«Чувства - сильнее.»
Не чувство влюбленности. Уже. Наверное это перестает во что-то серьезное. И не смотрите на промежуток времени. Эти двое давно уже поняли - что к друг-другу испытывают. Но молчать будут долго. — …А бабушка Полина? С ней точно все хорошо? — она шмыгнула носом, еле-еле сдерживая слезы. — Аль, давай завтра заскочу за тобой? Хочешь навестим вместе Полину Филипповну? — его руки сжали ее пальцы. Он смотрел внимательно. — Ты, этот, только… — Зима вздохнул резко все переживание в себя и плавно выдохнул. — Только не пропадай с улиц. На полгода, на месяц - неважно. Ладно? — он встал. Она за ним. Неважно откуда Зима узнал о ее исчезновении со школы. То что он упомянул «полгода» - об этом и говорило. Марат наверное рассказал. Неважно. Главное что он просит - пережить это достойно. Они уже стоят и разница в росте все так же велика. Руки все еще вместе. Альбина кивает и моргает одну слезинку. Что говорило о большом труде. Хотелось ей и вправду пропасть и засиживаться дома. Но Миша бы точно не одобрил. Хотя этого она не знает. Он ведь не навещал ее. — (шепотом) Спасибо. Влетела в его объятия. Шуршание его куртки было громким в тихом помещении подъезда. Выпуская наружу всю боль, она прижалась крепче головой к его шее. Боясь притронуться без разрешения - он просто окольцевал ее плечи. Его глаза были полны боли. Это ведь сестренка Ералаша. Того кто сам для него братом младшим был.***
— Ай сука! Все так же горел желтый светильник. Обшарпанные стены в этом помещении были холодными. Грели их люди - сплоченные как семья и закатанные огурцы, естественно спертые где-то на первом этаже. — Ебучая крышка. Обязательно было закрывать железной? Темнота. — Турбо порезался в неудачной попытке открыть банку огурцов. — Для тебя… — поставил перед ним открывашку Вова — … темнота, придумали такую вещь. — Че обиженного жениха ждать не будем? — поставил наконец открытую банку на стол и начал разглядывать свежую рану. — Ну ты ж сам его обидел. Сбегай к нему, недалеко же живет. — Вова несмотря на сидевшую скорлупу, Марата и Андрея - все же был намерен послать Валеру. Ему это явно не понравилось. — Пальто, чеши к Зиме. — сел рядом с Вовой Валера, но не надолго. Адидас уставился на него с вопросом в глазах. Мол «охренел?». — Да че?! Я же не виноват, что вижу буквальные вещи. Ну понравилась ему девка, понравилась. Чего обижаться? — Тебе кто наплел что я обиделся, м? — дверь и так приоткрытая, открылась нараспашку. Зима с бледным, хмурым лицом вошел в комнату. Его худой силуэт оттенял всю маленькую квадратуру. — Во! Наш. Говорил же что Зима не отрицает того что было, мхм? Пришел же. — сказал Турбо и протянул руку. Без единого ответа, с полноценным игнорированием протянутой руки - Вахит сел на диван. Все уставились на его мрачный облик, оттеняемый торшером. Он потянулся к алюминиевому бокалу и выпил содержимое. Неважно было - водка там или вода. Главное утолить бы сухость в горле. Это был самогон. Тоже единогласно свистнутый с чужого балкона. — Аля. — шмыгнул он носом, тем же серьезным лицом. — Че Аля? Альбина? Гуляли чтоли? — улыбаясь Марат толкнул своим плечом, плечо Зимы. — Аля - двоюродная сестренка Ералаша. После вопроса Марата, все стали так же улыбаться намекая на свидание. Но слова Зимы - стерли с лица всех эту ухмылку. — Как это? Ты как узнал? — Турбо обязательно должен был знать - узнал ли это Зимушка от девушки самой или невзначай услышал где-то. — Блядь, Турбо, ты заебал меня. Альбина только сегодня о его смерти узнала! Да, сука, она мне лично сказала. Мы гуляли, хорошо? — А че ты наезжаешь то? Я же блядь просто спрашиваю…(!) Слишком маленькая комната - для драк. Поэтому злых лучших друзей разняли быстро. — Сука, дышите уже потише! Успокоились? — спросил Вова, который дал им по десять минут. — Вахит, как она? Нормально все? — В себя приходит. — быстро пробубнил Зималетдинов. — Хоть двоюродные. Легче будет принять… — стоило лишь сказать Марату… — Как это легче? Ебать, легко ему. Они вместе росли! Че ты… — Вахита перебили. — Вахит! — заорал Адидас. Следом пробубнил «блядь» и продолжил. — Ты сможешь передать нам, когда она будет в состоянии поговорить? Должны же наши - поддержку оказать. Вахит кивнул не головой, а закрытыми глазами. — Я не понял. Почему она сейчас то об этом узнала? М? — соизволил спросить Турбо. Зима молчал и в итоге упал к ладоням. Пальцами давя на голову, он хотел пережить эту боль. Голова болела очень. Из за самогона ли? — Зима? — спросил Вова. — У нее же мама умерла…кхм — на месте поежился Марат, который немного знал о подруге своей девушки. И то знал он мало. Просто когда Айгуль не выходила гулять, она лишь говорила «я к Альбине. Она в школу не ходит». Позже когда скрывать стало бессмысленно, она тихо, шепотом сказала одну фразу - оправдывающую Альбину. «Мама умерла у нее». Марат больше не лез с темой Альбины к Айгуль. Он умный парень. Сразу понял какое влияние имеет смерть родителя на ребенка. — Ну? Она не в Казани была из за этого? — все так же не понимая, Адидас и Турбо смотрели на Марата, которого затрудняла эта тема. — Она дома сидела все это время. Полгода как. — (глубокий выдох) Сука. — Зималетдинов убрал ладони с глаз. Он не плакал. Но был готов это сделать. — Пацаны, я домой. — Стой, Зима. — Адидас встал и вышел за ним.***
— Не пойми неправильно. Но Вы с ней общаетесь? Гуляли..? — чтобы не злить его, он притронулся к плечу. Зима глянул на это. — Гуляли. Не раз. — последнее он будто бы выпалил назло. Было ясно - как Вахит хотел всем говорить, что Ибрагимова только его. Его. Суворов одобрительно улыбнулся и хлопнул его по плечу. И прошептал «Давай, брат. Иди.»***
Оставаясь незамеченной, Ибрагимова тихо закрыла дверь квартиры. Пакет с продуктами остался у порога. Все что сейчас нужно было - лечь спать и пережить несносную боль. Моментально уснув, разум проник в темноту. Она была нескончаема. Беспощадно проглатывала девочку в свою огромную пасть. Боль глушили этим способом. То бишь крепким сном. Как же просыпаться не хотелось. Просыпаться в мире - где души родной не осталось. Зачем? Ну есть ли в этом смысл? Юная девушка материла себя. Сколько слов грязных она себе говорила. Ведь какого же хрена - она хоть раз не вышла на улицу и брата та не обняла. Почему горе проглотило ее? Почему ни разу бабушку его не навестила? «Сука ты, Ибрагимова» - кричал ей разум. Орал и кричал, пока крепкий сон не заткнул ему рот. Убитая горем пока она спала, под ее окном сидел человек поджигая не первую сигарету. Мороз не волновал его. Может быть поэтому звали его Зима? На вид холодный, жестокий и спокойный. На деле ведь такой родной. Заботливый. Почему же так отрадно с ним было? Наверное любила она с детства морозы, снег, сугробы. А с ним… С ним было по иному. Если зиму она любила с детским капризом, с весельем нового года, то Вахита она любила по-взрослому. И времени много не надо чтобы понять это. Восьмидесятые. Никто в любви словами не признается. Тут одни действия. Тут люди спасают друг-друга вытаскивая из огня боли. И только объятия говорят о любви напрямую. Это действие - не принадлежало подругам с друзьями. А влюбленным парам. Говорило это о многом, когда девушка молча кидается в объятия мужчины. О закрытом. О личном. Так и сидел Зималетдинов, окруженный отдаленным светом от уличных фонарей. Он намерен был закончить пачку сигарет. И ждал он поскорее следующей встречи. Из головы даже выйти не могли - ее волнистые волосы, зеленые глаза, уголки губ. Ямочка на левой щеке. Родинка. Ее смех. Руки. Вахит от недопонимания все быстрее втягивал табак. Недопонимания себя. Влюбился? Как? Когда успел? В новинку было такое чувствовать. То бишь - отсчитывать минуты до встречи. Улыбаться, вспоминая мельчайшую деталь. А в его стиле, вообще… выкурить всю пачку сигарет. Аль, ты греешь ему сердце. Холодному Вахиту. Серьезному пацану. Ц-ц-ц.***
Язычки на часах пробили четыре утра. Уснула настолько рано, что по не воле проснулась в четыре утра. Луна была полная. Аня даже на ужин ее не разбудила. Видимо разглядела в лице девчонки - следы слез. На крайняк увидела - брошенный пакет с картошкой и уже прокисшим молоком. Свет все так же был выключен. Луна освещала комнату. Было жарко в свитере, в котором она уснула, ленясь переодеваться в ночнушку. Но за считанные секунды все тело покрылось морозом. Мурашками. Разум снова начал бормотать о смерти Тилькина. О человеке , в чьих зеленых глазах, она всегда разглядывала - дом. Всхлип. Всхлип. Все о чем она вспомнила, обожгло - словно ломтик лимона прижатый к свежей ранке. Хотелось воды. Она в шерстяных носочках побрела на кухню. Дабы не разбудить Аню, закрыла дверь в кухню и включила свет. Казань проглотила темнота. И звезд не было, как в тот вечер - когда Вахит провожал ее до дома после дискотеки. Наполнила стакан водой и айда сидеть, разглядывать его. Голода даже не было. Грустная по-своему картина. Описывала всю грусть этого города. Желтый свет в лампочке. Окно. В маленьких трехэтажках хаотичным порядком горели те же лампочки. Такие желтые, будто гуашью нарисованные за 2 рубля. — «Голова раскалывается» Не дотронувшись еще до полного стакана воды, она встала и открыла верхний шкаф. Множество лекарств, приправ в перемешку, рюмка - где лежали копейки и давно тому забытый блокнот с рецептами. Что-нибудь да от головы сыскать что ли? Но поманило не то. Любопытство побеждает всегда. В случае Альбины - это видная стопка писем впихнутая в блокнот. Кому это Аня? Или кто это Ане так строчит? Быть может мужа в другом городе нашла? Побежденная интересом - девочка, потянула руку в самую глубь шкафа. Достала старинный блокнот, на чьей обложке нарисованы тюльпаны, истратившие всю краску. На первой странице рецепт от торта. Что и первая, что и остальные - пожелтевшие от лет долгих. Альбина не обратила внимания на другие страницы дальше. Ее распирало - что за пачка с письмами?!« От: Разбойника №2. (Потому что ты №1). Кому: Любимой сестричке Альке. »
***
— Эт почему это ты №1? М?! — светлые волосы мальчишки переливались с летним солнцем. Им было то всего по девять лет. — Это потому что, Мишка! Я главная, ха-а-а! — Посмотрим! Я вообще-то старше, Аль. Ничего да? — Всего на четыре месяца! — закатила она глаза и побежала за ним. В разбойников они играли часто.***
Казалось хотелось заглушить мигрень таблеткой. Но получилось по-другому. Да, голова уже не болит. Но сердце. Сердце кровоточит. Капли слез впитываются в письма брата, о которых Ибрагимова знать не знала. Дата стояла прошлогодняя. Если сейчас январь, а писал он их начиная с теплого апреля (месяц когда умерла мама Али), заканчивая холодным октябрем (месяц когда убили Ералаша). Она уже не сидела на стуле, смотря на стакан воды. Альбина оперевшись об шкаф, сидела на полу. « Аль, пугать меня пожалуйста хватит, усёк? Моя маленькая сестренка. Скучаю уже, если честно, то как ты стучишься к нам домой, а бабушка кричит «Альбончик наш!». Теть Аня пока не пускает меня к тебе. Понимаю, хочешь покоя. Но ты этот, не надолго, хорошо? Мама не одобрит, Аль. Разбойник номер один. Сложно говорить об этом вживую. Но написать - легкотня. Люблю тебя. Поэтому не говорю вживую. Завтра попробую еще раз заглянуть к вам. Надеюсь теть Ань разрешит. Пока читай так. Скучаю по свойским зеленым твоим глазкам и смеху громкому и заразительному. Твой брат Миша. Не двоюродный. А родной. Апрель 1989 года. »