Когда я встретила Лулу

– Ты расстроена? Или ты хочешь есть? – Лулу теребит меня за плечо, хватает за щеки. Ее беспокойные голубые глаза рыскают по моему лицу в поисках хоть какой-нибудь явной причины недовольства. – Я не знаю… не знаю… – выговариваю я, прикрывая лицо ладонью, только чтобы не видеть этого пронзительного взгляда. – Но, похоже, мне придется искать новую работу. – Новую? – она будто улыбается, и, отняв руку от глаз, ясно вижу, что это так. – Ты хочешь уйти от злобного Сэма? Злобный Сэм… А ведь это мои слова. Я сама так назвала его в первый день. Но сейчас от этого не легче. Может, было бы лучше, если бы я молчала? – Точно, Лу. Мне придется уходить… Он меня прогнал. В печке трещит огонь, и это последние дрова, что у нас остались; в сундуке тоже пусто, и как бы девчонка не требовала поесть, у меня в запасе едва ли найдется что-нибудь получше зачерствевшей краюхи хлеба. Все пришло туда, откуда начиналось. Пустой желудок и пустые закрома, беспрестанно протекающая крыша, окно, промерзающее изнутри и, что хуже всего, чувство опустошающего бессилия, охватившего меня. Папа всегда говорил, что мне не хватает дальновидности и умения просчитывать на несколько шагов вперед. Если бы я знала, что так будет, я бы никогда не согласилась оставить у себя этого несчастного ребенка. Собственная мать бросила ее, от отца никаких вестей, а победа все так же далека и больше похожа на призрачный мираж. Неужели я такая же? Я ничем не лучше. Раздавала обещания, которые не могу сдержать. – Оставь меня на некоторое время, – прошу я Лулу, отведя ее тонкую ручку от своей щеки. – Мне нужно подумать. – Ты все время думаешь! Вот бы ты лучше рассказала мне… – Рассказала что? – Все, – чуть помедлив, твердо произносит она, тряхнув головой, и добавляет, чтобы заверить: – Все-все. Я сверлю взглядом потолок. Если рассказать ей все, вряд ли она захочет быть моей сестрой. Разве старшие сестры не сильные и всегда знают, как найти выход из ситуации? Разве они плачут, свернувшись клубком на холодном грязном матрасе, размазывая слезы? Лулу сползает с моих колен и стучит ногой по полу. – Слушай… – Что? Что? – она нетерпеливо комкает в руках краешек одеяла. – Если тебя прогнал столяр, может быть, кто-то другой возьмет тебя? Кто-то другой… Звучит слишком туманно. У Бэнксов уже есть одна служанка, и вторая им вряд ли нужна; миссис Миллер сама прекрасно справляется с делами, да и много ли будет дел, когда в доме хоть шаром покати? Я безмолвном оцепенении я пересчитываю царапины на доске возле матраса. Пока их ровно пятнадцать, но с течением времени становится все больше. Вязкая тишина за окном давит на меня, словно тяжелое ватное одеяло, оглушает звенящей тишиной. – Эй, – Лулу вдруг хватает меня за палец. – Ты что молчишь? – А что мне сказать? Я не знаю, что делать… – Прогони его! – Кого прогнать? – Как, кого? – Лулу морщит лоб и смотрит на меня как-то странно. – Злобного Сэма, конечно же! Я вздыхаю. – Как же ты предлагаешь это сделать? Это ведь и его мастерская тоже. – А вот так, возьми и прогони! – Лулу чертит в воздухе неопределенную фигуру и с размаху разбивает ее своим маленьким кулачком. Я медленно качаю головой. – Ничего не выйдет. Неужели ты не понимаешь, что он старше и сильнее? Я должна уважать его… хоть и не хочу, – добавляю я шепотом, но она все слышит и с энтузиазмом заявляет: – Если не хочешь, то и не надо. Может, я сама поговорю с ним? Я смеряю ее взглядом, и при виде этого серьезно-сосредоточенного лица отчего-то мне так и хочется улыбнуться. – Ты-то? И что ты ему скажешь? – Что он должен оставить тебя, конечно же! Я решительно поднимаюсь на ноги. Да, нужно бежать в госпиталь. Дядя Оливер – единственный, кто способен решить проблему. Может быть, он поговорит с Сэмом лично? Что, если позвать и его тоже, силой или хитростью притащить с собой? Но при мысли об этом меня передергивает. Единственное, на что он способен, – это презрительно фыркать мне в лицо и злословить почем зря. Он назвал нас с Лулу нищими сиротами, скомкал записку брата и хлопнул дверью. А когда я постучала в окно, скорчил гримасу и гневно отвернулся. Но в карманах пусто, и мне даже не на что купить еды. – Я хочу погулять с Бетти, – просит Лулу, подбрасывая тонкую палочку, перевязанную лентой и роняя ее на пол. – Можно погулять? – Только недалеко от дома, на соседние улицы не ходи и не суйся в сторону леса, – предупреждаю я и набрасываю на плечи пальто. Проку от всех этих разговоров мало, но я должна хотя бы попытаться. Свернув за угол, я оборачиваюсь, услышав скрип двери: натянув на голову платок и обмотав его концы вокруг шеи, Лулу выскакивает за порог и радостно подбрасывает снег. Искрясь, он летит, уносимый порывами ветра. – Эй, Бетти, давай, лети! Каркая, ворон подскакивает на месте, а затем, неуверенно дернув крылом, поднимается в воздух. – Вот это да! – восторженно восклицает Лулу. – Молодец! Достигнув развилки, ведущей в две противоположные стороны, я сворачиваю направо и выхожу на расчищенную широкую дорогу: здесь начинаются коттеджи. Мистер Оливер наверняка лежит сейчас один на твердой койке и с тоской глядит в потолок. Мне не хочется его беспокоить, но… Сэм Карпентер выбросил его записку. «Ее родители когда-то спасли нашу мастерскую». Чтобы это могло значить? Медсестра, встретившая меня в коридоре, слабо улыбается и, указав на дверь, кивает. Я считаю до десяти. В конце концов, я надеюсь, что он не спит. Мне нужно спросить его. Мне нужно… Я замираю, и пальцы, словно приклеенные, цепко сжимают дверную ручку. Из глубины комнаты глухо доносятся голоса: один хриплый и неуверенный, как бы дрожащий, а другой волевой, громкий, напористый, будто второй пытается переспорить первого. Я прижимаюсь ухом к двери и, проводив взглядом медсестру, которая исчезает в темноте противоположного конца коридора, слышу быстрое биение собственного сердца. Но затем слова, произносимые голосами, становятся отчетливее. – Это невозможно и глупо! – чертыхаясь, бросает один. – Я прошу тебя, Сэм, сделай, что я скажу, – повторяет второй снова и снова. Я хватаюсь за голову и стараюсь унять сбившееся дыхание. Ну конечно, подлый столяр успел явиться сюда вперед меня и доложить обо всем старшему брату. Именно этого и стоило ожидать от Сэма. Понемногу голоса за дверью становятся тише, словно говорящие переходят на шепот. Попытки разобрать слова не дают ровным счетом никакого результата. Выждав с минуту и убедившись в том, что они все еще разговаривают, я добираюсь до конца коридора, где у окна стоит огромный высохший скелет какого-то диковинного цветка, и опускаюсь на корточки. Как только он уйдет, я должна зайти к дяде Оливеру! С замиранием сердца ожидаю открытия двери, но в коридоре темно и пусто, только из соседнего крыла раздается какой-то звук: то ли плач, то ли стон, от которого у меня мурашки бегут по коже. «И солдаты плачут», – как-то сказал мне дядя Оливер, но я не поверила ему – разве можно плакать на войне? Но теперь я готова согласиться даже с этим. Дверь распахивается. Вытянувшись во весь рост, хмурый и напряженный Карпентер-младший выходит и затворяет ее за собой. Несколько секунд постояв около порога, он фыркает и разворачивается, чтобы зашагать прочь. Что-то во мне обрывается, когда я замечаю, что в его руках – та самая записка. Изорвав ее на мелкие кусочки, он бросает их прямо на пол, и они разлетаются по коридору, кружась, как снег. – Что вы делаете? – я бросаюсь к нему, забыв всякую осторожность. Цветок в горшке печально шелестит высохшими листьями. С мгновение Сэм оглядывается вокруг, будто растерянно ища что-то, но затем опускает на нос очки и презрительно щурится. – А ты откуда здесь, сиротка Бертон? – Моя фамилия – Бартон, мистер Карпентер! Схватив его за сухую жилистую руку, я тащу его в сторону двери. Медсестры нигде не видно, но уже неважно, что она обо мне подумает: его слова о сиротке опозорили бы меня гораздо больше, чем любой акт сопротивления. – Что там происходит? – стоит нам показаться на пороге, как дядя Оливер приподнимается на локте, но тут же снова беспомощно опускает голову на подушку. Я сверлю глазами бликующие очки Сэма Карпентера. Вот теперь он точно не уйдет и непременно за все ответит. Разгорячившись, я даже не замечаю, как дядя Оливер делает рукой жест, означающий что-то вроде «немедленно успокойтесь вы оба». – Простите, что без мы приглашения… мистер Карпентер, – растерянно роняю я. – Я увидела вашего брата в коридоре и решила зайти к вам поговорить. При этих словах Сэм Карпентер спешно вырывает свою руку из моей, и его глаза сверкают ни с чем не сравнимой яростью. – Не слушай ее, Оливер! Она специально караулила меня, я тебе клянусь! – Вот и нет! Я пришла поговорить с хозяином лавки, а не с вами, мистер Карпентер, – произнося его фамилию, подражая ему, я сощуриваю глаза. – Я тоже хозяин лавки! – возмущенно восклицает Сэм. Дядя Оливер тяжело вздыхает. – Ты мой временный заместитель, Сэм. Лицо Карпентера-младшего становится бледным, он раскрывает рот, как сом, задыхающийся на нагретом солнцем песке. Мне хочется громко фыркнуть ему в лицо, и я едва сдерживаюсь. – Я, может, и временный заместитель… Но эта девчонка не может работать здесь. Она оскорбила меня! – Чем же она тебя оскорбила? – тихим голосом спрашивает дядя Оливер. Ни тени раздражения или беспокойства не мелькает в его мудром взгляде. Мистер Карпентер-младший долго подбирает слова, и я решаю воспользоваться ситуацией: – Я… разбросала дрова по всему двору, простите. Но перед этим мистер Карпентер назвал Лулу лишним ртом, а меня – сиротским отродьем! Самодовольная ухмылка сползает с лица Сэма. Если бы я была на его месте, я бы провалилась под землю от стыда. – Я… я такого не говорил. То есть, на то была причина. Спокойные глаза старшего брата становятся суровыми. – Какая же причина? – спрашивает он. – Ровным счетом никаких причин, – раздраженно вставляю я. – Мы не сироты, а Лулу я захотела взять сама. Я приняла решение. Сэм Карпентер поправляет очки, съехавшие на нос. Что-то похожее на сдавленный кашель вырывается у него, и он угрюмо поджимает губы. Я смотрю на просачивающийся сквозь прозрачную занавеску луч света с улицы. Вот бы выбежать отсюда, набрать снега и подбросить пригоршню в воздух, а потом долго смотреть на то, как он, искрясь, сыпется вниз, попадает за воротник. Я представляю, как Лулу подбрасывает снег возле дома. Освобожденный ворон взмывает в небеса. Дядя Оливер прерывает затянувшееся молчание, холодно глядя на Сэма Карпентера. Тот щурится, но уже не так презрительно, как раньше. – Ну, и что ты на это скажешь, братец? Я такое дело поручил тебе, а ты… – Я сделал все, что мог. Я всего лишь хотел найти тебе достойного подмастерья. – Да будет тебе известно, что я самолично научил Холли рубить, точить и строгать, и она умеет делать все это получше тебя. Я молча смотрю в пол. Сейчас Сэм взорвется, выставит меня за дверь. Но с опаской подняв взгляд, замечаю, что, хоть он и изменился в лице, оно вовсе не рассерженное, а скорее несчастное, будто незадачливый столяр постарел в мгновение на пару лет. – О чем ты, братец? Разве не я самый главный твой помощник и заместитель? Я думал, ты доверяешь мне! – Я тебе доверял, но, боюсь, ты не оправдал этого доверия. Мне хочется спрятаться, но все, что я могу – стоять здесь в этой тесной комнатке в окружении пустых коек с заправленными под матрас серыми одеялами, мутными стеклами и картиной в деревянной рамке, которая покосилась, но никому нет до этого никакого дела. Сэм Карпентер поворачивается в сторону двери, но за ручку взять не решается. Его рука дрожит. Я избегаю встречи взглядом с дядей Оливером. Мысль о том, что я стала причиной раздора в их семье ножом режет меня по сердцу. Когда Сэм наконец выходит, я напряженно разглядываю свои пальцы: покрасневшие, сухие, с беловатой потрескавшейся кожей. – Дядя Оливер, а что значила та записка? – встретившись с недоуменный взглядом столяра, я поспешно поясняю: – Я прочла ее, когда мистер Карпентер бросил ее в снег. – Что она значила? – задумчиво произносит столяр. – Разве ты не знаешь? Я качаю головой. Нет, не знаю. Такое чувство, будто я на самом деле никогда ничего не знала о своей семье, будто прошлое утонуло в густом тумане, растворилось где-то в непроглядном мраке войны. Может быть, и те солнечные дни, наполненные смехом и беззаботной болтовнейя тоже мне приснились?.. Что стало с детьми, которые высыпали на улицу и играли весело, забыв об уроках и о том, что они опаздывают домой на обед? Что стало с родителями, которые, беспокоясь, выглядывали на улицу и выкрикивали из окон их имена? – Я не знаю, – повторяю я, когда дядя Оливер пристально смотрит на меня. За дверью раздаются шаркающие шаги Сэма: он уходит прочь, убегает из этой позорной комнаты. Я в смятении кусаю губы. – Тогда я скажу тебе вот что, Холли. До войны твои родители оказали нам с братом неоценимую услугу. Дела в лавке шли плохо, я бы даже сказал, катастрофически плохо. Денег не хватало даже на то, чтобы купить новые рубанки, и вот тогда я впервые серьезно задумался о том, чтобы бросить это дело, перебраться в дом поменьше и продать все то, что мы с братом когда-то вместе нажили своим трудом. И вот тогда-то мистер Бартон нас и выручил. Ранним утром, когда я открыл лавку в последний раз, чтобы распродать остатки безделушек и посуды, к нам заглянул мужчина. Я сразу признал в нем мистера Бартона, и сперва очень удивился – что такой зажиточный человек забыл в нашей убогой лавке? Но он быстро заверил меня в том, что у него есть важная просьба, и это просьба именно ко мне. Я не стал возражать и выслушал его. Дело было в том, что тогда твои родители, Холли, только перебрались в город и заселились в новый коттедж, они искали человека, который мог бы сделать для них мебель, и непременно на заказ, и непременно учитывая все пожелания хозяев. Не желая упускать такой удачный шанс, я сразу согласился, и рассказал обо всем брату. Он, хоть и усомнился в разумности этой затеи, ведь денег у нас не было, согласился помочь. С утра до ночи мы делали чертежи, а мистер Бартон заходил к нам по вечерам, чтобы дать указания. Так мы и сделали для него столы – круглый и прямоугольный в кухню и гостиную, две больших кровати и одну детскую, шкаф, две тумбочки и еще много чего, чего я уж не припомню. Твой отец щедро заплатил нам за работу, Холли, а когда мы сказали, что у нас не хватает инструментов, сам купил их для нас. Вот такая была услуга. У меня на глаза наворачиваются слезы, и я часто моргаю, запрокидывая голову. Но дядя Оливер усмехается добродушно и произносит вдруг изменившимся голосом: – А о брате ты не переживай: это он только сейчас так злится, а потом остынет. Скоро я поправлюсь и вернусь в лавку, и тогда снова заживем. Сквозь пелену, заволакивающую все вокруг, мне мерещится, будто он подмигивает мне. – Дядя Оливер! Спасибо вам! Я никогда не забуду вашу помощь, и когда война закончится… когда мама с папой снова будут в городе, я им непременно расскажу о том, что вы дали мне работу, и какую работу! – Что ты, что ты, не стоит благодарности, – приподняв руку, столяр слабо машет ей, будто я и правда говорю глупости, но слезы не останавливаются. – Я обязательно расскажу! А еще я… вернусь в лавку. Я точно вернусь! Я вам обещаю! Едва только завидев меня, когда я сворачиваю на дорожку, ведущую к дому, Лулу бросается ко мне. Растрепанные волосы лезут ей в глаза, щеки раскраснелись. – Ли! – верещит она, цепляясь за тесемки моего капюшона. – Мой Бетти улетел! – Улетел?! Осмотревшись, я замечаю на дорожке палку, которой Лулу играла с вороном, и бантик из серой ленты, которую она нашла где-то за сундуком. – Что все это значит? – Мы играли, – чуть не плача, признается она, – долго играли. Я хотела научить его прыгать через палку, но ему надоело, и он взлетел на крышу. Потом ненадолго спустился, а потом поднялся высоко и улетел. Скажи, он вернется? Я потираю подбородок рукой и задираю голову к ясному небу, бесконечно убегающему вдаль, в сторону горизонта, где он сливается с верхушками седых елей. – Может, и вернется. Но не прямо сейчас. Ему тоже хочется полетать. Он устал сидеть дома. Лулу смотрит на меня с надеждой и даже, похоже, больше не собирается реветь. – Правда вернется? Тогда я буду ждать и к тому времени придумаю какую-нибудь новую игру, – она отрывает задумчивый взгляд от мелкого облачка, зависшего над нами, – единственного в этой хрустальной синеве, – и в упор смотрит на меня: – А где ты была? У злого столяра? Я ухмыляюсь. – Как ты догадалась? Именно у него и была. И, знаешь, он, кажется, больше даже не злится на меня. – Не может быть! – девочка хмурит брови. – По крайней мере, он разрешил мне вернуться, – я не могу сдержать улыбки. Лулу долго разглядывает мое лицо и вдруг начинает смеяться, да так звонко и заразительно, что я тоже прыскаю со смеху. – Вот! А я тебе говорила, что если захочешь, ты ему еще покажешь! Я киваю и кладу руку ей на плечо. Завтра с рассветом я приду в лавку снова, постучусь, стряхну с капюшона налипший снег и поздороваюсь с Сэмом Карпентером-младшим. Он фыркнет и отвернется, но дверью перед носом хлопать не станет. Не знаю, почему, но по какой-то неизвестной мне причине я твердо убеждена в этом. – Пошли домой, – говорю я Лулу. – Денег у нас почти не осталось, но на те, что были, я купила тебе леденцы. Глаза у Лулу округляются и она начинает пританцовывать на снегу. – Ура, леденцы! Знаешь, Ли, я подумала… Если Бетти не прилетит, может, мы заведем котенка? Я видела одного здесь неподалеку. Такой пушистый, рыженький. «Еще чего не хватало», – про себя фыркаю я, но, глядя в озаренное предвкушением этого радостного события лицо девчонки, киваю головой. В конце концов, многое переменилось во мне с того дня… Когда я встретила Лулу.