Один из нас

      «Отпусти его», говорят Федору все вокруг.       «Отпусти его», говорит Федор сам себе.       Говорит, но все равно упоминает его. Постоянно. Все его друзья – как ты, блядь, их всех еще не потерял? – закатывают глаза и повторяют «отпусти его».       Говорит, но из раза в раз мысленно возвращается в те времена, когда они вместе, они бок о бок. Федор тогда бесконечно счастлив и молод. А еще Фёдор тогда не был один. Где рядом есть надежная опора, где лохматая голова доверчиво ложится на плечо       Одиночества он боялся. Может потому все и вышло… Так.       Они снова начали общаться. Федя решился восстановить мосты, которые когда-то сам сжег. Именно он, Федор.       Только вот… Ничего не вышло. Федя бьётся в стену головой, бьется всем телом. Но пропасть теперь настолько большая, что даже страшно.       Федя теперь смотрит на нового Андрея, совершенно ему незнакомого. Это уже не тот наглый, слегка заносчивый мальчишка. Это даже не тот потрепанный жизнью – вечно угашенный – парень.       Это теперь мужчина. Порядком схуднувший, снова опрятный, высокий. У этого нового Андрея незнакомый холодный взгляд. Такой, как если бы между Андреем и Федором никогда ничего не было, если бы их совсем-никогда-вообще-ничего не связывало. Будто один Федор бережно хранит, а для Андрея все это ничего не значит. Ни мечта, ни дружба, ни работа. Ни чувства…       Они были. Они словно есть до сих пор. Потому Федя, вроде как, тянется обратно. Он подумал – наивно понадеялся – что переболело, зажило и прошло. Но оказалось, что с его обидой – как с татухами на Андреевских руках. Чернота, хоть и слегка выцвела, покрылась тонкой белесой пленкой, все же сидела где-то глубоко. Чужие едкие слова, хуевые поступки так сильно вбились под кожу, что вытравить их оттуда, наверное, и не выйдет уже. Потому что Андрей месяцами подкалывал Феде яд, столько, что теперь кислотой выедало любые попытки построить что-то новое.       Не получилось ни забыть, ни отпустить. Федя живет прошлым. Андрей изменился, перешагнул и пошел дальше. Их разговоры теперь другие, их разговоры теперь пространные, вроде сложные, но по факту ничего не значащие. Раньше все было про чувства, даже если по-подростковому наивно, но искренне.       Он, наивный идиот, так сильно пытался спасти их, что между ними перегорело все до последнего уголька.       Андрей ни словом, ни жестами не упоминает, что что-то было. Что было грязное, злое и агрессивное. Андрей приветлив и дружелюбен. Андрей открыт к диалогу. Андрей спрашивает про Фединого пса. И тогда Федя понимает, что не простил.       Из Феди лезет дерьмо. Содержимое бочки вспенилось, блядь, до краев. Он вроде бы каждый раз обещает себе, что перестанет, что все давно в прошлом. А потом, как только слышит знакомый голос – словно единственное, что осталось от того самого человека – не может сдержать ядовитых подколов. Он не бросается обвинениями прямо, было бы совсем жалко, но не упускает момента побольнее зацепить.       Неужели тебе все так же больно?       Федя смотрит на Андрея и вспоминает, почему тогда ушел. Федя ушел сам, закрыл чужую душу, громко хлопнув дверью. Он ушел, потому что испугался. Потому что Андрей человек-пожар. Он катаклизм, персональный смерч. Он с удивительной жестокостью рушил все, что находилось вокруг него и было лишь вопросом времени, когда Федю зацепит. Пришлось бежать, пока еще была видна дорога. Но эта дорога вывела его не туда.       На самом деле, Андрей его почти сломал...       Атмосфера какая-то стремная. Почему-то вспоминается темная загаженая квартира, где Андрей снимал комнату. Где обои на стенах были изрисованы синим маркером. Где сам Андрей в трансе писал только ему понятные шифры.       Где Федя в первый раз чуть не потерял его. Где в первый – но далеко не в последний – раз внутри что-то оборвалось. Где Андрей блевал чем-то черным, где Андрей кашлял кровью, а Федя в ужасе звонил в скорую       Теперь они сидят у кого-то на хате, курят вместе и пьют какую-то дорогую алкашку. И Федя чувствует, что все не так. Они раньше сидели не так. Только вот… Так как было раньше ему не нравилось.       Все уже разбрелись спать, а они сидят. Андрей рисует кончиками пальцев узоры, а он не может оторвать взгляда.       - Помнишь, о чем мы с тобой мечтали? - тихо хрипит в никуда.       Андрей мгновенно затыкается, хотя до этого трещал без умолку. Признаться, Федя не слышал, о чем он говорил. Но точно о чем-то неважном. Не дожидается ответа.       А нужен ли тебе ответ?       - А я помню. Все время вспоминаю.       Смотрит в свои скрещенные в замок руки. Не на Андрея.       - Зачем?       И правда. Зачем?       - Зачем, если ничего уже не изменить, а воспоминания причиняют боль?       Голос у Андрея странный. Вернее нет, голос тот же, Федя его знает, но… Интонации чужие.       - Значит вот что ты выбрал? По пути наименьшего сопротивления?       - А мы сейчас не обо мне, Федь. Мы про тебя. Что ты пытаешься сделать? Ты бросаешь в меня камнями. Говоришь, что такие друзья как я тебе не нужны. Говоришь, что я тебя предал. Говоришь, что принял за близость, за родственную душу нечто другое.       Он переводит дух и подливает себе в стопку ром. Хотя вроде бы бросил пить.       - Но что если проблема не во мне?       Федя злится, готовится защищаться. Щурит глаза и сжимает руки в кулаки.       - Что ты имеешь в виду?       Боже, как же жалко все это выглядит… Андрей на протяжении всего разговора спокоен как скала, он даже позы, блядь, не меняет. А Федя готов взорваться просто от самого факта, что на него пытаются перевести стрелки.       Неужели ты ждал чего-то другого? Где же твой хваленый психфак? Почему фраза «всегда виноваты двое» отметается тобой так легко?       - Кто из нас твердил на каждом углу о том, что ему никто не нужен? Кто говорил о том, что не считал меня другом, а, Федь? Может быть ты все это время сомневался не в моем отношении, а в своем?       - Я никогда, ни разу, блядь, не сомневался в тебе. Пока не…       Андрей выгнул бровь.       - Ну?       - Блядь, ты повел себя как свинья. Неужели… Неужели тебе настолько плевать, Андрей?       - Скажи, что стало началом конца? Не для меня, для себя скажи.       «Федор, иди нахуй»       Андрей послал его. В лицо. Федор в малейших деталях помнит тот момент. Он помнит выражение его лица. Не помнит уже из-за чего сцепились, это и не важно. Но помнит, как на сцене Андрей вновь и вновь говорил свою липкую противно-приторную хуйню про Федор-это-наш-отец, а потом в лицо выплюнул ядовитое «иди нахуй».       - Получается проебался не только я, а Федь?       Федя поморщился. Как же захотелось разбить ему ебальник. Столько раз за все время он смог себя сдержать, но почему-то так отчаянно хотелось сделать это сейчас. Андрей вел себя как полный мудак.       А Федор – как долбоеб. Просто феерический идиот. Ну почему глупое сердце не может перестать ныть? Почему ебаный мозг не может наконец забыть?       Почему, сука? Почему так и не отболело?       Ему же так хотелось верить в то, что все можно вернуть.       - В чем же по-твоему я проебался?       - Это ведь ты свалил. Почувствовал опасность и свалил. Кинул меня, Федь. Кто из нас пел про преданность? Кто из нас кого предал?       - Что же ты… Ты же знаешь почему. Ты, блядь, прекрасно знаешь почему я ушел. Ты втянул меня в свой ебаный водоворот саморазрушения.       Федя до последней секунды изо всех сил старался вытянуть Андрея из того пиздеца, в который он сам себя завел. А ушел… Блядь, еще немного и самого Федора раздавило бы этой лавиной. Пришлось выбирать.       - Ты испугался и сбежал.       - Нет. – собственный голос внезапно прозвучал уверенно.       - Я просто впервые выбрал себя. Скажи хотя бы сейчас – у меня был шанс помочь?       Взгляд Андрея наконец потеплел. Он смотрел все еще не так, как когда-то. Но уже не морозил своими океанами.       - Ты помог тем, что ушел. Твоя любовь… Она душила. Твоя мечта. Она была нашей, а потом стала только твоей. Не знаю почему, но… Просто в какой-то момент я очнулся среди развалин и понял «не мое». Понимаешь?       Федя не понимал. У него во рту скапливался вкус какой-то гнили от пространных мудреных мыслей. А еще обида. Она пропастью разрасталась в груди. Было такое чувство, что он только что прыгнул с крыши. Миг – и он в неизвестности.       - Вот как?       Все, что смог из себя выдавить.       - Я не знаю в какой момент все зашло так далеко, но… Мне жаль.       - Зачем ты врешь?       Ему не жаль. Ему плевать. Всегда было. Но почему?       Почему, сука, так? Когда любишь ты – не любят тебя. И наоборот. Почему все не может быть проще?       - Федь… Не вру. Ты потом поймешь, позже. Когда отболит – поймешь. Может тогда простишь.       Федя нашел в себе силы посмотреть ему в глаза. Оба резко встали.       - Андрей… Иди нахуй.       Вот так просто. Ни разу в жизни не произносил этих слов в его адрес. Берег изо всех сил. А сейчас они так легко слетели с языка, оставляя внутри только пустоту.       Что-то в Андрее надломилось. Наконец броня спокойствия была пробита. Он кривил губы в улыбке, но это было похоже на оскал. А на дне зрачков что-то ярко вспыхнуло костром боли, но тут же потухло. Андрей кивнул, и Федор решил, что больше ему здесь делать нечего. Удар засчитан.       Доволен?       Доехал до дома. Посмотрел вокруг и все в миг стало столь противным, столь ненавистным.       Прочь. Прочь, дальше отсюда. Из холодного города, он теперь чужой. Дальше от Андрея, дальше от сырости, дальше от ебаных воспоминаний. Куда?       Он не знал.       Но казалось важным уехать. Прочь.       С чего ты решил, что именно его искал всю жизнь? Неужели он стоил всего этого пиздеца?       Правда в том, что Андрей стоил.       Какой же идиот.       Собрать все вещи и уехать отсюда. Хоть ненадолго, хоть чуть-чуть вырваться. Собраться и уехать, пока снова не стало слишком поздно. Это все для него «слишком». Собирать себя из осколков больше нет сил.       Нет, он не будет с ним работать. Больше нет. Нельзя войти в одну реку дважды. Не стоит и пытаться. Хватит, хватит себя насиловать.       Оставить на кровати все воспоминания вперемешку с грязным постельным. Даже если это бег от самого себя… Господи, он не вывезет это все еще раз.       Судорожно писал всем, что уезжает. Оставил кучу незаконченных дел, но все это не важно. Все это потом. Прочь-прочь-прочь.       Долгая дорога до аэропорта. Федя не может разглядеть свой дальнейший путь, уже не представляет, что его ждет. Знает одно – прошлое тянет его на дно. А значит нужно забыть.       Последняя нервная клетка трясется в судорогах. Андрей умудрился все в нем выжечь, все до последнего. Разъебать в крошку каждую клетку мозга. Почему ты это позволил?       Сигарета тлеет в руках. Никотин позволяет собраться в кучу хоть немного, но руки все ещё предательски дрожат.       Впервые вокзальная суета не успокаивает совсем. Паршивый кофе встает тошнотой в горле. И он уже не может сказать, это кофе горчит на корне языка или собственные слова.       Когда самолет поднялся в воздух как-то резко отпустило. Он смотрел на крохотные домики, остающиеся позади, на кучерявые облака. Все правильно. Так – правильно.       Родной Иркутск встретил пронизывающим ветром. Он проникал через одежду, пробирал до самых костей. Но даже так дышать стало легче. Федя запрокинул голову к небу, глубоко вдыхал холодный воздух. Все еще не ясно куда дальше.       Сообщения посыпались со всех сторон. Уведомления непрекращающимся потоком сменяли друг друга. Но среди всех них… Господи, ну сколько можно?       «Уехал?»       «Правильно. Поезжай. Думаешь, что я мудак, но потом ты поймешь. Обещаю. Может быть тогда простишь. А пока уезжай и забудь»       Федор рассмеялся. Было даже не интересно от кого он узнал и почему так быстро. Поборол первое желание заблокировать его нахуй.       Федя сел на скамейку посреди вокзала. Одиноко и горестно. Устало прикрыл на мгновение глаза и все же решился.       «Я люблю тебя. Эти слова я должен был сказать. Но знаешь… Больше нет. С меня хватит. И с тебя тоже.»       Сказал это не для Андрея. Впервые для себя. Поймет ли когда-нибудь то, о чем Андрей ему говорил? Может быть. Может даже простит. Может найдет в себе силы хлопнуть его по плечу, сказать «все в прошлом» и ни на грамм при этом не спиздеть. Может знакомые улицы вылечат. Может здесь получится наконец зализать раны.       Кто знает вернется ли он обратно в Питер. Пока – нет. Пока все отдает такой болью – нет. А потом… Кто знает, куда приведут дороги. Одно Федя знает точно – их с Андреем пути больше не пересекутся.