Реки Темной Крови

От Многогранника практически не осталось и обломков. Странно, но из земли сразу же хлынула кровь. Даниил Данковский с жалостью смотрел на это зрелище. Получив приказ о помощи от Александра Блока, он не имел права отказать, но и понимать, что все его планы и старания провалились было больно. Александр же с чувством выполненного долга вздохнул как только прогремел взрыв, после чего поспешил убраться прочь оттуда. Ну да, ему-то можно, он выполнил дело и теперь сможет спокойно спать. Что осталось Данковскому? Стоять и смотреть на то, как из остатков его последней воли фонтаном хлещет кровь. Красная, густая. Будто бы из самого сердца. Больно, очень. Это как будто собственная кровь сейчас вырывается из земли. Теперь никак и никуда. В столице нет места, «Танатики» тоже нет. А здесь? И здесь вряд ли. С кем? Куда? Нет, глупо. Утром сразу же сядет на поезд, ничего не остается. Утром сразу же уедет из этого города и попробует… что-нибудь придумать. И обязательно напьется сегодня же вечером. И, может, завтра тоже… Он увидел теперь уже до неприязни знакомую фигуру, кое-как ковыляющую к тому, что некогда было башней, ломающей законы могучей физики. Прямиком к огромной луже крови. Гаруспик двигался неожиданно прерывисто, будто вот-вот тоже рухнет замертво. Бакалавр, поделив свирепость и отчаяние напополам, встал со ступеней собора, решительно настроенный, чтобы высказать очень многое Артемию о его "предательстве". Даниил-то уж подумал, что они могут друг другу доверять, думал, что Артемий сохранит Многограннику жизнь. Что у Бураха хоть немного рассудка осталось со всем этим мором. А тот погубил и Многогранник, и город заодно. Как теперь всех спасти? Дурак… Гаруспик упал на колени, расплескав вокруг себя кровь и отчаянно, набирая ее в широченные ладони, пил. Запивал попутно это дело какими-то своими тинктурами и таблетками, всем, чем попало. Его лицо было красным от крови, она стекала по подбородку и шее… Но, несмотря на кровь на щеках стало заметно как он становился румянее, живее. Артемий Бурах тоже пил эту кровь как свою собственную. Даниил лишь сейчас кое-что понял. Гаруспик прямо сейчас пил чью-то жизнь гулкими глотками, восстанавливая свою собственную. Он ведь все это время мучился, сильно. Данковский понял то, что Бурах был болен Песчанкой и умирал от нее каждый божий день. Бурах спал на кровати Даниила, считая это единственным своим способом немного поправить здоровье и идти по делам, чтобы всем помочь. Некрасиво получилось с этими курьерами. Если бы не Даниил, то все вышло бы раньше. Зря он так…не разобрался. А ведь раз эта кровь лечит Бураха от язвы – значит это и был выход. Уничтожить башню… Нда-а… точно некрасиво получилось. Очень некрасиво. Данковский и не знал, что ему сказать в такой ситуации. Было очень совестно, немного грустно. А еще очень жаль Артемия. Тот поднял на него свои светлые голубые глаза, такие добрые и усталые, которые своим светом так контрастировали с темной кровью. – Прости, Эмшен. – Сказал Артем сдавленно. – Надо было сразу сказать про планы, да я и сам до последнего… – Да помолчи ты уже… – Сказал Данковский и медленно присел рядом с тем, пачкая свои пальто и брюки в крови. Бурах действительно молчал. Только дышал. Громко, прерывисто и тяжело. Но не без облегчения. Как после долгого забега. С такой же тяжестью он сгорбился, опустил голову и плечи так, что почти касался волосами кровяной лужи. У Даниила что-то тянуло под ребрами, и он не заметил, как поджал губы. Нерешительно, он уложил висок на чужое плечо. Осторожно, будто бы этого раньше нельзя было делать. Будто бы если он совершит резкое движение – Бурах возьмет и рассыпется. Если он сделает что-то не так, то тот сольется с этой кровью. Даниил позволил себе забыть про торчащие обломки башни вокруг, на свою одежду, перемоченную в крови. – Что это, Бурах? – Спросил он тихо, все еще пораженный. – Чья это кровь? – Это кровь земли, Матери Бодхо. – Сказал Бурах. – Панацея… Это панацея, Дань. – Вижу, – Сказал Данковский, тихонечко похлопывая его по руке. – Тише, вижу… Ответь-ка лучше, почему ты не сказал мне о болезни. Ни мне, ни Стаху. – Да как вам скажешь. – Усмехнулся Бурах. – Ты ж слушать не станешь. Даниил молчал. Вряд ли какие-нибудь слова могли сейчас помочь чему-нибудь. – Выходит, я ошибался, Бурах. – Сказал он наконец. – Простишь меня? – Никто не идеален. – Вымученно улыбнулся Гаруспик и зачерпнул крови.

***

Сидеть в кабаке на следующее утро вместе с Юлией, Петром и Андреем было странно. Вот так вот просто пить с самого утра. Хотя, запьешь тут… Стаматины были мрачнее тучи, Юлия, казалось, вообще думала о чем-то своем. Умная женщина, ничего не скажешь. Пусть и сломленная. Есть ли в этом городе теперь не сломленные? Ну, по крайней мере, один прямо сейчас зашел в кабак. Артемий Бурах грузно и немного неловко спускался по ступенькам вниз. Он подошел к сидящей за столом компании, начал с ними разговаривать. Было в его голосе что-то такое, будто бы прямо сейчас он разорвется на части. Скрепить эти его, как он говорит, линии, город, у него может и получилось, но вот сам он явно разваливался по кусочкам. И когда очередь дошла до Данковского – он просто умолк. Умолк и начал смотреть на него так, будто бы если Данковский сам не начнет говорить – то они разойдутся и не встретятся никогда. Словно от этого разговора зависели дни и ночи, проведенные в раздумьях. Их будущее. Возможно общее, возможно связанное. Бакалавр искренне хотел позабыть этот город, и чтобы с ним было связано только его прошлое. Чтобы это прошлое осталось в еще большем, новом прошлом, которое тяжелым китом пойдет ко дну. Может притвориться, что они не знают друг друга? А не станет ли от этого только хуже? Обязаны ли они друг другу вообще хоть чем-то? И все-таки глупая привычка у людей – носить какое-то бремя. Вечно думать, что есть обязательство что-то сказать, что-то сделать. Кого-то увидеть, кого-то спасти. Невозможно спасти каждого, кажется, они оба в этом убедились за эти 12 дней, которые казались жестокой и чудовищной постановкой. Даниил Данковский был убежден, что уедет отсюда и даже не вспомнит об этом городе никогда. – Эмшен. – Ойнон. – Ответил ему Гаруспик. Время после крушения башни стало не важно. Который час? Не важно. А что важно? Продлить разговор как можно дольше, поговорить о чем-то, оттягивать, оттягивать, оттягивать… Оттягивать неизбежное по большей части одна из главных задач врачей. Уже идя, как в бреду, на станцию, Даниил вспомнил предложение Артемия остаться в этом городе. Чушь… Сейчас он просто сядет в вагон и оставит эту часть себя позади. Как страшный сон, как неудачную пьесу в театре. Он искренне старался игнорировать тот факт, что после ухода Гаруспика из кабака в нем поселилось чувство, будто бы он что-то забыл. Как почти нарочно забытый перед отъездом блокнот. Вроде так, безделушка, а совестно… В любом случае, не следует об этом сейчас думать. Ведь дороги открыты. Что ему мешает вернуться как-нибудь и понять, что же там он забыл?