По лезвиям судьбы...

Хальсин Вы замечали когда-нибудь, что нашей жизнью повелевают случайности? Непредвиденные обстоятельства, случайные фразы, неожиданные знания, появившиеся вроде бы из неоткуда? Но именно эти мелочи заставляют сойти с проторенной дороги, неожиданно свернуть на новую тропку, не представляя куда она приведет. И так во всем. Мы встречаем людей, способных перевернуть нашу жизнь, когда меньше всего ожидаем этого. Блуждая по трактиру арфистов, Дайнин зашел в одну из сохранившихся комнат, и нашел там то, что я искал годами. Шанс. Потерянную тропинку к Таниэлю, хотя на первый взгляд, эти обстоятельства ничто не связывало. На одной из постелей лежал незнакомый молодой мужчина. Казалось, что в этом странного, среди арфистов, потрепанных многочисленными схватками, наверняка много раненных, просто скользни взглядом, и пройди мимо, но Дайнина что-то остановило. Я спрашивал у него потом что же именно, но он не смог мне ответить. «Раненный метался на постели, ловил руками воздух и что-то неслышно шептал. Капли пота ползли по его лицу, глаза были закрыты, но губы искривляла гримаса отчаяния, неведомой борьбы, непонятной постороннему наблюдателю. Сидевшая рядом с ним молодая женщина, в потрепанной котте «Огненного Кулака», приподнялась со своего места, промокнула потный пылающий лоб, прошептала что-то ободряющее. - Что с ним? Если нужна помощь, - среди нас есть целитель… Она устала вздохнула, попыталась улыбнуться. Это было неожиданно – Дайнин так привык к враждебности к себе, что любая доброжелательность была удивительна. - Не знаю, поможет ли здесь целитель. Мы нашли его таким. Он блуждал в тенях, оборванный и обессиленный, и кажется искал кого-то. Мы привели его в «Потерянный свет», но он до сих пор без сознания. Уже несколько дней мечется в бреду, но так и не приходит в себя. - Хальсин, ты можешь что-то сделать? Я присел рядом, взял раненного за руку, как вдруг, словно искра пронзила мое разум. Я странно себя почувствовал – мне показалось, что рука Таниэля коснулась моей руки. Его присутствие было таким ярким хотя и кратковременным, таким знакомым и таким долгожданным, что я невольно одернул руку. Такие ощущения бывают, если войдешь в дом, где только что побывало дорогое тебе создание, а стены и воздух вокруг еще кажется хранят его запах, предметы помнят прикосновения и на полу еще различимы следы, коих нет в действительности, но ты способен увидеть их не зрением, но сердцем. - Вам удалось узнать кто это? – Услышал я голос Дайнина, и он вернул меня к действительности. - Нет, - женщина печально показала головой. – Но он блуждал в тенях по меньшей мере сотню лет. В его мешке было что-то вроде дневника, разобрать трудно, но там упоминались события столетней давности, когда друиды и арфисты сражались с генералом Тормом. - Думаешь, он из их числа? - Трудно сказать, - пожала плечами она, - Джахейра его не опознала, но ведь она не может помнить каждого воина в лицо. Но я думаю, когда-то он был шпионом или что-то вроде того. Собирал сведения на этих землях. В его кармане мы нашли обрывок незаконченного донесения, правда непонятно кому оно было предназначено. - Я могу посмотреть? Она кивнула. Подняла с пола грязный заплечный мешок, который казалось вот-вот развалится от одного прикосновения, извлекла ветхий, обтрепанный обрывок пергамента и протянула ему. Дайнин осторожно взял его. Морща лоб, он силился разглядеть написанное, а потом произнес: - Приказывают остановиться в таверне «Последний свет», собрать сведения о культе Шар, присмотреться к семейству Тормов… - Дай! – подала голос Карлах. – Посмотри на его руки! Он опустился на колени перед раненным, развернул его ладонь. - И что? Рука как рука… - Да нет же! Видишь эти мозоли на пальцах? Таким бывают у лютнистов. Ну тех, кто долгие годы играет на лютне! - А у него была лютня? - Нет. – растерянно ответила женщина. – Лютню мы не видели. - Жаль, - произнес Гейл, - это могло бы помочь. Если этот человек и вправду лютнист, звуки его инструмента могли бы его пробудить. - Значит её надо найти! А что там в дневнике, Хальсин? - Здесь почти ничего нельзя разобрать, - от волнения я едва мог удерживать дневник в руках. Вспыхнувшая надежда была такой зыбкой, что я невольно говорил шепотом, дабы её не спугнуть. – Подожди, последние записи видно чуть лучше. Кажется, он хотел узнать, как далеко распространился культ и как это связано с Тормами. Собирается проникнуть в Дом Исцеления, лечебницу для местных. Здесь написано «выдам себя за страждущего. Это будет не трудно, поскольку я действительно чувствую странную слабость во всем теле, и мне не помешала бы…». На этом записи обрываются… Нам надо проверить это место. - Боги! Что ты хочешь там найти? – недовольно пробурчал Гейл. – Прошло почти столетие, если что и было в этой лечебнице, то давно уже обратилось в пыль! К моему счастью, Дайнин его не послушал. - Я пойду с тобой, - сказал я ему. – Я кажется знаю, где искать это место. Оно почти в центре Рейтвина, местного городка, но боюсь, проклятие там особенно сильно, к тому же ты окажешься в опасной близости от Лунных Башен… - Вот и хорошо, - улыбнулся он мне, - заодно проведем разведку, прежде чем лезть в логово Торма. А тебе лучше будет остаться с раненным. Не хотелось бы вернуться, и застать его хладное тело. Ты же сможешь поддерживать в нем жизнь, пока мы не выясним хоть что-то. - Но ты же не знаешь куда идти! - Я попрошу Нэре пойти со мной. Думаю, он сможет провести меня до места. Я хотел было поспорить, но не нашел что ему возразить. В конце концов, Дайнин был прав, я действительно мог бы поддерживать хрупкое состояние неизвестного гораздо лучше его невольной сиделки, но в то же время был почти уверен, что кроме рациональности, он не хотел подвергать меня опасности. Впрочем, не думаю, что он уже тогда подозревал, с какими ужасами ему предстоит встретиться. Я тоже этого не знал, иначе наверняка пошел бы с ним. Впрочем, что теперь об этом говорить? Он ушел, а я остался, раздираемый страхом и надеждой, отчаянием и твердой верой в его удачу. А больше мне ничего не оставалось». Дайнин не говорил мне с чем ему пришлось столкнуться. Когда они вернулись, то выглядели так, словно были не в себе. Лишь потом Карлах рассказала мне, что же там произошло на самом деле, и как именно нам досталась заветная лютня. «От Дома Исцеления веяло жутью. Среди всеобщего запустения, он на удивление хорошо сохранился. Конечно, камень почернел, и вездесущие уродливые корни оплели крышу, но в остальном ничего не указывало, что Дом уже сотню лет не использовался по назначению. Уцелели цветные витражи, каменные ступени не раскрошились от времени, и тяжелая дверь всё так же плотно стояла на месте, хотя и невыносимо заскрипела, когда ее открывали. Не успел отряд оказаться внутри, как прямо перед ними появилась женская фигура, заставившая Дайнина невольно отшатнуться. Запах. Тошнотворная вонь гниющей плоти, слабо приглушенная тяжелым запахом лекарственных настоек. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что перед ними стоял мертвец. В ветхом синем платье и некогда белом переднике, теперь грязно-сером, в бурых пятнах столетие назад засохшей крови и гноя. На ее голове был натянут убор, полностью скрывающий не только волосы, но и верхнюю часть лица, хотя они могли бы поклясться, что никаких волос там нет и в помине. И хотя глаза ожившей покойницы были скрыты, она прекрасно видела. Уверенно выставила вперед гнилую длань и оскалила сгнившие зубы в жуткой улыбке. - Мы не принимаем новых посетителей, - заявило нечто, бывшее когда-то больничной сиделкой или помощницей врачевателя, - но, если вам нужна срочная помощь, подождите своей очереди, и тогда возможно мы сможем ее оказать по мере своих скромных сил. Астарион хихикнул, не сумев справиться с собой. Жуть происходящего сглаживалась нелепостью ситуации. О каком «принятии посетителей» могла идти речь в окружении грязи, разрухи и запустения, царивших вокруг? Захламлённый пол, сгнившие от времени малиновые портьеры, шевелящиеся от невидимого сквозняка, словно лохмотья паутины, развалившиеся деревянные постели, хранившие теперь лишь грязные желтые кости в остатках тряпья. Мертвенная тишина покинутого места. А между всем этим – оживленные чьей-то темной волей уродливые тела давно погибших служительниц. Еще одна показалась из-за дальней портьеры с ржавым подносом в мертвых руках, на котором горкой возвышалось какое-то гнилье, а на гнилье – тусклые и позеленевшие от времени медицинские инструменты. - Не могли бы вы говорить потише? – серьезно произнесла покойница. – Вы разбудите пациентов. - Боги, да они же передохли сто лет назад! – воскликнул Астарион. Покойница с подносом возмущенно передернула мертвыми плечами. - Не говорите глупостей. Пациенты отдыхают, я только что дала им большую дозу снотворного. А вам лучше покинуть Дом Исцеления, или я вынуждена буду позвать доктора Малуса. - Да, да, позовите его, - странным голосом произнес Дайнин, будто бы принимая условия странной игры с покойниками. – Мы хотим его видеть. - Хорошо, я пропущу вас к доктору, если вы пообещаете не шуметь и быть терпеливыми. Доктор Малус не выносит шума. - Мы не будем шуметь, - пообещал Дайнин, и покойницы отступили, пропуская отряд. - Должно быть, проклятие вернуло их к жизни, - поделился впечатлением Гейл, как только они миновали служительниц. - Это ты называешь жизнью? – фыркнула Карлах, с отвращением передернув плечами. – Таскать по коридорам свои сгнившие потроха мало счастья. - Врятли они это осознают, - парировал волшебник. – Стойте! Это свежая кровь! Он был прав – через несколько шагов располагалась массивная дубовая дверь, к которой вел широкий кровавый след, нестерпимо багровый среди всеобщего запустения. Дайнин толкнул тяжелые створки, и отряд очутился в круглом зале, зажатым со всех сторон ярусами деревянных скамеек, словно в анатомическом театре. Собственно, это он и был: в центре, на каменном полу, находился медицинский стол, а на нем, удерживаемый кожаными ремнями, лежал голый человек. Вокруг же пленника толпились мертвые служительницы, подобные встреченным в коридоре, но с ржавыми медицинскими инструментами в гнилых руках. А над ними возвышалось жуткое существо, не похожее ни на что виденное Карлах ранее. Вероятно, когда-то оно тоже был живым, как и все вокруг. Острые уши выдавали в нем эльфа, но все остальное не могло быть отнесено ни к одной известной расе. Его руки были заменены металлическими протезами, как у механических големов, встреченных ими в Гримфорже, но суставчатые пальцы на шарнирах оканчивались острыми лезвиями. Существо беспрестанно шевелило ими, издавая резкий, противный скрип, будто механический кузнечик. Металлические ноги, с вывернутыми назад коленями, на голову возвышали существо над мертвыми служительницами, дополняя сходство с уродливым насекомым. Туловище создания было обряжено в бархатный колет, украшенный ветхими, грязными кружевами, лицо закрывало нечто, первоначально принятое за маску, но присмотревшись повнимательнее, Карлах поняла, что это вовсе не маска. Хрустальные глаза, огромные, как у стрекозы, были вживлены прямо в плоть, отчего искусственные глаза окружали бесчисленные кровоподтеки. Чернеющий рот в иссохших струпьях принадлежал самому мертвецу, ибо невозможно было заподозрить, что столь чудовищные изменения оставили бы его в живых. Тем не менее, кошмарный механоид казался вполне бодрым и преподавал мертвым служительницам какой-то урок. - Владычица Шар учит нас, что боль есть благо, а принесенная умелой рукой благо втройне. Боль ведет нас к прозрению, а это есть первый шар к исцелению души и совершенствованию тела. Боль не должна быть грубой и примитивной, ибо через нее мы помогаем пациенту постичь любовь Владычицы, почувствовать её ласкающую руку. Сестра Абигейл, прошу вас… Мертвая служительница, к которой он обращался оторвалась от своих товарок и приблизилась к человеку на столе. Она передвигалась странными рывками, будто невидимый кукловод потянул за ниточки и заставил покойницу дергать руками и ногами. Её голова тряслась, словно в припадке падучей, сгнившие руки вытянулись вперед и вонзили ржавое лезвие в лежащее тело. К всеобщему ужасу отряда, привязанный человек задергался на столе и издал нечленораздельное мычание. - Он живой, дьявол его побери! – Не сдержавшись воскликнул Астарион, и невольно привлек внимание этой уродливой пародии на медиков. Незрячие лица служительниц повернулись в его сторону, но механоид постучал друг о друга железными пальцами, привлекая их внимание: - Нет, сестра Абигейл, нет! Ваша рука слишком жестка, вы бьете, а надо гладить. Посмотрите, как я это делаю и запомните. Суставчатый палец прикоснулся лезвием к груди страдальца, а затем плавно, почти нежно опустился ниже, оставляя на живом теле глубокий порез. Пленник снова замычал, задергал головой, и только тогда Карлах поняла, что его рот грубо зашит прочными нитями. Пальцы стиснули рукоять алебарды, спину свела судорога. - Сумасшедший садист! – поддержал её Астарион, бросив взгляд на Дайнина. – Мы что, так и будем на это смотреть?! Тогда Карлах подумала, что должно быть именно его восклицание встряхнуло Дая, выводя из невольного ступора, вызванного чудовищной жестокостью, творившейся на его глазах. А может, он вспомнил себя, лежащего на каменном алтаре – такого же обездвиженного, онемевшего и беспомощного, и это воспоминание заставило его очнуться. Не произнося ни слова, он кинул в мертвецов «слепящую вспышку», а когда покойницы отшатнулись, роняя свои ужасные инструменты, бросился к ближайшей служительнице и раскроил одним стремительным ударом гнилую голову. Карлах тогда показалось, что они впервые не нуждались в каком-либо приказе с его стороны. Желание уничтожить извергов было так сильно, что отряд просто бросился на них, забыв о необходимости согласовывать свои действия с товарищами, и вообще обо всем на свете. Наверное, только Нэре удалось сохранить хладность рассудка, бросив на Астариона «глубокую тень», из которой вампир мог с убийственной точностью поражать врагов, а потом защищать Дайнина магическим щитом от нападения сразу с двух сторон. Гейл метал молнии в жуткого механоида, только чудом не задев Карлах, сдерживающую стремительные удары железных рук, и не давая адскому «хирургу» прорваться к Дайнину. Он был удивительно быстр, от ударов лезвий по алебарде летели искры, но Карлах не отступала, несмотря на то, что врагу дважды удалось задеть её. «Алое на алом совсем не видно», говорила она потом, рассказывая о битве в Доме Исцеления. Как только с служительницами было покончено, отряд навалился на «доктора». Всполохи молний плясали по железным рукам и ногам, поражая скрытую плоть, но он все еще оставался жив. Нэре попробовал обездвижить чудовище, но заклинание просто «стекло» по нему, уходя в каменный пол. Псионика дроу отказывалась приносить вред изуродованной плоти, но на долю секунды ввела его в замешательство, и Дайнину этого хватило. Стальной росчерк скимитара сверкнул в искусственном полумраке зала, и острое лезвие вонзилось в глаз безумца за мгновение до того, как он успел бы закрыться от удара механической рукой. Малус зашатался и беззвучно рухнул на каменные плиты. Дайнин стоял над ним, тяжело дыша, а потом наклонился и сорвал с пояса кожаный кошель, украшенный расползающейся вышивкой. В лужу крови посыпались почерневшие от времени монеты, искусственный глаз, точно такой же, как был у «доктора», обрывки пергамента и тяжелый бронзовый ключ, который Дай тут же подобрал, обтер об штаны и убрал в поясную сумку. Гейл и Нэре уже суетились вокруг несчастного пленника: разрезали путы и нитки, сковывающие его губы, помогли сесть, поили лечебным зельем. Пленника трясло, словно в него угодил разряд молнии, он мычал, разевая рот, но сказать ничего не мог – вместо языка во рту слабо шевелился черный обрубок. - Что нам с ним делать? – спросил Нэре, избегая смотреть в глаза пленнику. - Отведем к арфистам, - ответил Гейл, оглядываясь вокруг в поисках одежды. Немой опять замычал, тыча рукой в сторону еще одной массивной двери, расположенной между рядами деревянных сидений. - Интересно, кем был этот ублюдок? – произнес Астарион, все еще рассматривая тело поверженного механоида. - Малус Торм, родной брат Кетерика, - развеял его любопытство Нэре. – Когда он обрел бессмертие, не удивительно, что потянул за собой и свое семейство, уже давно к тому времени мертвое. И они, судя по всему, тут же принялись за старое. Малус препарировал случайных путников, сестрица Геррингот обирала их до нитки, а потом отправляла на опыты братцу, а сынок составлял яды и пил, как не в себя. - Славная семейка, - криво ухмыльнулся вампир. – Милый, думаешь, что там, за дверью? - Сейчас узнаем, - ответил Дайнин и двинулся вперед. Бронзовый ключ легко вошел в замок – по всей видимости, им часто пользовались. Поначалу они подумали, что попали в какой-то заброшенный склад, ломившийся от обилия строй одежды и брошенных вещей. Но присмотревшись повнимательнее, Карлах увидела, что в них была своя страшная система. Одна куча состояла сплошь из верхней одежды – рубахи, плащи, платья, туники, видимо принадлежащие тем несчастным, коим не повезло проходить через проклятые земли. Отдельной горкой лежало белье, отдельной – штаны самых разнообразных видов и фасонов. Чуть в стороне громоздилась обувь, изношенная и истоптанная среди которой, редкими вкраплениями, виднелись дорогие туфли и вышитые сапоги. Видимо, безумец не делал различия между аристократом и крестьянином. Хирургический стол и ржавые инструменты всех уравнивали в его глазах. Карлах заметила, как Дайнин передернул плечами, видимо представив, сколько же живых душ нашли свою кончину в лапах безумного мертвеца. - Это не то, что мы ищем? - окликнул его Астарион. У стены, зажатый между столом и пыльным шкафом для книг стоял сундук, до краев наполненный самыми разнообразными вещами. Вперемешку в нем лежали кошельки, книги, оружие, какие-то тряпки, монеты, кольца, золотые и бронзовые, с каменьями и без, фибулы, дешёвые и дорогие, перевязи, поясные ремни, амулеты для здоровья и защиты от враждебных духов, на удачу в торговле и в любви, памятные ладанки на кожаных шнурках и прочие, без которых редкий путник выбирался на тракт. А среди разбросанных возле сундука заплечных мешков и расползающихся от времени дорожных котомок одиноко лежала старая, потрепанная лютня. Одна из струн оказалась порвана, узор на деке уже почти невозможно было разобрать, гриф почернел от дурного хранения – было видно, что инструмент находился здесь долгие годы. Вампир осторожно поднял лютню и протянул Дайнину. - Должно быть, - неуверенно ответил тот. - Значит, пора убираться, - произнесла Карлах. – С меня довольно этого проклятого городишки. За каждым поворотом очередная дрянь, притащенная Тормом за собой из могилы. Мне не терпится спалить здесь все дотла, вместе со всем этим шаритским дерьмом». Пока их не было, я ни на шаг не отходил от раненного. К тому времени он перестал метаться, и теперь лежал тихо и прямо, будто тоже замер в ожидании. Время от времени с его губ слетали неясные бормотания, и присушившись к ним, я окончательно убедился, что мы на верном пути. «Мы плывем по широкой реке, вниз, вниз, по широкой реке» … О, Сильванус, я помнил эту песню с детства, и даже сам пел когда-то, подпевая Таниэлю. От нетерпения кожа на моем загривке зудела, будто кто-то напустил на меня лесных муравьев, ладони мокли, и мне стоило невероятных усилий держать себя в руках. Наконец, за дверью послышался шум, от которого из моей груди едва не выпрыгнуло сердце, и Дайнин показался на пороге. Но лишь когда я увидел старую лютню в его руке, то поверил, что у нас все получится. - Надеюсь, что это она, - он протянул мне инструмент, явно не зная, что делать с ним дальше. Я тоже не знал. Дуб-Отец не одарил меня музыкальными талантами, оставив полностью соответствовать выражению о наступившем на ухо медведе. Мой учитель прекрасно играл на флейте, но я лишен был этого умения, а от моих потуг затянуть какую-нибудь песню с дубов осыпались желуди и жалобно выли лесные волки. Тем не менее, я отважился взять инструмент, и как можно легче прикоснуться к струнам. Несчастная лютня издала какой-то жалкий звук, ударивший по ушам всех столпившихся у постели. Краем глаза я увидел, как скривился Гейл, а Астарион поспешил зажать уши. Но Дайнин тут же пришел мне на помощь. - Я тоже не умею играть, - произнес он будто желая смягчить мои потуги. – Но к счастью, у нас есть бард, способный нам помочь. Я совсем о ней забыл, но, когда Альфира вошла в комнату, испытал страшное облегчение, и протянул ей многострадальный инструмент. Раненный, будто тоже стремясь помощь, беспокойно завозился на постели, и снова зашептал знакомую песню. Бардесса прислушалась, напрягая слух, кивнула головой, посетовала на «бедный инструмент», но немедленно взяла его в руки и с легкостью повторила услышанный мотив. Потом еще раз и еще. А затем случилось чудо. Раненный дернулся, будто кто-то ударил его по лицу, открыл глаза и сел на постели. Несколько мгновений он не двигался, а потом, будто очнувшись, оглядел наши лица вполне осмысленным взглядом, остановившимся на мне. - Ты Хальсин? – спросил он хриплым, слабым голосом. – Друид Хальсин? - Да, это он, - ответил за меня Дайнин, потому что от волнения мой язык прилип к небу, а слова застряли в пересохшем горле, - а кто ты? Как твое имя? - Арх, - прохрипел он, а затем с жаром схватил меня за руку. – Он говорил о тебе. Он сказал, что ты обязательно вернешься, что ты найдешь нас… - Он? Таниэль? – спросил я, едва не задохнувшись от волнения. - Да, да, он знал, что ты придешь. Он спас меня. Отогнал тени, не позволил им проглотить меня. А потом перенес в иной мир, где мы смогли спрятаться… Мне было так страшно… Я не мог осознать… только следовал за ним. Но они пришли и туда, охотились за нами, искажали всё вокруг. Реки сохли, ручьи уходили под камни, трава умирала прямо под ногами. Мы не могли остановиться, даже для того, чтобы отдохнуть. Всё время двигались и двигались… Он очень устал, у него почти не осталось сил. Он выпихнул меня обратно, а сам уйти уже не смог. Кто-то должен прийти за ним. Ты ведь сможешь, да? Вытащить его оттуда? - О чем он говорит? – Спросил Дайнин, но я нетерпеливо отмахнулся от него, за что мне до сих пор безумно стыдно. Ведь это он помог Арху пробудиться, в то время как сам я не сделал ничего полезного. Но в тот момент я не мог думать больше ни о чем, кроме как ухватиться за ничтожную возможность спасти своего друга. - Да, смогу, если ты мне поможешь. Тот мир, куда вы ушли, слишком обширен. Где мне искать его? - Не знаю, - растерялся Арх, - я почти ничего не помню. Только деревья, лесная поляна? Нет. Большой луг. И камни. Много камней. Огромных, словно валуны. Местность все время меняется, течёт, будто старый рисунок, смоченный водой… - Постарайся вспомнить. Хотя бы что-то постоянное, какую-нибудь примету. Предмет, звук, запах, что угодно. Лицо Арха сморщилось, будто печеное яблоко, на лбу собрались глубокие складки. Он прижал ладони к вискам, но потом, проиграв битву с памятью, обессиленно опустил руки. - Прости. Я не могу. Не могу ничего вспомнить… Хотя, стой! Подожди! Ты сказал запах? Запах, да. Лаванда! Её аромат преследовал нас, когда я услышал твою мелодию! Это поможет? - Несомненно. Медведь отыщет это место. - Я могу тебе помочь? В этот миг я почувствовал себя последним из болванов. Я был так взволнован наконец-то открывшейся возможностью, что совершенно не подумал, как её реализовать. Попасть в мир Таниэля, знакомый мне, было не сложно. Но если и туда проникли тени, мне нужны были дополнительные силы, чтобы вернуться обратно. Одна ошибка могла привести к поражению и потере единственного шанса. Навсегда. А об этом даже не подумал! - Твоя помощь может оказаться незаменимой. Но если ты откажешься, если скажешь, что и так многим помог и это уже не твое дело, если не захочешь рисковать, то будешь в своем праве. Он ничего не ответил, просто посмотрел на меня… Не с обидой, истиной или мнимой, не с укоризной, а взглядом, заставившим почувствовать себя последним из дураков. И мне ничего не оставалось, кроме как пробормотать «прости». - Помнишь дорогу, по которой мы пришли сюда? Там еще была развилка, уводящая влево. Он кивнул. - Если пойти по ней дальше, выйдешь к остаткам старого капища. Предания гласят, что это место считалось проклятым, во всяком случае, жители старались обходить его стороной. Там нет живых, и, если что-то пойдет не так, никто не пострадает. - Пойдет не так? – насторожился он. – Хальсин, что ты задумал? - Я знаю способ проникнуть в мир Таниэля, о котором говорил Арх. Но проклятие и тени сделали этот переход небезопасным. Они будут желать проскользнуть в него вместе со мной. - Тогда я пойду с тобой. - Нет! – Я ответил резче чем хотел. – Я буду занят поисками, и не смогу отвлекаться, чтобы защищать тебя. Ты только помешаешь мне, а не поможешь. Поэтому, если хочешь помочь, оставайся здесь и защити портал от вторжения теней, пока я не вернусь. Если они прорвутся, если ты не сможешь их остановить и переход будет нарушен или еще хуже – разрушен, я останусь там навсегда и скорее всего погибну. И ничто больше не сможет исцелить эти земли. Я прошу тебя. Помоги мне. Я не вправе просить о большем, ты и так слишком много сделал для меня, но Таниэль – самое важное, что есть в моей жизни, и когда-то давным-давно мне пришлось бросить его, оставить здесь. Этот груз столетие разрушал мою душу, а теперь у меня появился шанс все исправить, и я не могу его упустить. - Доверься мне. Я еще ни разу тебя не подводил, - прервал он меня, а потом развернулся к остальным и произнес: - Я никого не смею принуждать пойти со мной и… - Не уподобляйся друиду, милый, - ухмыльнулся Астарион и положил руку ему на плечо, – сначала он заманивает тебя в заварушку, а потом заявляет, что ты не обязан. Разумеется, это чертовски глупо, но по твоим глазам я вижу, что ты твердо решил эту глупость совершить. Но неужели ты всерьез подумал, что я оставлю тебя одного? - Я тоже пойду с тобой, куда бы ты не пошел, солдат, - произнесла Карлах. – В конце концов, здешние тени не опаснее демонов и преисподней, а значит и говорить не о чем. - Ты спас меня, а я еще не вернул тебе долг, - поддержал её Нэре. - Ты ничего мне не должен. - Это ты так думаешь. Я хотел им возразить, но видел по лицам, что моё предупреждение скорее вызовет злость, чем будет принята к сведению. Поэтому ничего не сказал. Как не сказал и Дайнин, заметив, Шедоухард молча пошла за нами. Должно быть тоже понял, что не все следует выражать словами. Иногда достаточно просто действовать. До сих пор не знаю, почему я выбрал именно это место. Почему с такой решимостью шел от безопасного купола Лунной Девы, ведомый, словно путеводной нитью, стойким ощущением, что именно там все получится. Думаю, сам Таниэль каким-то непостижимым образом вёл меня, а может быть я понимал, что именно там, в месте, намоленном многочисленными поколениями древних пращуров еще с седых, хтонических времен, у меня все получится. За сотню лет здесь ничего не изменилось. Тот же каскад серых глыб средь мертвой земли, та же изъеденная временем площадка, та же зловещая тишина вокруг. Я опустился на колени, моля Дуба-Отца о помощи, не отвлекаясь больше на стоящих за моей спиной. Для перехода мне не требовалось ни особых слов, ни заклинаний, только усилие воли, только страстное желание вновь обрести Таниэля. Я мысленно продирался сквозь пространство, словно через плотную паутину, такую невесомую по отдельности, но ощутимую, когда за дело берутся тысячи и тысячи пауков. Наконец я почувствовал, как границы моего мира раздвинулись и щеки лизнул легкий, но совершенно «другой» воздух. Я медленно открыл глаза. Сердце бешено колотилось в груди – у меня получилось. То, что не получалось более ста лет. Я смотрел на мир Таниэля, и не узнавал его. Арх оказался прав – этот мир менялся прямо на глазах, и мне приходилось невероятно трудно вычленить из окружающего пространства хоть что-то незыблемое. Под ногами лежала тропинка, уводящая в зеленые холмы, поросшие редколесьем. Я их прекрасно видел, но стоило сделать несколько шагов, как очертания принялись оплывать, будто свеча на ветру, пока не развеялись, обратившись в серую, бесформенную массу, похожую на расплывшееся тесто. Я перевел взгляд на тропинку. Она все еще казалась реальной, но по краям уже меняла очертания, превращая землю под ногами и густую траву на ней в рисунок неумелого художника. Размазанные краски заполняли собой действительность, подбирались к моим ногам, и я понял, что оставаться здесь на одном месте подобно гибели. Решив придерживаться устойчивых мест, я осторожно двинулся вперед, влекомый наитием, как зверь, выбирающий безопасную тропу. Возвращался, резко сворачивал, несколько раз менял направления, но не позволял себе остановиться и задуматься, куда именно я иду и что делаю. Я понял, что разум был бессилен мне помочь. Только не здесь, в постоянно меняющимся окружении. Здесь я мог рассчитывать только на свое сердце, на интуицию и благосклонность Сильвануса, если этот мир вообще был ему подвластен. Сколько времени ушло на мои бесплодные скитания я не знал. Здесь оно текло по-иному, не быстрее и не медленнее, просто не так, как было в привычном для меня мире. Окружающая реальность менялась столько раз, что вздумай я считать, уже давно бы сбился со счета. Я видел рощи, где реальными оказывалась лишь пара тонких, пожухлых деревьев, перебирался сквозь урманы, где на самом деле существовало лишь несколько поваленных стволов, выходил в деревне, где всё кроме, кроме поросшей мхом изгороди было иллюзией, распадающейся на глазах, пока не очутился наконец у поля, состоявшего как мне показалось, из одного лишь колышущегося обмана. Иллюзорные цветы на глазах превращались в грязные фиолетовые кляксы, со всех сторон хлюпала невидимая вода, будто я очутился в самом сердце огромного болота. Я хотел повернуть назад и поискать иной путь, но внутренний зов вдруг строго приказал мне «стой! Осмотрись по сторонам очень внимательно». И я поверил ему, изо всех сил пытаясь найти что же именно меня остановило. Пока не поймал, каким-то десятым неясным отголоском легчайший аромат лаванды. Это не было ясно ощутимым запахом, скорее его кратковременной тенью, граничащей с все теми же иллюзиями, но я ухватился за него как за свой последний шанс. Обернулся медведем, чтобы не потерял тончайшую нить, и принюхался. Звериное чутье безошибочно выбирало направление, подсказывало каждый следующий шаг. Невзирая на воду, просочившуюся на поверхность земли, на жуткие сосущие звуки, накрывающие со всех сторон, на неизвестно откуда взявшийся ледяной холод, - зверь шел вперед, ни на что не отвлекаясь, и по мере продвижения, запах лаванды становился все отчетливей. Он уже не был неясным отголоском, напротив, реял в воздухе перебивая запахи гнилой травы, мокрой земли и трухлявой коры. Зверь вывел меня на крохотную поляну, покрытую редкою жухлой травой. По кругу обступали её погибшие черные деревья в уродливых наростах – тени проклятия действительно добрались сюда. Две или три из них пытались вырваться из хватки деревьев и одной это почти удалось. С омерзительным чавканьем она почти отделилась от коры, протягивая бесформенные лапы к ведьминому кругу из крепких боровичков, масляно поблескивающих бурыми шляпками. А в центре круга, на боку, прижав к груди колени, лежал Таниэль, будто прячась за последнюю линию своей обороны. Я в мгновение ока расстался с личиной зверя, выхватил меч, на ходу заставил его полыхнуть огнем, и бросился наперерез тени. Огненный клинок обрушился на черное нечто, заставив его съежиться и отступить. Еще несколько минут я стоял, не решаясь повернуться к теням спиной, и держа нал головой свое пылающее оружие. И лишь когда тени окончательно отступили, утекли в землю, развернулся и бросился к Таниэлю. Сначала мне показалось, что он не узнал меня. Но хвала Дубу-Отцу, да славится он во веки вечные, это длилось лишь пару мгновений. Я схватил его за плечи, легонько встряхнул, приводя в чувство. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, будто заставляя себя понять, что все это не сон и он действительно видит меня, а потом издал короткий вздох и обхватил меня за шею. - Ты пришел. Я знал, что ты придешь, я верил… Слова застряли в моем горле. Я осторожно обнял его, еще до конца не веря самому себе. Мои чувства теснились, наслаивались друг на друга: осознание того, как долго я был лишен его присутствия, безумная радость от долгожданной встречи, страх, что все это лишь еще одна иллюзия этого места, вера и неверие, что мне удалось-таки добраться до него, не дать теням захватить моего друга, облегчение и страх одновременно. Вторжение проклятия в его мир не могло не оставить на нем своих отпечатков и неизбежно оставило. Темные пятна на его коже, будто растрескавшаяся кора, пелена в ясных глазах, рожки, теперь схожие с обломанными веточками, хриплый голос, утративший былую ясность - все эти видимые глазу следы сразу были замечены мной и голову пронзила суеверная мысль, что он уже не сможет от них избавиться. - Не бойся, Хальсин, - мои потаенные страхи словно были известны ему, и Таниэль поспешил их развеять, - я исцелюсь, как только с проклятием будет покончено. А теперь нам надо выбираться отсюда и как можно скорее. Твой друг не сможет держать портал вечно… Я хотел было спросить, как он узнал о Дайнине, но он приложил к моим губам свои тоненькие пальчики, призывая к молчанию, и ответил на невысказанный вопрос: - У нас мало времени. Этот мир уже не спасти, но у твоего мира еще есть шанс. Идем же скорее. Но тебе придется понести меня – я еще очень и очень слаб. Проклятие высосало из меня почти все силы. Я взял его на руки и ступил за спасительный круг. Частокол боровичков сразу же исчез, уйдя в землю, но почти сразу же появился снова, в нескольких шагах от меня. Видимо, несмотря на истощение, силы Таниэля не до конца покинули этот мир, и теперь очерчивали мне безопасное пространство, помогая выбраться из трясины бесконечных искажений. В этом не было ничего удивительного – Таниэль создал этот мир, и был его полновластным хозяином, и как бы не был он слаб, этот крохотный подплан божественного бытия всё ещё мог сопротивляться враждебному вторжению. Ведьмины круги служили защитой и ориентиром, благодаря чему моя обратная дорога была не в пример легче. Крепко обняв меня за шею, Таниэль поддерживал сопротивление своего мира сколько мог, и уже на границе тумана перехода, вдруг поднял голову и испустил долгий жалобный вопль, будто прощаясь с местом, как долго бывшим его домом, и благодаря его. Грибы-боровички, чудом уцелевшие деревья, живучий мох, травинки, в которых еще теплилась жизнь, - все они исполнили свой долг, поддерживая жизнь хозяина и теперь давая ему уйти, угасая один за другим. Погибая безвозвратно. Я всем существом ощущал непередаваемую душевную муку Таниэля, полностью разделял её, но ничего не мог поделать. Дайнин встретил нас на вершине каменной площадки, заляпанной черными сгустками поверженных теней. Некоторым из них оставалось преодолеть до границы перехода лишь несколько шагов, но сделать это они не смогли. Он сгорбившись сидел на камнях, тело бил крупный озноб, будто ему довелось побывать в самом сердце снежной бури, и теперь он никак не мог согреться. Астарион кутал его плечи в походный плащ, тёр дрожащие руки. Чуть ниже, на коленях Карлах лежал Нэре, посветлевший до бледно-серого, и крупные багровые капли крови беспрестанно стекали из его носа, пятная искусанные губы. Шедоухард, склонившись над ним, водила источающими свет ладонями, пытаясь исцелить его. А вокруг них, на сколько хватало взора, лежали тела поверженных врагов: сгустки темной материи, оставшиеся от теней, иссохшие шипастые лианы, бесплотные оболочки зараженных воронов, теневые псы, искаженные проклятием гоблины, арфисты, «огненные кулаки», коим не повезло попасть под проклятие. Земля под площадкой была изъедена магией, оплавлена там, где падали огненные шары, вздыблена молниями, заморожена «ледяной бурей», иссечена и исковеркана. Судя по всему, здесь разыгралась нешуточная битва, едва не закончившаяся нашим общим поражением. Должно быть, меня не было несколько часов – как я уже говорил, время в нашем мире и в царстве Таниэля течет совершенно по-разному. Мне казалось, что на его поиски у меня ушло не более часа, может быть двух, но это означало бы, что Дайнину пришлось сдерживать натиск втрое, а может даже вчетверо дольше, а это казалось не под силу ни одному живому существу. И когда я бросал его в эту схватку, то совершенно не думал об этом. Стремление спасти Таниэля любой ценой едва не заставило меня действительно заплатить самую высокую цену, но цену чужими жизнями. Тех, кто ничего не знал о Таниэле и не испытывал к нему духовной привязанности, и вступили в битву лишь потому, что в неё вступил Дайнин, а они не смогли его покинуть. Эти мысли пронеслись в моей голове за краткое мгновение, но прочувствовал их я гораздо позже. Мне еще предстояло узнать, как тягостно тянулось для них время, когда я исчез за переходом, а враги еще не появились, но каждый уже предчувствовал их присутствие. Тревога, разлитая в воздухе. С каждым прошедшим мигом она все нарастала, сгущалась, накрывала мир вокруг всё темнеющим и темнеющим куполом, словно наползающая грозовая туча, вот-вот готовая разразиться бурей. Первые всполохи рвущегося пространства, предвещающие приближение врагов, первые замогильные звуки и шепотки, наполняющие воздух вокруг и кажется лишающие его жизни. Первые сгустки тьмы, появившиеся у подножья. Все эти тревожные признаки множились и нарастали, сплетаясь в тугой клубок, а потом хлынули из мрака бесконечным потоком. Потом я узнал, что первыми показались вороны. Проклятие исказило их, придало стальную жесткость перьям, обратило глаза в кровавые сгустки, ослепив их, но одновременно наделив невероятным чутьем, заменившим птицам зрение. Они налетели стаей, надеясь смести живых с каменных ступеней и прорваться в переход. Но Шедоухард остановила их разрядами молний, бивших в черные тела без промаха. Это казалось легко, но следом за воронами из мрака выскользнули тени, темным хороводом окружая отряд. Молнии здесь были бесполезны, так как в тенях не было жизни и тогда на помощь пришел Нэре, бросая навстречу теням воронки иссушающей энергии, способные разрушить основу породившего их проклятия. Тени отступили, но вскоре вернулись вновь, пополнив свои ряды умертвиями, - сущностями куда более живучими. Они сумели пробиться сквозь воронки дроу, хотя и лишились больше половины своих сил. Остановить их мог только огонь, и отряду пришлось отступить на несколько шагов, под защиту огненных стел Дайнина и Астариона. К ним присоединилась Шедоухард, метая огненные снаряды в гущу врагов, пока им не удалось наконец остановить продвижение теней. Но это было только начало. Черные лианы, покрытые зловещими шипами, выскользнули прямо из-под камней, на которых стоял отряд. Упругие щупальца извивались, будто обезумевшие змеи, норовя достать живую плоть, впиться смертоносными колючками, разорвать на части. Умница Карлах догадалась бросить в них несколько склянок со «слепящим светом», заставив щупальца съежиться и убраться восвояси. Но одному из них все же удалось проскользнуть вперед, ударить вслепую и задеть Дайнина. Астарион выхватил его из-под удара, а подоспевшая Карлах перерубила щупальце лианы одним мощным и точным ударом. Этого я тоже не знал. Не слышал, как Дайнин вскрикнул, когда тело пронзило холодом, но отказался отступить даже на шаг. Я не видел, как едва Шедоухард успела помочь ему, воздух наполнило глухое рычание, перемежающееся с неверным бормотанием, звоном оружия и треском ветвей. Тьма сгущалась вокруг них, не давая увидеть спрятавшихся под её покровом, пока враги не навалились волной, призраками выскакивая из темноты один за одним. Магия сплеталась со сталью, наконец-то переставшей быть бесполезной и в оглушающей тишине вокруг пели его скимитары, свистела алебарда Карлах, звенели стрелы, срываясь с тетивы Астариона, круша, пронзая, разбивая навалившуюся орду. За первой отброшенной волной накатила вторая, а за ней, не давай передышки усталым бойцам, подоспела третья, надеясь сломить сопротивление и теперь уже наверняка прорваться к переходу. Я не видел, как Нэре из последних сил держал перед Дайнином магический щит, оставив без защиты себя самого. Не видел, как Карлах оказалась в самой гуще врагов, и отрезанная от своих друзей горячкой боя, раскаляла до предела свое адское сердце, чтобы рубить и крушить без устали, не думая в тот момент, что тем самым просто убивает себя. Не мог видеть, не слышал их тяжелого дыхания, не испытывал вместе с ними страшной тяжести привычного оружия, которое кажется уже не могли удержать руки. Я вернулся когда пал последний враг, а вместе с ним, повалились и они, падая от невыносимой усталости, еще не зная, удалось ли мне достичь своей цели, успех которой в равной степени зависел и от них, как и от меня. Позже, Астарион признался мне – больше всего он опасался, что я не появлюсь в самое ближайшее время, и ему придется искать слова, дабы отговорить Дайнина последовать за мной, заранее зная, что все слова обречены на провал. «В который раз я горько пожалел, что мы вытащили тебя из лап тех гоблинов, друид», - так он сказал мне. «Если бы я только знал, что ты станешь так важен для него, клянусь тьмой, я сделал бы так, чтобы спасать уже было не того». И самое смешное, я тут же забыл о его словах. Усталый и взволнованный я появился среди них, не замечая ничего, кроме своей драгоценной ноши. - Он едва жив, - выпалил я им, прижимая к себе Таниэля, и в этот момент думая только о нём. – Нам надо вернуться в лагерь как можно скорее. Здесь я не могу ему помочь. И у меня очень мало времени. Сейчас я понимаю, как глупо звучали мои слова. Глупо и напыщенно, словно я хотел дать им понять, что их раны, их усталость, они сами совершенно не важны для меня, как неважен инструмент, выполнивший свою задачу. Словно я использовал их для достижения своей цели и теперь меня совершенно не заботило что же с ними будет. Ведь я даже не догадался поблагодарить их! К счастью, Таниэль не был таким же слепым. Он остановил меня, одним движением руки попросив опустить его на землю. Шатаясь, как тростинка на ветру, приблизился к Дайнину и возложил крохотную ладошку ему на грудь, даря ничтожную толику себя, чтобы прогнать леденящий холод. Дайнин вздрогнул, поднял на него удивленный взгляд сливовых глаз, а затем глубоко вздохнул, мышцы его расслабились, согреваясь, а Таниэль прошептал: - Спасибо тебе. Если бы не вы, мы не сумели бы вернуться. Несколько нужных слов… но, боги! Почему же мне не хватило ума их произнести?! Мы вернулись вместе. С трудом добрались до лагеря, по счастью не встретив препятствий на своем пути – кажется, самая незначительная стычка могла бы нас прикончить. Там, в лагере, у жаркого костра, я употребил все мои силы целителя чтобы помочь Таниэлю, кажется полностью опустошив самого себя. Он безропотно принял мою помощь, но пока я готовил живительный отвар, дополз до Дайнина, свернулся калачиком у него под боком, и уснул, положив голову ему на грудь и обняв своими тоненькими руками. Не смея нарушить целительный сон, я укрыл их медвежьей шкурой и опустился рядом на землю. Какое-то время я просто сидел и смотрел на них. Таниэль спал совершенно бесшумно, лишь иногда вздрагивал и крепче сжимал обнимающие Дайнина ручки, будто хотел убедиться, что он рядом. Дайнин же напротив был беспокоен, метался, словно во сне кто-то гнал его или за ним, а он отчаянно желал спастись. И когда его лицо вновь исказила судорога, я с огромным трудом подавил в себе желание лечь рядом с ними и обнять обоих. Дать им почувствовать свою защиту, твердую уверенность, что я пойду на всё, чтобы уберечь их от любой опасности, предотвратить любую беду. И это желание было настольно непереносимым, что мне пришлось стиснуть руки, чтобы удержать себя на месте. В эти бесконечно долгие минуты мне вдруг захотелось чтобы мы были семьей. Должно быть сам того не желая, а может и напротив – стремясь к этому, ведь кто поймет мысли высшего существа? – Таниэль помог мне ясно осознать, что этот дроу вдруг стал для меня дороже любой сердечной привязанности, испытанной мной когда-либо, за все мои прожитые триста пятьдесят лет. Я больше не жалел его, как жалеют попавшее в переделку существо, видя, сколько сил он прилагает, дабы избавиться от своего смертельного недуга. Мне было недостаточно помогать ему и поддерживать его, чтобы расплатиться за всё, что он сделал для меня. Он больше не был для меня лишь собратом по оружию, предводителем отряда в который я самовольно попал, чтобы достичь свою цель, восстановить равновесие и вернуть мой неоплатный долг Таниэлю. Случайно встреченным дроу, невольно будившим во мне чувственные струнки воспоминаний о днях плена, лишивших меня невинности. Хорошим другом, на которого всегда можно положиться. Нет. Уже нет. Вместо этого я чувствовал зудящую потребность обрести полное право не просто сидеть рядом с ним у костра, а лежать под звездами, ласкать это хрупкое тело, снимать поцелуи с вишневой закипи его губ, смотреть в глаза, цвета спелой сливы, все телом чувствовать его обнаженную кожу, насквозь пропитаться его запахом. И когда я в полной мере это осознал, то понял, что пойду на всё, лишь бы он стал моим. Он вздрогнул и открыл глаза. Казалось, Дайнин не сразу понял, где он находится, почему ощущает легкую тяжесть на своей груди. Он опустил взгляд, разглядывая спящего Таниэля, осторожно потянулся, явно не желая будить его, и только потом заметил меня. В его глазах я увидел всё самое лучшее, что могло быть в живом существе. - Хальсин… - прошептал он, - я долго спал? - Нет, - ответил я, чувствуя, как пересыхает горло от жуткого волнения, которому теперь было объяснение. – Сон был необходим тебе, и было бы лучше, чтобы ты провел в нем еще немного времени. Он лишь слегка качнул головой: - Нет, довольно. Я должен узнать… как Нэре? Он был очень плох… - Не волнуйся, с ним всё будет хорошо. Дайнин… - Что? – взметнулись вверх его белые ресницы, пушистые и длинные, как у девушки. - Прости меня. Я ведь даже не отблагодарил тебя за помощь. - ответил я, а потом заговорил быстрее, опасаясь, что он прервет меня, и я так и не успею сказать ему всё, что теснилось в моем сердце, едва не разрывая его. – Все эти годы я жил одной лишь мыслью о Таниэле, которого когда-то был вынужден оставить здесь, когда должен был спасти. Этот долг отравлял мой разум, заставлял делать непоправимые ошибки, мучил и ослеплял меня. Из-за него я упустил много важного, наделал ворох ошибок. В своей жизни, в политике рощи, доверенной мне Сильванусом, во всем… Я пришел с тобой сюда не только чтобы помочь тебе. В гораздо большей степени я рассчитывал на твою помощь, и я её получил, ничего не дав тебе взамен… - Я знал это, - просто ответил он, опуская взгляд. – И я не прошу у тебя платы… - Подожди! Я должен тебе это сказать. Иначе все будет напрасно, потеряет всякий смысл… Всё это столетие я жил как в тумане, непроницаемом и густом, но встреча с тобой помогла мне развеять его, мир вокруг снова обрел ясность и… - Что же ты увидел, когда туман рассеялся? – оборвал он меня. И я ответил. Исторгнул слова на одном дыхании. - Тебя. Я увидел тебя…