Штиль

Утром Ци Жун встал со страшной головной болью, а события вчерашнего дня казались сном. Столь глупым и нереалистичными, что ржать было в пору от собственных фантазий. Они казались странными и совершенно тупыми. Будто Хуа Чен помер, а Лан Цанцю кричал на него так сильно, как никогда до этого. Было странно осматривать собственную комнату и понимать, что сына в ней нет, что нет его и в остальной квартире, а на второй половине кровати кто-то лежит. А. Это же Лан Цанцю, что лежал будто и вовсе помер. Весь бледный и какой-то больной. Ци Жун приподнялся на локоть, дабы взглянуть в чужое лицо, которое оказалось таким обескровленным, что на миг у него внутри что-то дрогнуло. Глаза его открыты и красны, то ли от бессонницы, то ли от слез, смотрят в потолок, а дышит он хрипло и через раз. Его будто помотало сначала жаром, потом холодом, а потом и вовсе его накачали наркотиками и подкинули к нему в кровать. То, что Лан заболел, не было никаких сомнений. — Эй. — Ци Жун сначала хотел постучать его по щекам, но рука его вовремя переменила курс и легла на лоб. Горячий как адово пекло! От некого ступора слова совсем не лезли со рта. — Охуеть, ты чайник. — Реакции не последовало, а Ци Жун дважды щелкнул пальцами перед его лицом. — Слушай, ты меня слышишь вообще? Ла-а-ан Ца-а-а-анцю-ю-ю-ю! Лишь тогда мужчина перевел на него слабый, затуманенный взгляд. Лицо его взмокло, но было страшно бледным. — Мне… — Цанцю хрипел будто пропитая консьержка. — Очень плохо. Ты не мог бы принести мне воды? Господи, еще этого ему не хватало. Ну не мог он сначала уйти, а уже потом подохнуть от лихорадки? Завтра уже возвращается Гуцзы, после почти трехнедельного отпуска у Цзи. Наверняка красная ведьма откормила его сладким и все это время писала за него уроки, пока трепалась по телефону с очередным богатым уродом. Знаем, проходили, старались больше не отправлять, ибо в прошлый раз малой прикатился домой шаром, что набрал в свой арсенал с десяток новых слов по типу «кинк» и «футфетиш» Ци Жуна аж передернуло! Старая дура. — И че мне с тобой делать? Выглядишь очень хуево. — Он злобно оглядел комнату, а потом подумал, что легче всего будет просто выставить его за дверь. Может быть кто-то примет его за старый диван и заберет к себе. — Сча. Никуда не уходи, я принесу градусник. Которого к слову он так и не нашел! Да, это самоуверенно и глупо, что в квартире где обитает ребенок нет градусника, с учетом того, насколько сильно Ци Жун может ипохондрить. Парень выдыхает и почти без сил садиться на кухонный стол, несколько раз постукивая ногтями по грязной скатерти. Лекарств у него нет, судя по виду Цанцю тот вообще захерел. А когда в дверь кто-то постучался, он обреченно провел ногтями по лицу. От глаз до подбородка, в таком сильном раздражении, что хотелось пробить головой стол. Пришлось идти открывать. Нет, ну был конечно вариант бросить ебаната за дверью, но вполне могло оказаться, что ебанатом за дверью был его сын. Однако открыв дверь и увидав Хэ Сюаня пришлось поумерить свой пыл и чутка обомлеть. Во первых сам факт того, что он просто взял и заявился в его квартиру, во вторых он пришел туда не один. А с ебаной свиньей. С блядским Эмином, что послушно сидел на блядской шлейке возле его ноги. Ци Жун узнает эту свиноту из тысячи!!! Он делил с ней очаг, толчок и бочок почти три года и будь он проклят, если забудет этот ходячий кусок хрючева. — Какого хуя? Хэ Сюань закатил глаза, и протянув ему поводок уставился на него столь безразлично, будто просто протягивает газету, а не сраную свинью. — Прощальный подарок от Хуа Чена. Он завещал его тебе. Ци Жун хочет заржать в голос, но смех стает поперек горла. Он купил эту свинью будучи тупым ребенком, чтобы поиздеваться над Хуа Ченом в его день рождения. Сегодня день рождения Ци Жуна и теперь, чертова свинья вернулась к нему. Бумеранг бьет по лицу с такой силой, что у парня дергается глаз. — Прям завещал? — Да. Радуйся. Про меня в завещании сказано лишь то, что теперь я буду выплачивать долг твоему брату. — Круто тебя циклоп раскулачил. — Не то слово. Повисла неловкая пауза в которой можно было расслышать тихое похрюкивание. — Слушай, забери ее к себе и пусти на лапшу. Мне этот гад не нужен. Эта свинья меня сожрет и поверь, ей будет похуй. Хэ Сюань нахмурился и почти небезразлично глянул на Эмина. Он хорошая хрюшка, не большой и не маленький, черный, с красными глазами. Несмотря на происхождение Хуа Чен действительно любил его, называя единственным другом. Иных и за людей не считал. Ци Жун — грязь под ногами, Се Лянь — бог, снизошедший до него в это ебаную помомойку, Хэ Сюань должник, а Эмин — друг. Когда они жили вместе, свин часто ставился в чужой квартире гораздо выше Ци Жуна и с удовольствием напоминал ему о ебнутости собственного положения. — Я не могу. Как-никак я знаю о вашей истории и чувствую, что ты тоже должен ответить хотя бы за часть того, что сделал. — Да не возьму я ее, блять. Иди ты нахуй с этой свинотой. Хэ Сюань невозмутимо смотрел на то как лицо его полыхает от гнева, а руки то и дело разлетаются по сторонам. Он безразлично бросает поводок на свинью и засунув руки в карманы просто уходит, развернувшись к нему спиной. Ци Жун впал в такой ступор, что не смог ни позвать охуевшего повара, ни кинуть в него поросенком, пока он окончательно не скрылся на лестничной клетки. Пиздец. Бумеранг еще никогда так смачно не давал ему по ебалу. Эмин времени не терял и протопал в квартиру будто все это время только его тут и не хватало. Как же он ненавидел это животное! Теперь у него их четыре. Хромая, шлюховатая курица, тупорылый баран, вонючая свинота и сына-корзина, что боле походил на милейшую жабку, (грех на ребенка ругаться, даже мысленно) И че ему делать с этой свиньей? С одной стороны он может пинком отправить ее в свободное падение с третьего этажа прямиком на бабку, продающую тофу. А с другой стороны, будто бы он и виноват. И все же, Ци Жун не может удержаться и не пнуть эту дрянь в сторону кухни. Где-то в комнате хрипит Лан Цанцю, где-то в его ногах хрипит эта животина. Но не оттого, что ей больно. Хэ Сюань не удосужился даже покормить этого проглота. Поэтому Ци Жун вынужден делать все сам. Бросает свинье морковь и кажется, начинает жалеть почти сразу. Теперь суп не сваришь. Он снимает кипящий чайник, кидает туда половину лимона и кубик сахара, вымачивет тряпку в холодной воде и на выходе из кухни спотыкается об разлегшегося там Эмина. Эта ебаная свинья до греха его доведет! Хуа Чен знает толк в мести, а Хэ Сюань в ультиматумах. И на самом деле становится действительно хуево. Когда-то он подарил эту хрень, дабы поиздеваться, а сейчас она вновь вернулась к нему. Когда он заходит обратно в зал, Цанцю выглядит так плохо, что непроизвольно Ци Жун начал переживать. Он опускает кружку на тумбочку, и сев на самый край кровати уложил чужую голову к себе на колени, дабы профессионально (нет) оценить масштаб проблемы. Он трогает чужой лоб и щеки, что такие же горячие и влажные будто… Блядь, да он даже сравнений придумать не может. — Только бля попробуй мне в лицо кашлянуть. Цанцю сам прикладывается щекой о его ладонь и становится как-то неловко. Прикрывает глаза и расслабляется, а он какого-то хрена руку и не убирает. Будто ему нормально находится в тесом контакте с этим хоспесником. — У тебя руки такие холодные. Мне жарко, откроешь окно? — А может мне сразу тебя в холодильник сунуть? Ебанулся? Какое окно? У тебя температура под сорок. Ци Жун нехотя утирает чужое лицо тряпкой и становится совсем плохо. Человек под ним блаженно выдыхает, а потом его тело будто бы сводит кратковременной, но сильной судорогой. — Ци Жун, дай мне чего-нибудь выпить. И главное хрипит так, что это становится не прихотью, а необходимостью. Парень нехотя и будто в бессилии приподнимает его тело прижимая к себе плотно так сильно, насколько это возможно. Приходится одной рукой держать его на плаву, а второй держать чашку с лимонным варевом. Цанцю отпивает немного, так как и следует человеку в столь говеном положении. — Я хотел извиниться за вчерашнее и за то, что даже сегодня приношу лишь проблемы. — В его голосе искреннее раскаяние, Цанцю по-другому не умеет. Он мальчик хороший, мама научила его, что нет смыла в извинениях, если в нет и толики искренности. — Если ты хочешь, я уйду прямо сейчас. И он хочет. Конечно хочет, но где-то в районе груди что-то нещадно болит и скручивается. Он непроизвольно сжимает чужое тело немного сильней, хотя в этом нет смысла. Его действия попросту их лишены. — Ты конченый? В таком состоянии ты наебнешься с лестницы и оставишь на ней все остатки своего серого вещества, которого у тебя в башке и так не много. — Нацепить личину безразличия — просто, особенно, когда оно почти искреннее. — Слушай, не думай, что у меня есть желание с тобой возиться, но я тоже не неблагодарная скотина. Ты помог мне, а я помогу тебе. Хочется вновь воззвать к былому расчету и ненависти, но она действительно больше невозможна. Цанцю такой же как и раньше, такой же, как во времена, когда Ци Жун был влюблен и его дебильные чувства были взаимны. Будто бы его мозг играет на этой ностальгии, на этом мертвом образе из прошлого, а единственной не атрофированной фибре его души. — Спасибо. Еще вчера ты должен был просто выставить меня за порог. Я вел себя как скотина. Должен был понять, что тебе трудно, что он для тебя что-то да значил, а у меня сорвало крышу. И я… — Замолчи. — Ци Жун откидывается на спинку кровати и утягивает парня за собой, располагая спиной на собственном теле. — Заткнись и никогда больше его не упоминай. Просто отдохни. Не хочу чтобы ты сдох на полувыдохе у меня в кровати. Чужие руки бледны и слабы. Вчерашний дождь неслабо его пронял, а ветер вдарил ни сколечки не слабей. Повезло, что он не слег следом. В ином случае у него были б все шансы быть сожранным этой проклятой свинобазой, которую повар подсунул бы ему под дверь. — Я и мечтать не мог, что когда-нибудь ты снова меня обнимешь. — Считай, что это спасание утопающих. Боюсь, что ты захлебнешься своей слюной у меня в простынях. Ци Жун откидывает голову назад и понимает, что ненависти не только нет, но и становится хорошо. Обида окончательно покинула его, но будто и легче не стало. Цанцю больше не противен, а его предательство будто и не предательство вовсе. По сравнению с ним, Лан едва не святой. Хотя, довести его до нервного срыва — дорогого стоило. — У меня голова болит. — Парень не глядя пытается дотянуться до тряпки, что лежит на тумбочке сбоку от них, а когда это не выходит, обессилено роняет голову в бок и застывает, переставая дышать. — Ци Жун, пожалуйста, сходи в аптеку. У меня галлюцинации начались. Боюсь, температура огромная. — Чертей видеть начал? — Свиней.