I always come back to you

Они долгое время набираются смелости, чтобы поднять этот вопрос вновь. Дима боится признаться ему в том, что зол на него, с тех самых пор, как Олег впервые нещадно резанул по сердцу ножом своей "звездной болезнью", убеждая каждого, что ему нет равных. Олег вторит ему сцепленным за зубами языком, потому что до сих пор не готов увидеть то, что не он один страдает от произошедшего. Однако проходящиеся по завиткам волос нежные прикосновения к затылку, пробуждают в нем все больше раненых чувств, как бы говоря с ним: "посмотри, он здесь, чтобы утешить тебя, а ты можешь утешить его в ответ?" — Ты пришел, — Олег практически беззвучно шевелит губами, повернувшись в профиль, чтобы Дима мог разглядеть его лучше. Шепс перехватывает его пальцы и осторожно отводит в сторону, напоследок несильно сжимая вдоль ладони. — Ты звал, — так же тихо отвечает Дима. И это, пожалуй, их самый спокойный вечер. С тех пор, как они впервые оказались у Шепса на квартире, это место всегда было наполнено шумом, чужими людьми и запахом сигаретного дыма. Дима хорошо знал, где в этом доме лежат стаканы поуже и вместительнее, где лежит заначка с виски, но он ни разу не трогал верхний ящик над их головами: там, как он мог догадаться, его друг хранил разный хлам, который привез из своего семейного гнезда. Он лишь однажды достал оттуда чашку с отсутствующей ручкой и пихнул в руки поддатому Матвееву, поскольку остальные были грязными, а мыть их казалось слишком отвлекающим тогда делом. И если бы он как-то хотел прокомментировать выведенное на нем талантливой рукой признание в любви, он бы ни за что в действительности не сказал бы об этом, вместо того задумчиво распивая слабый зеленый чай оставшийся вечер. — Я должен был послушать тебя. Сейчас я понимаю это. В каждом его движении сквозит грусть и множившееся сожаление и если бы это был кто-то другой, он бы ни за что не ощутил на себе тот жалостливый взор из-под ресниц, пока и тот не пропал, скрываясь ледяным лбом на его плече. Дима обнимает его крепче, вновь зарываясь рукой в спутавшиеся волосы, и Олег кривится в усмешке на это действие. — Ты бы хоть подстригся на финал. — Это был не мой финал, какая разница, насколько тупо я выглядел? Матвеев весело хмыкает на его заявление, но не забывает добавить в свой голос возмущающийся укор, прежде чем говорит в макушку: — Это был наш с тобой финал. — Кажется, мы его успешно проебали. Олег безошибочно знает, о чем сейчас подумает Дима, ведь он видит перед глазами ту же самую картинку: вот они выходят вместе из готического зала, и пока Влад и Вика остаются там, незаметно переглядываются, полыхая радостью изнутри. Они сделали это вместе. Еще несколько недель назад, пока Матвеев курил у него на балконе в старой олеговой куртке, тот распалялся о том, кого хочет видеть рядом с собой в этот триумфальный вечер оглашения номинантов на победу. И это всегда были только они вдвоем: он и Дима. "Ты можешь в это поверить? Мы прошли в финал!" Еще никогда в жизни эта эйфория не будоражила в нем кровь, заставляя чуть ли не подпрыгивать на месте. Олег ощущал себя всесильным в то мгновение, когда обещал улыбающемуся Диме, что они непременно отпразднуют это как только, так сразу, и что на финале они должны сочетаться. Матвеев смеялся еще больше, заявив, что ему нужно выгулять красный пиджак, а Шепс может подавиться своей несуразной идеей. Несколько часов назад Дима замачивал этот самый пиджак, заляпанный кровью с его разбитой губы. От сладостных воспоминаний голова кругом, но стоит широко раскрыть рот, чтобы сказать об этом, как на лице всплывает гримаса неудобства. Он слизывает бегущую соленую вязь. — Есть у тебя чем губы намазать? По твоей вине я даже говорить нормально не могу. — Не нужно ничего говорить, я и так все понял. Сомнение растет в глазах и Дима совершенно не скрывает того, что не верит ему. Ведь эта заноза в заднице специально вызвал его, чтобы сказать, насколько он возмущен и унижен. И на фоне этой гремучей смеси чувств, собственные теряют краски, но лишь на момент. Он напоминает себе, что ему тоже далось это непросто. Да, мир не рухнул от этого поражения, но его внутренний - возможно пал. — Ты еще нескоро оправишься от этого, но, ты знаешь, что это была твоя победа. Даже если бы я или Виктория взяли руку. Ты превзошел свои ожидания и выиграл у самого себя. Это не вопрос самолюбия, а признания того, что ты сильнее, чем мог подозревать. Понимаешь теперь? — А ты? Не остается ничего иного, кроме как безучастно улыбнуться, насколько возможно. Матвеев обнимает себя за плечи и Шепс скользит ровно за этим движением. Ему кажется, что теперь его очередь обнять Диму, и он делает это: осторожно расцепляет его руки и окольцовывает, поднимаясь ладонями вдоль выступающих позвонков, пока не прикрывает скошенные лопатки. Дима всегда напоминал ему падшего ангела, которого лишили крыльев. Но только он, пожалуй, видел, что и без них он мог лететь, воспаряя над всеми, кто ненавидел его стойкость и целеустремленность. Матвеев вжимается губами во впадинку между ключиц и сбивчиво говорит, словно обращаясь к самому себе: — И я. Сильнее, чем они думают. Я победил у старой версии себя, получил все, чего хотел. Получили оба. Первое приветствие вживую, которое наконец получилось прервать миллионами километров между ними. Первое предложение покурить вместе после долгих съемок. Первый переслащенный кофе, который Шепс принес ему, потому что Дима совершенно не мог прийти в себя. Первая высокая оценка его испытанию. Первое прикосновение чужой одежды к своей коже. Первое тепло рук в холодный зимний день. Первое совместное лето. Первые встречи после съемок, где не нужно скрываться от камер и вспышек. Первая смущенная улыбка и похвала. Первый непрямой поцелуй через горлышко их бутылки виски. Первое "спасибо". Первый удар и объятие после. Первое прощай, которым они решили закончить. Они навсегда это запомнят.