Когда я встретила Лулу

Наступил март. Не успели сойти снега, как пришли радостные для всех жителей городка вести с фронта: наша армия далеко отбросила врага от границ страны и теперь им осталось воевать, самое большое, около месяца. Об этом сообщила миссис Миллер, когда я заглянула к ней в один из особенно теплых дней. Всюду пели ручьи, и в каждой темной луже уже вовсю плескались голуби, первыми обрадовавшиеся окончанию холодов. – Вот-вот, и границы должны открыть, – сказала миссис Миллер. Ее мужа тоже отправили на фронт, но он был слаб и в рядовые не попал, заняв позицию помощника при полевом подвижном госпитале. Дядя Оливер окончательно поправился (хоть теперь и хромал на одну ногу) и вернулся в мастерскую, где смирившийся со своей участью Сэм Карпентер-младший подавал мне гвозди, когда я, зажав в одной руке молоток, а другой уцепившись за край доски, вбивала их в перемет: Лулу решила, что перед домой непременно должна стоять скамейка, выкрашенная в желтый цвет. – У нас дома была такая, – заявила она. – Сможешь сделать похожую? Ее отец так и не вернулся с фронта, и даже когда отзвучали за дальней рекой последние взрывы, о нем не было вестей, но, погоревав немного, Лулу вскоре вернулась к своей прежней жизнерадостности, хоть я и замечала иногда, что вечерами, встав с кресла и подойдя к окну, она долго всматривались в тающую на горизонте полоску заката и вздыхала, будто ожидая чего-то, но, так и не дождавшись, возвращалась обратно в свою постель. Свернувшись клубочком и спрятав под хвостиком свой розовый нос, в ее кресле спал рыженький котенок. Мы взяли его, потому что Бетти решил жить собственной самостоятельной жизнью, и поселился со своим семейством в ветвях густой ели возле лесочка. Время от времени мы с Лулу приходили навещать его, но, завидев нас, он лишь громко каркал и хлопал крыльями – уходите, мол, не мешайте заботиться о потомстве. Вернувшись из лавки поздним апрельским вечером, я сижу на крыльце. Рядом расположилась Лулу, держа на коленях котенка, а тот, облизываясь, щурится в золотистых лучах заходящего солнца. Лулу напевает тихую песенку себе под нос и качает в такт головой. От земли тянет сыростью и приятным ароматом только распустившихся колокольчиков медуницы. На днях я одолжила у дядя Оливера стамеску и принялась строгать новую игрушку – медвежонка с бочонком меда. Когда последний прощальный луч прячется за лесом вдалеке, Лулу вдруг вскакивает с места, указывая пальцем в дальний конец улицы. – Интересно, кто это там? – спрашивает она, оборачиваясь ко мне. Я всматриваюсь, но никого не вижу. Сперва. Но затем два высоких силуэта отчетливо вырисовываются на другой стороне дороги, но силуэты эти весьма примечательные: кажется, будто это не люди вовсе, а навьюченные верблюды, волочащие за собой мешки и коробки, чемоданы и узелки. – Наверное, кто-то захотел переехать в наш город, – предполагает Лулу. – Но почему они направляются сюда? – Может, просто мимо идут… – замечаю я неуверенно, не отрывая взгляда от приближающихся фигур. В тени, падающей на их опущенные лица, вдруг отчетливо проступает что-то такое до боли давно знакомое, что я вскрикиваю. – Что с тобой? – беспокоится Лулу. Она пытается удержать меня, когда я спрыгиваю с крыльца, но безуспешно: вырвав руку из ее цепких маленьких пальчиков, я бросаюсь к дороге. Свежая грязь липнет к сапогам, брызги пачкают голенища. Я несусь навстречу двум фигурам, от волнения сжав кулаки. Никаких сомнений больше не осталось: они вернулись. Это мои родители. – Мама! – кричу я. – И папа! Мы с Лулу так ждали вас! Холодные руки женщины с сильно постаревшим лицом обхватывают меня за спину, я всхлипываю, утыкаясь в ее плечо. Папа ставит чемоданы на траву и, не произнося ни слова, стискивает меня и маму в объятиях, а затем произносит слабым голосом, будто до сих пор не может поверить своим глазам: – Холли, это ты? Ты теперь живешь здесь? Как же давно я не слышала, чтобы кто-то произносил мое имя… Нет, не просто «кто-то», а кто-то родной, кого я давно не видела. Прошла целая вечность с того дня, как их самолет вылетел за границу, а я осталась здесь. – Ли, это твои родители?! – ошеломленно выкрикивает с порога Лулу. Я киваю ей, и горячие слезы заливают мое лицо. Было время, когда я решила, что они уже не вернутся: слишком много времени прошло, а война все не заканчивалась. Что, если бы она продлилась еще пять лет? Что бы тогда сталось со всеми нами? Дрожащим голосом мама спрашивает, вытирая лицо платком: – Дорогая, Холли, а кто это там на крыльце? – Это Лулу, – на выдохе отвечаю я, не в силах сдержать улыбки. – Я взяла ее к себе, и теперь мы сестры. – Сестры? – только и произносит мама, разглядывая белобрысую девчонку в синем полосатом платьице до колен, которая в недоумении уставилась на нас троих. «Она так подросла за эти несколько месяцев», – вдруг приходит мне в голову. – Я так рада, что взяла ее, мам, и котенка тоже. С беспокойством я заглядываю в ее лицо. Вот ведь до чего все это странно: ты возвращаешься домой к родной дочери, а вместо нее одной обнаруживаешь второго незнакомого ребенка, да еще и в придачу с кошкой. Я с тревогой наблюдаю за тем, как мама вытирает глаза платком. – Дорогой, что скажешь? – тихо спрашивает она у папы. В замешательстве тот не может вымолвить ни слова. – Холли, кто эта девочка? Сирота? – наконец спрашивает он. – Можно и так сказать. Это долгая история. Лулу, замершая на пороге, вдруг вскидывает голову к небу и завороженно глядит вверх. – Смотри, Ли, там Бетти летит! Я поднимаю глаза: громко хлопая крыльями, ворон приземляется на крышу и, сверкая глазом, глядит вниз на девчонку, что, раскрыв рот, восторженно пританцовывает на месте. – Вот видишь, я тебе говорила, что он вернется! – весело заявляет Лулу. – Нужно его покормить. Уже поздно, давно пора ужинать. Давай скорее в дом! Я беру маму под руку, подхватываю папин чемодан и быстрыми шагами направляюсь к домику. Своему крошечному домику с протекающей крышей и скрипучим полом, одним креслом, одним матрасом, узким окошком и щелями, сквозь которые ночами пробирается холод. Но ведь это не навсегда. Дядя Оливер сказал, что как только война закончится, все вернется на круги своя, и был прав. Война кончилась, и теперь мы вновь заживем. Конец.