Никогда Небесам

«Пусть мои глаза всегда остаются на уровне с горизонтом
 А взгляд никогда не поднимется в небеса
чтобы спросить: «Почему?» Лучше мне никогда не идти туда, куда боятся ступать ангелы
 Точно так же, как быть вынужденной искать ответы на небосклоне
 Вопросы «Почему?», что я собрала за свою жизнь, Несущественные
по сравнению с магией настоящего - Решением многих вопросов,
 Причин больше нет.» — Violet Bent Backwards Over The Grass

Утро раннее, воистину холодное для конца осени в Фонтейне. Солнце только встаёт, окутывая пространство лёгкой дымкой, и прохожих, если не считать милюзин из Сумеречного Двора, патрулирующих улицу, практически нет. Нёвиллет находит взглядом дальний столик в полупустом кафе «Люцерна». Дорогая обивка мебели, блестящее дерево и обилие позолоты, давно изученные стены сооружений Кур-де-Фонтейна — всё родное и понятное, но Фурина, чья фигура прикрыта тёмно-синим плащом, а черты лица и волосы старательно припрятаны под капюшоном, точно вышедшая из привычной картины мира. — Ты пришёл... — шепчет она, не поднимая глаз. — Ты просила о встрече в своём письме. — размеренным тоном обозначает юдекс, присаживаясь напротив. Он позволяет себе засмотреться на Фурину. Нёвиллет помнит славный образ, что живёт в голове с прибытия в Кур-де-Фонтейн. И сейчас... Теперь он того же человека перед собой, но смотрит на неё иначе. Она заказывает фирменный горячий шоколад со взбитыми сливками и macaron de framboise, когда Нёвиллет, наоборот, ограничивается лишь стаканом воды. По округе разносится яркий запах свежей выпечки и кофейных зёрен. Через несколько минут тихий официант, двигаясь словно вода, приносит заказ в красивой посуде, и на каждом предмете красуется зеленая гравировка кафе «Люцерна». Фурина зачерпывает чайной ложкой немного сливок из прозрачного стаканчика, а затем размешивает их в горячем шоколаде, что на прохладном воздухе испускает пар. Потом подносит кружку к губам и отпивает немного. И как только она выносит что-то настолько сладкое? — Даже не будешь возмущаться, что я оторвала тебя от дел судебных и государственных? — де Фонтейн голос прячет, но даже в шёпоте он звучит гордо. — Ты — не малое дитя, чтобы я поучал тебя, что есть хорошо, а что плохо. — юдекс садится ровнее. — Ты знаешь границы, Фурина. — Значит, теперь не «леди». — произносит Фурина будто самой себе. — Леди Фурина. — мгновенно исправился Нёвиллет. — Нет… Нет, не стоит. — усмехается она, отведя взгляд. — Хватит формальностей, я просто заметила. Фурина отпивает немного горячего шоколада, а затем одним легким движением возвращает белую чашку на блюдце. И противоположно тому её взгляд полнится тяжестью. — Я не расстроенна или несчастна, Нёвиллет. — наконец отвечает она на немой вопрос. — Возможно, теперь лишь безрассудна в поисках смысла своего существования. Но у меня достаточно поводов для утешения. — она усмехается. — Оказывается, за пятьсот лет роли Архонта я и вовсе не ведала, что в Кур-де-Фонтейне настолько богатая коллекция картин. Ты знал, как художники прошлого любили изображать сюжеты с Фокалорс? А нынешние наоборот — исключительно пейзажи. Один из таких написал звёздную ночь над Великим Озером. Эта картина так впечатлила меня… Чувств на её слова вдруг отзывается много, хоть Нёвиллет за все пять столетий так и не научился до конца понимать суть человеческих эмоций. Сила и слабость, вожделение и жертвенность, власть и падение… Тихая трагедия, желание, чтобы народ Фонтейна жил. Дышал, плакал, кричал, смеялся, продолжал изучать красоту окружающего мира… Фурина заслуживает все сожаления, сколь бы многие не желали доказать обратного. — Ты знаешь, что можешь у меня просить. Что угодно, — юдекс не позволяет себе безразличие, и как может? Ему не нужно мастерство людей в распознании эмоций, чтобы знать, что Фурине не становится лучше. — сапфиры, старинные одежды, редкая книжка, любые материалы прошедших судов… Я никогда с тобой не расплачусь. Весь Фонтейн не сможет. — Люди пишут, что я богата, Нёвиллет, — так оно и есть, но теперь богата не тем, чем думается в первую очередь. — шепчет она, с присущей бывшей роле надменностью отвернув голову. Нёвиллет, наоборот, сворачивает голову к ней излишне резко, будто его дёргают за рукав. — Все пять столетий я была сбита с толку будто дитя… — Фурина поджала губы. — „Qui, moi? Pourquoi? Est-ce par erreur ou à dessein? Mon coeur se brise à chacun de mes pas." Пыталась заполучить всё, боялась, что не найду все ответы… Мир задолжал Фурине свободу и покой, но вместо того злое существование до сих пор сужается к суду, что раскрыл всё. Это бессилие несравнимо ни с чем, а пропасть его обращается для Нёвиллета казнью Фокалорс пред глазами. Каждому из них отделен свой удел, сколь бы не имелось могущества. Но с хрупкой неустойчивой верой юдекс думает, что, возможно, возьми он от силы больше, никто бы не умер, а Фурина обрела покой. — Но ныне я не марионетка, которую можно посадить на трон. — она практически клацает зубами, настолько те воспоминания ранят. На мгновение безутешность отбрасывает тень на её светлое лицо. — Я Фурина де Фонтейн, дочь нации Гидро, и принадлежу только самой себе. Ты же юдекс, Нёвиллет. И сполна умён в государственных делах. Размысли над тем, что я рассказала, и размысли очередь хорошо, прежде пытаться снова откупить всё драгоценными камнями или одеждами. — Благодарю тебя за то, что так самоотверженно защищала Фонтейн. — слова вдруг застревают у юдекса в горле, потому что далее он несколько секунд молчит. Нёвиллет чуть встряхивает головой, откидывая волосы с лица и в который раз пробегаясь по Фурине неразборчивым для неё взглядом. Лицо его становится умиротворённым, запирая эмоции от посторонних глаз и ушей. — Если бы хоть небольшая часть людей настолько чтила справедливость и любила свои родные края, Тейват был бы лучше, чем он есть сейчас. — губы Фурины сжимаются в тонкую линию, а затем она хмыкает в простой ребяческой манере. — И Фурина, прошу, перевяжи свои раны. Пауза. Фурина качает головой. — Знаешь, за пределами нашей нации есть поговорка: «Увидеть Кур-де-Фонтейн — и умереть». Я думаю, это не так. Потому что каждый угол здесь пропитан историей и чем-то интересным, пока ты это изучаешь, появляется что-то новое. И вот когда ты всё в Фонтейне изучишь, когда здесь перестанет появляться что-то новое и интересное — тогда можно и умирать. Фурина знает о многом — благодаря опыту и недремлющему вниманию. Но все, что происходит с ней, падает самое на дно души и так там и остаётся, пребывая в полной изоляции. Замкнутая. Нелюдимая. Могло ли ей казаться что-либо ещё более ужасным, чем собственная реальность, поглощенная образом Фокалорс? Нет. Теперь она реагирует на прошедшее разве что тупой болью или погружением в заколдованное уединение, до ночи читая романы у себя дома или подолгу гуляя возле стен Кур-де-Фонтейна. — Долг нашей дружбы заставляет попросить у тебя прощения за то, что в тот злополучный день для Фонтейна из оперного театра «Эпиклез» тебя забрала Клоринд, а не я. Юдекс смотрит как она молча выходит из-за стола, оставляя немного моры для оплаты своего счета на бумажной скатерти, что полнится изящными карандашными рисунками в сочетании с акварелью зелёного цвета. И продолжает прослеживать взглядом то, как фигура Фурины исчезает в глубинах квартала Лионез. Боль в ней живая, комом в горле стоящая. Нёвилет чувствует это. Но так же ощущает и другое. Как Фурина теперь прикасается к прекрасному. Находит невероятно занимательной длинную очередь в бутик Тиори, булочные на каждом шагу, видит красоту в парках и навороченных фонтанах, помпезных бежевых фасадах высоких домов. Нёвиллет думал, что она богата. Так оно и есть. Да только Фурина богата не тем, чем думалось. Она живет в доме в классическом фонтейнском стиле в квартале Лионез, где всего пара шагов до пассажа Вазари. У неё брелок на ключах от входной двери, купленный в непримечательной сувенирной лавке, с позолоченной цепочкой, на котором написано: свободная. Нёвиллет качает головой. Сколь бы не была заносчива Фурина в роли Гидро Архонта, она значит всё в его судьбе. Юдекс никогда не сможет обладать ею, но Фурина была неотъемлема от его существования на протяжении столетий, и Нёвиллет желает, чтобы его жизнь по-прежнему развивалась подле неё. Почему любовь богаче других человеческих возможностей и сладостным бременем ложится на охваченных ею? Потому что люди сами превращаются в то, что любят, оставаясь самими собой…