Безначалье

Квартира родителей была просторная, на три комнаты. Ее в свое время купил Александр Измайлов перед рождением сына. Теперь, когда отца и матери уже не было в живых, Григорий редко приезжал сюда. Раз в месяц он отправлял горничных, чтобы те проводили влажную уборку. Одному находиться в этой квартире мужчине было тяжело. Лишь в день гибели родителей - 12 сентября, он приезжал сюда под самую ночь и, не включая свет, ложился в своей комнате и не вставал до самого утра. О том, где прятался Григорий в этот момент не догадывалась даже Вероника. Именно здесь он разрешал себе страдать. Теперь Измайлов везет сюда свою сестру со страхом того, что Ника снова впадет в тяжелое эмоциональное состояние, из которого брат ее тысячу раз вытаскивал. Однако врал он давно, а потому в его голове все крутились мысли, что этим переездом он сделал только хуже. Нике было свято все, что связано с их родителями, потому Гриша чувствовал себя виноватым перед ней уже много лет. Как реагировала девочка на переезд? Плохо. «Покупателями» оказались его близкие друзья — молодые муж с женой. Ими был разыгран целый спектакль. С тех пор прошло десять лет. Припарковав машину, ребята вышли у подъезда и направились внутрь. Ника чувствовала себя странно: вроде бы их родной дом, а зайти туда до настоящего момента было невозможно. Она не злилась на Гришу, лишь молча следовала за ним. Поднявшись на лифте, девушка почувствовала, что дальше идти ей тяжело. — Гринь, стой. Мне че—то не по себе. Подожди пока, — она присела на ступеньку лестницы, рядом с ней сел и Григорий. Он знал, что ей может стать плохо, потому из машины заранее вытащил бутылку воды. Протянув ее Нике, сказал: — Ну поехали домой? Приедем в следующий раз. Она же никуда не денется. — Нет! Я сейчас хочу. Я столько ждала, Гринь. Дай просто посижу немного, — сказала Вероника, делая глоток. — Голова кружится что ли? Или че? — Ничего не кружится у меня. Просто странно это все. Будто не с нами происходит. А мамины вещи там остались? — Ну конечно. Неужели ты думаешь я их выбросил? И папины тоже. Там даже у телевизора диски наши лежат, помнишь? И комп мой стоит. Правда он не работает уже ничерта. И этот…несквик мама нам покупала. Ты любила его перед школой пить. Я тебе еще заваривал его с молоком. Да там все осталось, Ник. Родительская комната. Твоя. Ник? Ты чего? — Да я так… радуюсь, Гринь, — сказала девушка, опустив голову. — Ник..? Ну Ушастик! Я все—таки предлагаю поехать домой. Или давай Кристине позвоним? Может она какие—то психо—тесты придумает. Она же мне как раз предлагала сегодня в кино поехать. Вот давай потом тебя с собой возьмем? Отдохнем все вместе. Или Мухичу позвоним. Он шутки свои тупые пошутит. — Гринь, подожди ты. Давай молча посидим? — Че? В смысле молча? Прям молчать что ли будем? Долго или че? Сколько? Ник, если тебе плохо, скажи мне. — Гриш! Ребята сидели в подъезде еще около получаса. Когда, наконец, Нике стало лучше, они все же зашли в квартиру. Измайлов держал сестру за руку, хотя ему и самому не помешала бы поддержка. Ника с силой вцепилась в брата и, по всей видимости, отпускать не собиралась. Более того: она этого не замечала, а Гриша ее напряжение очень даже почувствовал. Неуверенными шагами Вероника переступила порог родительской квартиры и ими же плелась за Измайловым. Обстановка погружала обоих в воспоминания детства. Прервал их Гриша, включив в коридоре свет. Ника буквально вернулась в реальность: взгляд упал на дверь ее комнаты, в которой она не была десять лет. - Чай, Ник? - спросил Измайлов. Девушка вопросительно посмотрела на брата. - Спрашиваю: чай? Попьем. Пошли? - он протянул Веронике руку. На кухне Гриша поставил чайник на плиту и достал вазу с конфетами. Между прочим любимыми его конфетами, которые еще мама домой покупала - Ромашкой. Купил он их, конечно, заранее. Ника сидела молча, почти даже не дышала. Она не верила в то, что вокруг себя видела. Везде преследовали воспоминания, куда бы она не бросала взгляд. Гриша был напряжен не меньше, однако ему удавалось мастерски это скрывать. Измайлову предстояло тяжелое: показать сестре то место, откуда она уехала еще маленькой и куда мечтала вернуться. Было даже, когда Ника подросла, что они ругались по поводу продажи недвижимости родителей. Простить брата за это ей было сложно, несмотря на то, что он обещал ей посетить эту квартиру. Слово свое он сдержал сегодня. Почему же мужчина молчал столько лет? Григорий на момент гибели мамы с папой - восемнадцатилетний парень, не имевший опыта воспитания подростков, потерявший в один миг обоих родителей, послушал совета друзей, которые предложили якобы продать квартиру и уехать в другое место, где, в атмосфере совершенно непривычной, можно начать новую жизнь. Потом, когда Ника выросла, он сказать правду боялся, мол не простит. Все оттягивал время, ожидая, когда она повзрослеет, станет еще более разумной. Девочка взрослела, менялась. А Гриша молчал, все тянул до того, когда она еще немного подрастет, чтобы точно не сердилась. И в один момент понял, что завел в тупик сам себя, сделав этим обманом хуже обоим. Эта квартира - святое место для Григория. Только находясь внутри столь близких сердцу стен, он позволял себе плакать навзрыд, кричать, ругаться и иногда, когда было совсем плохо, разговаривать с родителями, представляя, что они рядом и внимательно его слушают. Теперь же Гриша стоял здесь и заваривал чай не только для себя. Наконец правда, которую он так долго скрывал, была им озвучена. Гриша открыл холодильник, пробежался глазами по свободным полкам, и сказал: - Жрать, правда, тут нечего особо. Хлеб есть, будешь? А, ой, - он взял буханку хлеба в руки, повертел ее, и сказал: сухарь, - и выкинул его в мусорку. Еще час ребята все также сидели на кухне. Ника осваивалась, можно сказать, приходила в себя. Однако до сих пор слабо верила. Те чувства, что испытывала она, когда узнала о гибели родителей и воспоминания о том, как протекали дни после, вновь посетили ее. Это рождало бешеную панику внутри. Хотелось бежать на улицу и дальше, не оглядываясь. - Ушастик? Ну! Чего молчишь? Воды? - спросил мужчина, глядя в глаза сестре. - Не по себе мне тут. Внутри как-то страшно, - сказала Ника, положив руку на грудь. Григорий подошел к ней и крепко-крепко прижал к себе. Так умел обнимать только Гриша, как-то по-свойски, что положительно влияло на Веронику. Гладя девушку по голове, он удивлялся тому, почему она не кричит, не плачет, не ругается - ничего того, чего он хотя бы ожидал. Ее молчание пугало опера с каждой секундой все больше. - Ты прости меня. Я оберегал тебя от этого всего, а теперь чувствую, как будто хуже сделал. Чем я думал вообще... Надо было сразу сказать как есть. Дебил блять... - Грихан! Ты… ты же сделал это, чтобы мне было хорошо, да? Значит все правильно. Я освоюсь, Гриш. Только не вини себя, пожалуйста, а то я чувствую, что теперь из-за меня это все. Давай вон телек врубай! - воскликнула Ника, похлопав по плечу брата. - Ника! Ты… блять, не вздумай так думать, поняла? Уж не для этого я со всем этим ебусь. Давай, может, Володе позвоним? Или Крис? Да! Давай Крис! И Володе заодно, пусть приедут. И Мухичу можно, он как раз… - Гриш! Какой Мухич? Какой Володя вообще? Чтобы они тут нажрались как свиньи и все нам заблевали? Если ты думаешь, что мне так проще будет освоиться, то ты очень, очень ошибаешься, дорогой брат, - сказала Ника, делая серьезный акцент на слово «очень». Она поцеловала брата в щеку, а после, откусив конфету, продолжила. - Пошли там, я не знаю…ну пошли уже комнату мою посмотрим! Приоткрыв дверь в комнату сестры, Гриша замер в ожидании реакции Вероники. Вошла Ника туда неуверенно, с некоторой опаской. Боялась она не кого-то конкретно, а сама себя, правильнее даже сказать своей реакции. В ее памяти остались эти стены такими, какими она их оставила десять лет назад. Теперь, войдя туда вновь, Ника совсем не хотела видеть свою комнату другой, чувствовать себя в ней чужой. Однако, даже удивилась тому, что все осталось на своих местах, словно время замерло. Она будто попала в машину времени и переместилась в прошлое. Кажется, прямо сейчас должна зайти мама и позвать дочь с сыном за стол. Яркие лучи солнца упали на лица Гриши и Вероники, как бы согревая обоих. Ника аккуратно присела на свою кровать, на которой лежал голый матрац, и неуверенно, даже несколько обреченно взглянула на брата, ища в его глазах поддержки. В стенах родительской квартиры сестра опера снова чувствовала маленькой девочкой, совершенно брошенной. Григорий присел рядом, обнял девушку за плечи и поцеловал в затылок. Теперь и он почувствовал то, что на данный момент ощущала сестра - одиночество. Здесь они снова дети, нуждающиеся в родительской любви.