Patient Zero

      — Чонгук, просыпайся.       Из мрачной пустоты вырывает тихий, но настойчивый голос Чимина, отчего младший сразу недовольно хмурится, пытаясь отогнать от себя солдата, как назойливую муху. А Пак никак не хотел отставать и лишь усерднее тормошил Чона, вытряхивая из сновидений насильно. В итоге ничего не остается, кроме как проснуться и в полной мере высказать недовольство происходящим издевательством. Чонгук распахивает глаза и уста, уже будучи готовый произнести целую тираду, но тут же оказывается придавленным чужой тушей к матрасу без предупреждения и права на свободу, а его рот сжимают ладони Пака, удерживая все негодующие звуки, не давая им возможность быть высказанными.       — Нас нашли, – шепчет Чимин, наклонившись как можно ближе, в самое ухо сразу притихшего и растерявшего весь пыл Чона, — Хватай рюкзак и на кухню.       Вес старшего тут же исчезает, и Чимин вместе со своей кладью заглядывает в щель между досок, которыми были заколочены главные окна. Чонгук, недолго думая, находит свои вещи, что, хвала небесам, хватило ума сложить с вечера, сгребает со стола карту с посланием в рюкзак и как можно тише подкрадывается к окну, чтобы тоже оценить обстановку. В предрассветных тенях картина разворачивалась невеселая: напротив дома Канджуна остановилась военная машина и из нее вышел человек по имени Сонмин, которого уже доводилось встречать мужчинам на своем пути, в сопровождении нескольких солдат. Конечно, беглецы допускали вероятность, что люди из научного центра придут проверить жилище доктора Ли, но никак не думали, что их так скоро настигнут.       Чимин кинулся на кухню и принялся дергать раму единственного окна, которое так и осталось не закрытым досками, ведь упиралось в высокое ограждение, а теперь являлось шансом на спасение и побег. Окно имело одну створку, что тут же была открыта солдатом, уже выглядывающим на улицу для оценки ситуации и мысленной проработки стратегии. Ограда очень плотно прилегала к стене дома и закрывала собой большую часть пространства, поэтому солдат, не церемонясь, встал во весь рост на кухонный гарнитур и подтянулся к краю забора, чтобы заглянуть в соседний двор. Через несколько секунд Пак вернулся на кухню, схватил свой рюкзак и без раздумий выкинул его в образовавшуюся между рамой и забором щель на чужую территорию, после проделал то же самое с вещами Чона, пытающегося в этот момент судорожно вспомнить, ничего ли они не забыли.       — Ты первый, – Чимин подозвал напарника, отойдя в сторону, и подал младшему руку, помогая взобраться на стол, — перелезешь через ограждение и жди меня там. Давай шустрее.       В подтверждение словам донеслись звуки попыток незваных гости выломать входную дверь, правда пока безуспешных. Чон ускорился, выныривая в оконный проем и упираясь руками о бетонную стену перед собой, попытался подтянуться, но пространства для маневров было настолько мало, что миссия казалась почти невыполнимой. Почти, потому что в следующее мгновение Пак поднял ноги младшего, помогая перенести центр тяжести тела, и вытолкнул Чонгука наверх, благодаря чему парню удалось взобраться на ограждение, а потом, совершенно не думая о последствиях, кубарем свалиться вниз на чужую землю.       Потирая ушибленный бок, Чонгук тут же вскочил на ноги и, находя взглядом одиноко лежащие сумки, поднял их, следом прислушиваясь к происходящему в доме врача. Чимин не заставил себя ждать, намного аккуратнее и тише приземлившись рядом, а после взяв свой рюкзак и переглянувшись с Чоном, двинулся к выходу из незнакомого двора.       Сейчас они оказались на соседней противоположной улице, и Чонгук даже не мог предположить, что делать дальше, в отличие от целеустремленного старшего, что, кажется, ни секунды не сомневался. Парни двигались перебежками вдоль незнакомых домов именно к тому месту, где вчера вечером были спрятаны их два несчастных велосипеда – единственный доступный на данный момент способ передвижения. И весь план бравого солдата заключался в том, чтобы незаметно забрать транспорт, пока группа враждебно настроенных людей будет осматривать дом.       — Почему они нас ищут? – недоумевает Чон, придерживаясь рядом с напарником и стараясь выровнять рваное от нагрузки и стресса дыхание, и замечает в руках старшего привычные ножи, выглядящие уже как настоящее их продолжение.       — Потому что у тебя есть кое-что важное, – Чимин кивает, указывая на рюкзак за спиной молодого доктора, имея ввиду на самом деле злополучные блокнот и флешку.       — Просто отлично.       В итоге у них получается незаметно добраться к месту, где спрятаны велики, поэтому они быстро снимают брезент и достают железных коней, в спешке седлая их и сворачивая с возможного поля зрения противников за угол.       Они бешено крутят педали, не жалея себя и выжимая из железяк возможный максимум, чтобы оторваться на приличное расстояние. Промокнув от пота до последней нитки и совершенно потеряв контроль над дыханием, Чон притормаживает возле небольшого когда-то круглосуточного кафе, где главным блюдом дня была жареная курочка с рисом, если верить оставшемуся плакату; сейчас же не наблюдалось ни курочки, ни иных яств.       Чимин соглашается без слов, и парни вваливаются в помещение вместе с велосипедами, прячась за опущенными жалюзи.       — Как думаешь, нет погони? – между вдохами спрашивает Чон, доставая бутылку воды и сразу же присасываясь к горлышку ради утоления жажды.       — Вряд ли они успели сообразить, что кто-то там был, – Пак не теряет бдительность, осматривая улицу, а после наконец позволяет телу расслабиться и сползти вниз к привлекательному грязному полу. — Черт, было опрометчиво там оставаться на ночь.       — У нас не было выбора, – заключает Чонгук, передавая воду старшему, и снимает рюкзак, что кажется весит почти тонну. Ему там кирпичей подложили, пока он не видел или что? — Мы ничего не забыли?       — Только бутылку соджу, которую я хотел прикончить сегодня, – пытается пошутить старший, но получается вяло, сил нет даже придать шутке привлекательный вид. — Я смел вчера все запасы еды и оружия подчистую, и мы все укомплектовали. Так что, считай, что мы уже в новом путешествии.       — Как ты вообще их услышал и когда переоделся? – Чон только сейчас заметил, что на солдате вновь был его излюбленный комплект из армейских штанов и черной футболки, а сам парень остался в одежде Канджуна, что были ему очень даже впору, свою же он по старой привычке закинул в корзину для белья в ванной.       — Встал поссать, после вчерашнего приспичило, а переодеться – это дело пяти секунд, – без ужимок отвечает Чимин, по ходу дела проверяя все свое снаряжение и ручную кладь.       — Так быстро? – не подумав, спрашивает Чонгук, совершенно не веря в такие сверхчеловеческие скорости.       — Навыки после службы, – бормочет Чимин, оставшись довольным результатом осмотра своего рюкзака, а после без спроса начинает проверку и чужого. Пак выуживает оттуда помятую испытаниями карту страны и впадает в детальное изучение месторасположения улицы, на которую им посчастливилось забрести, и построение выгодного маршрута к выбранной цели. И внезапно осмыслив произнесенный диалог чуть глубже, отрывается от важного занятия и, прищурив глаза от предвкушения, добавляет, — А что, хочешь проверить?       Брови Чона сами по себе ползут вверх, глаза стопорятся на одной точке, а мозг усиленно пытается разобраться с возникшей проблемой, но сбой программы только от этого усиливается. Неизвестно, что бы такого выдал из себя младший, точно что-то нелестное, но очередные препирания прервало появление тех, о ком не стоит забывать, даже если за тобой охотятся люди с пистолетами. На улице показалась толпа зараженных, что пока спокойно двигались вдоль домов, словно неся свой караул четко по расписанию.       Никакого тебе покоя.       — Давай на кухню, там есть черный выход, – Чонгук понимает, что кто-то может заметить их, пусть даже они и в помещении, поэтому стоит перестраховаться и спрятаться.       С этими инфицированными справиться не проблема, но если на улицах города появятся мутанты, представителя которых им посчастливилось лицезреть в научном центре, то тогда будет значительно тяжелее выживать, так как обновленные зараженные имеют намного лучшую защиту, скорость и выносливость, являясь буквально живым примером следующей стадии болезни.       Между металлическими поверхностями крохотной кухни кафе мужчины ожидают дальнейшего исхода событий. Смогут ли они переждать или же придется дальше бежать сломя голову? Чимин увлекся стойкой с кухонными ножами разной длины и формы, пробуя, удобно ли лежит в руке каждое холодное оружие, и оценивая степень их остроты, ловя ребром солнечных зайчиков.       Чон же, до этого забрав карту в свои руки, подробно изучил, в какую сторону им двигаться. Если брать в расчет средний темп скорости на велосипедах, то поездка к отмеченному пункту должна занять час-полтора, не больше, что невероятно радует.       — Слушай, там по пути будет почтовое отделение. Давай заскочим на пару минут, – предлагает Пак, даже не смотря в сторону удивленного младшего, принявшегося изучать напряженный чужой профиль. Мужчина словно специально избегал прямого взгляда глаза в глаза, игнорируя все попытки задействовать в разговоре что-то помимо голоса.       — Ты же знаешь, что вряд ли твою посылку доставят адресату? – Чон подходит ближе к старшему, одним ухом прислушиваясь к тишине зала кафе, а вторым к дыханию солдата.       Чимин молча кивает, откладывая очередной нож для разделки курочек в сторону, и сглатывает, отчего Чон сразу же находит глазами дернувшийся кадык старшего, более не находя в себе сил сконцентрироваться на чем-то другом.       Вопрос без ответа растворяется между мужчинами, и Чонгук уже и не думает, что последует продолжение, но нет. Пак стремительно разворачивается к собеседнику, упираясь поясницей и ладонями в стол сзади, но все равно не смотрит прямо, а прячет взгляд в нарисованном горизонте на цветных фотообоях, приклеенных на стену сто лет назад.       — У нас была с матерью игра такая, когда я учился в школе. Я вечно где-то шлялся и был еще тем разгильдяем в средних классах, а она работала допоздна, поэтому я оставлял послания на грифельной доске для пожеланий в почтовом отделении. Когда мать шла с работы к автобусной остановке, то обязательно заглядывала в окно почты в поисках моих неловких нарисованных рожиц, которые то улыбались, то злились, то дурашливо корчились. Каждый день я рисовал только одну и ту же рожицу, уродливую, щекастую, с узкими глазами, чтобы мама меня точно узнала. Я не знал наверняка, увидела ли она сегодня ее или нет, мог только догадываться исходя из ее улыбки, а она никогда не признавалась. Но я всегда верил, что эти каракули хоть немного улучшали ей настроение. Если так подумать, кажется, что она сама это предложила когда-то давно.       Во время рассказа Чонгук не заметил, как затаил дыхание, ведь Чимин начал обрастать какой-то неизведанной миру человечностью, сбрасывая кусочки облезшей краски, что кричала об отсутствии души. В последнем теперь нельзя быть так уверенным и сказать нечего тоже. Что-то с грохотом лопнуло и упало, скорее всего, это были раздутые предрассудки Чона.       Пак выходит в зал, оставляя младшего одного среди осколков его гордости, и, даже не дав времени прийти в себя, возвращается уже снова с привычной хитрой улыбкой и непробиваемой пустой маской.       — Кажется, они ушли. Так что, заедем?       — Да, конечно.       Вот так они и выдвинулись к красному крестику на карте, который впопыхах начертил Хосок, совсем чуток промахнувшись в сторону и даже не подозревая, сколько исходных это за собой повлечет.       Погода в этот день была на стороне живых людей, благословляя ярким солнцем, свежим юным ветерком и ясным небом, поднимая немного унылое настроение и даря надежду на то, что хороший день – это уже половина успеха. Педали крутились легко, дорога неслась вместе с домами, убегая за спину, ветер бережно обнимал невидимыми ладонями лицо, рюкзак совсем не ощущался, дышать полной грудью становилось все легче и легче.       Добравшись к почтовому отделению, Чонгук остался стоять на улице возле велосипедов, решив, что зайти в помещение равносильно вторжению в чужое личное пространство, пока старший скрылся за дверью с оружием наготове. Изнутри послышался шум потасовки, но Чон не спешил на помощь, ведь знал наверняка, что она не потребуется. И правда, вскоре все вновь затихло, лишь пластиковые разноцветные ветряки, прикрепленные к дверному козырьку, не прекращали крутиться под порывами игривого воздуха.       Парень спрятался в тени дерева, дожидаясь старшего и сдерживая внутренний порыв подойти к окну и чуточку подсмотреть, что же Чимин нарисует или же напишет на доске, потянув таким образом за единственную ниточку, связывающую с родным человеком, надеясь, что та не оборвется.       Как бы ни хотелось узнать, Чон стойко держался и даже демонстративно отвернулся в другую сторону улицы, размышляя о том, какой оживленной она выглядела, когда по ней бегал мелкий Пак, прогуливающий занятия, ведь он сам раньше здесь не был. Не прошло и пяти минут, как Чимин вернулся и остановился возле своего велосипеда, шаря по карманам, будто имея желание закурить.       — Ну как?       — Тупое ребячество, – старший пинает ботинком ствол дерева, садится на свой транспорт и, не дожидаясь Чона, едет вдоль улицы по проложенному в голове маршруту, будто сбегая от разговора, напарника, почты, прошлого и от самого себя в конце концов.       Чонгук же пребывает в некотором подобии удивления, ведь совершенно теряется и не знает, как себя вести со старшим, так как прошлая манера поведения мало подходит для сложившихся обстоятельств. В одночасье солдат кажется неимоверно сложным и незнакомым, будто в оболочку вложили другую личину, и сейчас это был не тот, кого, как думал младший, он знал, а оборотень во плоти, загадочный, непредсказуемый и заковыристый, как сложнейшая головоломка. Сколько ни решай, все равно не сходится в конечном счете, а шарики за ролики в собственном мозгу уже едут далеко, истошно скрипя и ломаясь.       Может, Чону и не под силу решить эту задачку.       Дальше они ехали без остановки, не глядя друг на друга и соблюдая право каждого на личное пространство. Чонгук всеми фибрами души чувствовал, что любые слова сейчас лишние, расспросы не к месту, а попытки поддержки могут быть неправильно трактованы, поэтому сосредоточился на дороге и препятствиях на ней. Чимин же лидировал в негласной гонке, прокладывая путь между развороченными останками догоревших машин и, к большому сожалению, людей; на последних Чон морально был не в состоянии смотреть, пусть и проучился много лет, бывал в морге и видел глаза смерти собственными.       Но в больничной кончине жизни было нечто привычное и логическое, словно клиника для путешествующей старухи с косой – это пристанище, что связывает мир живых и мертвых, позволяя ступить на порог палаты обреченного пациента для вынесения последнего приговора. В медицинских учреждениях чувствовалась завершенность, будто расписались и поставили печать под выложенной на бумагу судьбой, а здесь, на улицах, в тени молодых деревьев, в стенах своих домов или же в машине, где все прервалось в одночасье, смерть казалась неправильной. Поэтому Чонгук даже не заставлял себя смотреть, прикрывая нос рукой и надеясь поскорее выбраться из города, что превратился в настоящий ад и мечту для стервятников и «зомби».       Чем дальше, тем меньше домов, тем ниже здания, больше зелени и дальше друг от друга остановки. Чонгук замечает железнодорожный указатель и понимает, что они почти выехали за пределы города. На секунду парня одолевает желание повернуться к родному месту, чтобы запечатлеть на сетчатке лик, что никогда сможет не предстать перед ним, но упорно смотрит на спину Пака. Слишком много дорогих воспоминаний, теплыми уголками обжигающих сердце, поэтому хочется запомнить тот Пусан, не познавший апокалипсис, а не его мрачное подобие.       Теперь – дорога в гору, все дальше от цивилизации, по забытым тропам в лесную гущу, в стороне остается город Янсан. Мужчины съезжают с асфальтированной дороги, и Чон очень надеется, что они не заплутают между двух сосен и смогут добраться к нужному месту.       Через пять минут езды Чимин решает сделать привал, съезжая на обочину, достает воду и карманный компас, что-то сверяя с картой и местностью. Чон отметил, что в окружении природы чувствует себя спокойнее из-за того, что риск встречи с мертвецом меньше или же воздух чище, а может все разом.       — Поедем медленнее, чтобы не сбиться с пути, – говорит Чимин, вновь надевая рюкзак на спину. Чон пожимает плечами, ведь сам бы хотел насладиться оставшийся поездкой, удостоверившись, что еще остался приличный кусок расстояния.       Весна будила природу постепенно и сейчас как раз была на этапе наполнения жизнью листьям и траве на весь предстоящий сезон. Свежестью пахла кора сосен, сырая земля и юная зелень, молодость пела и звенела в каждом пучке. Это было лишь начало прекрасной поры, поэтому ото сна проснулось не так много живности, а трава уже клочками заполняла поляны, виднеющиеся из-за деревьев. Если поехать быстрее, то картина смажется, превратившись в серо-коричневые пятна с примесью зеленого, поэтому хотелось насладиться в полной мере возможностью зарождением нового периода.       Летом жара будет опалять и забирать свежесть, осенью все обрушится золотистым дождем из листьев, превращаясь в пушистое одеяло для корней, зимой холод обнимет голые стволы и землю, укрывая белым одеялом. Поэтому весна всегда привлекала Чонгука, ведь каким-то чудным и волшебным образом пробуждение и появление прекрасного дарило крепкую надежду на лучшее, даже сейчас в столь трудное время.       За размышлениями и любованием окрестностей, парень и не заметил, как старший исчез из поля зрения, прибавив скорость и вырвавшись далеко вперед. Пришлось догонять Чимина, что уже слез с велика, бросив тот на землю, достал карту и вертел головой в разные стороны, словно ища Хосока с большим плакатом «Добро пожаловать!», но вокруг были лишь опушка леса, распростертого далеко в горы, и ничем не примечательный монастырь, который точно не предназначался для туристов, ведь выглядел уже не так красочно, как впечатляющие здания на картинках в интернете. Скорее всего, это здание использовалось лишь верующими, что искали для себя пристанище у «трех сокровищ» – Будды, его учения и общины.       Пак подошел к ветхим вратам храма, который был окружен со всех сторон простым забором, чтобы каждый желающий мог попасть на территорию святого места лишь через главный вход, и толкнул их на пробу ботинком. Дверь со скрипом поддалась.       — Ты хочешь сказать, что наш финиш – это буддистский, мать твою, храм? – спрашивает Чонгук, и ему тут же в лицо прилетает несчастная карта с дурацкой подписью.       — Глянь, где крестик, – отвечает Чимин, а младший внимательно смотрит, выискивая подсказки там, где их нет. Отмеченная точка находится ровно возле храма, но вокруг больше ничего нет, одни деревья и поляны. В это время набежали тучи, закрывая собой солнце, ветер усиливался, оповещая путников, что вечером с небес упадет вода, не щадя никого. Пак, недовольный происходящим, понимает, что выхода нет, как и Чонгук, начинающий постепенно злиться то ли на ухудшающуюся погоду, то ли на храм, то ли на солдата уже по привычке, то ли на безалаберного Хосока, допустившего ошибку в пометках.       — Мы что, в какой-то глуши, где заброшенный монастырь – это единственное здание? – ответа не требуется, но сосны положительно кивают, покачивая верхушками, а калитка издает протяжный звук, режущий слух.       — Будем ночевать здесь, а завтра разбираться, – решает старший, первым заходя на территорию храма, будучи готовый к нападению.       — Я не хочу иметь дело с «зомби-монахами», – с запозданием говорит Чонгук, следуя за Паком на территорию монастыря и плотно закрывая за собой главный вход.       — Ты и не будешь, белоручка. Я проверю комнаты, а ты осмотри местность вокруг, – словно рядовому отдает приказ Чимин, оставляя возле ворот рюкзак и без промедления двигаясь к большому зданию – храму для молитв, медитаций и церемоний, главному украшению всего монастыря.       — Командовать вздумал, придурок, – шипит Чон, чувствуя жжение от злости на кончиках пальцев и радуясь этому. Все же ничего между ними не поменялось.       Подняв голову, младший засматривается на аккуратные и изящные крыши с изогнутыми краями, что придавали месту некоторое волшебство, будто были из другого мира. Некогда красивая резьба со временем утратила четкость линий, а роспись – яркость своих красок. Но несмотря на то, что время отобрало себе многое, архитектура и общий вид зданий впечатляли по сей день. По сторонам от главного храма было несколько домиков намного меньше и проще, что, как предполагал Чонгук, в свое время исполняли функции спален для монахов и гостей, и служебных помещений.       Когда-то красивый сад совершенно зарос. Никаких подстриженных кустов или искусственных ручейков. Кустарники разрослись и затоптали нежные цветы, оповещая о том, что за монастырем долго не ухаживали еще до апокалипсиса. Несмотря на неухоженный вид атмосфера все же приносила некие спокойствие и умиротворенность, как и подобает месту, где люди ищут душевный отдых.       Чон заметил одну протоптанную тропинку, что вела на задний двор монастыря, и, следуя чутью, пошел по ней. За храмом обстановка не отличалась: заросшие лозами стены, разросшиеся деревья и сорняки с метр ростом. Парень уже хотел было возвращаться к Чимину, но случайно приметил одну деталь. В дальнем углу земля была свежевскопанной, и разгадать причину сего явления было не трудно, ведь по очертаниям это кое-что очень сильно напоминало.       Обеспокоенный увиденным Чонгук побежал к храму, чуть не сбивая с ног Пака, что несся к нему навстречу.       — Там могилы за монастырем, – на одном дыхании выдает младший, встречаясь вплотную со встревоженным взглядом старшего. У него глаза цвета молочного шоколада, как он раньше не замечал?       — Храм разграблен, – Чимин идет лично увидеть своеобразное кладбище из двух могил и через минуту возвращается к Чону, застывшему посреди двора и не знающего, за что хвататься: за вещи и гнать со всех ног отсюда или же прятаться в храме. Дождь неумолимо приближается, что видно по тому, как тяжелеют тучи, гася лучи света в приглушенной манере.       — Копали недавно, день-два. Ты же не думаешь, что это Хосок? – озвучивает самые страшные догадки младший, ища хоть намек на утешительные новости в выражении лица поникшего Чимина, но ничего хорошего там не находит.       — Я не знаю, что думать, – Чимин садится на ступеньки главного здания, подняв голову к небу, будто решив в мыслях прочитать молитву, обращаясь к высшим силам, а на деле пытаясь прикинуть, как долго небосвод будет затянут дождями.       — Во-первых, кто-то хоронил, а значит мы не одни, что очень небезопасно, – Чонгук принимается усиленно размышлять над тем, как поступить дальше, ведь в глуши они не обрели желанную безопасность, а сильнее погрязли в новых загадках и несостыковках, наткнувшись на заброшенный монастырь с кладбищем вместо долгожданной встречи и укрытия, — Во-вторых, нам некуда идти в ближайшее время, да и погода не нашей стороне.       — Это становится все запутаннее и запутаннее, – Чимин поднимается и идет к брошенной ранее поклаже, устав изматывать тело и дух, — Давай останемся. Закроемся в одном из домиков, переждем ливень, отдохнем, все же мы вымотались, а после, как только начнет светать, постараемся разобраться в этой чертовщине.       Чону ничего не оставалось, кроме как согласиться, так как он не видел другого выхода из ситуации. Вокруг них леса и поля, последнее поселение осталось позади вместе с асфальтированными дорогами. Поэтому, решив остановиться на ночлег в этом полном тайн месте, от которого веяло за версту мистикой, парень схватил рюкзак, оставив велосипеды на улице, и зашел следом за старшим в одно из помещений для ночлега монахов.       Комната, полностью соответствующая месту, была очень скромно убрана: тонкие и жесткие футоны, свернутые в углу, низкий столик посередине и на этом все. Чонгук расстелил матрасы и кинул себе один возле окна, принимаясь доставать вещи первой необходимости.       Так как развести огонь сейчас возможности не представлялось, первые капли уже полетели на деревянные крыши, оповещая, что скоро вовсю начнут стучать чечетку, а газовая горелка не особо помогла бы нагреть нужное количество воды, и расход газа не был сопоставим с результатом, то решено было использовать сухие перекусы.       Чон жевал сушеное мясо с солеными крекерами, запивая водой, и наблюдал за тем, как старший вновь рассматривал карту, сверля взглядом каждый миллиметр вокруг злосчастной красной отметки, и что-то обводил карандашом. Не выдержав громкого мозгового штурма напарника, Чонгук взял порцию еды и кинул прямо в него.       — Поешь, – сказал нетерпеливо Чонгук, затыкая себе дальше рот едой, а старший подобрал продукты, обернутые в пищевую пленку, и также принялся за трапезу.       — Тут недалеко есть ручей, завтра спустимся к нему и пойдем вдоль воды. Может быть, найдем что-то.       — Неплохая идея, – Чон наконец-то закончил жевать жесткое мясо и откинулся назад, тяжело вздыхая, на не менее жесткий матрас. Ну что за жизнь! — Главное, чтобы нас никто не прирезал и не закопал.       — Ты что, забыл с кем путешествуешь? Пусть они нас боятся, – со смехом произносит Пак, и его приподнятое настроение крупицами передается и собеседнику, у которого неосознанно растягиваются уголки рта.       — Точно, ты же тут у нас главный убийца. Нападавших оповестить об этом не забудь.       — Я слышу в твоем тоне саркастическую нотку, – припевает Чимин, протерев лицо и руки влажной салфеткой и снимая тяжелую обувь, решив ее тоже заодно почистить. Дождь на улице набирает обороты, из окна видно, как ему радуется, притихнув, природа, желая наполниться еще большей энергией.       — Правда? Лишь нотку? – игриво спрашивает Чон, и в него тут же летит упаковка салфеток, от которой он успешно уворачивается.       — Негодник, – говорит старший, все равно улыбаясь, наверное, как никогда искренне, ведь глаза светятся, рассеивая по лицу лучики-морщинки, и Чон удивляется, что такое возможно – так очаровательно реагировать. Это совершенно не похоже на полоумного психопата.       Проходит минут пять, и обувь старшего начищена чуть ли не до блеска. Отставив ее в сторону, Чимин поднимается на ноги, потягивается и демонстративно стонет от удовольствия, привлекая взор младшего, что до этого завороженно глядел на водную стихию через окно. Добившись нужного внимания, Пак, не отводя взгляда прищуренных глаз с непонимающего ничего напарника, потянул за подол футболку вверх, легко снимая ту через голову. Тонкий стан мужчины в приглушенном свете, что пробивается сквозь тучи в маленькую комнату, а на фоне звук дождя создает мелодию для представления. Глаза не подчиняются и сканируют все, что успевают уловить: напряженные мышцы плеч, перекатывающиеся при движении, вздымающаяся худая грудь и ниже пресс, где осиная талия перетекает плавно в бедра, спрятанные под тканью. Чонгук успевает заметить даже пару волосков ниже пупка, зачем-то неосознанно отложив это в памяти.       — Что ты делаешь? – черт, прозвучало испуганно, совершенно чужим голосом. Хотя Чонгук и правда немного не в себе, но показывать это не намерен. Он не понимает, почему не может двинуться и отчего сердце бежит впереди паровоза, и от этого теряется еще больше, не смея прерывать и нарушать спектакль одного актера, ведь ощущение такое, будто находишься перед змеей, одно неверное движение – и она тут же проглотит целиком, сжимая тело жертвы так, чтобы каждая косточка переломалась.       Чимин двигается плавно, обводя ладонями грудь, к животу, и замирает посреди комнаты с пальцами на ширинке, еще секунда – и он ее расстегнет. Проходит пять, Чонгук считает в уме, с каждой умирая и воскрешаясь, надеясь что пуговица не поддастся, но вот на шестой она не выдерживает, и змейка вжикает вниз, а старший расплывается в улыбке, отчего глаза его искрятся еще сильнее, разбрасывая по комнате молнии, что бьют прямо в сердце.       — Хочу переодеться. Тебя что-то смущает?       — Нет, – сухое и одинокое слово, которое виснет между мужчинами, не дает права на побег.       — Ну тогда, пожалуй, продолжу, – Чимин плавно нагибается, стягивая руками штаны к щиколоткам и оставаясь в одном нижнем белье, после медленно поднимается, не отпуская Чона из плена своего тяжелого потемневшего взгляда.       Младший старается угнаться за глупым кровеносным органом, будучи парализованным с ног до головы, пригвожденным намертво к тонкому матрасу и, кажется, навеки запертым в этой чертовой комнате монастыря.       Штаны отшвыривают в сторону ногой, Чимин направляется к рюкзаку медленно, будто играя с пойманной в ловушку мышью, ведь знает, что за ним пристально следят, ничего не упуская из виду.       Чего он добивается? Хочет вывести из себя и вызвать очередной конфликт? Определенно.       Чонгук находит в себе силы и отворачивается к окну, стараясь сконцентрироваться на каплях дождя, барабанящих о стекло, отбивая скорость пульса младшего. Надолго его не хватает, ведь тишина и незнание давят еще сильнее, поэтому младший находит Чимина в следующее же мгновение, задерживая сбившееся дыхание и желая никогда больше не дышать, ведь полураздетый мужчина нагибается в поисках своей сменной одежды, почти согнувшись пополам прямо перед глазами младшего.       Чонгук не думает, подлетает с пола и выскакивает из домика прямо под дождь, надеясь найти успокоение под козырьком. Изнутри помещения слышится тихий смех.       Что это, блять, такое? Почему его кидает то в холод, то в пот? Будто обливают холодной водой, а потом вновь засовывают в печь. Щеки горят, пульс зашкаливает, а перед глазами конкретно плывет, и знакомая злость щекочет нервы. Неужели его так сильно выводит из себя этот несносный Пак Чимин? Так и хочется набить ему рожу, наставить синяков на подтянутом животе, заломить руки и сломать нос.       Когда Чон, успокоив сердце и дыхание, решает, что с него хватит этих игр на канате выдержки, к нему на воздух выходит причина нервного срыва уже в новой чужой одежде, что ему очевидно велика.       Старший подходит близко и глядит вновь в ту самую разъедающую язву на дне души, что ведет в никуда. Чонгук не выдерживает напряжения, он не может больше чувствовать горячее чужое дыхание, прожигающий взгляд и эту улыбку, Господи. Парень берет за ворот рубашки несопротивляющегося старшего и отодвигает от себя на расстояние вытянутой руки, отчего мужчина оказывается под дождем. Его волосы и лицо быстро мокнут, поэтому он запрокидывает голову и зачесывает пряди назад, закрывая глаза и ловя губами капли воды, а после возвращаясь взглядом к разъяренному, как бык, младшему.       — А ты сильный, – шепчет Чимин, а Чонгук не может перестать наблюдать за тем, как вода стекает по коже скул к линии челюсти и срывается вниз, как оседает на полные губы и волосы сладкой патокой.       — Слушай, тебе лучше не бесить меня, – яростно отвечает младший и отдергивает руки от напарника, отходя назад к входной двери.       — Ты раздражен? – Пак будто удивляется, продолжает стоять под природным душем, хотя его уже никто и не заставляет мокнуть.       — У меня так и чешутся руки, чтобы набить тебе морду, – севшим от злости голосом говорит младший, стараясь больше не смотреть в сторону причины своего стресса, сжимая кулаки и сдерживая взрыв адреналина внутри себя.       — Да? Хорошо, извини, я больше не буду, – послушно и ласково говорит Чимин, наконец возвращаясь под козырек. Глаза сами по себе каждый раз находят старшего, и Чонгук не понимает, как вновь начинает смотреть на него, подмечает, как тот картинно дует губы и делает совершенно невинное выражение лица. Вместе со всей этой огромной одеждой, мокрыми волосами, мягкими чертами лица складывается совершенно обманчивый образ.       От последней произнесенной фразы Чонгук осознает, что ни черта он не успокоился. Сколько же у тебя масок и где ты настоящий, Чимин?       Так ничего и не ответив, Чон возвращается в комнату, ложится подальше на своем футоне, желая оказаться на другом конце планеты или, в худшем случае, страны, и отворачивается зубами к стене, чтобы не видеть, не слышать и не думать о напарнике. Драки им не нужны, так что надо себя держать в руках.       Так уж получилось, что этих несовместимых людей связывает взаимопомощь, цели и желание выжить, поэтому не стоит пилить ветку, на которой сидишь. Только сейчас Чон понимает, что у них выходит уживаться вместе за счет того, что они тушат друг друга в нужных моментах и дополняют в других. Нерешительность Чона и смелость Чимина, жалость и холодность ума, добродушие и жестокость. Без друг друга они уже давно бы не выжили.       Темнеет сегодня быстрее, или это Чон так погряз в беспросветном запутанном лабиринте размышлений. Чимин переодевается в сухое, но в этот раз никто больше не наблюдает за ним, вкладывается в свое подобие кровати и звеняще громко молчит, даже не пытаясь уснуть.       — Может мы останемся здесь? – все же предлагает Чимин, прекрасно зная, что в комнате сна ни в одном глазу у обоих.       — Что ты несешь? – Чонгук тяжело вздыхает и переворачивается на спину, уставившись в потолок. Дождь уже не так яростно бежит, сбавляя постепенно темп, уставая. Завтра уже будет больше листьев, зелени и запаха весны, ведь в эту пору все желает как можно скорее проснуться и вырасти, гонясь за лишним клочком неба и каплей воды.       — Все обустроим, переждем экватор апокалипсиса, – Чимин рисует пальцем в воздухе какие-то горизонты, горы и реки, возможно, свое видение будущего, очень напоминая капризного ребенка.       — Нет, я обязан добраться до сути, – отрезает Чонгук, не давая развивать эту тему дальше. Разговор кажется пустым и глупым без всяких оснований.       — Ладно, – руки старшего опускаются поверх покрывала, как подбитые крылья птицы, чьи тени падают на стены и катятся вниз, — а может, тогда мы вернемся сюда, когда со всем разберемся?       — Тебя не смущают странные могилы? – Чонгук поворачивается к мужчине, что во всех тряпках и темноте кажется совершенно маленьким и хрупким, таким обманчиво беззащитным, вызывая какой-то природный инстинкт стоять на страже спокойствия этого существа. Рядом со страшим нельзя расслабляться даже на секунду.       — Но они же нас не убьют, – Чимин чувствует на себе изучающий взгляд, но не поворачивается, испытывает или наказывает – непонятно. Чон остается разочарован почему-то.       — Ты что хочешь жить в монастыре? – бестолковый вопрос, как и в принципе эта беседа.       — Возможно.       — Спи.       — Теперь мне холодно из-за тебя, – обиженно, немного с надрывом, так что задевает и тянет внутри невидимые струны, отчего воет внутренний голос, искренне беспокоясь. Чонгук глушит все, не желая слышать ни себя, ни Чимина.       — Ничем не могу помочь, – младший резко отворачивается, показывая всем видом, что разговоры на сегодня окончены. Никаких препираний, заискиваний и хождений по лезвию ножа, ведь так Чон переломается окончательно от гнева, бешенства или же беспомощности, отчетливо чувствуя, как его дергают за ниточки, как шарнирной игрушкой.       Чимин больше ничего не говорит, копошится на матрасе, занимая более удобное положение, и через пять минут начинает сопеть, а младшему приходится знатно помучиться, прежде чем у него получается успокоить организм и вернуть сон, потерянный после неоднозначного вечера.       Какой же ты странный человек, Чимин, от тебя хочется бежать, хочется не отводить глаз и ударить тебя хочется сильнее всего. Ты демон или же безумец?

***

      Когда Чонгук проснулся, то рассвет только начинал маячить на горизонте, Чимин крепко спал, широко раскинув руки и ноги, кверху пятой точкой. Они в очередной раз беспечно дрыхли в подозрительном месте. Младший аккуратно пробрался на носочках к двери и открыл ее, пропуская утро в помещение, потянулся, разглядывая двор монастыря, и решил сделать небольшую зарядку, чтобы привести мышцы в тонус. Во время тренировки Чонгук пришел к выводу, что стоит серьезнее взяться за свою физическую подготовку, которая никогда не хромала в силу постоянных нагрузок и прекрасной наследственности. После подхода отжиманий, когда Чон, пытаясь отдышаться, стоял, уперевшись руками в колени, его вдруг осенило, так резко, будто прилетел кирпич в макушку –пора! Он все время держал в уме то, что должен сделать, но никак не мог решиться отпустить последнюю ниточку, соединяющую с давно ушедшей прошлой жизнью. А тут проснулся и понял, что готов двигаться дальше.       Долго искать не пришлось. Чон схватил черный кожаный блокнот с карандашом, на всякий случай, из сумки и вышел на улицу, решив сесть на ступеньках главного храма, чтобы поймать первые лучи открытыми страницами, погрузившись в познание истин, и нырнул в покрытое тайнами содержимое, не веря, что он наконец-то узнает так тщательно скрываемую информацию. С самого начала с молодым доктором не горели желанием делиться результатами исследований, выводами и теориями внезапного появления заразной болезни. Буквы смешивались перед глазами в страстном танце и плыли, убегая от чужого взора. Чонгук дал себе время, прикрыв веки, его нутро переполняло волнение и тревога, но отступать он никак не планировал. Уравновесив эмоциональную составляющую, Чон сделал вторую попытку соединить непослушные буквы в слова, а те в свою очередь в предложения, чтобы суметь разобрать заложенный в них смысл.       Записи запутанные, иногда случайным образом раскиданные по страницам, и похожи на каракули какого-то сумасшедшего, но смысл вычленить все же получается. Чонгук тонет в написанном, забывая о монастыре, могилах, солдате рядом, его обдувает легкий весенний ветерок, играя с шевелюрой и щекоча нос, солнце забирает себе главную роль на небе, прямыми лучами лаская кожу потерянного в глуши человека.       Кажется, весь мир притих, подглядывая за Чонгуком и его сосредоточенным выражением лица, за тем, как он, погруженный в чтение, настойчиво сдирает кожицу с обветренных губ и даже не замечает, что обманчиво приятный ветер пробирает до самых костей. Очнуться выходит лишь тогда, когда Чон замечает закрывшую солнечные лучи тень, подобравшуюся тихо и нависшую над ним.       — Доброе утро, – отвечает сонным голосом Чимин, поежившись от свежести утра и сев рядом на ступеньку, самозабвенно зевая и потягиваясь руками вверх. Чонгук поспешно закрывает блокнот, не подумав даже об этом, но действие не остается без постороннего внимания. Пак отводит взгляд в сторону, осматривая опушку леса и деревянные строения. — Не доверяешь?       — Сложный вопрос, – Чонгук смотрит на ноги, замечая мурашки на коже и понимая, что совсем незаметно для себя продрог, засидевшись в окружении ранней весенней природы, окутавшей и поглотившей его.       — Ну хотя бы нет категоричного «да», – Чимин вскидывает голову к небу и глубоко вдыхает прохладный воздух, выглядя при этом полностью расслаблено и как-то неожиданно мягко для солдата. — Это обнадеживает.       — Какой бред, – бурчит под нос Чон, отворачиваясь в противоположную сторону перед этим, успев отметить, какими нежными выглядят щеки старшего, почти как у младенца.       — Ну и как? Все прочитал? – с нескрываемым интересом спрашивает мужчина, опираясь ладонями о деревянный пол позади себя, подставляя лицо и шею ласковому еще сонному солнцу.       Чон устал, в прошлом он хотел бы закрыть и спрятать всю информацию от назойливого солдата, но сейчас, отчетливо понимая, что, пройдя через весь тот тяжелый путь вместе, Чимин заслужил знать о ценности их миссии. Неизвестно, встретят ли они кого-нибудь еще и будут ли это их союзники, а не враги, поэтому молодому человеку нужно немного больше смелости, чтобы перестать находиться в одиночестве с проблемами, которые он не в силах решить без помощи.       Чонгук глубоко вздыхает и открывает блокнот, решая поведать старшему все, о чем узнал, связать себя с военным еще одной огромной тайной, тяжелой для одного, но не такой уж весомой, если нести багаж за еще одну ручку помогут.       Поэтому он со спокойной душой рассказывает, что в результатах, взятых в больнице у зараженной, был обнаружен неизвестный ранее белок, подписанный доктором в блокноте простой цифрой «0», скорее всего, обозначающий результат ранних исследований и разработки теорий. Чимин задумчиво поджимает губы, не смея перебивать дрожащий от пережитых волнений бархатный и приятный уху голос, прикрыв веки, будто пытаясь уснуть под заумный рассказ.       Чон ведает о том, что новый вид белка по записям Канджуна имеет свойство внедряться в ДНК человека и изменять определенные участки на собственный материал, интегрируясь в генетический код организма, формируя совершенно новый ДНК с уникальными последовательностями, сложными и не понятыми пока для науки. Изменения исходных данных тянет за собой смену и внешних признаков. Доктор Ли очень удачно, по мнению Чонгука, предположил, что белок способен взаимодействовать с клетками мозга, что приводит, в свою очередь, к уже известным неблагоприятным последствиям.       Пак внимательно слушает объяснения младшего, кивая каким-то своим мыслям, и возвращается в реальность, упираясь локтями в колени, погрязнув пальцами в растрепанных волосах.       — Я уверен, что главная цель и важность данных – это разработка вакцины. Поэтому Канджун так рвался вперед, – завершает Чон, приходя к логическому умозаключению, но кое-что, найденное на страницах, не дает ему покоя. Ощущение такое, будто самая важная информация выскальзывает из-под пальцев, оставаясь сокрытой даже после прочтения жадным взглядом.       — Это все звучит обнадеживающе, – подытоживает старший, обращая серьезный взор на собеседника, что под конец монолога выдохся, растеряв всю энергию, и выглядел немного растерянно, обдумывая очередную головоломку, маячащую перед носом, — у нас нет выбора, раз док взвалил эту миссию на наши хрупкие плечи.       — Да, мы сделаем это вместо него, – без споров Чонгук соглашается, ведь он бы пошел в одиночку, даже если бы его не поддержали, пошел бы через лес пешком в Тэгу, чувствуя ответственность за дальнейшее развитие событий.       — Эх, а я так хотел тихой жизни где-то в глуши. Покой нам может только сниться, верно? – Чимин замечает, что младший в очередной раз погряз в трясине мыслей, поэтому без стеснения ведет кончиками пальцев по руке от плеча к кисти, надеясь на реакцию. Но легкие касания остаются незамеченными, пока не переходят с ладони Чона на бледную расчерченную бумагу блокнота. — А это что?       Пак замечает набор слов и цифр, на первый взгляд не несущих за собой большой важности для путников, на которых заострил свое внимание младший, всматриваясь в неровные линии чернил и корявый почерк, оставленный словно в спешке.       — Я не уверен, что понял эту часть. Тут много не связанных между собой слов. Не могу понять почему, но это точно неспроста, – Чон поворачивает блокнот так, чтобы старшему было лучше видно его содержимое. Чимин, недолго думая, подбирает с земли длинную палку и начинает рисовать на земле под ногами буквы в точности, как на странице.       — Это шифр, – умозаключает Пак, стуча палкой по каждой букве по очереди, — самая важная информация спрятана. Предполагаю, что это часто используемый шифр Виженера, который основывается на индивидуальном сдвиге для каждой буквы, но мы не сможем раскрыть истинное послание без слова-ключа, на основе которого высчитывается разница между буквами по алфавиту.       — Научи меня, – Чон завороженно глядит на солдата, кажется, только сейчас понимая, что в голове старшего полно полезных знаний, недоступных для младшего, и сейчас хочется изо всех сил стать ближе к разгадке.       — Ну вот смотри, – Пак стирает ботинком написанное ранее и принимается рисовать совсем другое, чтобы наглядно и поэтапно объяснить принцип работы шифра. — Буквы переводим в цифры, например А=0, В=1 и так далее.       Старший усердно и медленно объясняет доступным языком этап за этапом шифровки, на что Чон поддакивает и хмурится, стараясь запомнить каждую малейшую деталь, неотрывно следя за кончиком указательной палки.       — В итоге мы приходим к индивидуальным цифрам для каждой зашифрованной буквы и преобразуем все обратно, наконец-то распутывая этот клубок, – радостно завершает Чимин, поднимаясь на ноги и потягиваясь во весь рост, приятно прохрустев суставами. Тренировка сейчас бы ему не помешала.       — Спасибо конечно, но я ничего не понял, – заключает младший, задумчиво почесывая нос, не готовый играть в детектива.       — Ладно, смотри, существует таблица алфавитов для легкой зашифровки и расшифровки. Я тебе нарисую ее на обратной стороне страницы, – Пак берет забытый карандаш, прохлаждающийся рядом на дощечках, и, взяв блокнот, на одном колене свободно чертит упрощающую задачу схему за пару минут. — Все, пользуйся.       — Занятно, – благодарность вертится на языке у держащегося за черный переплет, как за спасательный круг, Чонгука, но он не решается выпустить ее наружу, так как физически ощущает, что как только слова покинут его, парень станет в разы слабее пред спутником. В любом случае, пока что младший чувствует, что он должен сохранить некую дистанцию между ними, ведь столь скорое развитие их взаимоотношений отчего-то вводит в ступор.       — Может, Канджун оставил какие-то зацепки, а то без ключа никак, – Пак не обращает внимания на заминку в разговоре или же искусно ее игнорирует, разглядывая окружающую их среду и отмечая, что при должном уходе этот монастырь способен преобразиться в нечто захватывающее дух, но уже не в этой жизни.       — Я перечитаю все, найду лазейку и во что бы то ни стало разгадаю шифр, – дает клятву самому себе Чон, смотря упрямым взглядом, полным решимости, на опешившего от такого напора старшего.       — Знаешь, может, ты и не такой беспомощный, – Чимин поддается неведомому порыву и лохматит рукой темные волосы Чона, отчего младший неумело уворачивается от касаний и недовольно шипит, напоминая дикого зверька и вызывая звонкий смех у Пака. Звук счастья луной катится по небосклону, разносясь прохладными ветрами по опушкам деревьев и юным травам, порождая мгновение вспышки света в темном апокалипсисе.       — У меня такое ощущение, что я тут уже был, – делится тихим голосом мужчина, водя руками вокруг себя за воздушными потоками, словно пытаясь слиться воедино с элементами природы, чтобы улететь, рассыпавшись пыльцой, в места, где не ступала нога человека, — Это место навевает спокойствие. Прямо, как ты, Чонгук.       В конце медленного танца на месте, Пак оборачивается через плечо к застывшему и очарованному младшему, который так и не понял, в какой момент выпал из реальности и перестал контролировать свои разум и тело, наблюдая за плавными движениями чужих кистей, воздушной летящей тканью одежды и развивающимися волосами, напоминающими крыло одинокого иссиня-черного ворона. А сейчас на Чонгука прямо туда, как и однажды ранее, на дно колодца смотрят два уголька, пытаясь спустить веревку к потерянной душе.       — Надо позавтракать и выдвигаться, – Чонгук игнорирует улыбающегося старшего, запах весны в воздухе и щемящее чувство в груди, поспешно убегая в домик подальше от пронзительного взгляда и оставляя греться на солнечных лучах Чимина, следящего за младшим, пока тот не скрывается за дверью.