***
Аккуратно разложенные фотографии лежат на столе из белого дерева, заламинированные и такие притягательные, а парень, изображённый на них со слегка влажным торсом, поражает своей красотой. Минхо сглатывает вязкую слюну, уставившись взглядом в распечатанные фото, проводит рукой по той части, где запечатлена накачанная грудь, а редкие капельки пота проникают под безрукавку, стекая тонкими струйками. Кадык дёргается в который раз, помогая жидкости, скапливающейся во рту при виде Сынмина, медленно стекать по горлу вниз. Тяжёлый вздох срывается с губ Ли, а глаза будто сквозь стол смотрят, стекленея от пелены возбуждения, медленно, но верно накатывающей после очередного беглого или более внимательного, всматривающегося взгляда. Внимание рассеивается, создавая видимую только Минхо дымку вокруг. Ручка двери поворачивается, и в комнату входит Ким, о котором старший грезил на протяжении всего времени с тех пор, как были сделаны эти снимки. К горлу подкатывает паника, когда осознание ударяет в голову пушечным ядром, и Минхо впопыхах старается собрать фотографии в ящик стола, а остатки гордости и воли — в кулак. Но на нервах, когда мурашки покрывают спину из-за чужого дыхания где-то совсем рядом, он разворачивается и, не сдержавшись, кричит. — Твою мать, Ким Сынмин, в дверь стучать не учили? — возмущается Ли, понимая, что спалился. Струи воздуха, покидающие рот младшего, застывают около уха Минхо, пробирая насквозь, заставляя вздрогнуть всем телом и обозлиться на себя за слабость. — Как бы я тогда тебя застал распечатавшим мои фото, откровенно любующимся мной, проводящим по изгибам тела моего изображения? — то ли насмехается, то ли констатирует факт Сынмин, кладя руки на чужую талию и слегка поглаживая её. Но уже этого хватает, чтобы у и без того заведённого Ли сбилось дыхание. — М? — руки пролезают под домашнюю футболку, обводя каждый кубик пресса старшего. — Признай, судя по твоему состоянию, ты хотел, чтобы я зашёл. Ким усмехается, совсем как обычно это делает Минхо, и целует в висок. — Ответь. — Да... Когда уже через несколько часов они лежат, обнимаясь, в кровати, то уже не замечают того, что все распечатанные недавно снимки покоятся на полу. Да и зачем они теперь Минхо, когда есть настоящий Сынмин?***
Дыхание прерывается, пульс учащается, а сердце заходится в бешеном ритме. Перед глазами возникает просто белый свет, а резкое пробуждение дарует боль в голове. Приснилось. Просто приснилось. Уже в который раз. Руки начинают трястись от безысходности, а на глазах появляются маленькие кристаллики слёз. Ресницы трепещут, и на щеках остаются мокрые дорожки скатившихся солёных капель. Горечь накрывает с головой, а на языке оседает неприятное ощущение движения по замкнутому кругу. — Всё это так несправедливо, — вздыхает он. Эта влюблённость нагрянула внезапно, потратив все нервы, которые сейчас уже были больше похожи на оголённые провода. Накрыла его настолько резко, что он не успел даже опомниться, как начал вздыхать при каждом появлении Кима в поле зрения, тщательно избегать взгляда младшего, что для него было несвойственно, и просыпаться в холодном поту и со стояком из-за мокрых снов, догадайтесь, с кем. Всё это напрягало уже не первый год, к большому сожалению Ли. В глазах стоял только образ Сынмина, а каждое упоминание его имени заставляло сердце бешено стучать, постоянно ударяясь о бедные рёбра, которые будто ещё чуть-чуть и сломаются, потому что также давление шло и со стороны лёгких, вечно сокращающихся в присутствии младшего. Горло пересыхало, и казалось, что ещё капельку — и Минхо сляжет в постель, заболев. Хотя чего уж там, болезнь Ким Сынмином постигла его куда раньше, и излечиться от неё было намного тяжелее. Каждая клеточка тела трепетала и тянулась в сторону Кима, он будто на уровне микромира был ему необходим. Снимки всё так же покоятся на столе, правда, парочка валяется под ним. Странно. Окно он не открывал, чтобы их могло сдуть, да и сам туда не складывал… — Ладно, — тихо произносит Минхо, — в конце концов, может, я их сам скинул и не заметил этого. Противоречивые чувства борются внутри него: одна часть шепчет обратить на эту деталь внимание, другая же говорит, что надо быть реалистом и не придумывать лишнего, ссылаясь на невнимательность. Вторая побеждает, не скрывая своей улыбки. Шум воды слышится совсем недалеко, оповещая, что младший занял их общий душ. А жаль, что они не могут принять душ или ванну вместе, Ли бы провёл по спине Сынмина, мягко оборачивая руку вокруг чужой талии и вместе с тем разворачивая его к себе лицом, аккуратно и нежно целуя, не скрывая своей любви. Если бы, конечно, они были бы вместе. Если бы… Но они не вместе и, скорее всего, никогда и не будут. От этого так больно сердце щемит, что на глазах начинают собираться слёзы, а все внутренности предательски сжимаются, стараясь сконцентрироваться в одной точке. Чувства для Минхо — это что-то слишком сложное, чтобы в них просто взять и признаться. Тем более, когда испытываешь их к своему товарищу, мемберу, другу… О такой влюблённости не должен знать никто. Слишком опасно, если ты айдол, ведь на тебя обращено внимание, а в случае со Stray kids оно идёт не только со стороны Южной Кореи, но и других стран, многих стран. Многим фанатам не нравится, когда их любимые артисты начинают встречаться с кем-то. В основном это приводит к разделению фандома на две части: адекватных фанатов, что желают счастья, и тех, кто говорит, что айдол до старости не должен быть ни с кем, отдавая всего себя поклонникам. Однако многие забывают о том, что они, айдолы, тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они так же хотят искать и находить себе вторую половинку, ходить на свидания с понравившимися людьми, встречаться, любить. Никто об этом из второй, противостоящей отношениям артистов с кем бы то ни было стороны даже не думает об этом. Это горькая, но правда. Скажем так, издержки профессии. И непоколебимого Минхо они раздражают так сильно, что он готов сделать всё, лишь бы айдолам не пришлось испытывать подобного при каждой симпатии и влюблённости. Стук в дверь отвлекает, заставляет поднять голову и ответить: — Да? — Ли прочищает горло и направляется в сторону входа в комнату, распахивая дверь и непомерно удивляясь тому, что за ней стоит Сынмин. Да не просто стоит, а полностью голый, с одним только полотенцем, обвёрнутым вокруг бёдер. Кровь отливает от мозга и с неимоверной скоростью направляется прямо к члену. Взгляд задерживается на слегка порозовевшей под пристальным, почти врачебным осмотром шее, затем переходит к ярко выраженным ключицам и спускается к пупку и, о боже, прессу. Чуть выступающие кубики, вкупе с подкаченными спустя столько лет плечами, заставляют крышу домика Ли поехать со скрипом «докатился, братец, теперь тебе точно пиздец». Небольшая капелька скатывается по открытому взгляду, но только ему, торсу и заставляет вязкую слюну подойти к горлу, но проглотить её Минхо просто не в силах. — Ты что-то хотел, Сынмин-а? — прочистив горло, спрашивает старший, только чтобы не выглядеть странно, рассматривая своего друга. Тот будто только сейчас просыпается, пребывая, видимо, до этого где-то не здесь. — А? Что, хён? — уважительное обращение теплит где-то в груди надежду на то, что он не совсем безразличен Киму, хотя бы в этом отношении. Минхо окончательно приходит в себя, скрывая дрожь в теле от вида, открывающегося перед ним, и надевая на себя ту самую улыбку, которая будто поселилась у него на губах с самого рождения. — Что, Мини? — усмехается Ли. — Та-а-ак, — тянет он, — спешил ко мне, что забыл одеться? Младший вздрагивает и натягивает кривую улыбку, видимо, всё ещё летая в облаках. А старшему всё труднее и труднее сдерживаться от того, чтобы не зацеловать каждый миллиметр этой грёбаной идеальной кожи. Член призывно дёргается на это предложение, однако Ли держит себя в руках, не позволяя возбуждению, которое потихонечку начинает застилать глаза белой пеленой, взять контроль над его разумом. — Нет, хён, — устало вздыхает тот. — Нам стоит поговорить! — решительно произносит Сынмин, а у Минхо вся кожа мурашками покрывается. Что же такого хочет обсудить с ним Ким? Неужели он догадался обо всём? Неужели раскусил старшего? — Конечно, Мини, — идя наперекор своим предостерегающим чувствам, отвечает Ли. — Только сходи одеться, а то будет немного странно разговаривать, когда ты будешь голым находиться у меня в комнате. Не правда ли? — уточняет он, а сам молится, чтобы младший согласился, ведь Минхо нужно всё обдумать перед таким сложным по ощущениям разговором. Сынмин лишь слабо кивает и уходит, чуть ускоряя шаг в конце, значит, у Ли не так много времени, как он думал. Мозг истерически перестаёт соображать, обходя любые разумные темы, на которые может вестись их разговор. Да и какие вообще могут прийти в голову, когда вечно собранный и чётко всё разъясняющий Ким летает в облаках, минуя свой обычный образ старающегося быть идеальным мальчика? Ким стучится спустя минут восемь от силы и заходит без разрешения, неуверенно переступая порог комнаты. Минхо, у которого перехватывает дыхание, когда он видит на нём свою домашнюю растянутую футболку, жестом приглашает его сесть рядом с собой на кровати, пока ещё не осознавая, что это будет его роковой ошибкой. — Садись, Мини, — уже озвучивает свои жестовые приглашения вслух старший, и Сынмин следует его указу, приземляясь на мягкий, воздушный матрас. — О чём ты хотел поговорить, солнце? Младший поднимает на него взгляд, и в глубине его глаз отражается невероятное множество эмоций, большую часть которых Минхо не сможет разобрать, даже если захочет, даже если будет вглядываться: Сынмин умело, даже лучше самого Минхо, маскирует их. Он тяжело вздыхает и, по-видимому, собирается духом, чтобы начать. И Ли начинает переживать ещё больше, ведь обычно довольно храбрый Ким сомневается. — Я бы хотел поговорить о, — младший шумно выдыхает, — о том, что произошло сегодня ночью. Он зажмуривается, что удивительно. Видимо, волнение всё же берёт над ним верх, а вот Минхо начинает жёстко тупить, понимая, что может вспомнить только тот самый сон, хоть и до мелочей, чего обычно с ним не случается. — Прости, — извиняется Ли, переживая о том, не будет ли он выглядеть сволочью в глазах Сынмина, — но я не помню ничего. Только сон, который снился мне в ту ночь. Неловкость повисает в воздухе, создавая ощущение недосказанности. — Эм-м… — тянет Ким, — а что было в твоём сне? Старший смотрит так, будто ожидал этот вопрос, но точно не хотел на него отвечать. Однако, несмотря на опасения Сынмина, он пересказывает абсолютно всё, что помнит, а помнит он многое, не утаивая никаких подробностей. Младший с каждым сказанным Минхо словом начинает всё больше и больше улыбаться, да так искренне, что Ли иногда сбивается, отвлекаясь на красоту Кима. Сердце младшего гулко бьётся, когда он в порыве эмоций касается чужих губ своими после рассказа Минхо. Так мягко, невесомо, почти что не дотрагиваясь, лишь создавая ощущение, давая выбор старшему, не решаясь заходить дальше без разрешения. — Тебе нужно разрешение? — усмехается в чужие губы Ли и целует: напористо, страстно, вкладывая всё нетерпение, которое копилось годами, изводя слишком сильно, чтобы сейчас сдерживаться. Рука медленно ползёт под футболку, исчезнувшую у него пару недель тому назад, проходится по тому пути, что до этого исследовал лишь взгляд, щипает за сосок, отчего Ким стонет в поцелуй, проходится по слабо выделяющимся кубикам пресса и оглаживает резинку домашних шорт. Младший отрывается с характерным чмокающим звуком и глядит в глаза напротив. — Я в тебя влюблён, — с языка Сынмина срывается, кажется, то, что не должно было, однако он не отказывается от этих слов. У второго же перехватывает дыхание, а сердце готово остановиться. — Правда? — уточняет он на всякий случай, а слёзы уже намереваются вырваться из глаз. — Да, — вот так вот просто, без сложностей, не то что Минхо. — Я в тебя тоже, — солёные кристаллики начинают скатываться по щекам, выдавая облегчение и безмерное счастье. Он слишком долго мучился, чтобы сейчас корить себя, можно сделать это потом. — Я знаю, Хо, знаю, — Ким улыбается в ответ на слёзы и стирает их большими пальцами рук, взяв в них лицо возлюбленного. Удивлённые глаза Минхо говорят сами за себя, но младший лишь легко смеётся и целует вновь, поднимая футболку Ли, которую он надел, вверх, пытаясь её снять и разрывая тем самым поцелуй. Как только он это делает, руки тянутся снять ненужные сейчас вещи со старшего, чтобы провести по линии пресса, зацеловать каждый миллиметр, проложить языком мокрую дорожку от манящих ключиц и ярёмной впадинки до боксёров. Так он и делает. Однако, когда дело доходит до штанов, Ким мешкается, смотря в глаза партнёру и как бы спрашивая разрешения. Ли еле заметно кивает, и младший стягивает с него сначала свободные домашние штаны, а затем и боксёры. Он проводит несколько раз по члену Минхо, обхватив его рукой, и медленно начинает надрачивать, проводя по возбуждению кольцом из пальцев, сначала мимолётно по головке, а потом надавливая прямо на уретру. Старший стонет, выгибается и подаётся навстречу руке, ласкающей его. Возбуждение накрывает с головой, но он понимает, что Сынмин тоже нуждается в разрядке, оргазме, и поэтому дрожащими руками развязывает шнурок на шортах младшего и стягивает их чуть ниже, достаточно для того, чтобы выпустить нестеснённый нижним бельём член партнёра. Он пододвигает Кима ближе, так, чтобы их возбуждения соприкасались, и обхватывает оба, начиная двигать рукой, постепенно увеличивая темп. Оргазм подбирается неожиданно, накрывая волной, которой невозможно сопротивляться, да так, что толкает в пропасть приятнейшей неги. Непослушное дыхание никак не хочет восстанавливаться, а сердце гулко стучит о рёбра, видимо, пытаясь или сломать, или пробить их, когда белёсые перламутровые капли брызгают на животы возлюбленных. — Надеюсь, теперь ты не забудешь и не сочтёшь это сном, — усмехается Сынмин, от чего уши Минхо краснеют, но последующее касание губ, простой поцелуй заставляет его успокоиться. — Я тебя люблю, — шёпотом признаётся старший, когда они уже лежат в обнимку, а голова Ли покоится на груди Кима. — Я тебя тоже, хён!