Обмен опытом

Удивительно, но ехать на спине похитившего его пришельца оказывается до невозможности удобно. Первые четверть часа испытывающий дискомфорт Алек вскоре осваивается и чувствует себя вполне уютно, почти перестав обращать внимание на раздраженное шипение и пощелкивание. Его конвоир, невольно превратившийся в носильщика, явно испытывает по этому поводу строго противоположные чувства, но свою ношу тащит с величайшей осторожностью. Вскоре лес, обступивший их со всех сторон, редеет. Ему на смену все чаще попадаются широкие прогалины и опушки. На одной из таких его новый знакомый останавливается, очевидно, решив сделать привал. Алека он сгружает на траву аккуратно, сам же валится рядом, шумно отдуваясь и невнятно бормоча под нос. Археолог немедленно принимается оглядываться. Здесь, на залитой лунным светом прогалине, у него, наконец, появляется шанс осмотреться и прикинуть путь к отступлению. Учитывая полученные им травмы, едва ли у него есть шанс к бегству. Однако, возможно, ему удастся незаметно оставить послание для поискового отряда, который, как он надеется, уже выдвинулся по следу. Например, вот та небольшая речушка, узкой серебристой лентой петляющая вдоль низины, выглядит достаточно привлекательно. Вероятно, возле воды найдётся нечто такое, что он сможет использовать в своих целях. Остаётся каким-то образом намекнуть своему конвоиру на необходимость подойти ближе. Для этого Алек планирует использовать самый прозаичный предлог на свете. На попытку дотронуться до плеча его похититель реагирует чрезмерно бурно. Алек едва успевает откатиться в сторону. Ладонь вхолостую рассекает воздух. - Чадар! - угрожающе шипят ему вслед. - Спокойно! Тише, - нервно воркует Алек. - Я просто хотел пить. Пить, понимаешь? Он подносит сложенные лодочкой ладони ко рту и наклоняет их, имитируя глотание. Его похититель раздраженно рычит, властно дергая за верёвку вниз. Алек не сдаётся и упрямо поднимает руки к лицу. - Ка-а. Пить. ПИТЬ! Пришелец смотрит на него, как на умственно отсталого и трепещуще вздыхает, словно мать утомленная капризами своего чада. Тем не менее, чуть погодя он наклоняется к нему и просовывает руки под колени, чтобы в следующий миг поднять археолога в воздух. Теперь Алека несут, как сказочную принцессу, а не мешок с провизией. Это позволяет надеяться, что кредит доверия к нему немного вырос и в ближайшее время его не съедят. Речка густо поросла камышом. Среди его высоких зарослей, задумчиво качающих пузатыми бархатными оголовьями, с трудом угадывается берег. Он завлекающе проглядывает, круглым желтым островком, словно мираж для уставшего бедуина. Сквозь незамутнённую толщу воды отлично просматривается песчаное дно, а где-то вдали звонко плещется рыба. Идиалистичная картина! У реки археолог зорко оглядывается и тут же примечает мирно дрейфующий в мелководье сук. Заполучив его, он сможет начертить на влажном песке несколько слов. Проблема в том, что достать ветку без развязанных рук совершенно не возможно. Поэтому Алек медленно ползет в нужную сторону на коленях, не заботясь о воде, пропитывающей брюки. Да! Вот так! Ещё чуть-чуть, и он сможет незаметно ухватить её пальцами. Его похититель наблюдает за этими манипуляциями с флегматичной снисходительностью хозяина, чей безмозглый питомец решил вываляться в грязи. Свой конец верёвки он держит крепко натянутым, хотя попыток дернуть назад не предпринимает. Однако, стоит Алеку склониться ниже к поверхости воды, как его бесцеремонно тянут. На этот раз за шиворот. - Ка-а! - ожидаемо следует за этим. Алек сердито смотрит на своего похитителя. Тот строго грозит ему пальцем, а затем показывает сложенную черпачком ладошку и подносит её ко рту. Уж больно умный, да? - Ка-а, - не без ехидства огрызается пленник и потрясает в воздухе связанными руками. Пришелец смотрит на них скептически. Следующие несколько минут они ожесточенно спорят, напоминая двух бойцовских лягушек в камышах. Его похититель изредка срывается на раздраженное пощелкивание. Алек вторит ему на английском. Наконец его оппонент, не выдержав накала, с чувством отбрасывает верёвку и порывисто вскакивает на ноги. Алек расценивает этот жест как свою безоговорочную победу. К примеченной ранее ветке он ползет торопливо, но преисполненный гордостью победителя. - Ка-а! Ка-а! То-чадар, арат'!* - несётся ему вслед. - Ха! Алек коршуном накидывается на палку, но, не рассчитав скорости, окунается с головой. На похитителя он оборачивается торжествующий и мокрый насквозь. Да так и застывает в нелепой позе: на коленях с палкой зажатой в связанных руках. На смуглом лице ужас мешается с негодованием. Его мучитель мечется у самой кромки и тянет к нему руки. Затем отскакивает, стоит пенным барашкам потревоженной реки подобраться ближе к сапогам и снова кидается к воде. - Чадар! - жалобно зовет он и до Алека, наконец, доходит. - Ты не можешь зайти в реку! Не можешь, верно? Археолог с силой бьёт по воде, поднимая плеяду искристых брызг в воздух. От капель пришелец уворачивается с перекошенным лицом, словно от залпа лучевого бластера. - Не можешь. Ты не можешь меня достать, - истерически хохочет Лайтвуд. - Всё так просто! Окажись у него полная фляга, достаточно было бы окатить похитителя из неё. Или просто брызнуть. Даже самые свирепые кошки боятся пульверизатора. Теперь он свободен. Речушка мелкая и неширокая. Держась мелководья, Алек вполне может спуститься ниже и попробовать выйти на берег близь лагеря. Или хотя бы позвать на помощь. - Мне пора, - выкрикивает он в сторону берега. - Я должен возвращаться назад. Домой. - Чадар! Алек устало отмахивается от него связанными руками. - Да знаю я! У тебя на меня были планы, но мне надо назад в лагерь. Меня уже ищут. Если нас догонят, то тебя не пощадят. Поэтому возвращайся. Уходи. Варат'. Пришелец что-то надсадно кричит ему с берега, но Алек уже не слушает. Чтобы избавиться от настойчивого внимания нежелательного спутника ему нужно переправиться на другую сторону. Там пришелец с аквофобией никак не сможет ему помешать. Плыть со скованными руками и вывихнутой ногой оказывается совсем не просто. Речная вода заливается в нос и в рот, заставляя шумно отфыркиваться. Почти достигнув противоположной стороны, он снова видит протянутые к нему руки и искаженное страхом до боли знакомое лицо. - Да как ты...? - Чадар, то-чадар, ик' но ра тар,* - умоляет его похититель, тревожно поглядывая за спину. Алек оглядывается назад. Противоположный берег оказывается ожидаемо пуст. Зато сама река позади доктора Латйтвуда приходит в странное движение. Посеребренная лунным светом гладь рябит и закипает сотней сверкающих рыбьих спин, выплевывая на поверхность ил и грязь. Ни у одной из известных ему рыб нет таких зубастых пастей. - Что это? Что за дрянь? - взвизгивает Алек. Бурлящий поток целенаправленно устремляется за ним. Последние метры Алек преодолевает несколькими отчаянными гребками, а затем его тело выдергивают из воды за шкирку. Лёжа на песке, доктор Лайтвуд тупо наблюдает, как его спаситель метко расстреливает выпрыгивающих из воды тварей из бластера. Взорванные ионным зарядом изнутри, они разлетаются фейерверком неоновой слизи и кишок. Одна из голов шлепается на песок всего в нескольких дюймах от лица доктора. Многочисленные клыки на червеобразном отростке слепо шевелятся, чуя добычу. Даже разорванная надвое эта тварь продолжает алчить крови. Достаточно и этой части, чтобы она прогрызла в нем дыру, прочно обосновавшись глубоко внутри и подчинив сознание чужой воле. Алек слишком хорошо знаком с этой холерой, заполонившей галактику, а затем поработившей целые миры. - Это симбионт, - ошеломлённо шепчет он. - Это симбионт, - кричит археолог пришельцу, устало присаживающемуся рядом на корточки. Тот молча хватает его за горло и отрывает от песка. Отстреленную голову симбионта он держит во второй руке так близко к лицу землянина, словно хочет затолкать ему в глотку. Алек в ужасе дергает головой, но вырваться из стальной хватки пальцев никак не может. - Н-не надо! Прошу! - хрипит он. - То-чадар. Рк'ат чу-увар*, - пришелец проводит остатками твари по щеке археолога, оставляя щиплющий кожу кровавый след. - Чу-вар! - Хорошо, хорошо. "Чу-увар" - это смерть, - торопливо соглашается с аргументом Алек. - Чу-увар ка-а. Чу-вар ка-а. - Чу-вар ка-а, - повторяет похититель уже мягче и внезапно порывисто прижимает Лайтвуда к себе. Дезориентированный Алек утыкается носом ему в шею, морщась, когда ожерелье царапает щеку. Вместе с тем он явственно ощущает, как под кожей у впадинки между ключиц тревожно заходится чужой пульс. *** Алеку холодно. Нестерпимо холодно. Дрожь сотрясает тело так, что зуб на зуб не попадает. Доктор Лайтвуд почти не помнит, как они добрались до этой пещеры. Всю дорогу похититель благородно нёс его на руках. Хотя, на месте Алека, после всего, что он натворил, гораздо честнее, если бы похититель тащил бы его за ногу, стуча головой о камни, как Робин Винни-Пуха. Да и "похитителем" после того, что этот пришелец сделал, называть его просто язык не поворачивается. Он спас археологу жизнь и обращался куда гуманнее, чем собратья-земляне обращались бы с инопланетным пленником в аналогичных обстоятельствах. Уместнее было бы назвать нового знакомого другом, если бы это, разумеется, исключало возможность его триумфального жертвоприношения в конце их пути. Хотя уж слишком много мороки для праздничного ужина. Труп нести куда сподручней, чем сопротивляющееся капризничающее тело. Разгорающийся костёр заставляет Алека заворочаться на своём месте. Тепло от пламени лижет ноги, но сил придвинуться ближе совсем не остаётся. Пришелец, заметивший его потуги, тут же приходит на помощь. Алека осторожно пересаживают ближе к огню, а затем бережно заворачивают в тяжёлую ткань. Пожертвованный плащ все еще хранит тепло чужого тела и горько пахнет травами. Алеку этот запах напоминает о мед части в штабе, где он бывал чаще другого участника экспедиции. Доктор Лайтвуд зарывается лицом в ткань и тянет носом. За лекарственным запахом угадывается нечто сладко-древесное, слегка мускусное: запах благовоний и самого хозяина плаща. - Лаор'т. "Сандал" - внезапно приходит на ум нужное название. Клэри использует нечто подобное во время своих медитативных обрядов. Тоненькие ароматные палочки она таскает с собой каждый раз, даже на задании зажигая благовония, являющимися проводником между пограничным состоянием тела и души. Иззи этот аромат не переносит, жалуясь, что их можно учуять за милю. Джейс стоически терпит ввиду своих тщательно скрываемых, но всем очевидных чувств к джаффа* Клэри. Алека же этот запах убаюкивает. Должно быть, этот эффект, помноженный на усталость, оказывает на Алека похожее на транс воздействие потому что, когда его легонько трясут, он с удивлением обнаруживает подсунутый под нос вертел с чей-то зажаренной целиком тушкой. В подношении археолог идентифицирует нечто похожее на дальнего родственника крысы. Желудок опасно сжимается. - Ка-а! Он голоден, но не настолько. Пришелец, по своему интерпретировав отказ, присаживается на землю за его спиной и аккуратно обхватывает руками. Обретя опору, Алек чувствует себя куда увереннее, но вид почерневшей тушки все ещё вызывает у него противоречивые чувства. От запаха паленой шерсти свербит в носу. Чувство тошноты накатывает волнами. Алек откидывает голову назад и отворачивается настолько, насколько позволяет положение, почти утыкаясь носом в шипастое ожерелье на шее похитителя. Запах благовоний и мускуса становится отчётливей. - Чадар? Чужая рука осторожно придерживает затылок. Растерянный пришелец поворачивает к нему голову. Кошачьи глаза смотрят настороженно и немного двоятся. У Алека нестерпимо кружится голова. - То-чадар, нер'то кат. Э джа-ав.* - Я не ослаб, - возражает Алек, невесть как догадавшийся о чем речь. - У меня сотрясение. Крыса тут никак не поможет. Пришелец неодобрительно хмыкает, а затем вгрызается в мясо крепкими зубами. Алек только кривится. Зрелище то ещё! Хотя надо признать, что во время трапезы "крыса" перестает смердеть паленым. Да и похититель ест ее с большим аппетитом. Желудок Алека подает жалобный сигнал. Он не ел более десяти часов. Первый и единственный приём пищи археолог благополучно пропустил, заспавшись этим утром. Поэтому ограничился только растворимыми гранулами наспех заваренного кофе, а песочную галету прихватил с собой, чтобы съесть на перерыве. Галета! Утром Алек машинально сунул её за пазуху. Возможно ли, что она ещё там? Он неловко тянется к рубашке. Переставший жевать пришелец напрягается и провожает руки внимательным взглядом. Чувствуя мгновенно одеревеневшие мышцы, доктор Лайтвуд успокаивающе бормочет: - Тише. Спокойней. Я не делаю ничего плохого. Просто поверь. Алек не знает, понимает ли его похититель, но ломать или выкручивать ему руки тот пока не спешит. Наоборот, за происходящим действом он наблюдает с возрастающим интересом. Расстегивать на себе рубашку со связанными руками - дело нелёгкое. Особенно, когда тебя сдавливают ногами с двух сторон. Алек расставляет колени шире, отвоевывая себе больше пространства, и прогибается в пояснице, стараясь выпятить грудь. Пришелец сопровождает этот маневр гортанным звуком и придвигается ближе, чтобы заполучить лучший обзор. Кошачьи глаза жадно провожают каждое движение пальцев, заставляя Алека заливаться мучительным жаром стыда. И это несмотря на то, что под рубашкой поддета простая хлопковая майка, а его наблюдатель - стопроцентный мужчина. Доктора не оставляет ощущение непозволительной откровенности, даже интимности происходящего. На попытку добраться до внутреннего кармана пришелец реагирует предупреждающим ворчанием. Связанные запястья он перехватывает неуловимым глазу стремительным движением. - Тише. Всё хорошо. Я просто хочу кое-что достать, - Алек аккуратно стучит указательным пальцем по груди, показывая, в какой стороне находится искомое. Однако, недостаток коммуникации снова играет с ним злую шутку. Чужая ладонь накрывает левую грудь и несильно сдавливает. Алек невольно дергается в плену и сердито требует: - Ка-а. Не там. Это не то. Пришельцу же, очевидно, находка приходится по вкусу. Рука снова сжимается, и над ухом раздается одобрительный рокот. Чужие пальцы проворно пробираются под влажную ткань и сдавливают сосок. От контраста прикосновения горячих пальцев к холодной коже Алек вздрагивает и резко выдыхает сквозь зубы: - Ка-а. Прекрати. С таким же успехом можно приказывать дождю не идти. Пальцы болезненно сжимают и массируют напрягшийся сосок, перекатывая его между, как горошину. Алек пытается схватить чужую руку, но выходит только хуже. Ему никак не вывернуть связанные руки, поэтому контакт превращается в трение. Пришелец же воспринимает это как своеобразную инструкцию к действию. Происходящее приобретает оттенок чувственной пытки. Теперь он касается напряженного органа подушечкой большого пальца, медленно и по кругу, изредка сменяя коротким пощипыванием, пускающим по телу Алека электрические импульсы болезненного удовольствия. Лайтвуду хочется, чтобы это прекратилось. Чтобы рука исчезла... Чтобы рука спустилась ниже, там, где болезненно ноет требующий к себе внимание член. Ситуацию усугубляет факт того, что точно такой же требующий к себе внимания орган упирается Алеку в спину чуть выше поясницы. Чужое жаркое дыхание опаляет висок, сопровождаемое довольным рычанием, а затем о его макушку нежно трутся носом. Алеку впервые приходит на ум, что это похищение возможно совсем не связанно с жертвоприношением. Если его и съедят, то совсем не в том смысле, который он себе вообразил. - Ка-а! Аа-ах, черт, - резкое прикосновение ногтя заставляет выгнуться в плену рук. Принявший возглас за одобрение пришелец корректирует положение рук, намереваясь завалить свою новую игрушку на землю. Алек мужественно сопротивляется. Во время их непродолжительной возни проклятая галета таки вываливается из внутреннего кармана и оказывается на груди археолога. - Ког'шар?* - безмерно удивляется его похититель. - Стой! Погоди! - умоляет Алек, хватаясь за находку, как утопающий за спасательный круг. Пластиковая упаковка никак не поддается дрожащим пальцам. Пришелец наблюдает за его попытками с умеренным интересом, явно готовый продолжить прерванное занятие. Это заставляет Алека нервничать и торопиться. Упрямая упаковка все-таки сдается и надрывается. Алек подносит печенье ко рту и осторожно надкусывает. - М-м-м, - выдает он, не чувствуя вкуса. Пришелец недоверчиво задирает одну бровь. - М-м-м, - настойчиво повторяет доктор Лайтвуд и в экстазе закатывает глаза. На этот раз похититель проявляет к галете больше интереса. Он наклоняется и подозрительно принюхивается к еде, а затем осторожно надкусывает краешек крепкими зубами. Отхваченный кусок он тщательно и вдумчиво пережевывает, прислушиваясь к себе. Алек ждёт, затаив дыхание. Наконец похититель приходит к какому-то внутреннему заключению и радует доктора Лайтвуда своей авторитетной рецензией: - М-м-м, - гудит он, демонстративно закатывая глаза. - Точно. М-м-м, - радостно подтверждает Алек. Пришелец снова откусывает кусочек и следует: - М-м-м. В его исполнении этот мычащий звук приобретает раскатистую "р" на конце, превращаясь в мурлыканье. - Ага. - М-м-мр-р. Галета быстро тает в руках. Проворный язык собирает с нижней губы прилипшие крошки печенья. Алек провожает это движение жадным взглядом, чувствуя, как внизу живота предательски тяжелеет. Нависший над ним расхристанный пришелец сверкает кошачьими глазами и чувственно облизывается, поминутно закатывая глаза и мурча, как большая кошка. И Алек, кажется, сходит с ума. Совершенно точно и бесповоротно. - М-м-р-р. Когда печенье, заканчивается в ход идут его пальцы. Их пришелец вылизывает с особой тщательностью, заставляя Алека вздрагивать и извиваться от раздирающих нутро чувств. Влажное скольжение между фалангами, переходящее в чувственное посасывание, начисто выметает все связные мысли из головы. - М-м-м, - стонет Алек, запрокидывая голову и кусая губы. Мучитель вскидывает голову и прожигает его горящим взглядом. Должно быть, ему приходит в голову, что первый кусок галеты был откушен пленником. Следующий стон Алека гасят чужие губы. Это ошеломительно жарко и влажно. Вероятно, их цивилизация продвинулись далеко не только в своём развитии, но и в искусстве поцелуев. Иначе Алек просто не может представить почему ему становится так исключительно хорошо, когда чужой язык врывается в рот. Этот поцелуй сладкий, как печенье, и ненасытный. Алек все еще голоден... Так голоден, что, не имея возможности привлечь целующего его мужчину руками, он обхватывает его ногами и пускает в ход зубы. Восхитительно тяжёлое тело наваливается сверху. Чужие руки подхватывают бедра и грубо трутся пахом о промежность, заставляя тело содрогнуться. - М-м-м, - одобрительно хрипит Алек, когда настойчивые пальцы возвращаются к недавно прерванному занятию. На этот раз никаких возражений, кроме мешающей одежды, у него не находится. Царапая спину, археолог трется о землю, надеясь задрать майку выше. Здесь, вероятно, между их расами устанавливается незримая телепатическая связь, так как в следующее мгновение с Алека с полного молчаливого согласия сдергивают майку вместе с рубашкой, оставив их висеть на локтях. Похититель раздевает доктора Лайтвуда с впечатляющей скоростью, в которой угадывается военная сноровка. Теперь Алека целуют везде, заставляя изнывать от нетерпения. Горячие губы добираются до сосков, срывая с губ глухой вскрик, но не задерживаются долго. Их обжигающий след тает на коже, распаляя внутренний огонь. - Ох, черт! Боже! Рефлекторно дернувшиеся колени удерживают и твёрдо разводят. Горячее дыхание обдает жаром, выхолаживая влажный след языка. Пришелец берет его в рот разом, без малейших колебаний, так глубоко, что Алек чувствует вибрацию горла, когда тот мурчит, насаживаясь ртом на член. Как у любого половозрелого мужчины, прожившего определённый отрезок сознательный жизни, у Алека был секс. Оральный в том числе. Но то, что вытворяет его похититель своим языком, не идет ни в какое сравнение с полученным когда-либо опытом. Это так глубоко и так одуряюще прекрасно, что Алеку проходится затыкать себе рот связанными руками, чтобы не застонать в голос. Одна рука твердо удерживает его за бедро, в то время как вторая... Господи Боже! Алек чувствует, как палец протискивается в кольцо губ у основания, делая рот невероятно, непереносимо тесным, и давит. Темп ускоряется. Теперь язык движется по кругу у головки, в то время как пальцы прокручиваются у основания в противоположную сторону, натягивая кожу. Затем движения вновь приобретают синхронность: губы навстречу руке до точки соприкосновения и резко назад, чтобы с влажной чмокающей оттяжкой выпустить из плена. Алек вскидывает бедра и кусает верёвки, глуша крик. Внизу живота разворачивается обжигающая огненная плеть, грозя прорваться через кожу. Алеку кажется, что его рвут на части. Разрывают изнутри. Удовольствие - сладко-мучительное, тягучее, - перехватывает горло удавкой, заставляя жалко всхлипывать и умолять. - Не надо. Хватит. Краем затуманенного сознания Алек знает, что есть слово, способное прекратить медленную пытку, но никак не может его вспомнить. Наклевывающееся воспоминание вспугивает острая вспышка боли от проникновения. Тело Алека дергается и сокращается, отторгая инородное вторжение. Палец внутри движется, ощущаясь несоизмеримо большим. Алеку на секунду становится страшно от того, что ему что-то повредят. Он сучит ногами и мотает головой, чувствуя, как палец входит глубже, по самые костяшки. Боль и удовольствие мешаются в желудке шипучим коктейлем, и Алеку чудится, что его вот-вот стошнит от переизбытка эмоций. Но в этот миг ослепительная вспышка прошивает сознание раскаленной иглой. Алеку кажется, что ему сломали ребра, потому что воздух упрямо не желает проталкиваться в легкие. Кажется, он все-таки кричит, но своего голоса не слышит. Следующая вспышка не такая острая, но она мучительно выкручивает тело под немыслимым углом. Алек хрипло загребает ртом воздух и стонет на одной ноте. Внизу все горит. Пришелец берет его в рот на всю длину и ритмично двигает пальцем внутри. Каждый толчок, каждое движение губ стекает вниз живота и аккумулируется в нем, накапливаясь в тугой пульсирующий комок. Алек - бомба отложенного действия с запущенным таймером. И время неумолимо истекает. Когда пришелец берет его особенно глубоко и давит внутри особенно отчётливо, Алека буквально приподнимает над землёй. Раскаленный шар внутри раскалывается надвое, омывая тело обжигающей волной. Сознание археолога затапливает ослепляющая пелена. Удара о землю он не чувствует.