хёнджина так же, как к своей собственной, Хёнджину становилось тепло и уютно внутри. Хёнджин отвернулся, не желая отвлекаться на Чонина в своей постели, но он всё ещё чувствовал на себе взгляд своего парня, наблюдающего за ним, всегда находящегося рядом. Не прошло много времени, как он обнаружил, что Чонин очень любит наблюдать за Хёнджином. Поначалу это немного настораживало: глаза Чонина постоянно встречались с его глазами, когда он пытался украдкой взглянуть на младшего, но Хёнджин солгал бы, если бы втайне не упивался ощущением, что его хотят каждое мгновение. Хёнджин думал, что это чувство исчезнет, когда они оба придут в норму, и груз вины, который носил Чонин, рассеется. Но этого не произошло. По крайней мере, пока. Они много говорили об этом. О том, как Чонин чувствовал себя виноватым за свои желания, и о том, как странно это было, когда ему вдруг больше не нужно за это себя винить. Он знал, что может взять Хёнджина за руку, если захочет, но при этом ему приходилось заставлять себя, если вокруг было много незнакомых людей. И смотреть на Хёнджина сколько душе угодно было большой частью всего этого. Раньше Чонин не мог свободно любоваться парнем, а теперь может. Хёнджин ожидал, что это быстро закончится. Что необходимость тянуться к запретному уляжется, как только Чонин поймёт, что он свободен и что в их отношениях нет ничего плохого, но всё стало ещё хуже. Или лучше. Хёнджину нравилось чувствовать на себе взгляд Чонина. Хёнджин был просто счастлив, что Чонин всё ещё считает его красивым. Не всем его бывшим нравился Хёнджин, когда весь гламур макияжа и блеск растворялись в трезвости раннего утра. — Я могу использовать только те цвета, которые здесь уже есть, да? — Хёнджин прокашлялся, отгоняя мысли о других. Они не имели значения. Теперь у него есть Чонин, и он стоил гораздо больше, чем все те, кто когда-либо украшал жизнь Хёнджина. Он быстро выбрал плоскую кисть с округлой ручкой, которая привычно лежала в его руке, когда он приступил к работе. Он не был уверен, чего хочет Чонин, но хотел сделать всё возможное для своего парня. — Да, — сказал Чонин, положив голову на сложенные руки, и кивнул, не отрывая взгляда от лица Хёнджина. Хёнджин улыбнулся и принялся за работу, ожидая, что Чонин либо нарушит тишину разговором, либо включит музыку. Где бы ни находился парень, шум следовал за ним. Иногда музыка, чаще разговоры, а иногда даже громкий шум с улицы успокаивали Чонина. Чонин по-прежнему не любил тишину, и Хёнджин чувствовал, что никогда не полюбит. Он не возражал. Ему было знакомо это чувство. В его доме тоже царила тишина, возможно, не такая, как у Янов, но он не помнил, чтобы когда-нибудь разговаривал со своими родителями. Конечно, они разговаривали, но редко о чем-то важном. Всё это был просто белый шум. Хёнджину не пришлось долго ждать, когда Чонин вздохнул, давая понять, что скоро заговорит. — Ты видел фотографии квартиры, которую рассматривают Минхо и Чан? — Чонин обвёл глазами комнату и вернул взгляд к Хёнджину. — Та, что с балконом. — С балконом? — пробормотал Хёнджин, заменяя плоскую кисть на более тонкую. Оказалось, что цвета, которые дал ему Чонин, идеально подходят для создания градиентного фона, почти похожего на закат, а некоторые цвета в середине создают что-то вроде калейдоскопического размытия. Теперь, когда он подумал об этом, цвета фона почти полностью совпадали с картиной, которую Хёнджин подарил Феликсу в прошлом году и которая до сих пор висит на стене над их с Чонином телевизором в гостиной. Мило. Чонин всегда говорил, что ему очень нравится именно эта картина, и стала нравиться ещё сильнее, когда он понял, что подразумевают голубые и розовые цвета. — Разве они не искали вариант без балкона, чтобы кошки тоже могли переехать? — Да, и эта квартира отлично подойдёт, балкон застеклённый, — сказал Чонин, нарисовав пальцами квадрат, чем вызвал веселый смех Хёнджина. — Она довольно милая, к тому же очень просторная, так что все мы сможем поместиться, не теснясь друг на друге. — Я не против потесниться, — сказал Хёнджин, ополаскивая кисть в воде, чтобы очистить её от остатков фиолетовой краски, смешанной из розового низа и голубого верха, оставив пока в покое мириады средних цветов. — Это значит, что у меня есть законное оправдание тому, что я всё время обнимаю тебя, прижимаюсь к тебе, чувствую тебя и… — Я думаю, нам всем будет лучше, если мы не будем постоянно сидеть друг на друге, — продолжал Чонин, не обращая внимания на слова Хёнджина. Хёнджин заметил, что младший не совсем безразличен. Чонин лишь закатил глаза на лукавую улыбку парня. — Кроме того, нам с Джисоном нужно найти кофейный столик побольше, чтобы мне не приходилось сражаться с Сынмином и его горой книг и конспектов во время пятничных посиделок. — Было бы здорово, — вздохнул Хёнджин, слегка надавливая на кисть, чтобы лучше смешать краски. — Хотя бы для того, чтобы моя пицца была подальше от Чана и Чанбина. Клянусь, никто из них никогда не наедается. У них есть своя, не понимаю, почему они всегда воруют мою, — пробормотал Хёнджин, покачав головой. — Чанбин может попробовать не заказывать пиццу с баклажанами, если она ему надоела, — добавил он, брезгливо сморщив нос. — Если бы люди придерживались моего тщательно продуманного плана по заказу пиццы, для которого у меня есть электронная таблица с расчётами, то это не было бы проблемой, — сказал Чонин, приподнимаясь с кровати, чтобы взглянуть на Хёнджина глазами, полными возмущенной страсти. — Я постоянно говорю вам, когда мы заказываем в новом месте, что нужно заказывать две дополнительные, потому что это настолько вкусно, что люди съедают больше. Если бы вы все просто заглянули в документ, который я вам прислал, то увидели бы, что я рассчитал точное количество пицц, которое нам нужно, в соответствии с тем, где мы заказываем… — Так, двухкомнатная или трёхкомнатная? — с улыбкой перебил Хёнджин. — Мудак, — фыркнул Чонин, опускаясь обратно на кровать с несколькими интересными ругательствами. Брань довольно хорошо влилась в его речь. Для того, кто раньше редко матерился, он уже начал понимать, что к чему. Дразнить его стало ещё приятнее, и Бог свидетель, Хёнджин любил дразнить Чонина также сильно, как и Чонин любил смотреть, как Хёнджин делает буквально что угодно. Иногда Хёнджину казалось, что Чонин всё ещё пытается поверить в то, что все это реально, что им с Хёнджином можно быть вместе, что Чонин больше не… Хёнджин покачал головой, заставляя беспорядочные мысли остановиться, пока они не испортили ему настроение. — Трёшка, — ответил Чонин, не заметив гримасу Хёнджина, так как с глупым выражением лица уставился в потолок. Несомненно, он всё ещё недовольный тем, что никто не воспользовался его прекрасными расчётами пиццы. — Кабинет для Чана и спальня для каждого из них. — Это Чан решил? — спросил Хёнджин, перебирая кисти в поисках более тонкой, чем те, что стояли в его вазе для «частого использования». — Видишь где-нибудь маленькую кисточку с оранжевой щетиной, она слегка скошенная с синей ручкой? — Конечно, он, ведь даже если они с Минхо ни с кем не встречаются, кроме друг друга, каждую ночь спят в одной постели и ходят на свидания, чтобы провести время вместе, он ещё не понял, что они встречаются уже целых три года, — рассмеялся Чонин, протягивая руку, чтобы указать на кисти Хёнджина. — В маленьком чёрном стаканчике, слева от тебя. — О, спасибо, — сказал Хёнджин и поднял кисть, которая пряталась за высоким стаканом, полным кистей для детализации. Хёнджин начал формировать лепестки того, что, как он надеялся, в итоге должно было стать похожим на розу, но с теми красками, что у него были, оставалось лишь надеяться, что цвета не размажутся слишком сильно и не превратятся в серую массу. — Не могу поверить, что Чан до сих пор не знает, что они встречаются. Насколько я помню, Минхо пытался ему рассказать, — пробормотал Хёнджин, немного растерявшись. — Минхо только и делал, что говорил с ним, но Чан просто сбегал каждый раз, когда речь заходила о чувствах, а ты же знаешь Минхо: пока Чан не спит с кем-то ещё, ему плевать, есть у них ярлык или нет, — пожал плечами Чонин, его хмурый взгляд теперь больше походил на озорной. — Не могу сказать, что понимаю его. Мне нравится называть тебя своим парнем, — осторожно добавил он. — А мне нравится называть тебя своим, — сказал Хёнджин, ничуть не смущаясь своей честности, когда посмотрел на Чонина. — И мне нравится быть твоим, — добавил он с мягкой улыбкой. Чонин просто смотрел на него, и щёки младшего стали розовыми, а сам он издал смешной звук и зарылся головой в одеяло Хёнджина. Хёнджин не удержался и рассмеялся, сосредоточившись на своей небольшой картине, пока Чонин катался по кровати, как влюблённый подросток. В конце концов он остановился, чтобы вновь наблюдать за Хёнджином пока тот рисует. На этот раз младший решил включить музыку, чтобы Хёнджин мог сосредоточиться на работе, под пристальным вниманием Чонина. — Ну что там? — спросил Чонин, когда Хёнджин на мгновение опустил кисть, чтобы посмотреть на результат своей работы, и в его голосе послышалось волнение. — Ну, надеюсь, всё в порядке, — ответил Хёнджин, разглядывая холст. — Хочешь посмотреть? — спросил он, и почувствовал нисходящее на него тепло, которое не было связано с жаром из лавки с рисовыми пирожками внизу, ослепительная улыбка Чонина согревала его в любую погоду. — Очень, — ответил младший, вставая с кровати и преодолевая небольшое расстояние между ними. Хёнджин развернул полотно так, чтобы Чонин мог видеть, и его красивые глаза расширились от удивления. — Мне нравится, — сказал он твёрдым голосом, не отрывая взгляда от холста. Он звучал так гордо и впечатлено, что Хёнджину стало не по себе. Это была роза на градиентном фоне, вряд ли тянуло на шедевр. — Я ещё даже не закончил, — ответил Хёнджин, покачав головой. — И мне уже это нравится, — улыбнулся Чонин, придвигаясь ближе, чтобы обхватить Хёнджина за плечи. — Ты такой талантливый художник. И позвольте мне заметить, я очень критичен, когда дело касается искусства, — добавил он, выпячивая грудь, пытаясь выглядеть важным… и стараясь не рассмеяться. — Я уверен, что это так, — сказал Хёнджин и развернул холст к себе, продолжая свои попытки прорисовки лепестков. Чонин не отпустил его, просто следовал за Хёнджином, словно был частью его самого. Когда Чонин остался в том же положении, Хёнджин поднял на него глаза. Чонин широко улыбнулся и молча поднял палец, указывая на потолок. Хёнджин проследил за его взглядом и наткнулся на свисающую с потолка омелу, которая зиждилась за куске скотча. — Когда ты успел её туда прилепить? — спросил Хёнджин, вернув взгляд на сияющее лицо Чонина. — Вчера, после того как ты ушёл, — пояснил Чонин, его глаза сияли в тусклом зимнем свете. Хёнджин любил глаза Чонина, их интенсивность и страсть, а также заботу и любовь, которые в них читались, когда младший смотрел на Хёнджина. Никто и никогда не смотрел на него так, с такой чистой любовью в глазах. — Я принёс её и оставил в своей сумке, чтобы повесить, — сказал Чонин, крепко сжав Хёнджина. Хёнджин моргнул и на мгновение вернулся в гостиную Минхо, где впервые увидел Чонина. Он до сих пор помнил, как Чонин, юный и менее дерзкий, смотрел на него, широко раскрыв глаза, полные шока, а потом они внезапно наполнились слезами, болью и горем. Тогда он подумал, что это гнев, подумал, что Чонин узнал его и понял, в чём грех Хёнджина. Он и представить не мог, что в этих слезах было столько же радости, сколько и боли. Радость от того, что Хёнджин жив, боль — от первого осознания, что столько лет жил во лжи. Хёнджин хотел бы, чтобы его не преследовали воспоминания о том, как его любимый был в таком отчаянии, как слёзы скорби быстро превратились в нечто иное, полное негодования и гнева. Встреча с Хёнджином после долгих лет разлуки неизбежно привела к тому, что Чонин покинул церковь, которая причинила так много боли им обоим. Оглядываясь назад, казалось, что это было неизбежным. Чонин, стоявший перед ним сейчас, был абсолютно другой и всё же тот же юноша, которого Хёнджин встретил более года назад. Иногда Хёнджин желал никогда не проходить через эту разлуку с Чонином, он не лгал, когда говорил парню под звёздным небом в ноябре прошлого года, что не сможет жить без того человека, которым стал Чонин. Хёнджин до сих пор помнит, тот красноречивый взгляд младшего, когда тот взял яблоко из рук Хёнджина, без страха или сомнений вгрызаясь в фрукт, прекрасно понимая, что они оба хотели не дружбы… а чего-то большего. В конце концов, Чонин всегда был самым смелым из них. — Столько усилий, хотя ты мог просто попросить и я бы отдал тебе все поцелуи, что имею в запасе, — Хёнджин положил небольшой холст на стол рядом с мольбертом, притянул Чонина за бедра, чтобы парень стоял между его ног. Как и всегда, близость Чонина принесла с собой чувство умиротворения, спокойствия, наконец-то полностью поселившегося под кожей Хёнджина. Он почти не слышал своих мыслей, потому что был слишком занят тем, что впитывал в себя всё, что касалось Чонина. — Меня легко убедить, — сказал он, глядя на любовь всей своей жизни. — Но это было бы не так романтично, — ответил Чонин. Дрожь пробежала по телу парня, когда руки Хёнджина начали свободно блуждать по его бокам, задирая ткань серой футболки, перемещая свои руки на живот Чонина. Кожа была мягкой и тёплой на ощупь, младший вздохнул, когда рука Хёнджина переместилась на спину, притянув чуть ближе. — Кроме того, разве ты не говорил, что тебе нравятся романтические жесты? — Он улыбнулся, и Хёнджину захотелось сделать ему предложение прямо здесь и сейчас. Он так сильно любил Чонина, что это причиняло боль. — Да, мне очень нравятся, — сказал Хёнджин, любуясь своим парнем. Он был великолепен. Чонину не нужно было прилагать особых усилий, чтобы быть самым красивым в мире. Его чёрные волосы были беспорядочно убраны с лица, чтобы не мешались, хотя при каждом движении они падали обратно, и Чонин снова убирал их. Даже сейчас Хёнджин мог фантомно чувствовать мягкие пряди между пальцами, ведь он мог часами расчесывать волосы Чонина, пока они просто разговаривали. — Я безнадёжный романтик. — Не сказал бы, что ты такой безнадёжный, — Чонин улыбнулся и наклонился, почти вплотную приблизившись к Хёнджину. Его руки легли на бёдра блондина, а пальцы нежно сжали спортивные штаны, в которые был одет Хёнджин. Старший почувствовал жар его ладоней сквозь тонкую ткань и не смог удержаться от того, чтобы не притянуть Чонина ближе, окончательно преодолевая разделявшую их пропасть. — Может, и нет, — ответил Хёнджин, поглаживая поясницу Чонина и теребя пальцами подол его брюк. — А теперь давай тебя поцелуем, хорошо? Чонин не успел ответить, потому что, как только он кивнул с едва сдерживаемой улыбкой, Хёнджин потянулся к нему и поцеловал. Поцеловать Чонина… было лучше, чем вернуться домой. Это было похоже на принадлежность, на безопасность, на любовь. Хёнджин привык к тому, что его голова постоянно чрезмерно работает и нагромождает одну беспорядочную мысль на другую, но когда Чонин прикасался к нему, всё это испарялось. Хёнджин не мог насытиться этим чувством. Это не был глубокий и страстный поцелуй. Такие поцелуи обычно предназначались для другого настроения. Скорее, это был поцелуй знакомый, успокаивающий. Хёнджин прижимал к себе Чонина, проводя большими пальцами по его талии, вдыхая его пьянящий аромат. Хёнджин был наполовину уверен, что духи, которыми пользовался Чонин, он украл у него, но это было неважно, потому что близость парня отвлекала его от любых мыслей. Хёнджин плохо обличал свои мысли в слова. Он знал это. Он никогда не сможет сказать Чонину, насколько тот важен для него, — в отличие от Чонина, который каждый день находил новые способы сказать «я люблю тебя». Хёнджину же часто казалось, что всё, что можно было сказать, уже сказано. Но хотя Хёнджин не был хорош в словах, зато он был хорош в действиях. Хёнджин прижался к губам Чонина, наслаждаясь ощущением прикосновения кожи к коже, мягкостью и нежностью, близостью и уязвимостью, которые всегда проявляются в такие моменты. Хёнджин не был религиозен, и хотя Чонин, скорее всего, опроверг бы это, Хёнджин был уверен, что именно таким был рай на вкус, именно такими были небеса. Руки Чонина нашли лицо Хёнджина и прижали его к себе. Хёнджин удовлетворенно вздохнул, позволяя Чонину углубить поцелуй. Вскоре пальцы младшего зарылись в длинные волосы Хёнджина, так нежно поглаживая и потягивая за них, словно он не мог насытиться своим возлюбленным. Хёнджин чувствовал то же самое. В объятиях того, о ком он бесконечно мечтал, и того, кто владел всем его сердцем, Хёнджин чувствовал себя целым. Вот так, в месте между божественным и людским, Хёнджин обрёл утешение. Хёнджин прижал к себе Чонина. Так близко, что никто и никогда не смог бы отнять его.