Дикая роза или дело №83

— Так и... — Ай, хорош мямлить! Просто мужчину ищем. Это всё, что он сказал. Курт никогда не понижает голос, будучи старшим по званию среди вчерашних рядовых — сегодняшних сержантов. Особенно если те его раздражают своей зеленоватостью и не лицемерной скромностью, которая всё ещё живёт в них невероятным образом со времён мамкиного воспитания. Уж очень они юны и наивны, на его взгляд. И даже наличие других людей за соседними столами его не смущает. Возможно потому, что они тоже все под ним. Небольшую кухонку заполняет самолюбие лейтенанта. Он уверен в своей важности для дела и весомости своего вклада в его развитие: свидетелей допросил, всё записал, совместил, принёс, доложил и даже попытался в дискуссию с начальством — чем не выдающийся полицейский? Ему, правда, всё ещё не ясно, почему он, ценнейший и перспективный работник, вынужден работать в общем кабинете среди этих эмбрионов блюстителей закона. Со слышным звоном ложка приземляется в высокий стакан, стоящий на потёртом столе из тёмного дерева. Дёниц крайне негодующе вздыхает, воротит головой и фыркает, оставляя сослуживца в сильном напряжении. Хуберт действительно юн и телом, и душой. А что взять с сержанта, которому и двадцати нет? Пусть он и успешен физически, раз пробрался в десятку лучших своего выпуска, но крайнюю совестливость в нём это не убило. Иногда он корит себя за излишнюю вежливость, постоянную покладистость, пусть это и соответствует его задаче быть в тиши и пускать одну точную пулю на повал. Ему и не нужно перетягивать на себя одеяло в разработке стратегии или отверженно выставлять напоказ грудь в ближнем бою, а сейчас и подавно: они убийство расследуют, а не состязаются. Но ощущение фатального проигрыша всё равно повисает у парня на душе. Просверленная взглядом выглаженная рубашка на нём будто бы давит, он встаёт из-за стола, не задирая головы, и идёт к раковине. — Слушай, Берт... метнись-ка за хлебцами в пекарню, а то чай один пить — пустовато, — чуть оживившись, Курт ухмыляется с прищуром, смотря товарищу в спину. Шум из крана неприятно скребёт уши, холодная вода сжимает кожу рук, а после пропадает в стоке. Сейчас голова настолько же холодна. Он вполне уверенно стоит, не реагируя, пусть и небольшая тревога слабо отзывается где-то в кишках. Дверь в столовую тихо открывается, практически неслышно в шуме воды. На входящую, всегда спокойную Траут с неким удивлением смотрят пары глаз присутствующих — всё, кроме Дёница, что, будто бы возомнив себя кошкой, играется с загнанной в угол серой мышью. Только вот гламурные кошки никогда не подозревают, что хозяева здесь далеко не они. Девушка спокойно проходит в самый конец столовой: к небольшому буфету. Пробежавшись глазами по витрине, по рекомендации буфетчицы Сары, задористой женщины, берет тарелку простецкого супа, но наваристого, оттого и хвалёным. Пока сдача передается из рук в руки, позади слышатся ехидные словечки Курта. Траут чуть оглядывается на парня, тяжело и, вероятно, несколько раздражённо выдыхая. — Я тебе не Рич, чтобы тебе всё на блюдечке подносить. Я уже не рядовой, если ты забыл, — Берт все ещё не чувствует дрожи в голосе, а наоборот говорит твёрдо, пусть и не шибко громко. Стряхивает воду со стакана и ставит тот на стол рядом. По стеклу стекают прозрачные капли, что образуют на столе мокрый след, на который так пристально смотрит парень, не желая поворачиваться к своему товарищу. — Да брось ты... Но лейтенант не договаривает: Траут его окликнула, из-за чего все, в том числе и он сам, и сержант оборачиваются на неё. — Кенни просил передать, будешь много командовать — будешь ему ботинки вылизывать, — она не поднимает на него глаз, вместо этого спокойно водит ложкой в супе, смотря к себе в тарелку. — Ты ведь хочешь повышения. Курт молчит, удивлённо нахмурившись и слегка приоткрыв губы. Траут ему тоже никогда не симпатизировала: её безразличие ко всему, но при этом приближенность к Кенни вплоть до пребывания его заместителем злила и вызывала нехилую зависть. Возможно, этой пустотой она ему и нравилась, что парню совершенно непонятно. Не замечая на себе заинтересованных взглядов сослуживцев, он находит в себе слова для возражения. — Да кому ты чешешь?.. — Поди сам спроси. После этих слов девушка принимается за обед, давая тем самым понять, что на этом их разговор окончен. А вот Дёниц совершенно растерян. Выходит, что Аккермана он не устраивает... более того — разочаровывает. С другой стороны, мало ли чего ему эта пустышка могла наплести, он-то ей всяко больше верит, чем какому-то подчинённому. Но идти проверять не хочется вообще ни разу, так что он набирается отваги, встаёт с места и, прихватив стакан недопитого чая, направляется прочь, для наглядности равнодушно проходя возле своей некогда добычи. Половина присутствующих все ещё не теряет интереса к закончившимся разборкам и поглядывает на Хуберта. Стоя у раковины, что расположена в самом углу столовой, боковой стороной прямо-таки вплотную к стене, он опирается на нее отведёнными за спину ладонями. Холодный металл приводит в чувства, заставляя, наконец, отлипнуть от него и найти себе тихое место для уединения со своими ощущениями от этого своеобразного эпизода. Парень потерянно осматривается: несколько крепких парней, что сидят компанией за дальним столом у стены, с ухмылкой смотрят на него, Траут преспокойно себе ест за столом ближе к центру, любезный его товарищ Курт давно удалился... И ему пора. Несмело прошагав, даже прокравшись, ведь тот старательно не шаркал ботинками и двигался как можно плавнее мимо кухонного гарнитура вплоть до самой двери, он оказывается в пустующем, полублеклом коридоре. Вдали, где-то слева, возле лестницы наверх, слышатся чьи-то тихие переговоры, спереди же пусто — туда он и двинется в поисках подходящего уголка. В кабинет идти не вариант: там может засесть Курт, это во-первых, а, во-вторых, там всё напоминает о работе. Конечно, сейчас он вряд ли что будет делать по делу об убийстве у воды, а других и нет, к удивлению. Их отряд будто бы может заняться делом в полную силу, но, вероятно, у них слишком мало информации сейчас. Он нашёл камень, что Курт должен был отнести начальству. Прогуливаясь в пределах побережья пруда, если так можно назвать это занятие, Берт заметил в кустах нечто багровое. Отодвинув ветви красных диких роз, ужаснулся: багровое нечто оказалось не каким-нибудь опавшим бутоном или замершими на месте животным, а камнем, окровавленным и довольно крупным. Вероятнее всего — брошенным сюда наспех орудием убийства. В юном сознании, привыкшим к раздумьям, тут же стали рисоваться неприглядные сюжеты: некий мужчина, чей силуэт размыт, с силой швыряет не измазанной, а залитой кровью рукой камень в сторону — тот приземляется в эти кусты. На примятой траве вокруг оседает россыпь красных пятен. Затем сознание переносит картину на девушку крупным планом: её бледное тело, что вот-вот было живо, брошено на траве, и кажется, что слегка подрагивает в судорогах. Если она ещё жива, то чувствует ли она, как кровоточат оставшиеся в черепе извилины?.. Вокруг нее лежит некоторая их часть, вперемешку с обрывками кожи, полностью залитыми ещё не застывшей, свежей кровью, что все ещё льется из некогда глаз. Осколки раскрошенных белых зубов затерялись в траве совсем рядом с нежным бутоном розы. Он будто бы светится в его представлении как самая важная деталь, как нечто неприкасаемое для этой невиданной им ранее человеческой, нет, животной жестокости... Парень, оперевшись на дерево неподалёку, прижал ладонь ко рту, сдерживая подступающий рвотный позыв вместе со слезами. Через время уже рядом с ним стоял Дёниц. Сердце испускает болезненный и очень тяжёлый удар по груди, отчего сержант на ходу трясёт головой и много-много раз промаргивается, чтобы поскорее забыть этот кошмар. Его воображение, бывало, доводило до ночных кошмаров, и этот представленный сегодняшним утром сюжет позднее явно даст о себе знать. В виде долго преследующих воспоминаний или снов — это уже как чёрту захочется, но он уверен, это забыть никогда уже не сможет.