***
Казуха, будучи студентом-лингвистом на втором курсе прекрасно понимал весь груз лежащей на нем ответственности, в отличие от двух своих сожителей. Ни Райден, ни Сиканоин не ставили учебу в приоритет, решая заменить ее Каэдахарой. Вот только сам Казуха понимал куда больше, чем эти двое вместе взятые, поэтому и стал единственным, кто привычному вечеру поцелуев предпочел вечер подготовки к сессии. На самом деле много чего поменялось: количество долгов по ненужным предметам, список студентов учащихся с ним на одном факультете, время подъемов в университет – все, но самым главным оставались их отношения. Каэдахара был счастлив без стеснения любоваться очаровательным гнездом на голове Скарамуччи. Каэдахара был счастлив без объяснений поправлять небольшие складки на одежде Хэйдзо. Каэдахара был счастлив без страха оставлять прощальные поцелуи на щеках своих партнеров. Вот только учеба из главного интереса – на место которой стали любимые тупицы – перешла в главную проблему, и теперь из-за сдачи экзаменов, времени на свои чувства совсем не оставалось. Казуха снова и снова перечитывал конспекты, пока Райден в очередной раз решил обсудить с Сиканоином проблемы насущные – почему цены в столовой на его любимые булочки резко взлетели, и почему все причастные к этой проблеме студенты должны выплатить компенсацию. Он даже уточнил у Хэйдзо, учащемся на юрфаке, сможет ли он, если на то пойдет, подделать какую-нибудь бумагу, лишь бы ему было позволено забирать любимую сладость даром. Как выяснилось, нет, не сможет. Но так было даже лучше: недовольный бубнеж, вот только уже на тему того, что от юристов нет никакой пользы, обеспечен еще на неделю – а Каэдахара, который внезапно поймал себя на мысли, что без чужих разговоров под ухом зубрить материал куда сложнее, чем с ними, облегченно вздыхал, даже если возможности принять участие не имел. Точнее не так. Возможность, конечно, имел, но всегда отказывался. Он игнорировал то, как сильно хмурился Хэйдзо, когда в очередной раз слышал «мне нужно готовиться, и вам, кстати, тоже», ведь просто не мог позволить себе плюнуть на всё и присоединиться к ним, лишь бы никто не обиделся. Вот только недовольно цокающий на фоне Скар, который также грозился оставить Казуху один на один со своими тетрадками, иногда заставлял передумать, и Каэдахара на немного да отвлекался от своих бумажек. Однако срабатывало это крайне редко, в основном когда доучить оставалось всего два небольших абзаца. И это не могло не злить. Что Райден, что Сиканоин, оба сошлись на одном мнении: то, к чему им стоит ревновать Казуху – сессия, с которой он возится чуть ли не по восемь часов в день. Однако никто из них двоих не задумался, что, вообще-то, зачеты получать не только Каэдахаре. Поэтому когда Казуха вернулся домой и с облегчение выдохнул, настал их черед нервничать. Теперь по ночам на его месте оказывался Сиканоин, который старательно исписывал вместо бумаги свою руку. Не отставал и Райден: чуть ли не засыпал, но все равно пытался запоминать нечитаемые словечки. А Казуха, несмотря на полностью закрытые долги, все равно сидел рядом. Принести плед? О, конечно, полы и вправду ледяные, не хватало еще заболеть. Что насчет чая? Если повезет, он поможет остаться в сознании хотя бы до трех. Может, помочь в написании шпаргалок? Разборчивый почерк куда лучше непонятных сокращений. Но совсем скоро Каэдахара понял, что ждать у моря погоды бесполезно. Теперь приходилось ужинать в одиночестве – в лучших случаях им удавалось поесть за рабочим столом, что случалось редко. Кто знал, что попросить поставить «зачтено» будет недостаточно, и им придется чуть ли не ползать в ногах у преподавателей. А нет, кое-что все же знал, и этим кое-кем был Казуха. Казуха, который сразу просил сдавать все вовремя. Казуха, который день и ночь зубрил материал, лишь бы отдохнуть вместе с ними на каникулах. Казуха, который теперь проводил бессонные ночи, хотя со своими долгами уже расправился. И если бы его спросили, обидно ли ему, он бы не стал врать, а просто ответил «да, еще как» Он не хотел обвинять ни одного из парней в том, что его слова просто игнорировали, но выкинуть дурные мысли не получалось. До того момента, пока они не сменились другими, более личными. Каэдахара, за время их отношений уже успел забыть, какого это чувство – чувство чистого желания. Поэтому когда спустя такой долгий промежуток времени его начало ломать, все стало в сто, нет, в тысячу раз хуже. Казуха не мог не пристать к до ужаса уставшему Хэйдзо, который еле глаза держал открытыми. Казуха не мог не заигрывать с особо агрессивным Скаром, у которого кофеин в крови уже превышал инсулин. Казуха не мог не расстраиваться, когда на каждое свое действие слышал упрек: не мешай, не зли, не трогай. И именно поэтому слишком чувствительный в последнее время Казуха не мог не закатить скандал. Он, вообще-то, тоже не железный, а Сиканоин и Райден прекрасно знают, насколько он бывает настойчивым. Поэтому после очередной неосторожно брошенной фразы Скарамуччи «не еби мозги», новых упреков долго ждать не пришлось. Честно говоря, Райден даже не успел заметить, когда от такого понимающего и помогающего Каэдахары не осталось и следа. «Вам стоило позаботиться о вопросе своей успеваемости гораздо раньше, но вместо этого вы выбрали… – одна и та же тема поднималась из раза в раз, вот только конец у монолога Казухи всегда был один, – ничего не делать, серьезно?» Каэдахара нередко срывался на крик, когда на лице Хэйдзо читался конкретный похуизм, ведь соображать после второй бессонной ночи становилось как минимум тяжело, а тут еще такой родной Казуха, который злится без причины. Но стоило самому парню услышать это «без причины», как пути назад уже не было. Хотелось расплакаться от обиды, когда ни один ни второй не могли понять, что же его так задело. И Казуха плакал. Плакал, но тут же чувствовал, как сразу две пары рук нежно обвивали плечи, лишь бы успокоить его как можно скорее. Скар, абсолютно не привыкший к таким выходкам со стороны Каэдахары, ломался до последнего, в то время как Сиканоин послушно шел на уступки. Каждый раз был похож на предыдущий: Казуха психует, начинает злиться, не видит реакции со стороны партнеров и начинает кричать, лишь бы его услышали. Вот только чужой голос на фоне звона в ушах был больше похож на шепот, нежели возмущенную ругань. Так и получалось, что прийти в себя помогали лишь всхлипы за спиной. Хэйдзо отрывался от учебы, первым делом обнимал, просил немного подождать, простить за то, что они не послушали его в прошлом и не начали готовиться заранее. Следом подключался Райден: молча поглаживал по голове, тяжело выдыхал куда-то в шею и тоже извинялся. И Каэдахаре становилось легче, хотя бы от осознания того, что им не плевать. Он приходил в себя под нежный шепот, утирал рукавом слезы, и уходил в ванную. Во-первых, с целью умыть лицо, а конкретно – опухшие глаза. Неприятное ощущение от недавней истерики не покидало, пока ледяная вода не касалась горячей кожи. Но была и другая причина. Та, по которой все эти истерики и случались – чертово желание. Оно никуда не уходило, гормоны давали о себе знать, и их, как оказалось, не останавливало даже такое состояние Казухи, поэтому приходилось справляться в одиночестве, за закрытой дверью ванной комнаты. Каэдахара, получив желаемое, решал быстро принять душ, чтобы потом вернуться в комнату к возлюбленным. Он нередко заставал лежащего головой на сложенных руках Скара, которого уже никакой кофе не брал. То же самое было и с Хэйдзо, который держался лучше Райдена, однако все равно еле оставался в сознании – это четко читалось по глазам, таким осоловелым и туманным. Казуха слабо улыбался, накидывал на чужие плечи одеяло потолще, аккуратно подсаживался рядом, предварительно притащив с кухни стул, и тоже укрывался. Он укладывал голову на плечо Сиканоина, который никогда не ложился на стол, в отличие от Скара. И каждый раз Хэйдзо дергался – выходил из своеобразного транса, чтобы заметить счастливое лицо Каэдахары. «Ну, по крайней мере хоть кто-то из нас спит спокойно» – думает про себя, но вслух ничего не говорит, позволяя Казухе проводить очередную ночь вместе с ними за конспектами.***
Они ругаются снова. Снова, и снова, и снова. Кажется, это не закончится никогда – они закрыли всего половину из накопившихся долгов, но с каждым днем терпеть ссоры все сложнее. Причина всегда одна и та же – ненавистные экзамены. Скар проклял всех преподавателей, которые просто отказывались войти в его положение. А какое у него положение? «Извините, я не смог подготовиться, потому что одного моего парня каждую ночь ломает от желания потрахаться, а другого еле хватает, чтобы успокоить первого, поэтому помогать приходится мне» Конечно, он никогда не выражался подобным образом, но синяки под глазами должны были выглядеть достаточно убедительно. Увы, не выглядели. Вот и получалось, что злость вымещалась на Каэдахаре. Каэдахаре, который когда-то предупреждал их о таком исходе событий, поэтому и просил просто подготовиться. Блять, Скар бы отдал все, что у него есть, лишь бы вернуться в те дни и подготовиться вместе с Казухой. Лишь бы они прекратили ругаться. Лишь бы он перестал каждую ночь искать утешение в объятиях Хэйдзо. Лишь бы его прекратило мучать чувство вины, за очередное грубое слово в сторону невиновного Казухи. Но ни одно из этих желаний не исполнилось, и в один день Сиканоин все же сорвался.***
Слова Каэдахары причиняют боль: Хэйдзо может понять его чувства, но спокойно слушать это невозможно. Что бы он сейчас не сказал, абсолютно все вызывает лишь больше агрессии, и Сиканоин не выдерживает, резко перебивая бесконечное недовольство Казухи. «Ты заебал, Казу. Мы уже сказали, что тебе нужно просто потерпеть, понимаешь? Сколько еще, блять, раз мне нужно повторять?» – Хэйдзо не видит тяжелого взгляда сзади стоящего Скарамуччи, но почти физически может ощущать его давление. Возможно, он пожалеет о сказанном, но сейчас им движет копившаяся днями злость. «Знаешь что? Если так не нравится, то иди нахуй, тебя никто не держит» Казуха думает, что ему это послышалось. Хэйдзо буквально послал его? Даже звучит абсурдно. По щекам снова слезы, и Казуха сбегает в ванную прежде, чем его успевают остановить и извиниться. Сиканоин жалеет. Жалеет уже через секунду, но ничего сделать не успевает. Как только с губ срывается испуганное «извини, я…», дверь в комнату захлопывается. Хэйдзо оборачивается, сразу замечая не менее отчаянный взгляд Райдена. В комнате повисает молчание, и оба думают об одном: Теперь точно пиздец.***
Сиканоин пытается попросить прощения снова, когда отходит попить воды в перерыве от бесконечной зубрилки и встречает на кухне Каэдахару. Но его даже не собираются слушать. Как только Хэйдзо собирался заговорить, Казуха покидал комнату, буквально бегая от Сиканоина по углам квартиры. Скар напрасно полагал, что его обида Каэдахары обойдет, чего, конечно же, не случилось. Их игнорируют. Игнорируют в первый день, второй, третий. Игнорируют и в день предпоследнего экзамена, и сам бог знает, что там у Казухи на уме.***
А на уме все одно. Как бы Каэдахара не обижался, как бы не пытался не обращать на парней внимание, ничего не сработало. Уже на второй день его обида утихла, и на ее место возвращалось прежнее желание. Вот только вида подавать было нельзя: Сиканоин действительно задел его за живое, поэтому так легко прощать их обоих будет слишком просто. Почему их обоих? Казуха и сам не знал. Скарамучча хоть ничего и не сказал, однако сухим из воды не вышел. Каэдахара решил, что обижаться на одного Хэйдзо будет трудно, ибо Райден так или иначе начнет подстрекать его к скорейшему принятию решения, и решению определенному – простить. Вот только Казуха уже не злился и не обижался – ему просто хотелось помучать их подольше. То, как Сиканоин пытался во всем ему угодить, несмотря на все ту же активную подготовку к зачетам, честно говоря, забавляло. Или то, как Скар заботливо укрывал его своим пледом по ночам, думая, что он уже уснул, очаровывало. Каэдахара каждый раз скрывал нежную улыбку за мягким зимним одеялом, чтобы утром снова проснуться и не обратить никакого внимания ни на одного, ни на другого.***
Казуха помнил, какой сегодня день – день последнего экзамена. В последний раз они уходят в университет рано утром, не будят Каэдахару, тихо закрывая входную дверь. В последний раз они трясутся под дверьми аудитории. В последний раз они видят наглое лицо преподавателя. В последний раз все должно стать особенным, вот только они все еще не знают о кое-чем, что едва можно назвать «особенностью». Скорее даже наоборот, чем-то весьма обычным***
Казуха мысленно желает парням удачи, когда видит на часах проклятое число двенадцать – время начала экзамена. Каэдахара решает, что самой лучшей поддержкой до его партнеров станет расслабление: глядишь, примет ванну и расщедрится на прощение. Поэтому разводя в горячей воде пену, он ни на секунду не сомневается в принятом решении.***
Температура воды настолько горяча, что ненароком обжигает нежную кожу. Он никогда не понимал чужого удовольствия от причиняющей боль температуры, но не в этот раз. Тело, уже отвыкшее от чужой ласки тут же расслабляется, а внутри зарождается что-то до боли знакомое. Что-то, что заставляет дыхание сбиваться. Что-то, что заставляет прикрывать глаза. Что-то, что заставляет огладить распаренную кожу. Что-то, что приятно ноет внизу живота. Каэдахара прикусывает губу, лишь бы отвести мысли в другое русло, но думать сейчас невозможно. Он заставляет себя вылезти из уже остывшей воды, быстро вытереть чистое тело и переодеться в недавно постиранные вещи. Еще чуть-чуть, и от желания начнет кружиться голова. Он хочет поддаться, но все равно терпит. Нужно как минимум добраться до спальни. И он, прилагая огромные усилия, все-таки выходит из душной ванной комнаты.***
Горячее дыхание, блуждающие руки, распущенные волосы – все повторяется. Он вновь лежит на мягкой кровати. На их с Сиканоином и Райденом кровати, если быть точнее. И приходится вновь вспомнить о том, в каких они сейчас отношениях. Ему не хочется думать, что Хэйдзо сейчас не может провести по коже рукой, или, что Скар сейчас не может поцеловать его в губы. Вспоминать, что их сейчас нет рядом невыносимо, но выкинуть их из головы не получается. И Казуха делает вывод, что сегодня избавиться от образа тяжело дышащего Сиканоина и полураздетого Райдена у него не выйдет. Каэдахара выдавливает на свои пальцы немного смазки, и полагает, что больше ему и не понадобится – всего лишь немного растянет себя. Ох, как же он ошибался. Судорожный выдох, дрожащие ноги, выгнутая спина – весь его образ откровенно жаждущий, искренне порочный, призывающий. Все, что читается в мыслях, неразборчивое «еще, еще больше» – и он не противится. Аккуратно вводит внутрь палец, наконец получая желаемое. То, от чего все это время изнывало его тело. То, от чего ему пришлось отказаться на некоторое время. То, от чего ему не удавалось избавиться, где бы он ни был. Чертово желание. Казуха толкается глубже, чувствует жар собственного тела, когда одна из рук касается лба. Как же это приятно – вот так искренне, без стеснения доставлять себе удовольствие. Такое удовольствие, о котором пришлось забыть из-за чертовой сессии. Такое удовольствие, о котором пришлось забыть из-за постоянных конфликтов. Такое удовольствие, о котором он мог лишь мечтать, не имея возможности ощутить. Такой естественно красивый – он полностью бесстрашен перед своими желаниями. Сияет ярче, чем случайные блики в отражении зеркала. Вот так выглядит его обличие – несовершенное, но абсолютно точно настоящее. Каэдахара забывает обо всем: ничего не слышит, никого не видит – здесь и сейчас лишь он и его желание. Желание, которого он не стыдится. Хлопок входной двери, и он замирает. Внутрь закрадывается мысль отступить, привести себя в порядок и встретить вернувшихся с зачета возлюбленных. Тепло обнять, и, наконец, простить. Но пути обратно нет, потому что Каэдахара решает сыграть по-своему. Как когда-то сыграли с ним: по-грязному. Он слышит спокойное «Казу, мы дома» от ничего не подозревающего Хэйдзо, который, судя по звукам, снимал свой пуховик. Казуха представляет этот момент во всех красках: то, как только вернувшийся с мороза Сиканоин спешит в спальню, чтобы скорее переодеться и отогреться. Сиканоин, который все так же считает, что молчание со стороны Каэдахары – демонстрация обиды. Без труда в голове вырисовывается еще одна картина: Скар, спешащий в комнату не меньше Хэйдзо, но преследующий цель убедиться, что Казуха дома и с ним все хорошо. Скар, который обнаружит его в такой позиции и в таком состоянии. Каэдахара тут же вздрагивает и мыслей больше не остается. Он переводит томный взгляд на дверь, ожидая, пока они наконец зайдут. Тихие шаги следуют прямиком к его комнате, и, о боже, Казуха весь извелся всего за пару секунд. Он замечает, как ручка двери опускается, в нетерпении жмурится, прежде чем толкнуться внутрь глубже. «Казу, мы до-» –, он слышит, как голос Райдена ломается к концу фразы. Ох, видимо, он сразу замечает в чем дело. Сиканоин непонятливо хмыкает, прежде чем выглянуть из-за спины Скарамуччи. И это того стоило. Казуха, лежащий на смятых простынях и одеялах, вожделенно сжимает подушку под головой и сдавленно мычит. И им не нужно ничего больше, ведь до ужаса распаленного Каэдахары, тело которого украшают солнечные лучи, полосами расползаясь по оголенной коже, вполне хватает, чтобы забыть о недавнем конфликте. Хэйдзо хочет оттолкнуть Скара, пройти вперед и прикоснуться к такому божественно красивому Казухе, вот только Райден думает о том же. И даже о большем. Он хочет заставить Каэдахару простить и просить. Нет, он заставит умолять его о большем. Казуха слышит каждый шорох, но глаза открыть не решается: чувствует, как прогибается кровать под тяжестью двух тел и замирает. Чья-то рука упирается рядом в подушку, и Каэдахара понимает, что кто-то из парней прямо сейчас нависает над ним. «Это то, как ты встречаешь нас из универа?» – тем, кто сейчас сказал это и по совместительству нависал над ним был Скар, – «Может, хотя бы взглянешь на нас?» Каэдахара тяжело выдыхает, облизывает губы, прежде чем открыть глаза. Он видит перед собой хитрый прищур темных глаз, замечает позади силуэт Сиканоина, смотрящего на него с вожделением. Он опускает взгляд ниже и… Блять, что с ними не так. Казуха пытается проморгаться – этого просто не может быть. Пытается, но картина перед глазами не меняется – все те же лица, все та же одежда. Две чертовы рубашки. Белые, идеально выглаженные, с черными галстуками. У Райдена рукава закасаны по локти, у Сиканоина просто спущены – и один и другой выглядят чертовски сексуально. С губ срывается что-то отдаленно напоминающее постанывание. Каэдахару начинает трясти – они безупречны, и он не может даже представить, как мог обидеться на них за что-либо. Скар улыбается шире – ну не может такой Казуха его не возбуждать. Краем глаза он замечает то, как Хэйдзо тоже подвигается ближе – нетерпеливый. «Мы подумали, что на последний экзамен стоит собраться посерьезнее» – он хитро прищуривается, потому что Сиканоин, сидящий позади, аккуратно прикасается к чужой лодыжке. Видимо, страсть к ногам Каэдахары у них одна на двоих. Казуха закашливается, когда холодные пальцы Хэйдзо нежно оглаживают его ногу. Что-то, что несравнимо ни с чем. Как он вообще мог позволить себе забыть об этих ощущениях? Каэдахара вновь прикрывает глаза – он не знает, как сможет вынести это на трезвую голову, поэтому толкается внутрь глубже, лишь бы привести себя в чувства. «Чшш, не спеши, Казу» – Сиканоин наклоняется ближе, чтобы заставить его посмотреть на себя снова, вот только… Вот только Скар мешает сделать это. «Мистер лучший юрист, не хотели бы вы попросить прощения, прежде чем что-либо делать?» – Райден смотрит долго, призывает к правильному ответу, – «В конце концов Казуха все еще обижен, не так ли?» У Сиканоина чешутся руки: ему еще никогда в жизни не приходилось так сдерживаться. Скарамучча всегда был таким. Но и Хэйдзо не из робкого десятка: не ломается, а следует тому же принципу, что и всегда. Не можешь возглавить – подчинись. Хэйдзо послушно сбавляет обороты, наблюдая за приоткрывшим глаза Каэдахарой. Похоже, что сегодня правила диктует Скар. Как и всегда, в общем-то. «Умничка, всегда бы так» – Райден легко посмеивается, чтобы в ту же секунду резко придавить Казуху к простыням одной рукой, – «Ты ведь позволишь непутевому мальчишке загладить свою вину?» Голова начинает кружиться сильнее, когда Скар не позволяет действовать никому, кроме себя самого. Власть – его услада, поэтому Каэдахара никогда не пытался отнять у ребенка игрушку. Пусть поиграется, в любом случае, эта роль ему идеально подходит. Казуха с характерным свистом вдыхает побольше воздуха, прежде чем согласно кивнуть, и, наконец, достать пальцы. Райден тянет его на себя, приподнимает, чтобы усесться за спину, позволяя Каэдахаре лечь сверху. Все происходит слишком быстро. Настолько, что Казуха даже моргнуть не успевает: руки Скарамуччи уже медленно спускаются к бедрам. И только сейчас Каэдахара осознает, в какое положение он попал: даже при всем желании, теперь он не сможет как-то сопротивляться воле Райдена и Сиканоина. И это, блять, возбуждает сильнее. Хэйдзо наклоняется ближе, с осторожностью целует Казуху в щеку, приводя в чувства. Он рефлекторно облизывает губы, чтобы потянуться за вторым, уже полноценным, поцелуем. Сиканоин нежный – все еще чувствует вину. Для Каэдахары это так очевидно, что по коже бегут мурашки. Он не обращает внимания на то, как Скар медленно разводит его колени в стороны, позволяя Хэйдзо удобно устроиться между ними. Мягкие поцелуи, такие, которые едва можно ощутить. Приятное покалывание в местах, которых касались две пары губ. Райден оставляет темные следы на затылке, пока Сиканоин терзает его шею спереди. Казуха теряется, ведь они буквально везде: все еще холодные от мороза руки устраиваются на бедрах, чьи-то пальцы зарываются в волосы, кому-то не терпится поднять домашнюю футболку повыше, но никто из них не спешит снять что-то с себя. И теперь Каэдахара понимает, что они задумали. Рука цепляется за туго завязанный галстук Хэйдзо, тянет выше, заставляя посмотреть на себя. «Ты ведь знаешь, что я не умею читать мысли» – голос Казухи хриплый, лишенный привычной звонкости, но такой же родной, – «Тебе стоит стараться получше: если ты не собираешься просить меня о прощении, покажи на действиях» Большего не требуется. Сиканоин собирается ответить, как его перебивают. «Знаешь, Казу, в случае плохих извинений, я разрешу закрыть ему рот таким способом, какой только придет в твою светлую головушку» – Скар любит дразнить, и этот раз не становится исключением. Хэйдзо смотрит пристально, хмурит брови, но рот послушно закрывает, – «Хороший мальчик, всегда бы так» Каэдахара не сводит глаз с соблазнительного лица напротив. Он хочет прильнуть ближе, ощутить тепло чужого тела, избавиться от чертовой одежды. Руки спускаются ниже, тянут Хэйдзо за ремень, судорожно вытягивая его из петель – терпеть становится невозможно, а поднимать взгляд вверх – вообще непосильно. Больше всего на свете сейчас хочется увидеть распаленного до предела Сиканоина. Жаждущего, подчиняющегося, готового на все, лишь бы Казуха позволил ему продолжить. Хочется обернуться, чтобы увидеть властного Райдена, возвышающегося над ними двумя. Он наблюдает, следит за каждым движением, но не спешит вмешиваться: дает им время наиграться. Каэдахара не скрывает улыбку, когда Хэйдзо позволяет судорожно стягивать с себя строгие брюки. Руки жадно оглаживают стройные ноги, и это ощущается так непривычно, что кажется, будто он впервые видит тело Сиканоина вживую. Скар задирает ткань широкой футболки Казухи, тянет выше, оголяя область живота. Смотрит Хэйдзо в глаза, замечая чужую скованность. Сиканоин сдерживается как может, потому что другого выбора, кроме как подчиниться, у него нет. Он переводит взгляд на Каэдахару, ожидая, что он поймет его без слов, но даже тут Райден вставляет свои пять копеек, заставляя Хэйдзо потерять чувство собственного достоинства. «Казу не поймет тебя, даже если ты поиграешь с ним в гляделки» – кто вообще просил его влезать? Сиканоин в очередной раз испытывает желание закрыть ему рот, вот только оно проигрывает желанию взять Каэдахару, – «Скажи прямо, но помни, что одна ошибка будет стоить тебе возможности говорить ровно до того момента, пока Казуха не останется довольным» Хэйдзо никогда не думал, что знает столько матов, а оказалось, что те, которые он использовал, не являлись даже половиной от того, что он мог придумать. Скулы сводит от нежелания исполнять чужие команды, но выбора нет, и он поддается. «Казу, могу я…» – он делает паузу, прежде чем встречается с Каэдахарой глазами, и закончивает фразу,– «Могу ли я взять тебя?» Это звучит так трепетно, так чувственно, что у Казухи сбивается дыхание. Он впервые видит Сиканоина таким: открыто нуждающимся, готовым просить и уступать. Горло пересохло, и Каэдахара не считает, что найдет в себе силы даже на такой простой ответ. Быстро кивает, нетерпеливо ерзает, лишь бы он сделал хоть что-то. Сверху слышится шумный выдох, когда Хэйдзо касается горячего тела своими прохладными ладонями. Казуха заводит одну руку себе за голову, обхватывает шею Райдена, чтобы чувствовать каждое его движение. Вторая рука цепляется за свисающий галстук Сиканоина, рывком притягивает ближе, чтобы оставить быстрый поцелуй в области шеи. Каэдахара слышит шорох сбоку, видит, как рука Хэйдзо тянется в сторону, и спешит остановить его. Сказать об этом стыдно, но ничего непонимающий Хэйдзо заставляет решаться быстрее. «Я достаточно растянут, ты можешь просто…» – Казуха замолкает, надеясь, что договаривать не придется. «Тебе повезло, что сегодня провинившийся Хэйдзо. В следующий раз я обязательно заставлю тебя называть вещи своими именами, Казу» – Скар не скрывал того удовольствия, которое ему приносили эти двое – простого наблюдения за ними было достаточно, чтобы завестись сильнее. Райден замечает, как Сиканоин гулко сглатывает, послушно стягивая с себя нижнее белье. Скар тянет одну из рук ниже, вскользь касается нежной кожи бедер Казухи, чтобы в следующую секунду развести их шире. Каэдахара точно не ожидал именно этого. Ноги хочется свести, вот только рука остается на своем месте, сжимает кожу сильнее, стоит Казухе оказать сопротивление. И он обессилено стонет, чтобы в конечном итоге сдаться. Хэйдзо пользуется таким положением Каэдахары и проводит рукой по внутренней стороне бедра: на коже мутными каплями блестит естественная смазка. Но вскоре Сиканоин начинает оглядываться, прежде чем задать вопрос в лоб. «Казу, у теб-» – Каэдахара подносит палец к губам, не требуя продолжать, чем явно раздражает сзади сидящего Скара. Но тот ничего не говорит: все-таки на него тоже были обижены, хоть и в меньшей степени. Казуха заводит руку за ближайшую подушку, пару секунд ищет что-то, прежде чем с небольшим шуршанием достать блестящий квадратик. Он без каких-либо объяснений протягивает его Хэйдзо, который вопросы задавать и не думает. В отличие от Райдена. Каэдахара не видит, но точно знает, что в чужом взгляде сейчас читается «и с каких пор у нас под подушкой валяются презервативы?». Вот только Казуха точно не собирается просвещать двух тупиц в такие подробности сейчас, и, как итог, обещает сделать это после. Сиканоин одним резким движением разрывает блестящую в солнечных лучах упаковку, а когда опускает одну из рук ниже, лицо Каэдахары крепко хватают за подбородок. Казуха томным взглядом обводит привлекательное лицо Скара, прежде чем улыбнуться в ответ. Улыбка у Райдена, в прочем, всегда была заразительной. «Не забывай, Казу, сейчас прощения прошу не я» – и Каэдахара приходит в себя, когда хватка на бедрах усиливается. Стоит ему опустить взгляд ниже, как он встречается с видом склонившегося над ним Хэйдзо – таким сосредоточенным и полностью серьезным, что хочется прикрыть глаза и полностью отдаться чужим рукам. «Ты готов, Казу?» – о нет, готов - это не то слово. Казуха, который с самого начала желал этих двоих больше, чем что-либо еще, просто не может быть не готов. Отвечать не хочется, но тихое «да» слышно отчетливо, – «Тогда я..» И Каэдахара чувствует, как Сиканоин входит. Он цепляется за руки сидящего позади Скарамуччи, лишь бы остаться в сознании. Чувство удовлетворения наконец расползается по всему телу, заставляя попросту забываться. Ничего не имеет значения сейчас, кроме хитрого прищура темных глаз, медленных движений снизу и собственного тяжелого дыхания. Хэйдзо соприкасается с чужими бедрами, пока Казуха то и дело мечется по телу Райдена, комкая в другой руке белые простыни. Каэдахара выглядит идеально – так искренне и желанно, что думать больше не хочется – Сиканоин легко отодвигается, чтобы толкнуться внутрь чужого тела снова. Казуха дергается, рвано выдыхает, изредка позволяя себе постанывать, потому что Хэйдзо не дает достаточно времени, чтобы прийти в себя. Честно говоря, так даже лучше. По крайней мере для Скарамуччи. Отпечатки нескрываемого удовольствия на чужом лице становятся багровыми засосами. Райден раз за разом склоняется, чтобы коснуться чужих опухших губ, пока руки Сиканоина мягко раздвигают чужие ноги пошире. Не то чтобы Каэдахара вообще пытался сводить их вместе, но дрожь, которая пробирала тело просто не оставляла ему выбора. «Нравится, да? Ты бы согласился ругаться с нами только для того, чтобы мы просили у тебя прощения таким образом?» – Скар переходит на шепот, отчего тяжелое дыхание Хэйдзо слышится отчетливее. Казуха замолкает, даже не дышит, потому что понимает, что Райден прав. Он был готов отдать все, лишь бы они извинялись перед ним каждый день, и обязательно таким образом. Отвечать не хочется, поэтому Каэдахара решает забыться, соблазнительно выгибаясь в спине. Толчки неспешные, размеренные, не такие глубокие, но не менее приятные. Сиканоин доводит его быстрее, чем сам Казуха ожидает – сжимает пальцы на чужих бедрах, попадает по простате, заставляя каждый раз в исступлении вздрагивать. На глаза накатываются слезы, пока ломота в теле достигает высшей точки. Хочется изворачиваться, показать всего себя, лишь бы он не остановился. Он слышит, как дыхание Райдена учащается, иногда сбиваясь на тихие смешки. Пальцы зарываются в распущенные волосы, путаются меж прядей, изредка сжимая у корней. Каэдахара хочет поднять голову выше, начиная срываться на откровенные стоны. Ноги трясутся сильнее, стоит ногтям Хэйдзо впиться в кожу. И это толкает его к краю. Казуха вскрикивает, когда Сиканоин толкается глубже, хватается за рядом лежащую подушку, лишь бы перевести дыхание. Привычный темп сбивается на хаотичные движения, и Каэдахара срывается. Выстанывает чужое имя, сводит собственные дрожащие ноги, изгибается как можно сильнее, прежде чем излиться себе на живот. Дыхание сбивается сильнее, когда Сиканоин еще пару секунд использует его тело. Он сталкивается с чужими бедрами, не желая отстраняться ни на секунду. Со стороны Хэйдзо слышится сдавленный стон, когда он, наконец, кончает. Скар медленно перебирает чужие волосы, позволяя и одному и другому отдышаться. Он пристально смотрит на изнеможенного Каэдахару, который так старательно пытается поскорее прийти в себя, после чего переводит взгляд выше, разглядывая Сиканоина. Хэйдзо совсем не двигается на протяжении нескольких секунд, прежде чем выйти из Казухи. Он спешит растужить черный галстук, который теперь повисает на шее обычной тканью. Рубашка неприятно липнет к телу, и все, чего он сейчас хочет, так это принять душ и как следует отдохнуть в компании своих возлюбленных. Он замечает состояние Каэдахары, который, как думает Сиканоин, был с ним одного мнения – принять душ и провести вечер в компании друг друга. Вот только у Скара всегда свой взгляд на вещи. Хэйдзо не понимает, почему внезапно оказывается лежащим на спине, и почему сверху на него укладывается Казуха, пока наконец не осознает. Блять, Райден либо ебаный садист, либо просто сумасшедший. К слову, ни одно из предположений верным не оказывается – Скар просто любит позабавиться, иногда забывая о границах. Сиканоин практически ничего не видит, но приходящий в себя Каэдахара, который только начинает соображать, что с ним вообще собираются делать, придает уверенности в том, что он не ошибается. Райден проталкивает пальцы внутрь Казухи, не медлит, сразу касаясь чувствительных стенок. «Милый, тебе стоит признать, что Хэйдзо хорошо справился…» – голос Скарамуччи хриплый, спокойный и томный,– «Однако мне тоже стоит попросить у тебя прощения» И тут Каэдахара окончательно теряется. К нему приходит осознание. Осознание того, что Скар собирается сделать. От него слышится недовольное мычание, которым хотелось показать то, насколько это плохая идея. Вот только Райден и не думает останавливаться. Сиканоин слышит шорохи одежды, видит, как Скар расстегивает верхние пуговицы своей рубашки, стягивая галстук ниже. Даже Хэйдзо нервно сглатывает от представшего перед ним вида. Страшно представить, какая реакция была бы у Казухи. Каэдахара трясется от перевозбуждения, что болезненными спазмами отражается на мышцах. Колени разъезжаются по обе стороны от бедер Сиканоина, стоит Райдену достать из него пальцы. В отличие от Хэйдзо, Скар не хотел тянуть резину слишком долго, поэтому спросить у ничего не понимающего Казухи о наличии контрацептивов желания не возникает – все равно он вряд ли сможет объяснить что-то. «Не переживай, Казу, это не затянется надолго» – он вновь переходит на шепот, однако Хэйдзо все равно мог его слышать – а особенно чужую заботу. Каэдахара, такой податливый и полностью расслабленный, совсем неготовый к тому, чтобы его взяли во второй раз с минимальным промежутком во времени, начинает практически скулить. Райден приподнимает чужие бедра, замечая, как белые капли превращаются в вязкие ниточки меж животами Хэйдзо и Казухи. На самом деле Скар не может отвести глаз от такого вида, на секунду даже замирает, но никому в этом не признается. Другая рука гладит выше и давит на поясницу, заставляя прогибаться Каэдахару под ним лишь больше. Казуха чувствует, как Райден придвигается ближе, оставляет короткий поцелуй у лопатки, прежде чем заполнить парня собой, заставив жалобно простонать. Скарамучча не ждет, не дает никакого времени, сразу же начиная двигаться. Каэдахара чувствует, как все внутренности выворачивает: удовольствие, граничащее с тянущей болью, заставляет поддаваться, извиваться, пытаться уйти от такого количества прикосновений, чтобы в конечном итоге сдаться. Сдаться чужим ласкам, поддаться чужой воле, отдаться чужим рукам. Казуха наощупь находит ладонь Сиканоина, который только рад помочь возлюбленному вынести это – то, что вытворяет Райден становится чем-то на грани реального. Он переплетает пальцы между собой, поглаживает костяшки, лишь бы отвлечь от навязчивого чувства заполненности. Излишней заполненности. Такой, о которой Каэдахара даже мечтать не мог. Казуха краснеет. Прячет лицо в чужой рубашке, когда понимает, что ему это нравится. Нравится то, как Скар вбивается внутрь. Нравится то, как Хэйдзо пытается помочь ему. Нравится то, как его тело вздрагивает от самых малейший касаний, не говоря уже о чужих движениях. Каэдахара раз за разом вскрикивает, когда Райден почти не выходит из него, толкается в одно и то же место, заставляя наконец почувствовать эту грань. Грань между недосягаемым удовольствием и самой настоящей болью. Казуха крупно вздрагивает, сжимает ладонь Сиканоина как можно сильнее, прежде чем испытывает второй оргазм. Пусть и сухой, но не слабее предыдущего. Скар замедляется, позволяет Каэдахаре опуститься ниже – чуть ли не лечь на тело Хэйдзо – прежде чем выйти из обессиленного Казухи. Он касается себя рукой, обхватывает член у основания, уложив Каэдахару на бок – сделать это было не сложно, как минимум потому, что сам Казуха даже не пытался сопротивляться из-за отсутствия каких-либо сил. Райден всматривается в глаза переводящего дыхание Хэйдзо, которые застелило мутной пеленой, замечает покусанные губы, оглядывает расцветающие следы от укусов на шее Каэдахары, и, прикусывая губу, кончает на все еще подрагивающие бедра Казухи, не сводя взгляда ни с одного из парней.***
Вечер они решают провести втроем. Каэдахара гремит тарелками на кухне, Сиканоин заканчивает с самим ужином, а Райден только выходит из душа. И когда они все садятся за стол, Казуха понимает, насколько сильно он скучал. Не по вечерам просмотра фильмов, которые всегда заканчивались одинаково – Хэйдзо засыпал еще на середине, пока он и Скар оставались досматривать конец.