Нежность чужих рук

      Вечер испортился окончательно, когда Джемин показал Джено средний палец.       Джено, всё-таки, был типичным тельцом: упирался рогом в землю и уступать не желал. Он всегда болезненно цеплялся за свою правоту, даже когда понимал, что неправ. Джемин узнал этот мутный отблеск в его покрасневших глазах: он говорил именно о том, что Джено осёкся и понял, что зря так упрямился и что он выставляет себя дураком. Но Джемин также знал, что Джено ни за что не признается в своём промахе и будет гнуть свою линию до последнего. В такие моменты очень хотелось дать ему пощёчину, чтобы он очнулся и перестал корчить из себя непонятно что только потому, что он – альфа, а альфы, по его авторитетному мнению, всегда правы.       Его мнение разделял Марк. Ну, разумеется. Как может альфа не поддержать альфу? Джемин знал Марка не настолько близко, чтобы понять, догадался ли Марк о том, что Джено оплошал и уже начинает позориться, или всё-таки Марк тоже пребывает в неведении, в тумане собственной правоты. Боковым зрением Джемин перехватил кислую кривую улыбку Донхёка. Тогда его пронзило больно, но со злобой: Донхёк занял его сторону, он тоже понял, что альфы валяют дурака и просто чванятся своим вторым полом. Джемин не мог не усмехнуться, качая головой: странный получился вечер, две омеги против своих же альф. Разве такое бывает?       – Джем, – сказал Джено негромко, но с давлением, Джемин это почувствовал. Джено сидел напротив него, с уже пустым стаканом и сверлил тяжёлым взглядом. Резко Джемину стало тяжело, тошно, просто противно. Этим своим «Джем» Джено просто пытался его утихомирить, чтобы не привлекать внимание других людей. В конце концов, вечером пятницы не только они одни любили покурить кальян в центре города.       – Ты ведёшь себя неприлично, Джемин-а. Говорю тебе как хён, – голос Марка тягучий, скрипучий, усталый. Скорее всего, он уже больше не будет ни пить, ни курить. Мысль о том, что сейчас всё закончится только потому, что альфы повеселились, сколько им хотелось, а когда атмосфера протухла, они сразу же засобирались домой с омегами, вызвала в Джемине горячую волну протеста. Он не хотел домой. Не хотел садиться с Джено в одно и то же такси. Не хотел ехать домой и разговаривать на кухне спокойным, мирным голосом обо всём, что случилось. Не хотел, поддавшись на уловки альфы, на его мощные феромоны, оказаться с ним в одной постели ради «примирительного секса».       – Когда ты уже достанешь голову из задницы, а, – сказал Донхёк глухо. Глаза Марка сверкнули алым. С его стороны сразу же потянуло опасностью.       – Донхёк, язык, – Марк не разжал челюсти. Донхёк в ответ только фыркнул и демонстративно закинул ногу на ногу, покачивая ступнёй. Он буквально источал безразличие. Джемина захватила эта поза, эта мысль. И кто вообще придумал, что омеги должны слушаться альф?!...       – Я пойду пройдусь, – Джемин, дрожа изнутри от собственной дерзости, резко встал и пошёл к вешалке, чтобы, пока смелость не выветрилась, успеть ускользнуть в черноту ночи.       – Джем, ну куда ты пойдёшь? – горячее дыхание Джено на открытой шее. Запах виски со льдом и только что затеплившегося возбуждения. Джемин нахмурился. Джено возбуждается, потому что пьян или всё-таки потому, что ему на самом деле нравится, когда ему дерзят? В любом случае, Джемин решение уже принял.       – Я взрослый. Идти за мной не надо, – изо всех сил стараясь не смотреть в глаза, прошептал Джемин. Ему почудилось, что Джено пытается обнять его за талию, слегка прижать к стене. На всякий случай он недвусмысленно повёл плечом, морщась, и выпустил феромоны неприязни, давая понять, что сейчас Джено лучше держать дистанцию.       – Я не могу отпустить тебя одного, Джем. Разве может нетрезвая омега гулять ночью по городу одна? – голос забирается за шиворот футболки, медленно ползёт по груди и животу жаром губ Джено со вкусом виски и некрепкого табака. На секунду Джемин закрыл глаза, позволяя инстинктам взять над собой верх. Но что-то внутри него щёлкнуло, и он резко вырвался из ласковых пут.       – Я пойду с ним.       Всё тело Джемина, из-за выпитого и феромонов Джено, ощущалось ватным и непослушным. Однако, когда он услышал голос Донхёка, что-то внутри него как будто ожило. Он понял, что он не один. И что их единство, единство двух омег, не закончится за столом, за пустыми стаканами и пустыми разговорами.       Сколько бы Джено ни упрашивал, сколько бы Марк ни пытался призвать Донхёка к приличию, Джемин и Донхёк всё равно ушли прочь, идя нога в ногу.       На самом деле, Джено был хорошим альфой. Он защищал Джемина так, как Джемин не мог защитить самого себя, даже будучи достаточно крепким омегой. Джено умел и любил заботиться. Джемин любил его искренне, всем сердцем. Но порой Джемина раздражало желание Джено быть типичным альфой, контролирующим, излишне внимательным и всезнающим. Обычно Джено относился к Джемину с уважением, прислушивался к его мнению. Джемин всегда считал, что в их маленькой семье, – а как иначе можно было назвать их небольшой уютный дом, где всегда было так хорошо и спокойно? – царит равноправие. Но иногда, по всей видимости, гормоны ударяли Джено в голову, и он становился таким, каким был полчаса назад. Упрямым, непримиримым, держащимся за свою иллюзорную правоту до самого конца, даже если это никому вообще не нужно. Джемин чувствовал усталость, жуткую, неподъёмную усталость всякий раз, когда Джено начинал упираться.       Джемин потряс головой, чтобы выбросить из неё образ самодовольного, чуть раздражённого Джено, смотрящего на него с нескрываемым доминированием через стол. В его взгляде читалась жажда подчинения, как будто он хотел, чтобы Джемин повиновался ему, сказал: «Да, милый, ты абсолютно прав» – даже когда они оба знали, что это не так.       И Марк, со слов Донхёка, тоже был хорошим альфой. Немного с характером, но и Донхёк был довольно строптивым. Они жили в своём подобии гармонии. Донхёк не жаловался ни на Марка, ни на их совместную жизнь. Он казался всем довольным. Однако Джемину всегда казалось немного странным, что Донхёк не сдавал свою старую квартиру, хотя он проводил у Марка все дни напролёт и полгода назад перевёз к нему практически все свои вещи.       Наверное, Джено был прав. Немного, но прав: не надо было ему отпускать Джемина одного.       Они с Донхёком бродили без всякой цели по узким улочкам, стараясь придерживаться фонарей. Несколько раз они ловили на себе наглые, масляные взгляды загулявших альф и улавливали в воздухе тошнотворный запах, говоривший о желании быстрого, ни к чему не обязывающего секса. Джемин ёжился, стискивая сложенные на груди руки плотнее. Видимо, опьянение на ночной прохладе начало улетучиваться, и поэтому его познабливало. Захотелось, чтобы рядом с ним оказался Джено, добрый, заботливый и ласковый, а не тот упрямый и противный, из кальянной. Джено всегда был горячее Джемина; от него шёл жар, как от камина, и Джемину нравилось греть об него ноги или просто на нём валяться, используя его как личную грелку. Вместе с ознобом, видимо, пришло и одиночество. Изнутри стремительно разрасталась пустота, похожая на непонятный голод.       Но Джемин напомнил себе, что сегодня Джено – неприятный несговорчивый альфа, а не его любимый, нежный Джено-я. И такого Джено Джемин не хотел. Такой Джено заслуживал того, чтобы его проучили хорошенько, чтобы впредь было неповадно манипулировать своей омегой, тем более, прилюдно. Джемин снова невольно поморщился.       – Ты что, дрожишь? – спросил Донхёк негромко. У него самого чуть посинела нижняя губа, но почему-то ему было дело до того, как себя чувствует Джемин.       – Замёрз немного, – пробурчал Джемин, немного путаясь в желаниях и внезапно навалившейся тоске. Голову затуманило желание позвонить Джено, поныть в трубку, чтобы выбить из него всё упрямство, растопить его сердце и чтобы Джено примчался к нему тотчас же…       Ход мыслей оборвался, когда Донхёк легко, невесомо выпутал правую руку Джемина из узла, в который он завязался, и сжал его пальцы. В груди, где и без того всё перемешалось опасно-непонятно, ёкнуло так, как не ёкало ещё никогда.       Затем Донхёк так же легко поднёс руку Джемина к своим губам и поцеловал каждый сустав. Его губы были теплее, чем казалось.       Джемин не знал, как это описать или объяснить. Между ним и Донхёком всегда как будто существовало какое-то необычное притяжение. Сначала, когда они только познакомились, Джемин был уверен, что так себя проявляет дружеская симпатия. И ведь они и вправду были очень похожи, сходились во многих взглядах, и потому сблизились довольно быстро. На тот момент у Донхёка уже был Марк, и вскоре Джемин познакомился с Джено. Всё встало на свои места; они оба увлеклись своими альфами и как будто забыли о тех неясных, незнакомых, ни на что не похожих моментах, когда их взгляды пересекались в тишине и никак не могли разомкнуться.       Джемин знал и других омег. Например, с Ченлэ у него сложились абсолютно другие, совершенно понятные отношения, настоящее сестринство омег. Они хорошо проводили время вместе, могли подолгу болтать о жизни и о каких-то своих, омежьих делах. С Ченлэ никогда не возникало молчания, которое хотелось разрушить не словами, а стремительным сближением. С Донхёком же это происходило время от времени.       Странные моменты с Донхёком возобновились после того, как они начали ходить на двойные свидания. Джемин был не особо устойчив к алкоголю, как и Донхёк, поэтому они пьянели первыми. Джено и Марк держались лучше, поэтому раскрутить их на танец в клубе удавалось не с первого раза. А танцевать хотелось. Поэтому, чувствуя шальную игривость, Джемин брал Донхёка за руку и тащил его в гущу людей. Зная, что альфы их прекрасно видят, они начинали танцевать так, чтобы каждое движение было провокацией. Джемин дурел оттого, когда Джено начинал ревновать. Но ревность к омеге ощущалась совсем по-другому. После Джемин всегда смеялся, говоря: «Ну так это же просто Хёк-и, Джено-я, мы же с ним как одинаково заряженные полюса!» Джено как будто верил ему, но не до конца. Его плотно сжатая челюсть ходила туда-сюда, а потом он обдавал Джемина своим сильным запахом, словно желая смыть сладость запаха Донхёка. Джемин в такие моменты сходил с ума от любви к Джено и самодовольства. Ему так нравилось дразнить Джено, заходя далеко, но совсем чуть-чуть, так, чтобы сохранять новизну. Они оба прекрасно знали, что любит он только Джено. А Джено любит его и никому и ни за что его не отдаст, о чём говорит тонкий узор метки в основании шеи. И за это Джемин любил его ещё больше.       Джемин никогда не говорил на эту тему с Донхёком. Как только заканчивалось опьянение, память будто очищалась от сомнений и воспоминаний вчерашнего дня. Джемин переставал видеть в своих «проказах», как это называл Джено, что-либо преступное или хоть сколько-то сомнительное. Как объяснялся с Марком Донхёк, Джемин не знал. Однако ему всегда казалось, что наутро после таких вечеров Донхёк приходил на работу, прихрамывая недвусмысленно. Джемин радовался про себя, что не он один имеет определённую выгоду от их невинных выходок.       Однако в тот вечер что-то поменялось.       Возможно, потому что всегда Джемин и Донхёк заигрывали друг с другом на глазах у альф, а сегодня они остались наедине. Возможно, потому что альфы повели себя некрасиво, и они, омеги, оказались в одной лодке непонимания со стороны своих партнёров. Возможно, потому что на улице было холоднее, чем Джемину казалось, и потому хотелось согреться, забыть всё, что было неприятно и погрузиться в спокойствие.       Так или иначе, когда Донхёк предложил поехать в его старую квартиру, Джемин согласился не раздумывая.       Донхёк смотрел на него снизу вверх, сидя на коленях. В его квартире практически не осталось мебели, было только самое необходимое – необходимое для тех случаев, когда Донхёк ругался с Марком и уезжал ночевать сюда. Поэтому вместо кровати в пустой спальне был только надувной матрас, застеленный простынёй и прикрытый старым покрывалом, ещё из родительского дома Донхёка. Пустота окружения по-особому резонировала с пустотой внутри Джемина. Именно она заставила его шагнуть Донхёку навстречу.       У Донхёка отросла чёлка. Она всегда была длинной, а теперь лезла в глаза, придавая его взгляду манящей таинственности. Джемин провёл по ней пальцами, чтобы увидеть глаза Донхёка. Донхёк сидел неподвижно, даже как-то напряжённо. Однако в воздухе чувствовался запах разогретой карамели, который Джемин не чувствовал никогда. В голове мелькнула мысль, что этот запах может ощущать только Марк, только в особенные моменты. А теперь этот привилегированный круг словно расширился, словно появился таинственный плюс один. У Джемина ослабли колени, когда он подумал, что они оба сейчас переступают черту дозволенного, что их вообще в этой ситуации быть не должно.       Но пути назад не было.       У Ченлэ всё было до смешного просто: он хоть и был строптивым, но Джисону всё-таки удалось его уговорить сначала на одно свидание, «на пробу». Потом последовало второе, а после Ченлэ, видимо, пересмотрел своё отношение к альфам и в итоге стал самым обыкновенным омегой. Он и Джисон были влюблены друг в друга настолько, что находиться рядом с ними долго было невозможно – а ведь когда-то считалось, что самая тошнотворная парочка – это Джено и Джемин! Джемин не спрашивал об этом напрямую, но по разговорам Ченлэ было понятно, что он не смотрит на других альф. Они для него как будто вообще не существовали. Существовал только Джисон, гордо пометивший его в первые два месяца их отношений, и больше Ченлэ не было нужно ничего. Он спокойно общался как с омегами, так и с альфами, зная, что дома его ждёт самый лучший, самый классный и самый любимый, его альфа, Джисон.       Наверное, Ченлэ ни за что на свете не понял бы, зачем Джемин согласился среди ночи ехать в пустую квартиру Донхёка.       Донхёк хоть и был тоньше Джемина, но оказался довольно сильным. Джемин и глазом моргнуть не успел, как оказался спиной на матрасе, а Донхёк лежал сверху, заглядывая в глубину глаз. Они уже поцеловались, ещё пока ехали в лифте, но тот поцелуй был вороватым, быстрым, таким, что Джемин не успел толком ничего распробовать. Сейчас у него был шанс всё наверстать. И он, не выдерживая горящего давления внутри живота, потянулся к губам Донхёка.       Поцелуй быстро перерос в спешку. Они не договаривались о времени, ничего не планировали, но всё равно куда-то спешили. Донхёк целовался мокро, так, что по подбородку Джемина текла его, – или уже их? – слюна, но ему это нравилось. Нравились мягкие, страстные, обжигающие губы другой омеги – то, чего у него в жизни не было никогда. И он не мог не замечать, что поцелуй получается совсем не таким, как он привык. Он не мог уловить различия, но их точно было много. В воздухе переплетались их запахи, – мягкая, текучая карамель Донхёка и приторно-сладкий сливочный крем Джемина, – и Джемин никак не мог надышаться этой необычной смесью. Целуя Джено в их общей постели, он привык к тому, что его запах переплетался со свежестью бергамота Джено; плюс и минус; сладость и пряность. А сейчас у Джемина чуть ли не капала слюна из-за высокой концентрации сладости в воздухе.       Руки Донхёка были нежными – то, чего Джемин почему-то не ожидал, и потому оказался совсем не готов. Джено тоже был нежным, но нежность Донхёка была совсем другой. Джемин таял, когда Донхёк клал горячую тонкую ладонь ему на лицо, спускался пальцами по телу, ласково прихватывал за бедро. Джемин тоже не мог перестать трогать Донхёка везде. Несмотря на худобу, Донхёк всё равно казался мягким; мягким и податливым. Джемин путался в его шелковистых волосах, обнимал за шею, чувствуя кончиками пальцев узор метки альфы, гладил гибкую спину, прогибавшуюся ему навстречу, просившую ещё больше ласки.       Оставаться в одежде было больше невыносимо. Не разрывая поцелуй, не расцепляя языки, они начали медленно раздевать друг друга, открывая больше кожи, усиливая естественные запахи. Донхёк трогательно хмыкнул, когда они соприкоснулись пахом к паху, а у Джемина силы оставались лишь на то, чтобы дышать и стараться не задыхаться. У омег-мужчин всегда были маленькие члены и совсем небольшие яички: природа как будто позаботилась о справедливости, и потому лишила омег возможности заниматься друг с другом сексом привычным образом. Джемин знал, что у них с Донхёком не получится то, что получается у него с Джено. Но он всё равно не мог не потянуться ладонью между ног Донхёка. Донхёк судорожно выдохнул ему в лицо, сразу же прикусывая нижнюю губу. Не отрывая глаз от его лица в полутьме, следя за каждым микроскопическим изменением, Джемин прижал ладонь к члену Донхёка, пальцами спускаясь в промежность. Они оба сочились смазкой – везде. Джемин чувствовал, что между ягодиц тепло и мокро, а кольцо мышц сладко сжимается в ожидании. Но он хотел сначала распробовать Донхёка. Донхёк скромно, как-то неловко толкнулся в его ладонь, и Джемин сообразил, что от него требуется. Массируя ту самую точку в промежности, Джемин мягко надавил основанием ладони на влажный член Донхёка. Донхёк задрожал всем телом. В тот момент он показался совсем не таким, каким его привык видеть Джемин. Донхёк стал хрупким. Настолько, что хотелось взять его в обе ладони и оградить от всего мира, подарить ему всю нежность и ласку.       – Джемин-и… – позвал Донхёк шёпотом, чуть отстраняясь от руки Джемина, держа её за запястье. – Дай мне тоже… Я тоже хочу… можно?..       – Можно… конечно можно… А-ах, Хёк!       Джемин упустил момент, как Донхёк умудрился просунуть руку ему под спину и скользнуть пальцем между ягодиц. Он вцепился в худые плечи Донхёка, разрываясь между интенсивностью стимуляции и желанием получить больше. Донхёк просто поглаживал пальцами вверх-вниз, как будто даже не пытаясь проникнуть внутрь. Как будто даже не решаясь этого сделать. Ведь туда имел доступ только один человек на свете – только истинный альфа.       Джемин, теряясь в растущем удовольствии, набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул:       – Хочу тебя внутри, Хёк!..       Вместо ответа Донхёк наклонился и прижался щекой к щеке Джемина. Они замерли так, и казалось, что время тоже замерло. Они лежали друг на друге, потираясь щеками мягко-мягко и вдыхая сладкую смесь запахов. Джемина затапливало изнутри нежностью, любовью и ещё чем-то, что он никогда не испытывал в своей жизни.       Ни один альфа не мог знать тело омеги настолько хорошо, насколько знала омега. Даже другая омега знала, где и как ласкать, чтобы удовольствие превысило все пределы мыслимого и немыслимого. Где-то на периферии сознания тускло маячила мысль о том, что Джемину никогда не было так хорошо с Джено, как ему было хорошо с Донхёком.       Найти удобную позу и темп оказалось совсем не сложно. Опасение Джемина о том, что без большого члена не будет большого удовольствия, рассеялось моментально. Они помогали друг другу, стремясь к тому, чтобы у всех всего было поровну. По мягкому бедру между ног, по паре пальцев между ягодиц; один на двоих жаркий, нескончаемый поцелуй с завязывающимися в узел языками. Пальцы Донхёка массировали простату, очерчивая её, надавливая в самую середину, отстраняясь, чтобы растянуть горящие стенки. Джемин мог только дышать и стонать. Его запястье начинало понемногу сводить, но он не хотел останавливаться ни на секунду. В ощущении смазки Донхёка, буквально льющейся ему в ладонь, было что-то запретно-сладкое, но такое правильное, что отпускать этот момент было бы ошибкой. Они оба были потные, перепачкались смазкой и стонали высокими, пронзительными голосами. Донхёк стонал настолько высоким голосом, что в бреду ощущений Джемину показалось, что его голос превратился в женский.       Они обнимали друг друга, прижимаясь настолько тесно, что было трудно дышать. Жар в низу живота становился невыносимым. Джемин припал виском к щеке Донхёка, хватая губами воздух. Донхёк охнул особо высоко и особо эротично, и Джемин не выдержал. В ту же секунду, сквозь пелену оглушающего, всепоглощающего тепла, он почувствовал, как Донхёк сжался на его пальцах, а затем на ладонь Джемина выплеснулась сладкая, горячая жидкость. По бедру тоже потекло, но Джемину нравилось быть таким грязным. Нравилось потому, что Донхёк был точности такой же, и прямо сейчас они, переплетясь, обнимались тепло и спокойно. Джемин упивался этим чувством, как будто желая запастись им впрок, надышаться запахами Донхёка, напитаться его нежностью.       Они полежали так ещё какое-то время, пока не отдышались полностью. Успокаиваясь после всего, что было, они оставляли лёгкие поцелуи на губах и щеках друг друга, тёрлись кончиками носов и хихикали, как два дурачка. Джемин смотрел в чуть скошенные к носу глаза Донхёка и видел его таким, каким не видел ещё никогда. Ему хотелось сохранить этот образ навсегда, пронести его сквозь всю жизнь.       Потом Донхёк завозился. Сказал, что хочет в душ и что надо проветрить, потому что из-за сладости уже и дышать нечем. Джемин посмеялся и отпустил его. Он следил за обнажённой фигурой Донхёка, пока тот подходил к зашторенному окну, чтобы впустить в комнату немного уличной свежести, а после взял с полки единственного шкафа полотенце и пошёл в душ. Перед тем, как закрыть за собой дверь, Донхёк подмигнул игриво и послал воздушный поцелуй. У Джемина сердце буквально перевернулось в груди от умиления, и он снова рассмеялся, звонко и громко.       Отсев на сухую часть матраса и стараясь игнорировать огромное пятно прямо посередине, Джемин обнял себя за колени и посмотрел на улицу через узкую щёлку, оставшуюся между тяжёлых штор. Несмотря на то, что ему было очень хорошо и спокойно, он снова начал ощущать пустоту. Она подкралась, как призрак, и дохнула на него прохладой – и это точно был не уличный сквозняк. Джемин поёжился, натянул на плечи покрывало. Потом подобрал с пола свою куртку, достал телефон. На часах было ровно два ночи, хотя Джемину казалось, что пролетела целая вечность. Он специально выключил звук, и оказался прав: Джено звонил семь раз, а сообщений от него было целых десять. Почему-то беспокойство Джено вызвало только мягкую улыбку. В конце концов, было приятно, когда Джено о нём переживал.       В ванной всё ещё шумела вода, поэтому Джемин нажал на вызов. Джено поднял трубку после первого гудка:       – Котёнок, милый, ну ты где?       – Я у Донхёк-и дома, дорогой, не переживай, – Джемин не мог не улыбаться. Резко он почувствовал, что соскучился по голосу Джено, по его запаху бергамота, по жару его кожи. Его тело прошил озноб, и Джемин поёжился, прижимая колени к груди плотнее.       – Прислать за тобой такси, котёнок? Я тоже могу приехать и забрать тебя.       Какой же Джено всё-таки хороший! Даже в груди защемило от того, как он умел обложить Джемина заботой, как мягкими пуховыми подушками. Джемин проваливался в его голос, в его предусмотрительность. Захотелось, чтобы Джено бросил всё и приехал тотчас же, прямо посреди ночи, через весь город. Но Джемин напомнил себе, что нужно заботиться и о Джено тоже.       – Не надо, Джен. Я приеду сам, – Джемин не смог удержаться и не надуть губы, хотя Джено видеть его, разумеется, не мог. – Хочу к Джено-я на ручки.       В микрофон мягко ударил смех Джено. Джемин защурился от удовольствия.       – Что угодно для моего милого котёнка. Только приезжай сейчас же, хорошо?       – Минуток через тридцать точно буду, Джено-я. Целую!       – Не дуй губки, котёнок. Целую и жду.       Джемин сладко потянулся. Внутри него радость буквально переливалась через край. В этот момент из ванной вышел Донхёк в одной только оверсайзовой футболке. Джемину показалось, что когда-то эта футболка принадлежала Марку. И возможно, он не заблуждался: Донхёк как будто пытался незаметно понюхать ворот или вытереть сухой нос рукавом.       – Пойдёшь в душ? – спросил Донхёк привычным голосом и сразу же уткнулся в телефон. Джемин был уверен, что Марк ему тоже звонил. Всё-таки, Джено и Марк были в чём-то похожи.       – Ага. Только по-быстрому, Джено меня заждался, – сказал Джемин и, поднявшись на ноги, прямо в покрывале, пошёл в сторону ванной.       – Давай, – бросил Донхёк через плечо. – Можешь взять ещё одно полотенце в шкафу.       По его голосу было понятно, что у него прямо сейчас появилось крайне важное дело. Джемин его за это не осуждал.       К тому моменту, когда Джемин вышел из душа, в комнате пахло ночной свежестью. Донхёк удосужился натянуть на себя джинсы, в которых он пришёл, и теперь беспрестанно переписывался. Сигнал оповещения срабатывал буквально ежесекундно.       Одеваясь, Джемин параллельно вызвал себе такси. В голове немного туманилось, но он больше не искал причин. Его очень сильно тянуло к Джено, и он не мог противиться зову внутренней омеги.       – Ты останешься тут? – вдруг спохватился Джемин, застёгивая куртку; машина уже ждала внизу. Донхёк отрицательно покачал головой:       – Марк-хён сейчас за мной приедет. Сказал, что готов вынести меня на руках из этой квартиры, лишь бы я вернулся домой.       – O-oh yeah! – протянул Джемин, и Донхёк наморщил нос самодовольно. Они оба знали, что несмотря на характер Марка, Донхёк знал, на какие кнопки нажать, чтобы Марк становился шёлковым и исполнял любой каприз Донхёка.       В такси Джемин почему-то вспомнил Ченлэ. Как хорошо, наверное, им быть: он жил своей обыкновенной жизнью, любил своего альфу и не задумывался о том, о чём хорошей омеге думать не следовало. Его жизнь была в чём-то до скучного предсказуема. Однако не переживать необходимость бороться с неизвестным, произрастающим прямо в тебе, не поддаваться страстям, которых по природе быть не должно, не балансировать на опаснейшей грани – разве нет в этом удовлетворяющего спокойствия? Скажи Ченлэ о том, что с некоторыми омегами что-то вдруг случается, их охватывает неизвестное чувство, и они бросаются друг с другом в постель, чтобы отыскать нежность, которую им не может дать даже самый нежный и ласковый альфа, так он только пальцем у виска покрутит. Хотел бы и Джемин быть таким.       Будет ли ещё одна такая ночь? Придётся ли следить за своим поведением, когда они снова выпьют в компании и захочется по привычке пофлиртовать с Донхёком на глазах у альф? Будут ли они снова сидеть друг у друга на коленях, заглядывать в примерочные и разговаривать о личном, как прежде? Что-то подсказывало Джемину, что их дружбу с Донхёком не испортит и не изменит ничто на свете.       Всё-таки, из-за чего он точно не переживал, так это из-за непохожести на Ченлэ. У него на душе было легко. Его беспокоила только пустота. И ещё хотелось поскорее согреться теплом тела Джено.       – Сорок минут, котёнок, – и Джено сразу же прикоснулся губами к губам Джемина. Джемин хихикнул в поцелуй, обнимая Джено за шею, прижимаясь всем телом к его обнажённому крепкому торсу. Ему так захотелось вспомнить Джено заново: твёрдые мускулы, более жёсткие и частые волосы на теле, горячая кожа, большой тяжёлый член.       – Ну прости. Не мог долго вызвать такси, – соврал Джемин, дуя губы; Джено, не сводя с них пристального взгляда, покивал, как болванчик, и поцеловал его снова. – Ты же на меня не обижаешься, Джено-я? Не обижаешься на своего омегу?       – Как я вообще могу на тебя обижаться, Джемин? Ну что ты такое говоришь? – Джено легко подхватил Джемина на руки, когда Джемин подпрыгнул, чтобы обвить бёдра Джено своими ногами. – Уложить тебя спать? Или приготовить тебе какао? У тебя носик совсем холодный. Ты замёрз?       – Да, да, да, – растворяясь в жаре тела Джено, расплываясь в огромное горячее ванильное пятно, кивал Джемин. – Всё «да», Джено-я.       – Я так люблю тебя, мой котёнок.       – Я тебя тоже люблю, мой альфа.