Штиль

Плакал на уроке.

Надпись криво выведенная, будто собачьим когтем, совершенно бессовестно красуется в дневнике его сына. Сам Гуцзы, стоя перед ним в неловком молчании, отводит взгляд в сторону кипящего чайника и, кажется, будто старается не расплакаться уже перед ним. — Она сказала, что если я не останусь на дополнительные, то не сдам экзамены и до конца жизни буду работать на рисовых полях. — Мальчик закусывает губу и даже не знает, что еще сказать в свое оправдание. — Я просто хотел побыстрее домой, у меня живот болел… Ци Жун едва сдерживается, чтобы не закричать от злости, от обиды и от желания прийти в школу и выкинуть эту суку в окно. Он прерывает оправдания сына одним хлестким ударом по ровной, деревянной поверхности стола и жалеет почти моментально. Вспышка ослепительно сильной боли заставляет его едва не подлететь на месте, почти в ужасе хватаясь за бинт на руке. Едва ли он может превозмочь острые волны непрерывно накатывающей боли, пришлось изречь из себя что-то не совсем литературное и не очень-то понятное, заставляющее Гуцзы лишь растерятся. — Да не важно, почему ты хотел уйти! Эта сучка вообще не имела права хоть что-то тебе говорить! Не сдашь экзамен?! Скажи ей, что пусть по себе людей не судит, дура! — Пап, пожалуйста, не кричи так, соседи опять будут тебя ругать. Недовольсту парня не было предела и он хотел, чтобы весь мир услышал насколько сильно он любит своего ребенка. Не было пощады тем, кто заставт Гуцзы плакать. Да он всех этих сучек на шпагат посадит, их и все их восемнадцать покалений! — Плакал на уроке, — Ци Жун скорчил максимально страшную рожицу пародируя учительницу. — И че?! Сын! В слезах нет ничего позорного! В следующий раз утопи ее слезми, падай на пол, не жалей штаны, я тебе сотню новых куплю! Симулируй гребаную эпилепсию, а потом кричи, что это она тебя довела! Мы засудим ее, и ее отпрысков. Они будут до конца жизни будт жрать обои с кетчупом, выплачивая тебе моральный вред! Ци Жун вскидывает руки и вновь забывая о боли, он чувствует как его непроизвольно перекашивает. Гуцзы не в силах смотреть на беспросветную глупость своего родителя, тоже вскидывает руки, но лишь в немой просьбе успокоится и наконец поберечь себя. — Папа, рука. — Мальчик аккуратно берет отца за запястье и боль будто бы даже притупляется. — Не злись, пожалуйста… — Не злиться?! Да твой предок в бешенстве! Да я прямо сейчас позвоню Сюань Цзи, и мы пойдем в школу разносить эту старую марамойку! Гуцзы явно испугался, ибо вздрогнув он поднял на отца затравленный взгляд. Сквозь бинты начала просачиваться кровь, Ци Жуну стало действительно больно, но при сыне, он этого не покажет. — Не надо, пап. — Это почему еще? — Сян-лаоши опять будет ставить мне мало баллов. Едва дослушав предложение, Ци Жун яростно подскочил со стула срываясь на бег в сторону разнесенного, окровавленного и негодного для нахождения зала. Вернулся он уже через несколько секунд. В его здоровой руке, с нарощенными кислотно-зелеными ногтями был зажат такой же кислотно-зеленый телефон с улыбающейся жабкой на покацанном чехле. Телефон хоть и пренадлежал сыну, зачастую им пользовался сам Ци Жун, ибо его сын, так и не нашел себе там занятий. — Сними чайник. Гуцзы послушно потопал в сторону чайника и аккуратно снял его с огня. Отошел с опаской, он боялся всего, что горячее сорока градусов. И Ци Жун не мог винить его в страхах, у самого была огромная куча заебов, мешающих нормально жить. Зайдя в телефон ребенка, он едва мог ногтями попадать от злости по сенсору. Он быстро нашел контакт подписанный как «Тетя Цзи-Цзи», хотя сам едва что-то видел от накатывающей, по настоящему ослепляющей ярости. После нескольких раздражающих гудков, она ответила довольно быстро, всегда так отвечала, в особенности, когда звонил Гуцзы. Ци Жун не дал ей заговорить первой, от эмоций начинали крошиться зубы. — Эта сучка, с которой мы ругались месяц назад, все это время занижала Гуцзы оценки! Ты представь, Цзе, это ж пиз… — Парень осекся, стоило его сыну чутка поежится от его брани. — Это немыслимо! Гуцзы не нравилось когда отец сквернословил. Он чувствовал себя некомфортно и ежился даже от детских ругательств. Сюань Цзи молчала совсем недолго, поняв, что скорее всего сейчас произойдет взрыв, Ци Жун убрал телефон от уха, снизив громкость до минимума. Только даже так, телефон едва не треснул от крика. — Да она охуела! А-Жун, мы завтра же идем в этот серпентарий! — Тут проблема, Цзе, я не могу пойти, поэтому и звоню. Повисла недолгая тишина, разбиваемая лишь бумажным шелестом на той стороне трубки. Она явно набивала себе цену, ибо скандалить одной не так уж и весело, хотя, приносило массу удовольствий, в придачу в душевным умиротворением. — Что-то случилось? Я имею в виду, вряд ли бы ты тянул с походом в школу, если это была какая-нибудь работа, — Она тянет каждый слог, в попытках сделать голос более подозрительным и вывести друга на чистую воду. — Говори, что у тебя там. Ци Жун опасливо сузил глаза обращая взор на сидящего рядом Гуцзы, думая, о том насколько сказанная им информация может повлиять на мальчика. Убрав телефон от уха он обратился к мальчику вполголоса: — Чайник остыл, иди налей предку зеленого и четыре кубика сахара, у папки стресс, — Мальчик воодушевленно закивал, пока родитель вернулся к разговору. — Так вот, ничего, что я бы не пережил. Боюсь, что с нервов убью эту старую мымру. Сюань Цзи протяжно засмеялась громко отпивая нечто из чашки. — Хорошо, только знай, что я точно завтра приду, и тебе следует хорошенько подготовится к моему приходу. — Вино и роллы? — Именно, — Женщина самодовольно хмыкнула, бокал, что она наверняка держала в руке тонко, ударился о зубы, она еще раз отпила таинственное содержимое. — Только попробуй еще раз купить тот ужас из подпольных лабораторий за 50 юаней. — А еб… — Ци Жун с некой грустью посмотрел на сына тщательно перемешивающего чай в зеленом гайване с мультяшной жабой. — Фейс не треснет? Она всегда готова к таким вопросам, блистать, отводя от себя грязь его речи, ей не впервой. — Я вообще-то иду за твоего сына ругаться, прояви уважение, жадная, вонючая жаба. — Сожри ее с дерьмом, надоело, что ты ешь за мои кровные. Он сбросил вызов прежде, чем она ответила ему хоть что-то. Как же он любил Сюань Цзи! Вот кто его настоящая родственная душа: такая же гнилая, но понимающая. Готовая жечь с тобой покрышки бывшему и ругаться за твоего отпрыска с какой-то охуевшей горгулей. Хороша, с какой стороны не посмотри. Единственный и самый настоящей друг, с такой же придурью, разделяющий самые его спорные мнения. Хорошо, что она женщина, будь все иначе, он бы точно влюбился и наверняка бы закончил где-нибудь в бочке с цементом близ какого-нибудь Сычуаньского леса. — Кушать хочешь? Мальчик радостно закивал, будто и ждал этого вопроса все это время. Он гордо достал из-за спины пакет, что Ци Жун приметил будучи еще в разгромленной комнате. — Я хотел отпроситься со школы пораньше, чтобы купить их! Их очень быстро раскупают и я подумал, что они тебе тоже нравятся. Достав из пакета картонный сверток с чесночными помпушками парень едва не рассплакался от запаха и накатывающей непропорциональными волнами слюны. — А деньги откуда? Говори, обокрал своего предка? Гуцзы неловко почесал затылок, скромно улыбаясь. — Я продал своему однокласснику ручку за пятнадцать юаней, сказав ему, что она волшебная и из-за нее он будет учиться так же хорошо, как и я. — Мальчик явно гордился своей маленькой оферой, но явно стеснялся показать истинных эмоций. — Я помню, как ты ругался с тетей за последний пакет с этими булочками и подумал, что ты порадуешься. И Ци Жун порадовался. Нет, не так. Ци Жун едва не охуел от радости, обнимая сына так крепко, что тот даже крякнул, сдавленный им как в тесках. Откровенно говоря, он чуть не лопнул от гордости, готовый умереть хоть сейчас, доказывая всему миру, что воспитал лучшую версию человека. — Иногда, этому предку кажется, что он тебя не заслуживает. Пережевывая последюю помпушку, сомнений и вовсе не остается.