Обмен опытом

- Ты только взгляни на это! Останки сохранились просто великолепно! Как будто только и ждали, что их обнаружат! Это прорыв! Восторгающийся голос срывается на дискант, выдавая крайнюю степень возбуждения говорящего. Доктор Стэнфорд торопливо прерывается, тщательно откашливается и кидает на коллегу подозрительный взгляд, проверяя, не посмеивается ли тот украдкой в рукав. Алек тяжело вздыхает и опускает голову ниже, стараясь покрыть тенью от шляпы большую поверхность исследуемого образца. Восторг коллеги выветрился из него еще несколько часов назад. И если доктор Стэнфорд бредит эфемерными научными лаврами, питающими его рабочий энтузиазм, как радиоактивная батарейка, то Алек приземленно мечтает о глотке воды и десятиминутном перерыве. Три солнца в зените не оставляют практически никаких шансов, чтобы скрыться от полуденного зноя. Едкий пот заливает глаза, но доктор Лайтвуд упрямо игнорирует неудобство, орудуя широкой кистью с величайшей аккуратностью. Образцы, добытые ими, действительно превосходят все мыслимые и немыслимые ожидания. Кто бы мог подумать, что наспех разбитый всего в нескольких ярдах от Звездных Врат лагерь принесёт такие плоды? Они буквально оседлали золотую скважину! Рутинный сбор минеральных пород стихийно превратился в археологические раскопки. Редкие останки находились на неглубоком гумусовом слое, словно ювелирные украшения, педантично разложенные на витрине. Вероятно, только доктор Лайтвуд мог придумать подобную аналогию, проведя прямую параллель между органическими остатками древних цивилизаций и многократными побрякушками. Джейс бы посмеялся... Единственное, что немного беспокоит - это без труда считываемая нарочитость расположения образцов. Они больше похожи на искусную приманку, чем на природные ископаемые. Продолжительная служба в отряде ЗВ-1 научила Алека простой истине: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И тем не менее, он, оправдывая звание глупой жадной мыши, упорно продолжает набивать карманы. Сухой треск сломанной ветки заставляет археолога застыть на месте. Доктор Лайтвуд быстро вскидывает голову и тревожно вглядывается в близлежащий кустарник, в тени которого он планировал отдохнуть несколькими минутами ранее. Растительность на ПИ-3/16 чахлая, измученная дневной жарой и ночными заморозками. Адаптироваться к подобным перепадам температур может далеко не каждая культура. Алек насчитал с десяток разновидностей дальних родственников земных хвойных, пока осматривал периметр. Один из таких, произрастающий поблизости, мелкоигольчатый невысокий куст выглядит до прозаичного безобидно. - Ты слышал? - Слышал что? - рассеянно уточняет Стэнфорд, ожесточенно атакующий дерн заостренной лопаткой. - Какой-то шум. - Шум? Какой такой шум? Где? - тут же засыпает его вопросами коллега. Среди командования он известен своим истероидным, склонным к панике характером. Алек молча указывает в нужную сторону. Стэнфорд высовывает голову из ямы, как солдат под вражеским обстрелом, и прожигает кусты свирепым взглядом. - Ты уверен, что что-то слышал? - Да. Кажется, ветка треснула. - Ветка, — глубокомысленно заключает Стэнфорд, не отрывая взгляда от подозрительной растительности. - А это могла быть... э-эм.. птичка? Алек негромко хмыкает. - Птичка? Ты хоть одну видел за последние пару дней? - Видел, - авторитетно кивает коллега. - Заостренный клюв. Шипастый хвост. Крылья полтора метра в размахе. - То-то и оно. Такая бы сожрала нас вместе с кустом. Они нервно смеются, вспоминая один из небезызвестных в штабе форс-мажоров, сопряжённых с их видом деятельности. За несколько лет исследований ими не пытался пообедать только ленивый. Удручающая статистика показывала, что в двух из пяти случаев весьма успешно. - Позову бригаду, - наконец решается Стэнфорд, но доктор Лайтвуд неожиданно хватает его за рукав. - Ты чего? - Не надо. - Почему? - Думаю, все в порядке. Это всего лишь ветка. - Думаешь? Лайтвуд неуверенно ведет плечами. Его действительно не оставляет ощущение, что за их изысканиями кто-то внимательно наблюдает. Несколько раз Алек привлекал внимание отряда, приставленного к ним для охраны, но прочесывание периметра не выявило никаких опасностей, кроме малоприятных уколов местной флоры и укусов местной фауны, в обилии строящей муравейники в округе. Взгляды, которыми награждали солдаты доктора Лайтвуда после очередного вынужденного патруля, были далеки от дружелюбных. К тому же именно по его инициативе их отряд задержался на планете дольше нужного. Алеку совершенно не улыбается перенимать репутацию мальчика из известной притчи про волков. Поэтому он растягивает губы в вымученной улыбке и заверяет: - Уверен. Стэнфорд пристально разглядывает его сквозь выпуклые стекла очков, пытаясь уловить фальшь. Невысокий, но крупный, он похож на лысеющую полярную сову, по нелепой случайности нарядившуюся в военный комбинезон. Черенок своей лопатки он сжимает в руках, как приклад автомата, выставив перед собой заостренную ромбовидную часть. - Ну-у, если ты так говоришь, то ла-адно - неуверенно тянет он. А после скороговоркой выдаёт: - Но охрану я все-таки позову! - Черт! Стэнфорд! Алек бессильно чертыхается вслед резво улепетывающему коллеге. В отличие от него, доктор Стэнфорд угрызениями совести не мучается, эгоцентрично считая, что прямая обязанность окружающих людей - выполнять его прихоти по первому требованию. Повторный треск звучит куда более отчётливо, не оставляя сомнений, что за спиной Алека кто-то или что-то вылезает из кустов. Лайтвуд предельно осторожно опускает руку на кобуру и отщелкивает защитное крепление большим пальцем, медленно оборачиваясь через плечо. Возможно, их гость не имеет дурных намерений, а просто желает познакомиться поближе. Это редкий случай, когда Алек оказывается прав и неправ одновременно. Удар в лицо - неожиданный и от этого обидный - доказывает, что близкое знакомство действительно состоялось. Быстро угасающее сознание намекает, что хорошего от него лучше ничего не ждать. Последнее, что Алек успевает запомнить - крепкие руки обхватившие его падающее тело поперёк торса. *** В себя доктор Лайтвуд приходит через несколько часов. Об этом свидетельствуют две луны, пришедшие на смену трём солнцам. Их огромные круглые тела низко висят над подкрашенным розовой закатной дымкой горизонтом, знаменуя скорое приближение сумерек. Алек заторможено моргает и с усилием перекатывается со спины на бок. Точнее, пытается... Свободе перемещения мешают связанные спереди руки и въедливое шипение, сопровождающее его движение. Алек осторожно скашивает глаза в бок и вежливо произносит: - Э-э,... привет! Звук усиливается и приобретает угрожающую тональность. Так шипят разгневанные кошки при виде опасности. Очень-очень большие кошки. Алек застывает и на всякий случай демонстрирует раскрытие ладони, насколько позволяют стянутые запястья. - Спокойно! Я не причиню вреда! Шипение перебивается гортанным возгласом, и его невежливо пинают в бок. Археолог воспринимает этот жест как совет заткнуться и благоразумно прислушиваться к нему. Несколько томительных секунд ничего не происходит, а затем его рывком вздёргивают вверх, заставляя сесть. Верёвки, за которые тянут, пребольно врезаются в кожу, срывая с губ болезненный возглас. Но доктор Лайтвуд тут же забывает о неудобствах, пойманный в ловушку пристального взгляда напротив. Первичная разведка "МАЛП"* донесла, что ПИ-3/16 заселена примитивной расой, не несущей никакой опасности для предстоящей операции, но и не представляющей ценности для изучения. Высшим командованием было принято решение не тревожить аборигенов и не налаживать контакт, ограничившись сбором минеральных пород и артефактов. Радиус исследования не превышал двух квадратных километров, необходимых для установки мобильного лагеря и проведения полевых работ. Таким образом, руководство штаба надеялось минимизировать шансы потревожить жителей планеты, избежав волнений с их стороны. Достаточно хлопотно объяснить, что цель их миссии носит исключительно мирный исследовательский характер, когда в тебя кидают камнями и палками. Теперь Алек с одуряющей четкостью понимает насколько скоропалительны были их выводы. Лучевой бластер, упирающийся ему в лоб, весьма красноречиво намекает, что единственный малоразвитый пришелец далеко на окрест это он сам. Владелец оружия снова издаёт серию гортанных щелкающих слов, выразительно потрясая бластером. Алек старательно растягивает губы в улыбке и осторожно соглашается: - Я понял. У тебя пушка. Пришелец злобно ощеривается и снова издаёт звук рассерженной кошки. Зубы у него крепкие, идеально ровные, с заметно выдающимися глазными клыками. Кусаться такими - самое то. В наборе с впечатлящим зубным рядом идут удивительные в своей красоте глаза. Даже несмотря на опасную близость клыков и бластера, Алек никак не может от них оторваться. Небольшие, слегка вытянутые ко внешнему краю, они обрамлены чёрной краской по типу сурьмы, выгодно подчеркивающей необыкновенный цвет. Редкий янтарно-желтый оттенок, с более тёмной каймой у края и лучистыми золотистыми искорками, вспыхивающими в глубине. Глаза горят на смуглом лице и, кажется, даже светятся. По-кошачьи узкий значок тревожно расширяется, когда их хозяин распахивает глаза шире, и сужается до тонкой, едва различимой линии, стоит ему сдвинуть брови. Завораживающее зрелище. - У тебя чудесные глаза, - выдыхает Алек помимо воли. Очевидно, комплимент приходится незнакомцу не по вкусу. Доктора Лайтвуда грубо швыряют на землю. Не имея возможности подстраховаться руками, Алек ощутимо прикладывается головой. - Эй! Это же комплимент! - возмущается он. - Ка-а! Арис, чадар! - возражают сверху и выразительно наступают ногой на грудь, - Арис! - "Арис" - это лежать? - любознательно уточняет Алек. Давление на ребра усиливается. - Ох! Понял! "Арис" - лежать. С этого ракурса его похититель смотрится куда внушительнее и опасней, хотя, по скромным прикидкам доктора Лайтвуда, он превосходит незнакомца почти на целую голову. Несмотря на невысокий рост и субтильное телосложение, силы новому знакомому не занимать. Нога, обутая в высокий сапог, давит на грудной корсет с мощью гидравлического пресса, а левая сторона лица, по которой пришлось дружеское приветствие, саднит не переставая. Явно чувствуется тренированная рука бойца. О принадлежности к военной касте так же свидетельствует неброская походная одежда похитителя. Цвет длинного плаща приглушенно серый. Штаны и полы рубахи, выглядывающей из-под нагрудного панциря, такого же невзрачного пыльного оттенка. На локтях и груди легкая защита из неизвестного сплава, опрометчиво принятого Алеком за грубо выделанную кожу. С одной единственной разницей: на коже не может быть подобных сколов и подпалин от близкого знакомства с лучевым залпом. Единственными яркими пятнами в облике незнакомца остаются боевая раскраска на лице и внушительное ожерелье из хитросплетения амулетов, опутывающее шею. Здесь преобладают характерные красные оттенки. Алые полосы расчерчивают впалые щеки и высокий лоб. Сплошной линией пересекают лицо от переносицы до подбородка. Смоляные кудри топорщатся во все стороны, как иглы дикобраза. Перед ним самый настоящий воин. А он, доктор Александр Лайтвуд, его пленный. И о мирных переговорах, похоже, не может идти и речи. Но отчего-то Алек испытывает сюрреалистичное желание добровольно сдаться на милость врага. Тем не менее, археолог не растерял остатки разума, поэтому незаметно пытается дотянуться до портативной рации, закрепленной у ремня. Пальцы нащупывают пустую петлицу там, где должно быть крепление чехла, и разочарованно скребут ткань. Рации нет. Алек определенно брал её с собой этим утром. А это значит, похититель благоразумно позаботился о том, чтобы досмотреть пленника, пока тот был без сознания. Или она просто выпала? Алек старательно скашивает глаза в сторону, чтобы прийти к неутешительному выводу: похититель определённо не глуп. Пластиковые останки корпуса и микросхем обнаруживаются в нескольких метрах. Там же аккуратной горочкой возвышается весь его нехитрый скарб: инструменты для раскопок, оружие, шляпа, фляга с водой, диктофон и солнцезащитные очки. Полный провал! Незнакомец бросает на небо озабоченный взгляд, сверяется с миниатюрным прибором на руке, который Алек идентифицирует для себя как аналог земных часов, и разражается трескучей тирадой. Незнакомый язык глухой и пощелкивающий, словно некто ломает сухие ветки о колено. Из череды малопонятных звуков Алек улавливает одно повторяющиеся раз за разом. - Чадар!* - громко произносит он, надеясь, что не наносит своему похитителю смертельного оскорбления. Тот вздрагивает и воззирается на него с удивлением. - Чадар? - Чадар, - немного увереннее повторяет Лайтвуд и опрометчиво указывает на незнакомца. Ответом служит сильный пинок носком сапога в живот. Алек скручивается червяком, бессильно хватая ртом воздух. Чужие руки бесцеремонно хватают за куртку, а разъяренное лицо нависает сверху. - Э чадар? Да к'хит чадар но Магнус! То - чадар! * При этом в него весьма болезненно тычут указательным пальцем, поминутно встряхивая для пущей убедительности. - Понял, я понял, - сипит в ответ доктор Лайтвуд, пытаясь не откусить себе язык. - "Чадар" - это я, а не ты. Я согласен. Только прекрати меня трясти, пожалуйста. На всякий случай он прижимает руки к своей груди, выразительно складывая губами разозлившее незнакомца слово, и кивает. Тот высокомерно фыркает на театр одного мима, но насильственные действия прекращает. - Спасибо, - выдыхает Алек и обессилено валится в хвойный опад. Непродолжительная встряска отзывается сильнейшим головокружением и ворочается в животе мерзким слизняком. Виски сдавливает болью. Похоже, у него сотрясение. Ему необходима врачебная помощь. Верёвка на руках натягивается и дёргает. - Варат' но та*, - информирует его похититель. Зрительного контакта он при этом тщательно избегает, демонстрируя свою неприязнь. - Может, ты меня просто отпустишь? - тоскливо предлагает Лайтвуд, для которого сама мысль о том, чтобы встать и идти, кажется убийственной. Незнакомец прошивает доктора Лайтвуда коротким презрительным взглядом раскосых глаз. - Джа'та ирши, чадар. Орам т'ха фо. Варат',* - верёвка натягивается сильнее, а голос возвышается на октаву. - Варат', чадар! Алек обречённо вздыхает. - Чадар понял. Чадар идёт. *** Они движутся по пересеченной местности уже несколько часов кряду. Возможно, меньше, но у Алека так сильно кружится голова, что от подсчета минут начинает укачивать. На смену хилому подлеску приходит мало проходимая чаща. Стволы деревьев здесь переплетены так тесно, что в иных местах пройти можно только боком, а буйно вьющийся колючий кустарник устилает землю живым, цепляющимся за ноги ковром. Кроны вековых гигантов образуют единый монолитный купол, надежно отсекающий свет и звуки внешнего мира, так что кажется, что они оказались в заложниках у вечной ночи. Незнакомца темнота совершенно не беспокоит, в отличие от Алека, который сгустившихся сумерках едва различает ступни собственных ног. К тому же его конвоир, идущий впереди, то и дело коварно дергает за свой конец верёвки, заставляя Алека спотыкаться, всякий раз рискуя пропахать носом землю. Наконец пришельцу это все-таки удаётся, и Лайтвуд долго витиевато ругается, барахтаясь в грязи под аккомпанемент чужого веселья. Смех у незнакомца под стать ему самому: негромкий, раскатистый, с лёгким придыханием, щекочущим за ребрами. Услышав его в иной ситуации, Алек непременно бы оценил, но острая боль в подвернутой лодыжке никак не способствует лиричному настроению. - Дьявол! - шипит он, сжимая руками пульсирующий ушиб. Как будто внушительной шишки на голове мало! - Варат'! - сурово требует сверху отсмеявшийся конвоир и Алек молча подчиняется. Встать без помощи рук не получается, а подпереться покалеченной конечностью не представляется возможным. Лайтвуд мгновенно теряет равновесие и нелепо заваливается на бок. - Т'чару! Варат'!* Верёвка дергает с такой силой, что тело тащит по земле несколько дюймов. Хвойные иголки щедро набиваются под рубашку. Алек опирается на локти и становится на колени, но встать все равно не может. - Черт! - Т'чару, - настаивает незнакомец и нетерпеливо дергает за свой конец. Локти Алека скользят вперёд. Не удержавшись, он тычется лицом в связанные запястья, да так и остаётся. Сил сопротивляться больше нет. - Чадар? - зовет мучитель. - Т'чару, чадар! - Не могу т'чару и варат' тоже не получается! - сердито огрызается Алек, сплевывая иголку, и хмуро дрыгает больной ногой. - У меня вывих, понимаешь. Я больше не могу идти. И все это из-за тебя, придурок! Слышишь? На крик похититель реагирует традиционно вскинутым бластером и въедливым шипением. Алек пытается поднять руки в защитном жесте, но путается в верёвке и опять клюёт землю носом. - К черту! Лучше убей, - устало бормочет он и закрывает глаза, уверенный, что его пришелец именно так и поступит. На некоторое время вокруг воцаряется блаженные тишина и темнота. Алеку даже кажется, что он отключился, но резкая боль возвращает его в неприятную реальность. - Ка-а! - протестует мучитель, возвращая подорвавшегося Лайтвуда в лежачее положение тычком бластера. - Ка-а! Рп'кар*, чадар. - Не буду, - торопливо обещает Алек и опускает голову на руки, делая новую мысленную пометку в словаре. Путем отсеивания вариантов, чередующихся с побоями, археологу удается выяснить, что "варат'" - значит "идем", "т'чару" - вставай, а "чадар" - наверное, какое-то ругательство, применимое к Алеку, но не к его похитителю. А теперь он знает, что "ка-а" - значит "нет" или "нельзя". Уже кое-что. Его похититель тем временем занимается осмотром ноги. После непродолжительного сопротивления, во время которого незнакомец пытается срезать ботинок с ноги ножом, а Алек старательно брыкается и апеллирует ново изученным словом, чужие пальцы, наконец, добираются до пульсирующего ушиба. Внезапное давление прокатывается по телу волной жара и боли. - Ка-а! Ка-а! Больно! Незнакомец удивленно замирает и склоняет голову к плечу, прислушиваясь, словно собака. Янтарные глаза слабо флуоресцируют в темноте, как у хищника. Затем он снова сжимает пальцы. - Больно! Дьявол тебя побери! Мне больно! - Бол'нно, - искореженным эхом доносится в ответ. Алек, задыхаясь, трясет головой. - Да. Больно. Ка-а! Больно! - умоляет он, смаргивая влагу с ресниц. Его мучитель удовлетворенно кивает и возвращается к осмотру, явно довольный собой. Теперь он действует куда бережнее. Прохладные пальцы осторожно ощупывают лодыжку, а сам конвоир вполголоса приговаривает: "Ка-а! Бол'нно! Ка-а". Трещит ткань разрываемого плаща. Незнакомец накладывает тугую повязку сноровисто и со знанием дела, не обращая внимание на мучительный скрежет зубов Алека. - Т'чару, чадар. Н'ъеру.!* Алека с силой усаживают и демонстрируют свеже перебинтованную ногу. Она, перепеленатая, словно младенец, вплоть до кончиков пальцев, смотрится уродливой культей, выглядывающей из штанины. Алек чувствует, как вместе с болью из покалеченной конечности исчезает кровоток. Фиксирующая лодыжку повязка затянута так сильно, что археолог рискует остаться без ноги вовсе. Его мучитель выглядит весьма гордым собой. - Спасибо! Незнакомец неуловимо хмурится и поджимает губы, демонстрируя непонимание. Алек плавно указывает связанными руками на него, на ногу, а затем прижимает руки к груди и склоняет голову. - СПА-СИ-БО. - Лаор'т, - догадывается похититель. Алек радостно кивает. - Лаор'т. Лаор'т. Тот весело фыркает и смешно морщит нос. У иномиряна слегка неумелая, угловатая, но очень тёплая улыбка. - Рат'мок но щар, чадар. Варат'!* Лайтвуд взирает на него с негодованием. Разумеется, оказанная медицинская помощь дорогого стоит, но это совершенно точно не чудесная панацея, способная заставить археолога передвигаться дальше без посторонней помощи. Сообщить об этом конвоиру Алек пытается со всем своим красноречием, стараясь смягчить углы. - Ка-а варат'. Больно. Похититель смотрит на него тоскливыми глазами раненого оленя и тяжело вздыхает. - Лог'то малая, то-чадар!*