Влюбляться в моде снова
Сразу скоро
И мне бы не поверить, но хэй
Балтийские глаза
Вот вам приморских серенад
Мы остаёмся навсегда
Обещания - Мумий Тролль
Илья избегает общения с теми, кого считает слишком напористыми. Он их сторонился из-за простого нежелания выслушивать колкие замечания по поводу запаха, который был далёк от стандарта и сильно выбивался своей резкостью. Нередко его запах называли зловонием, однако, спустя более десятка лет в музыкальном бизнесе, он осознал, что запах не стал преградой для его успеха, но из-за него никак не складывались семейные отношения. Всё меняется в вечер, когда группа «Мумий Тролль» выступает в собственном баре и остаётся отдохнуть в нём же - в отведённом зале. Фанатов туда не пускали, но всё же кому-то удалось пробраться за счёт своего имени. Одним из таких счастливцев стал и Борзов, прославившийся за счёт своих песен про наркотики. Найк много говорит и дерзко шутит. От него за милю несёт уверенностью. Шлейф такой же сильный и въедающийся, как его собственный токсичный запах, напоминающий больше строительную краску, хотя некоторые находят в нём сладкие, даже приторные нотки. Поговаривали, что этот гамма пользовался успехом, как среди омег, так и среди альф. Его спокойно пропустили и пригласили ко всем. Музыканты уже выпивали, отмечая последний концерт в преддверии Нового года. Борзов тоже успел уцепить со стола чужую рюмку, впрочем, без зазрения осушая её до дна одним махом без закуси. Однако, от алкоголя внимание быстро переключается на запахи: так близко с группой «Мумий Тролль» он был впервые. Сразу выделяется сильнейший: необычный, насыщенный, чуть несущий гнилью и перебиваемый чем-то приторным. Источник удаётся найти легко. Найк узнаёт знаменитый силуэт со спины и подходит почти вплотную, внаглую утыкаясь носом в ворот свежей рубашки. Илья вздрагивает всем телом и чуть не проливает вино, чувствуя, как к нему кто-то прилип. По коже бегут противные мурашки, от которых лицо ещё больше перекашивает. В нос бьёт непривычный "особенный" аромат, не похожий ни на альфий, ни на омежий. Это гамма. В группе гамм нет. Только омеги. Значит, прилип незваный гость, которого Лагутенко не заметил. Борзов позволяет себе ещё одну наглость: он обнимает Илью со спины, прижимает к себе и чуть слышно порыкивает, продолжая шумно втягивать носом воздух. — А ты оправдываешь свою фамилию в полной мере, — весело вклинивается кудрявый гитарист, подскочивший со своего места с бокалом в руке. Он насторожился и, в случае чего, был готов помочь. — Мне кажется, что мы с Вами ещё не настолько тесно знакомы, чтобы... — Лагутенко пытается выдавить из себя деловой тон, но голос всё равно скатывается в сдавленное мяуканье. Ему неловко и даже страшно. Прежде никто не выказывал такого наистраннейшего интереса. Илья шумно сглатывает, чувствуя, что чужой нос поднялся выше к холке, невесомо прикасаясь краешком губ к хребту. «Это верх наглости», - решает Лагутенко, когда понимает, что с минуты на минуту на его загривке сомкнутся острые клыки гаммы. «Этого ещё для полного счастья не хватало». Илья резко пихает Найка в бок, вырывается из объятий и зло шипит, глядя на гостя не то со злобой, не то с возмущением, не то с недоверием. Борзов же рассеянно хлопает глазами и улыбается. Он не знает, что на него нашло. Ему даже стыдно, но начать извиняться не получается: ком в горле застрял от пристального взгляда омеги. — Вы, по-моему, берега попутали, — шипит он и брезгливо потирает затылок, мокрый от слюней. — У Вас есть пять минут, чтобы уйти, иначе я позову охрану. Илья зачем-то возвышается до "Вы", будто это не его минутами назад были готовы разложить прямо на столе. Паника и осознание настигнут его позже, а сейчас необходимо было держать лицо, чтобы не сплоховать. Найк хочет снова подойти, быть может, извиниться, но путь преграждает кудрявый гитарист, пусть от того и пахнет приторным зефиром, взгляд говорит о далеко не сладком характере и готовности заступиться с кулаками. Люди вокруг начинают обращать внимание на разворачивающиеся действия, отчего Борзову не остаётся ничего, кроме как кивнуть и уйти, поджавши хвост. Уходя, он прижимает ладони к лицу, кажется, принюхиваясь к ним. За ним следом выходит один из охранников, чтобы убедиться, что нежелательный гость не решит вернуться. — Я слышал о странных выходках Найка, но прежде за домогательствами его не заставали, а это кажется немного чересчур... Ты как? Нормально? — на сей раз уже барабанщик подходит к Лагутенко, придерживая за локоть заворожённого товарища. Растирая ладонью шею, Илья пытался себе мысленно объяснить произошедшее, но ответов и причин для такого странного поведения не находилось. Ни алкоголь, ни характер и темперамент коллеги по цеху не давали объективных целей и намерений того. Мысль о том, что Найку голову вскружил запах, кажется максимально бредовой и нереалистичной. Не существует такого человека, которому бы настолько сильно нравилась морская капуста, а особенно её аромат. Нет, не аромат, а вонь, потому что иначе описать это не выйдет. Лагутенко пах не пляжем, а конкретной его частью - водорослями, выброшенными на берег и запёкшимися на солнце. Смрад тот ещё. Отпугивает всех потенциальных партнёров. Так было и в подростковые годы, и в юношестве, и в более взрослые периоды. Морская капуста отпугивает любые шансы завести семью. Это аксиома, от которой не сбежать. Борзов точно не мог проникнуться этой вонью. Скорее всего, он так поступил на спор. Илье проще спихнуть всё на это, чем снять крест со своих попыток устроить семейную жизнь. Да. Этот инцидент был всего лишь плодом спора внутри группы Найка. Не более того. О произошедшем Лагутенко думает преступно много и часто. После того вечера их развёз по домам гастрольный автобус. Каждого члена группы кто-то ждал дома: партнёр, муж или жена, дети, домашние питомцы. А Илья пришёл в пустую квартиру, в которой его ждали только глупые аквариумные рыбки. Было холодно, хотя отопление работало исправно. Даже разогревая чайник в кухне, он неосознанно трогал свою шею. Прежде никто не находился так близко добровольно. Прежде никто не хотел оставить свою метку именно на нём. Прежде его использовали или отшивали, убеждая держать дистанцию. Стыд за то, что ему уже далеко за тридцать, а семьи - да даже простых отношений - нет, давно прошёл, оставив за собой лишь принятие одиночества. На обложках его рисовали с привлекательными альфами, пошлые журналюги писали статьи о великих похождениях главного Тролля страны по многочисленным партнёрам, вот только всё это было наглой ложью. Во всех тех многочисленных желтушных статьях было нечто общее - все замалчивали о том, какой же запах имел кумир миллионов. Кто-то не знал, а кто-то скрывал, чтобы поддерживать любвеобильный образ. К сожалению, ни один альфа или гамма не может терпеть смрад морской капусты. Большинство потенциальных партнёров отпугивала сперва "необычная" внешность, которую язык не повернётся назвать ни плохой, ни хорошей. Просто "необычная", "на любителя" и "непривычная". Некоторые журналисты писали о некой "изюминке", привлекающей всех и вся. Возможно, она существует, но не очень-то и помогает в "борьбе" с запахом. Он отталкивает каждого, кто пытается познакомиться ради романтических целей. Это раньше Илья обижался, злился, проклинал мир и считал всех идиотами. В какой-то период Лагутенко пачками ел блокаторы запаха, обливался сладкими духами и пытался обмануть не только окружающих, но и себя. Не получилось. От большого количества парфюма пошла страшная аллергия, а от блокаторов появились ужасные проблемы со здоровьем. Пришлось смириться. Теперь Илья - взрослый омега, который не выкидывает из головы наглого гамму. Ладонь лежит на шее, губы сжимаются в тонкую полоску, а на сердце расплывается тоска. Обидно, что всё сложилось так. А может, оно и к лучшему. Некоторым людям суждено быть одинокими. Возможно, Илья один из них. Однако, и здесь у судьбы был иной расклад. После новогодних праздников группа «Мумий Тролль» снова вернулась к работе. Лагутенко приехал на студию первым. Он провёл Новогоднее "мини-турне" по разным знакомым, чтобы не было так одиноко в семейный праздник. Сейчас участники группы не спешили на репетицию, потому что у всех были семьи, и всем хотелось подольше побыть с любимыми. Никто не опаздывал, просто сам Илья пришёл слишком рано. Так часто случалось после отпусков и перерывов, и он должен был уже привыкнуть. Мысли то и дело возвращались в тот предпраздничный вечер. Лагутенко не отпускали терзания от чувства упущенного момента. Однако сейчас сожалеть было уже поздно. Да и ненормально это - хотеть вернуться в объятия абсолютно чужого, почти незнакомого человека. Не об этом надо думать. Участники группы стали подходить. Необходимо было сосредоточиться на музыке. Илья снова отдался работе, продолжил играть игривого романтичного омегу, строящего глазки всем подряд, и выступать. Жизнь возвращается в привычное русло, но не Лагутенко. Он не может расстаться с пониманием того, что кому-то вполне мог понравиться его запах, тогда выходит, что шанс построить семью бродит где-то совсем недалеко, тоже в Мире Рока, пусть и с сомнительной репутацией. Она - сучка ещё та, верить ей опасно. Но и пренебрегать не стоит. Потому Илья и сходит с ума. Он раз за разом напоминает себе, что не создан для семьи, его роль - быть музыкантом и эдаким котом, кочующим по чужим семьям с целью почувствовать тепло. Мысли о Найке всё равно заползают в голову и говорят, что даже коты рано или поздно прибиваются к дому и становятся нужны одному человеку, которого и будут считать родным. Очередной концерт оканчивается всеми любимой песней «Невеста?». Музыканты уходят с большой сцены за кулисы под шквал аплодисментов и выдыхают, весело обмениваясь поздравлениями с отлично отыгранной программой. Даже Лагутенко расслабляется и поддерживает обсуждения группы о планах на вечер. У него самого их и быть не могло, оттого он был согласен на любую идею, лишь бы не возвращаться в холод квартиры. В гримёрке душно, и висит табличка, что курить в помещение запрещено. Илья не курит, но остальные музыканты быстро сгруппировались, чтобы выйти "подышать". Они предложили и лидеру сходить с ними за компанию, ведь, в ожидании автобуса и техников, собирающих инструменты, уйдёт много времени, а просто сидеть - скука смертная. Лагутенко тактично отказывается, ссылаясь на усталость и желание немного спокойно посидеть до трясучей дороги. Священная тишина не продлилась долго. Илья, лежавший в кресле с прикрытыми глазами, не предал значения тому, что кто-то зашёл в комнату. Уверенность в том, что вернулся кто-то из группы, была железной. Однако, шаги с каблуками и внезапно упёршийся в макушку чужой нос говорили о том, что внезапный посетитель гораздо интереснее. Лагутенко стоит заорать, ударить незваного гостя и позвать охрану. Он ничего из этого не делает, а только прикрывает глаза и старается как можно реже дышать, боясь спугнуть Найка. Тот шумно шмыгает носом, довольно мычит и что-то бормочет. Нормально разобрать слов не получается. Илья и не хочет. Ему интересно, что же будет дальше, попытается ли Найк снова укусить? Метка от него нежелательна, пусть он и единственный, кто "клюнул" на запах. Лестно, но личность известна только по "жёлтым" слухам. Если опираться на них, выходит, что Борзов - наркоман, омежник и вообще сомнительный человек. Тем временем на плечи Лагутенко опускаются чужие руки, намекающие, что уходить не стоит. Вряд ли за этим последует удар: опасности в запахе Найка нет. Он, скорее, просит, чем требует повиновения. Это, отчасти, прельщает, пусть и с ума не сводит. А способен ли Илья в своём возрасте потерять голову от какого-нибудь альфы? Юношество с играющими гормонами давно позади. Теперь телом движет не сердце, а разум. — Разве в прошлый раз Вам было мало? — обоюдное молчание, в котором слышно лишь жадное сопение над головой, напрягает, и Лагутенко всё же решает его нарушить, чтобы напомнить о том, что подобного рода наглости непозволительны. — Если Вы не прекратите - я позову охрану. Борзов вздрагивает, словно опомнившись, и замирает, даже задержав дыхание. Он делает шаг в сторону и выпрямляется, перетаптываясь с ноги на ногу. Неловкость резко контрастирует с действиями, из-за чего и одно, и второе кажется ненастоящим или неправильным. Неправильным - именно так может охарактеризовать Найка Илья, глядя, как тот, одна из ярких звёзд рока, подбирает слова и взволнованно поправляет тёмные очки на своей переносице. — Приношу свои извинения, я просто... — Борзов не договаривает: его бесцеремонно перебивают. — Вы просто чуть не пометили меня. А мы даже не знакомы лично. Знаете ли, не очень-то приятно, когда незнакомый гамма заявляет на тебя права, — Лагутенко поднимается с кресла и, крепко сжимая губы, старается казаться наиболее возмущённым. — Ничего я не заявлял, просто ты... — Найк резко замолкает и виновато потирает шею. — Вы так пахнете... Не смог удержаться. Илья снисходительно улыбается и всматривается в чужое нервозное поведение. Оно забавляет, дарит чувство превосходства и контроля над сложившейся ситуацией. Удаётся немного успокоиться и даже продумать, как перевести случай в свои руки. — Неужели, Вы так кидаетесь на всех омег? — протягивает Лагутенко, намеренно вгоняя "гостя" в неудобное положение. Так получится лучше его проанализировать. — Нет, конечно. Просто Ваш запах... — Борзов нервно втягивает воздух, но подавляет в себе желание вновь приблизиться к источнику. — Я хотел бы извиниться за тот раз... — А за этот? Или теперь это по-Вашему наше особое "приветствие"? — повод внезапного визита кажется фантастическим: сначала гамма бесцеремонно нарушает гармонию твоего одиночного бытия, с готовностью "вгрызться" в шею, а после приходит снова и, как ни в чём не бывало, хочет "извиниться", но вместо этого снова настойчиво пристаёт. Илья складывает руки на груди и отходит "на безопасное" расстояние от нарушителя спокойствия. — Если Вы собираете какую-то фетишистскую коллекцию «отмеченных звёзд», то поспешу Вас огорчить - меня в ней Вы не дождётесь. — Нет у меня никакой коллекции, Вы просто... Я сам не знаю, что на меня нашло, — повторяет Найк. Он правда не знает и не может понять, потому и вынужден слушать, как его отчитывают, словно провинившегося школьника. Вполне заслуженно, но приятнее от этого не делается. — Не надо мне сейчас затирать что-то о моём "невероятном" запахе, — пальцы показывают в воздухе кавычки. — Мне не пятнадцать, я не поверю, что кто-то может перестать контролировать себя из-за моего запаха. Так что прошу прекратить издеваться надо мной, пока я не позвал охрану, — отчеканивает Лагутенко. Он помнит, как однажды в течку вызвал "альфу на час". Тот мужчина позорно сбежал, когда зашёл в квартиру и почувствовал сильнейший смрад морской капусты. Как же тогда это подкосило Илью. Он закутался в одеяло и скулил, а после течки стал скандалить с компанией по телефону. Не помогло это восстановить самооценку. Борзов хочет возразить, но прикусывает язык и, понурив голову, снимает очки. У него такие же светлые глаза, как у самого Лагутенко, только больше отдают в зелень. Пару секунд он мнётся, давая обеим сторонам небольшой "тайм-аут" на обдумывание сказанного, а после уже увереннее поднимает голову. — Я хотел извиться за своих выходки не из "звёздных" побуждений, сохранения репутации и прочей хуйни, нет. Мне действительно стыдно за то, что я доставил Вам неудобства своим поведением. Прежде у меня никогда не было проблем с самоконтролем из-за чьего-то запаха, а Ваш... — Найк глубоко вдыхает и, кажется, втягивает живот от взволнованности. От запаха сбивается мысль, и он несколько растерянно бегает по чужому телу взглядом. — В течку Вы наверняка пахнете ещё сильнее... Как же повезло Вашей невесте, — Борзов снова плотно сжимает губы, осознавая, что сказал лишнего, оттого опуская взгляд в пол. — Как я могу загладить свою вину перед Вами, чтобы мы не держали обиды друг на друга? — Друг на друга? То есть Вас обидело то, что я отстаиваю свои права, правильно понимаю? — Илья сам не знает, зачем продолжает давить, возможно, просто не хочет позволять гамме думать, будто ему всё дозволено. Не он хозяин ситуации. Её контролирует Лагутенко, которого потряхивает от мыслей, что запах всё же привлёк кого-то относительно приличного. Не идеал, но нечто цепляющее в Найке есть. Его приятно рассматривать, а то, что он не альфа только радует. Гаммы лучше себя контролируют, меньше стараются властвовать и обладают более спокойным нравом. Но это если верить правилам. — Нет, я не то... Простите, — Борзов нервно теребит свои волосы и смиренно выдыхает, кажется, наконец, осознавая, что его попросту более к себе не подпустят, что именно омега руководит, и что лишь от его желания всё зависит. В голове проносится, что прежде такого мандража не было при общении с привлекательно пахнущими омегами. Может их запах и был вкусным, но, скорее, просто приятным, а этот... Особенный. Он притягивает, принуждает следовать и подчиняться. При этом исходит не от властного альфы, а от омеги-музыканта, которого часто приписывают в попсовый рок из-за излишней нежности. От такого запаха сносит крышу. Найк искренне не понимает, почему владелец так пренебрежительно отзывается о нём. — Я могу уйти, — он говорит тише, но с готовностью. Знать о существование такого необычайного запаха, к тому же так по своей сути близко, уже огромный подарок для Борзова. Он готов смириться с тем, что у такого омеги наверняка есть партнёр, и нет желания возиться с "ненормальным" токсикоманом. — Я не сказал, что хочу, чтобы Вы ушли, — Илья скрещивает руки на груди и скользит взглядом по пальцам Найка. У него нет обручального кольца. Либо не женат и шансы с ним есть, либо намеренно не носит, не желая афишировать отношения, тогда стоит закатать губу, снять розовые очки и прогнать "гостя". — И чего же Вы тогда хотите? Я уже извинился перед Вами, — Борзов не сводит взгляда с шеи Лагутенко, метки там не находит и искренне удивляется, что невеста (или жених) не "застолбил" такое чудо. Хотя... Возможно, это Илья воспротивился, чтобы не мучиться во время туров. Всё возможно и как же грустно, что о солисте «Мумий Тролля» так мало известно. — Я, Вы и лучший китайский в стране ресторан, — Лагутенко цитирует собственную песню, чтобы в случае чего суметь вывернуть неудачный исход с отказом в шутку. Волнение и неуверенность в правильности своих действий бьют по затылку, как морской ветер на палубе в шторм. Запах Найка назойливый и резкий. Он вытеснил из комнаты все остальные, оставив лишь небольшую отдушину "морской капусты". — Если, конечно, Вы не имеете никаких других планов на этот вечер. Борзов удивлённо хлопает глазами. То его посылают, то приглашают на свидание. С одной стороны, лучше уйти от таких "игр", пока они не затянули в болото вечного недопонимания. С другой стороны, интересно, что на уме у этого "вкусного" омеги. — Не имею, но теперь будут, — Найк улыбается и ждёт, что же ему скажут дальше. Тут складывается эдакое минное поле: один неверный шаг - и будет взрыв. Нужно быть максимально осторожным, а то эту "морскую капусту" съест кто-то другой. — Тогда через два часа. Адресом не ошибётесь, и, надеюсь, не станете снова пытаться укусить при встрече, — Илья позволяет себе мягкую кошачью улыбку и оборачивается к столу, шарясь в поисках чего-то пишущего. Ручка находится в сумке, а листом для записи становиться афиша собственного концерта. Он быстро черкает свой номер и снова оборачивается, протягивая листок замершему гамме. — Только не звоните среди ночи. Я люблю спать и не люблю, когда мой сон нарушают по пустякам. Я буду ждать Вас на месте, не опаздывайте, ждать я тоже не люблю, — Лагутенко незаметно втягивает носом воздух, принюхиваясь, и только после кивая в сторону двери. — Вам пора, Найк. Беспомощно открывая и закрывая рот, Борзов не смел вставлять слов между и, лишь после того, как в его руках оказалась бумажка, смог вернуться в реальность. Шанс всё-таки есть, и он его не упустит. Илья же на встречу никаких надежд не возлагает. Ему банально интересно разнообразить будни и посмотреть поближе на того сумасшедшего, которому нравится ядрёный запах. К тому же, от одного свидания никому хуже не станет. Если всё окажется совсем плохо - у Ильи появится история, которую он сможет долгие годы мусолить на встречах с друзьями. Если всё пройдёт хорошо (что маловероятно) - у Лагутенко появится то, о чём он так долго и глупо мечтал - семья. Но о последнем лучше не думать, чтобы потом не убиваться. — До встречи, — повторяет Илья и вальяжно кивает в сторону двери, намекая, что пора покинуть комнату. Скоро вернутся музыканты, а если его застанут с Найком, будет сложно объяснить, почему Лагутенко вообще подпустил к себе того, кто не так давно его чуть не пометил на глазах у всех, а теперь удостоился свидания. Пусть тот не обольщается. — Спасибо, я буду неимоверно рад встретиться с Вами снова, — Борзов расплывается в счастливой улыбке, не в силах скрыть своего восторга, и подходит ближе, нагло подхватывая чужую ладонь. Он принюхивается, словно наркоман, желающий растянуть "последнюю дозу", и оставляет невесомый поцелуй на кисти омеги. Илья наблюдает, затаив дыхание от непривычного, но приятного жеста. Лишь когда гамма вышел, он смог выдохнуть. Осознание того, что он самолично назначил свидание самому сомнительному претенденту на роль партнёра, ударило по голове ощутимее дагестанского коньяка. Как же глупо всё складывается. Лагутенко только смирился и принял своё одиночество, а тут появился дерзкий гамма, нагло ворвался в личное пространство и остался не только безнаказанным, но и получил шанс и надежду на отношения из рук него самого. Скоро вернулась группа. Никто не заметил ничего странного в поведении лидера, музыканты лишь одобрительно кивнули на неловкое извинение того, что планы на вечер если и будут воплощены, то без его участия. «Какой же сюр», - думает Илья по дороге домой, а потом и в момент, когда собирается на это... Свидание? Нет, это не свидание, а простая встреча, на которой предстоит лишний раз убедиться, что для отношений пригодны не все. Будет ли больно? Вряд ли. Илья вырос из того возраста, когда убиваешься из-за очередных несостоявшихся отношений. И когда только Лагутенко успел настолько закопать себя как омегу? Наверное, это произошло после последних неудачных отношений с альфой, терпевшим запах из-за глупой надежды на то, что отношения со "звёздным" омегой подарят привилегии. Их не было, потому что Илья всегда стремился разграничивать работу и отдых. Альфа, чьё имя успешно забылось, не понимал этого и ждал, что образ со сцены будет присутствовать и вне её. Успокаивало то, что сам Найк являлся медийной звездой не меньше самого Лагутенко, но это лишь исключало мотивы "популярности", а не все остальные. Что угодно могло послужить причиной желания завязать отношения с Ильёй, но тот был уверен, что "любовь" можно сразу исключать из списка. Эту встречу даже деловой назвать нельзя. Они слишком разные для того, чтобы иметь какие-то общие дела. Поприще музыки может и общее, но подходы, посыл и слушатели колоссально разнятся. Лагутенко мелко потряхивает перед зеркалом дома, в машине и даже на пороге заведения. Секунды тянутся адски долго, кажется, что есть ещё шанс сбежать, проигнорировать, сделать вид, словно ничего не было, и не отвечать на звонки, но перед глазами появляется знакомая фигура. Борзов от счастья, почти детского восторга, прямо-таки светится. В голубых глазах с лёгким зелёным отливом легко разглядывается уверенность. Удивительно. Найк даже одет красиво, будто ему действительно важно оставить хорошее первое впечатление и понравиться, чтобы это недо-свидание не стало последним. Вряд-ли. Наверняка Борзов просто хочет секса, но когда получит его, то сильно разочаруется. Это на сцене, интервью и в клипах Илья развратный, а в жизни он не пробовал ничего, кроме миссионерской позы. Попросту не с кем было. Приглашения и разрешения для Найка не надо, оттого он сразу подхватывает чужую руку, оставляя лёгкий поцелуй на тонких костяшках. У того с лица не сползает глупая улыбка. Он явно перевозбуждён от волнения, шумно втягивая воздух носом. Лагутенко замечает, что тот не упускает возможности принюхаться, от чего становится одновременно и невероятно приятно, и тревожно. Он до сих пор отказывается верить, что кто-то может считать его запах не зловонным, а вкусным. Борзов неправильный. Илья боится, что это обернётся плохо для него. Он представляет всевозможные ужасные исходы и шумно сглатывает, натягивая улыбку. Нельзя себя так накручивать. — Я рад, что Вы всё-таки пришли. Думал, Вы отступитесь, — Лагутенко не стал уточнять причин, охотно проходя в ресторан вперёд гаммы. Музыкантов почти сразу встречает админитраторша-бета с приятной улыбкой и чуть усталым взглядом. Девушка провожает Найка и Илью за свободный столик и желает им хорошего вечера. Борзов хмыкает, а Лагутенко награждает администраторшу такой же вежливой улыбкой. На столиках заранее лежало меню, потому Илья спокойно открыл одно и стал внимательно изучать уже знакомый перечень блюд. Найк же читает всё растерянно и непонимающе. Оно и понятно. Вряд ли он в свободное время ходит по азиатским ресторанам. Наверное, он предпочитает быстро перекусить какой-нибудь шаурмой, а не смаковать условную рыбу в сыром виде. Заведение как снаружи, так и внутри выполнено в традиционном китайском стиле, в тёплых, огненных оттенках, с большими бумажными фонарями и повсеместными рисунками драконов или иероглифов. Такая обстановка была приятной и даже домашней для Лагутенко, посвятившего Азии большую часть своей жизни. Однако для Борзова она была скорее просто тематической и чересчур экспрессивной, возможно, дело в том, что даже работники были одеты в традиционные костюмы. Было несколько напряжённо от окружения, но расслабленно-довольное лицо омеги напротив успокаивало, ведь, выбери место встречи сам Найк, Илье было бы некомфортно, и вряд ли бы он согласился на повторную встречу. Хотя, возможно, уже сейчас надеется на повторное свидание слишком смело? Что угодно может произойти за вечер. Любая мелочь, кажется, может его испортить. — Может Вам подсказать? У Вас потерянный вид, — отложив карту меню, Лагутенко поднял взгляд на спутника и аккуратно улыбнулся. Он не знал, как можно было бы начать беседу, поэтому решил зайти с вопроса, в котором разбирался наиболее хорошо. — Было бы славно, — Борзову стоит колоссальных усилий, чтобы не пошутить про глистов. Рано ещё. Да и достаточно опасно шутить про то, что Илья так сильно любит. Он не оценит и сразу закончит свидание. — У Вас есть на что-то аллергия? — мурчит Лагутенко, быстро пробегая взглядом по меню и попутно думая, что примерно могло бы понравиться гамме, далёкому от азиатской кухни. — Вроде как нет, но мне кажется, что я в жизни не пробовал ничего подобного тому, что здесь делают... Я надеялся, что будет что-то наподобие суши-бара... — Найку почему-то неловко признавать, что для него великая китайская культура, как и для "большинства простых смертных", кончалась на рисе с рыбой, завёрнутых в лист нори. — Хорошо... А, скажите, понимаете ли Вы в чём разница между суши и роллами? — Илья отрывается от меню, без осуждения глядя на Борзова, который замялся, не в силах сформулировать ответ. — Ладно-ладно, тогда проще, лосось, угорь, креветка, и Вы предпочитаете поострее или помягче? — Можно то, от чего у меня не будет изжоги? — Найк неловко хихикает, поправляет волосы и смотрит на Лагутенко с нежностью. Его запах успокаивает и располагает. — Полностью доверяю Вашему вкусу. — Не стоит этого делать: он у меня весьма специфичен, — Илья игриво дёргает бровями и хитро щурит яркие глаза. — Шучу-шучу, сейчас быстро подберём Вам что-нибудь нейтральное. Борзов не сдерживает улыбки и не сводит взгляда с омеги. Тот значительно увереннее ведёт себя в знакомой обстановке. Найк искренне восхищён и поглощён разглядыванием приятных черт: очень светлые глаза увлечённо бродили по меню, чуть пухлые губы казались неправильной формы, а при улыбке оголялись маленькие кривые зубы, которые, на общее удивление, не отнимали привлекательности у столь феминного личика. Странным образом всякий недостаток Лагутенко удавалось переводить в преимущество. — Будьте добры чайничек пуэра, два няньгао и для меня чанпон рамэн, а для моего спутника свиные рёбрышки, тушёные с коньяком, — Илья мило улыбается подошедшей официантке-альфе, которую Борзов не заметил, слишком занятый наглым разглядыванием чужого лица. По правде говоря, Найк ни слова не понял из того, что говорил Лагутенко, но постарался не подать виду. Всё же в будущем, если свидание сложится удачно, будет достаточно времени, чтобы разобраться в тонкостях азиатской кухни. Официантка повторяет заказ, получает утвердительный кивок от Ильи и лёгкой походкой направляется в сторону кухни. — Вам не стыдно так бессовестно меня разглядывать? — Лагутенко хитро щурится, поднимая глаза на Борзова. Ему неловко, дыхание снова сбилось, но выдерживать вежливую улыбку было необходимо хотя бы ради собственной защиты. — Мы можем перейти на «ты»? Мы, вроде, коллеги и можем допустить такую наглость друг другу, — Найк опускает взгляд в стол и говорит очень быстро, надеясь сменить тему. На омегу хотелось смотреть. Хотелось смаковать черты неправильного лица. А запах подавлял все окружающие и въедался в кожу. Борзов был уверен, что если это свидание станет последним - пиджак останется как реликвия, и никогда больше не будет надеваться, чтобы сохранить ядрёный аромат. — Я не против, — Илья беззаботно пожимает плечами, по-прежнему не выстраивая никаких надежд на это свидание.***
«Ничего большего из этой встречи не выйдет», - думает Лагутенко, собираясь на третье (или уже двадцать третье?) свидание. Действительно, Найк испарится с минуты на минуту. К нему нельзя привязываться. Он уйдёт, как другие. Однако Илья уже не двадцатилетний, чтобы убиваться по кому-то. Ему за тридцать, от того и разрыв будет ощущаться настоящей пыткой, о которой нельзя говорить. Они встречаются уже более полугода. Простые свидания на нейтральной территории. Места выбирают по очереди, учитывая комфорт друг друга. Лагутенко перестаёт использовать духи перед их встречами. Борзов при каждой осторожно целует чужие костяшки и принюхивается, не скрывая своего интереса, что и при первом знакомстве был очевиден. Они обсуждают музыку, тексты песен, и обходят стороной неприятные друг для друга темы. Илья не говорит про свои прошлые отношения, а Найк умалчивает о пережитках своей биографии, из-за которых пришлось сложить образ бунтаря. Они знают друг о друге мелочи: любимые цвета, блюда, фильмы и сериалы. Но Борзов не в курсе, насколько организм Ильи убит таблетками. Запах остался, течки есть, но они не длятся больше пары дней. Врачи говорят, что в случае Лагутенко о собственных детях лучше не думать. Он и не размышляет. Ему хорошо и в роли "того самого вечно доброго дяди, который всё разрешает". Пусть братьев или сестёр у него не было, дядей можно было быть и для детей знакомых. Перед каждой встречей Илья убеждал себя, что она будет последней, чтобы не рвать никому крылья после однозначно болезненного расставания. Он боялся угодить впросак, боялся оказаться брошенным, из-за чего и хотел действовать на опережение, но планы постоянно сбивались от добродушной улыбки пухлых губ, ласково интересующихся «когда можно назначить следующую встречу». Лагутенко не мог им отказать, глупо улыбаясь в ответ и кивая в раздумьях. За все эти многочисленные свидания они так ни разу даже не поцеловались. Был лишь один неловкий момент, который подкинул шанс, но оба, сильно смутившись, отстранились и впредь замалчивали о случившемся. Найк опасался спугнуть настойчивостью, потому как давно истратил свои "дозволенные действия наглости", а Илья боялся навязаться и оказаться отвергнутым в таком уязвимом откровении. Они люди взрослые, за плечами у них вполне успешные карьеры, слава и положение в обществе. В их случае глупо торопиться: времени никто не отнимет. Да и года бурной молодости, когда каждая секунда на счёту, давно канули в Лету. Лагутенко и Борзов могут себе позволить медлить, ограничиваясь неловким флиртом и осторожными прикосновениями. Руки у Найка почти всегда холодные, но Илье хочется льнуть к грубым пальцам, чтобы они гладили по волосам, нежно и осторожно.***
Выдаётся весьма нагруженный день на студии. Лагутенко остаётся доволен результатом, однако, приподнятое настроение быстро проходит, когда он смотрит на время. Опоздал. Он сильно опаздывает на концерт Борзова, который специально для него выделил пригласительный с доступом в закулисье. А Илья совершенно про это забыл. Времени переодеваться или приводить себя в порядок после длительной репетиции не было. Он надеется успеть к началу с расчётом на стандартные задержки для таких, как он, опоздунов. Будет очень неловко, потому что Найк первый узнает о том, что Лагутенко не пришёл. Вот только никто, кроме него самого, не сможет объяснить причины правильно. Не то что бы Илья был фанатом песен Борзова. Они, так сказать, на любителя. Намного важнее сам исполнитель, успевший стать близким настолько, что его плохое настроение казалось настоящим кошмаром для маленькой вселенной Лагутенко. Он не боялся Найка, просто не хотел, чтобы ему было плохо. А сейчас может стать, если на концерт не удастся попасть. Илья знает, каково это - понимать, что симпатичный тебе человек тупо не пришёл на твой концерт, когда ты только этого и ждал. — Пустота даёт эффект, — меланхолично тянет со сцены Борзов. Под тёмными очками не видно, как взгляд его бегает встревоженно по балкону в поисках важного гостя. Это был конец уже второй песни, а омеги всё не было видно. Лагутенко опаздывает на добрые полчаса. В небольшой бар его пропускают без проблем, и он занимает место на балкончике, неловко озираясь и уже слыша запевы знакомого голоса. Место Ильи прямо напротив сцены. Ему открывается лучший обзор на Найка и его группу, впрочем, барабанщик был из «Мумий Тролля», но никто обиды не держал. Его не было на репетиции, саундчек перед концертом важнее. — И ничего прекрасней нет, — Борзов натыкается взглядом на Лагутенко и сразу расплывается в улыбке, скандируя последние строчки песни уже конкретному адресату. Он невероятно счастлив, что тот всё-таки пришёл. Найк пригласил Илью из желания разделить яркий момент с важным для него человеком. Хоть концерт и не был особенным по своей программе или дате, но, благодаря присутствию одного единственного омеги, он становился лучшим в сезоне, году или даже из всех. — А следующую песню я хочу посвятить особенному омеге. Я не могу познакомить вас с ним сейчас, но будьте уверены, он самый лучший, — Борзов вплотную прижимается губами к микрофону и не перестаёт улыбаться, снимая очки. Без них свет прожекторов ослеплял, но взгляд был устремлён точно на балкон. — Я хочу знать, что ты делаешь сейчас. Что ты делаешь сейчас. Я хочу видеть выраженье твоих глаз. Выраженье твоих глаз... Лагутенко хлопает глазами, не верит, что говорят о нём. Точнее, он старается убедить себя в том, что это не он "особенный омега". Но этот нежный взгляд Найка говорит об обратном, заставляет Илью расплыться в глупой, влюблённой улыбке, какая в последний раз появлялась на лице много лет назад, когда влюбчивость достигла своего пика. Лагутенко подпирает щёки руками, подмигивает Борзову и слушает те песни, которые не особенно откликаются в сердце без знания того, кто их исполняет. Они нежные и хочется верить, что посвящены именно ему. Илье сейчас хорошо. Он любим и нужен, несмотря на запах. Найк ведёт себя на сцене привычно экстравагантно, как о нём обычно писали в прессе: движения рваные, словно при наркотическом трипе, а жесты откровенны и вызывающи. Таким Лагутенко его видел только на записях концертов и редких фестивалях, на которых не обращал должного внимания на шоу. Этот образ сильно отличался от того, что открывался Илье во время свиданий. Такой контраст восхищал и завораживал. Время летит быстро. После «Последней песни» музыканты уходят на перерыв, чтобы вернуться и спеть на бис. В голове у Лагутенко пробегает шальная мысль навестить гамму сейчас, пока есть время, чтобы хотя бы по-человечески поздороваться и ещё раз поблагодарить, но он быстро одёргивает себя, решая, что попадаться на глаза заведённой публике - не самая разумная идея, особенно после откровений Борзова, буквально прилюдно сознавшегося в своих чувствах перед толпой. Лучше стоит утихомирить гормоны и дождаться окончания концерта, чтобы обсудить всё тихо-мирно, уединённо и решить со следующей встречей. Язык чешется, а желание крепко обнять Найка растёт. Однако Илья по-прежнему отвергает мысли о чём-то серьёзном, пока сердце тянется к Борзову, скулит, что он там, за сценой, а не здесь, на балконе, сжимает в своих тёплых объятиях. Их стоит подождать. А пока Лагутенко наслаждается концертом, смотрит на Найка и испытывает нечто вроде влюблённости. Она приятная, не обременяющая и лёгкая. И Илья её принимает. Борзов вышел в свежей одежде и сразу кинул взгляд на балкон, задорно подмигивая и начиная петь. Подряд звучат три песни: первую Лагутенко не знает, но печётся выучить, видя, как Найк стоит на коленях у микрофонной стойки и поёт, уткнувшись глазами в пол; следом знаменитая звезда, которой приятно было подпеть, нестареющий хит, который Илья взял на заметку от хорошего звучания дуэта их голосов; последняя стала особенной, перед ней Борзов хотел было затянуть воодушевляющую речь, но вместо её ухмыльнулся в микрофон и заявил, что «Вы сами всё поймёте». — Здравствуй, счастье моё! — Найк широко улыбался, протягивая руку в сторону Лагутенко, смущённо оглядывающегося от такого внимания. — Я так спешил к тебе, ты видишь, как устал я... — песня лилась приторно-сладко и полностью адресовалась одному конкретному омеге. Он не сводил глаз с Ильи, отчего люди из зала в недоумении нередко оборачивались посмотреть на балкон. Песня кончается. Зал ликует. Борзов садится за барабаны и добросовестно отыгрывает дополнительную партию, пока хорошо знакомый Лагутенко барабанщик, хватает микрофон и вопит что-то, разжигающее толпу. Он шатается по сцене и поливает людей остатками воды из бутылок музыкантов. Окончательное завершение наступает лишь когда Найк раздаёт барабанные палочки и вся группа кланяется, прощаясь. — Огромное спасибо, Москва. Приятного вам вечера и помните, что это всё ради любви! — Борзов не перестаёт улыбаться вплоть до тех пор, пока не сходит со сцены. Илья выжидает немного перед тем, как спуститься с балкона и проскользнуть в гримёрку, пряча лицо в широком капюшоне. Ему приходиться показать пропуск, чтобы зайти к Борзову. Последний устало сидит на диване, лениво поворачивает голову в сторону двери, а после заметно оживляется, понимая, кто именно к нему пришёл. В гримёрке сильно пахнет Найком и другими участниками группы. Вообще, удивительно, что у гаммы может быть настолько сильный аромат. Или же это Лагутенко просто излишне сильно зациклился на нём? — Я боялся, что ты не придёшь, — Борзов поднимается и подходит, чтобы обнять омегу. От него пахнет слаще обычного, скорее всего из-за резкого скачка адреналина от концерта. — Я не мог не придти. К тому же, то, что ты творил на сцене... Нечто, что действительно в живую надо видеть, — Илья коротко смеётся и утыкается в чужую шею, блаженно втягивая полюбившийся запах, что въедается в окружение не хуже его собственного. — Не хочешь где-нибудь поужинать сейчас? — Ты придушишь меня, если я предложу шаурмечную, а не азиатский ресторан? — мурлычет Найк, поглаживая Лагутенко по спине, как маленького котёнка. — Хочу что-то сытное... Илья хихикает, но легко соглашается, решая, что за тот романтический поступок Борзов заслуживает похода даже в чебуречную на вокзале. — Если ты возьмёшь хорошее вино, то поедем, куда пожелаешь, — Лагутенко отцепляется от Найка, лишь когда кто-то из музыкантов привлекает внимание кашлем, чтобы пристыдить "голубков". Однако Илья отпускает не от стыда, а от внезапного осознания, что обнимает слишком долго. — Выступление просто фантастика. Рядом с Борзовым было спокойно, рядом с ним было безопасно. Лагутенко пару раз кивнул в подтверждение своих слов и через силу всё же отвёл взгляд от Найка, оглядываясь на музыкантов. Знакомый барабанщик улыбался шире всех: Илья ничего не рассказывал группе о своих отношениях, но те догадывались, шушукаясь в перерывах, когда Лагутенко отходил позвонить "деловому партнёру". — Фантастика - твои глаза, — мурчит Борзов и подмигивает. Флиртует он глупо и немного стыдно, но Лагутенко искренне нравится. Мысленно он возвращается в минувшую юность, когда хотелось слышать неловкие комплименты. — Фантастику я покажу тебе немного позже, — Илья не знает, зачем это говорит. Наверное, потому что чертовски сильно хочет перейти на новый этап отношений. Найк в удивлении хлопает глазами и смотрит прямо в светлые напротив. Прежде в их диалогах никогда не было таких откровенных намёков, да и каких-либо иных. Борзов боялся показаться чрезмерно настойчивым, а Лагутенко слишком смущался и не видел в Найке серьёзного потенциального партнёра. — Ты... — Пошли скорее, пока ещё все твои шаурмечные не позакрывались, — перебивает Илья, очевидно смущаясь и утягивая Борзова в строну выхода. Найк покорно идёт следом, как телёнок на привязи, и светится от счастья. Он трясёт головой, приходит в себя и немного ускоряется. — Можем взять шаурму с собой, чтобы продегустировать дома, — Найк подмигивает, замечая, как кончики ушей Лагутенко начинают багроветь. — Хорошо, тогда поедем ко мне, — Илья кивает, опуская взгляд куда-то в землю. Что-то похожее на сомнение всё ещё металось в его душе. Разум не мог решить, готов ли он на то, чтобы открыться кому-то настолько полноценно. Они выходят из клуба, весьма опрометчиво держась слишком близко. Истинные фанаты всё ещё ждали выхода артистов. Вот только никто не ожидал увидеть вместо музыкального состава Илью Лагутенко, которого и не должно было быть на этом мероприятии. Их ослепляют вспышками, охают и удивлённо посмеиваются, не веря своим глазам. Внимательным становится ясно, о какой омеге говорил Борзов во время концерта. Найк подавляет в себе желание публично поцеловать Илью. Это будет потом, когда отношения перейдут на новую "ступень". А пока Борзов утаскивает Лагутенко подальше от посторонних глаз, глупо и влюблённо улыбаясь. Илья чувствует себя подростком, скрывающим отношения от родителей. И ему это нравится. Но сомнения всё ещё есть. Не бросит ли Найк после первой ночи, проведённой в "горизонтальном положении". Но горящие от искренних чувств глаза Борзова говорят иначе. Лагутенко пытается прятать лицо за капюшоном, но это уже не помогает - все уже видели спутника Найка и сделали весьма интересные выводы. Они садятся в машину Ильи, игнорируя настойчивых фанатов и параллельно извиняясь, что не могут уделить им своего времени. — Слухи быстро разлетятся, — хохочет Борзов на пассажирском сидении, оборачиваясь, чтобы взглянуть в заднее лобовое окно. — А ты только и рад, — Илья заводит машину. Он, на удивление, не против этих слухов. Будут и будут, ничего дурного они за собой не повлекут. Возможно, даже сыграют на пользу и помогут стать ещё популярнее... — Конечно рад. Пусть все узнают, какой у меня парень, и подохнут от зависти, — Найк смотрит на Лагутенко и облизывает губы, думая, что в ночном свете он по-особенному прекрасен. — Дурак... — тихо и явно смущённо улыбается Илья, делая вид, что внимание полностью отдано дороге. — Веди, где готовят твои "закрутки из собачек", — он оборачивается на лицо непомерно довольного Борзова и снова отводит взгляд на дорогу. Лагутенко не понимает, почему так робеет от одного взгляда, когда они нередко "играли в гляделки", пока ждали свои заказы в ресторанах. Сейчас даже вид Найка вызывал мурашки и приятную дрожь в холке, на которой волосы вставали дыбом. Борзов смотрит на лицо Ильи, его шею, представляя, как вопьётся в эту кожу зубами, оставит метку, которую будет медленно зализывать, смакуя, как леденец. — Не подавишься? — Лагутенко поворачивает руль, глупо улыбаясь от того, как Найк смотрит. Кажется, ещё никто не смотрел на него с таким восторгом. — О чём ты? — О том, что ты меня взглядом пожираешь. Борзов облизывает пересохшие губы, но всё же отводит взгляд. Что-то электрическое прошибает к самым кончикам пальцев рук и ног, не позволяя ровно усидеть на месте. Найку хочется попробовать омегу на вкус во всех возможных смыслах, ведь если один только запах способен привязать к себе, то на что способно полноценное тело? О таком стоило только мечтать. — Останови здесь, — просит Борзов, замечая за окном знакомые вывески. Рядом друг с другом неплохая шаурмечная, аптека и алкомаркет - всё необходимое сейчас. — Я быстро, туда и сразу обратно. — Только не задерживайся, пожалуйста, — Илья смущённо уводит взгляд в сторону. Не терпится и хочется поскорее поехать домой, оставив шаурму на другой день. — Я мигом, — бросает Борзов и, несильно хлопнув дверью, кроликом выпрыгивает из машины в сторону магазинов. Сперва алкомаркет, в котором Найк долго не задерживается. За время общения он хорошо узнал предпочтения Лагутенко практически во всём. Он предпочитал сухое игристое, что-то близкое к Брюту, отрицая вкус сладкого вина. Борзов же, наоборот, любил послаще и покрепче. Он взял сразу две бутылки, чтобы угодить всем. На очереди стала аптека. Женщина-омега приятной внешности прикинула намерения гаммы как только тот зашёл, удерживая две бутылки подмышками. Она улыбнулась дружелюбно-игриво, чувствуя, как сильно распространяется запах Найка от волнения и возбуждения. Однако цель своего визита он говорит чётко и охотно повторяет: «Презервативы, девушка». Её поражает, что такой "гуляка-бандит" на вид не скупится на контрацепции. Конечной точкой становится именно шаурмечная, чтобы еда подольше оставалась свежей и тёплой. Продавец шаурмы - добродушный на вид кавказец - широко улыбается, шутит и быстро принимает заказ. А Борзов о шаурме уже не может думать. Он вовсю представляет, как хорош Илья без одежды, как он мурчит от прикосновений, как сбивчиво стонет, как просит быть быстрее... Представившаяся картина выглядит получше всяких «Мона Лиз» и прочих. Найку, пришедшему в восторг от одних своих мыслей, приходится каждые несколько секунд глотать слюни, переминаться с ноги на ногу и расхаживать взад-вперёд возле ларька. Возбуждение пьянит. Обратно в мир возвращает запах свежего лаваша и мяса от шаурмы, которую пихнули практически под нос. Борзов благодарно кивает и скорым шагом, стараясь не переходить на бег, направляется обратно к машине. Он очень надеется, что его "странное" поведение не будет сильно бросаться в глаза, а то ненароком и спугнёт. Лагутенко ждал и всеми силами пытался не волноваться, мысленно скандируя себе, что такое не в первый раз, но в этом случае всё иначе, в этом случае роль альфы исполняет весьма привлекательный гамма, который по-настоящему любит. Однако дрожь всё равно проходит в коленки. Беспокойство за процесс заставляет вибрировать поджелудочную и сбивает дыхание. Кажется, Илья так не переживал даже перед первым сексом, как сейчас. Наверное, дело было в том, что тогда Лагутенко не думал, что может кого-то разочаровать, верил, будто неопытность будет привлекать и возбуждать. Отчасти так и есть, но только при условии, что тебе нет тридцати, а возраст Ильи уже давно перешагнул за эту черту. В его годы люди все позы из камасутры могут изобразить, а он только две с половиной знает. Найк же выглядит, как профессиональный угодник, не говоря плохого слова. Вероятность его разочаровать слишком велика. Борзов возвращается в машину и с растянутой улыбкой заскакивает на пассажирское сидение, сразу презентуя напитки и первоначальную цель их остановки - шаурму. Лагутенко лишь сдержанно улыбается, не полноценно разделяя восторга от такого простого блюда, однако, восторгаясь неугасшему энтузиазму партнёра. — Всё, как ты любишь, если я ни в чём не ошибся в спешке, — ухмыляется Найк, удерживая всё на коленях, чтобы скрыть преждевременное возбуждение. Его Илья замечает сразу, чуть уводит взгляд и по-прежнему искренне удивляется, что именно его запах оказался способным вызвать настолько бурную реакцию. — Главное, чтобы было остро и горячо, — Лагутенко показушно облизывает губы, наклоняет голову на бок. — Я говорю не только о ней, — он многозначительно опускает взгляд на чужие колени. Тут-то Борзов хлопает глазами, но, кажется, начинает ещё больше предвкушать скорую ночь. Она должна напоминать сказку во плоти. Оба ощущают повисшее между ними напряжение, но никто не спешит его нарушать, оба лишь глупо улыбаются, перекидываясь "случайными" взглядами. Дорога не занимает много времени. На удивление, Илья ведёт увереннее обычного, прожимая педаль газа в пол. По радио слышится знакомый голос Козырева, оглашающего итоги музыкальной недели. Найк не способен концентрироваться ни на чём, кроме приторно-сладкого запаха омеги, казалось, что в замкнутом пространстве машины всё было занято именно им. Совсем скоро автомобиль останавливается во дворе многоэтажек. Лагутенко неровно выдыхает и оборачивается на Борзова, глазами указывая, что пора выходить. Он сам вылезает быстрее, вынуждая спутника поторопиться. Тот хватает пакет с ароматной и горячей шаурмой, от температуры, которой пакет изнутри вспотел, а салфетки сделались важными. Глядя на это, Найк не знал, чего он больше хочет: шаурму или Илью. — Найк! — Лагутенко хмурится, сжимает блестящие ключи и переминается с ноги на ногу. Ему тревожно от мысли, что первый гамма, проявивший к нему искренний интерес, может в решающий момент предпочесть еду, да даже ладно, если бы еда была высшего класса, но шаурма... Однако Борзов быстро мотает головой, ускоряет шаг и размашисто целует Илью в щёку у подъездной двери, пока тот растеряно пытается попасть магнитной связкой. Тревожность понемногу отступает. На лифте они поднимаются вместе с пожилой бетой, которая в силу плохого зрения принимает мужчин за девушек и просит нажать этаж за неё. Найк позволяет себе приобнять омегу за талию и незаметно уткнуться носом в шею, шумно вдыхая дурманящий запах. — Дамы, "дружите" только потише, пожалуйста, а то новости слышно не будет, — говорит пожилая бета перед тем, как покинуть лифт на своём этаже. "Друзья" переглядываются друг с другом, смеются и вскоре тоже покидают лифт. С ключами Лагутенко возится долго, от чего нервничает, бегло и смазано извиняется и продолжает копошиться. А Борзов разглядывает чужие тонкие пальцы, что так красиво держат и скользят по металлу. Он и раньше замечал, что омега очень тщательно следит за своим внешним видом, но к аккуратным ногтям не приглядывался. Такое незначительное замечание вызывает улыбку. — Добро пожаловать, — Илье удаётся справиться с замком. Он смущённо улыбается и пропускает гамму пройти первым в квартиру. Найк с любопытством оглядывается, снимая обувь и только сейчас осознавая, что за полгода, а то и больше, плотного общения он впервые оказывался в квартире полюбившейся ему омеге. Это заставляло поджилки трепетать от долгожданного торжества. В квартире пахнет морской капустой, от которой член всё больше и больше наливается кровью. Возбуждение бежит по телу мурашками, отчего желание только растёт. Хочется стиснуть Лагутенко в объятиях, укусить его за смугловатую шею, а потом раздеть, повалить на кровать и... — Найк, ты чего застыл? — мурлычет Илья, чуть виляя бёдрами, обтянутыми узкими джинсами. От обращения Борзов шумно выдыхает, словно пугаясь. Он быстро снимает косуху и оставляет злосчастный пакет с ароматной шаурмой на ближайшем столике. Сейчас она не в приоритете. Через пару часов она вымокнет и потеряет некоторые вкусовые качества, но если медлить и сомневаться сейчас - можно упустить самый желанный десерт. Лагутенко подходит практически вплотную и чуть привстаёт на носочки, тонкими пальцами перебирая ворот рубашки Найка. — Как там пелось в твоей песне...? Больше никого, мы одни: поцелуй меня и больше никогда не уходи... — Илья переходит на шёпот, толи для придания интимности фразе, толи от смущения, залившего щёки и, кажется, всё лицо. Однако он медлит лишь мгновение, сразу притягивая Борзова к своим губам в требовательном, почти отчаянном поцелуе. Если бы у Найка был хвост, он бы им радостно завилял. Свершается то, о чём приходилось думать по утрам и вечерам в туалете. Теперь всё наяву. Борзов гладит Лагутенко по волосам, подмечает их мягкость и думает, насколько прилично будет намотать пряди на кулак и потянуть на себя во время соития. Наверное, это уже более высокий уровень близости, до него, пока что, далеко. Пора довольствоваться тем, что есть и не переходить черту. Перехватывая инициативу, Найк жмурится и вжимает Илью в стенку. Отчего тот протестно мычит и отстраняется, сводя брови. Борзов распахивает глаза и на мгновение пугается, что сделал что-то непозволительное. — Спальня в другой стороне, — тихо произносит Лагутенко, в остальном довольный своим положением. Его словно никогда не целовали так искренне и жадно. — Тогда ты поведёшь. Но если ты волнуешься, можем сразу перейти туда и открыть бутылочку вина, — тактично улыбается Найк, не выпуская руки из чужих волос, заворожённо перебирая их. — Думаю, сегодня мы будем пить белое, но не вино, — подмигивает Илья и осторожно ведёт Борзова в сторону спальни. Она встречает ароматом своего владельца. У Найка от такого перехватывает дыхание. Он шумно дышит, снова целует Лагутенко и старается сдерживаться. Необходимо быть ласковым и мягким. Борзов не был приверженцем грубого секса, скорее нестандартного. Но сейчас необходимо было расположить к себе и получить шанс на возможный повтор, а не пинок за дверь. Пальцы Ильи занимаются пуговицами чужой рубашки, несколько подрагивая, отчего процесс замедляется. Однако они уже решили, что им некуда спешить, а значит, растянутые ласки, очень медленно переходящие в прелюдию, не станут преступлением. Лагутенко выгибает шею и судорожно выдыхает, чувствуя горячие губы на коже. Борзов целует аккуратно, осторожно вылизывает и запрещает себе обнажать клыки. Ещё рано. Не подходящий момент качать права. Илья же мелко дрожит, пытаясь то ускориться, то растянуть удовольствие... Сейчас просто хочется всего и сразу, а выбрать что-то конкретное не удаётся. Пальцы всё же снимают с Найка рубашку, пропитанную потом и смесью запахов. Эту вещь Лагутенко потом обязательно прикарманит и будет спать в ней. Согласия Борзова не требуется, просто пусть примет это как факт. А пока Найк отдаётся ласкам, жмурится, как кот в масленицу, и сам старается снять с партнёра одежду. Футболка Ильи поддаётся легче, чем рубашка, а вот просунуть ладонь в узкие джинсы оказывается проблематично, отчего Борзов чертыхается прямо в изгиб шеи и отстраняется. Он опускает взгляд, сосредоточенно расстёгивая чужие брюки, хмурясь до складки между бровей. Лагутенко закусывает губу, с интересом наблюдая за "ожесточённым сражением" с ширинкой. Это выглядит немного глупо, но вызывает лишь умиление. Илья разминает чужие плечи и легко целует куда-то в висок, поощряя упёртость, которой стоило Найку расстёгивание заевшей змейки. — Впервые вижу их на тебе. Это специально? — Борзов справляется и сразу поднимает взгляд в светлые довольные глаза. — Да, чтобы ты повозился. Ты когда сосредоточен ещё сексуальнее, — легко посмеиваясь, Лагутенко внезапно охает, подхваченный на руки под стянутые до колен джинсы. — Сейчас я буду ну о-о-очень сосредоточен, — щурит глаза Найк и осторожно укладывает Илью на кровать, что прогибается под весом двух тел. Борзов нависает сверху, рассматривает лицо, что в интимной близи кажется ещё более чарующим, несмотря на "неровности". Они прекрасны. Покрывая поцелуями чужое лицо, Найк мурлычет и думает, как же ему повезло. Он видит то, что многим даже под кайфом не представляется. И он не только это видит, но и имеет возможность трогать, ласкать и владеть. О таком раньше можно было только мечтать. Борзов окончательно стягивает с Лагутенко джинсы и пару секунд рассматривает почти полностью обнажённое тело под собой, прежде чем аккуратно поцеловать в низ живота, оглаживая чужие бока. Кажется, словно нежнее кожи он не ощущал. Ненадолго отстранившись, Найк вытаскивает из кармана брюк серебринки презервативов и только после снимает их, откидывая куда-то в сторону. Пока контрацептивы было рано расчехлять, ведь первоочерёдной была подготовка партнёра, оттого блестящие квадратики отправляются в сторону, но недалеко и ненадолго. — Как же ахуенно ты пахнешь, — протягивает Борзов, на мгновение, утыкаясь носом в чужую шею. Хочется впиться в неё зубами, чтобы все знали, чья это "морская капуста". — На вкус я не хуже, — подмигивает Илья. Он не понимает, почему несёт этот бред, хочет с него смеяться, но продолжает держать серьёзное лицо. Наверное, всему виной желание, чтобы первый совместный секс прошёл идеально. — Не сомневаюсь, — Найк трётся носом о шею, оставляя короткие поцелуи, пока руки оглаживают нежное тело, изучая то, до чего не имели доступа преступно долго. Дрожь пробивает оба тела по разным причинам: один до сих пор имеет страх близости, а второй теряет голову от запаха и воплощения собственных мечт. Борзов выцеловывает влажную дорожку к груди и запускает одну ладонь под чужие боксеры, получая в ответ взволнованный, рваный вздох. Лагутенко не знает, куда себя деть, ведь прежде в сексе всегда приходилось заниматься собой самостоятельно, а теперь его окружали лаской и беспокоились первым делом о нём, а не о себе. Это было по-странному блаженно, уложить руку на чужое плечо, а пальцы второй запустить в длинные волосы и получить в ответ взгляд, полный нежности. — Смазки у тебя достаточно? Или мне крем взять? — Найк готов и насухую войти, но причинять боль своему "чуду" не собирается. Секс сейчас должен пройти как минимум на "отлично", чтобы несуществующие учителя секса поставили пятёрки. — Достаточно, — шепчет Илья, немного ёрзает и смотрит на любовника самым преданным и влюблённым взглядом. Лагутенко сводит бёдра, ощущая, что боксеры уже влажные, и только сейчас осознавая, что прежде ни один альфа не доводил его до такого состояния до начала процесса. Борзов даже не успел снять собственные боксеры, а Илья уже тёк, словно при первом разе со старшеклассником. — Ох, а ты прав, немало... — Найк восторженно улыбается, добираясь пальцами до заветного места и чувствуя лёгкость скольжения. Он вытягивает руку обратно и показательно вылизывает две фаланги, щурясь и мурча, словно кот от сметаны. — И тут не соврал... Вкусный. — Она... Имеет какой-то вкус? — Лагутенко неловко хихикает. Никто из его бывших и, в большинстве случаев, "одноразовых" любовников не был настолько... Развратным? Нет, тут больше подходит слово "странным". Экстраординарным. — А ты попробуй, — Борзов бесцеремонно проводит пальцем, испачканным в смазке, по губам Ильи и хитро ухмыляется. — Ну-с? Лагутенко покорно раскрывает губы и облизывает, глядя в сосредоточенные глаза напротив. Он никогда прежде и не думал о подобном, о том, что какому-то альфе или гамме придёт в голову пробовать смазку на вкус, тем более, когда запах омеги даже приятным назвать трудно. Она по вкусу напоминает морскую капусту, соответствуя запаху. Илья чувствует, как щёки заливаются краской, когда чужие пальцы надавливают на язык. Его не пытаются подчинить, скорее просто играются. Найк наклоняется ближе и заменяет руку губами, смакуя приятнейший вкус в сплетение языков. Ладони опускаются вниз и окончательно стягивают боксеры с чужих нежных бёдер, вновь проводя пальцами между ними, ради новой "порции". — И как? Вкусно? — спрашивает Борзов, отстранившись и облизнув губы, испачканные в слюнях и смазке. Реакция Лагутенко забавляет, умиляет и приводит в восторг. Найку интересно, как далеко он сможет зайти и как долго у него выйдет смущать партнёра. — Как морская капуста, — неловко пожимает плечами Илья. — Не люблю её. — Зато я обожаю, — подмигивает Борзов и снова демонстративно облизывает пальцы, проталкивая их в сомкнутые губы по самые костяшки. Колени Лагутенко рефлекторно сводятся, а сам он покрывается румянцем и шумно дышит. Провокации Найка работают превосходно. Илья мелко дрожит и кусает губы, наблюдая, как гамма стягивает последний элемент одежды и с себя. Член меньше, чем у среднестатистических альф, но не уступает им в наличие узла у основания. Он еле заметно подрагивает, пока Борзов опускается ниже, целуя сперва коленные чашечки, а после и внутреннюю часть бедра, удерживая чужие ноги на своих плечах. Найк увлечённо ластится к бархатистой коже и не позволяет себе портить её грубыми укусами. Лагутенко шумно охает, когда его начинают растягивать. Медленно. Мучительно медленно и необычайно нежно. Борзов то умело вставляет, то медленно вынимает пальцы, облизывает их, приговаривает, как это вкусно, и снова вводит. А у Ильи дыхание перехватывает. Он дрожит, нервно улыбается и думает, что с минуты на минуту кончит. Руки сжимают покрывало, что раньше бывало лишь от боли, а теперь от дичайшего смущения. Лагутенко не позволяют свести ноги и спрятаться. Предпринимая такие попытки, он зажимает лицо Найка между своих бёдер, а тот этому лишь рад, охотно целуя и дразня. То, что у Борзова напрочь отсутствует смущение в постели, Илья осознал довольно скоро, вот то, что у него остались манеры и достоинство, приводило в восторг. — Ты всегда так обильно течёшь или я особенный? — будучи зажатым между чужих ног, Найк улыбается расслабленно и невероятно довольно, уложив подбородок рядом с членом омеги. Вопрос не то, чтобы риторический, скорее даже шуточный, гамма не надеется на ответ. — Ты готов? Или я могу ещё перекусить? — его пальцы находились внутри, волнообразными движениями раздражая стенки нутра. — Готов, — на одном выдохе произносит Лагутенко и закрывает глаза. Он не может смотреть на то, как в него входят. По-подростковому стыдно и неловко, прямо как в первый раз, что случился нелепо и жалко. — Нет, сладкий, я хочу, чтобы ты смотрел на меня, — мурлычет Борзов. Ему важно видеть по глазам, что он делает всё достаточно хорошо и Илье не больно, а то тот выглядит омегой, готовым терпеть ради чужого удовольствия. Волнительно выдыхая, Лагутенко всё же открывает глаза и поджимает губы. Нет, этот гамма точно особенный. Иначе не объяснить такое странное влияние, такое сильное влечение и чувство защищённости в самом уязвимом положение. Илья наблюдает за действиями гаммы и тяжело дышит, нетерпеливо ёрзая от перевозбуждения. — Мы же не хотим неожиданных исходов? — играясь бровями, Найк выпрямляется на коленках и, оставаясь между разведённых ног омеги, подхватывает ранее отложенные презервативы. Один из квадратиков блестит в зубах Борзова, а после уже резина податливо растягивается по длине члена. — Поцелуй меня, — раскрасневшись, требует Илья, когда Найк нависает над ним на четвереньках. В ответ лёгкий беззлобный смешок, Борзов охотно и очень нежно примыкает к чужим губам. Он сминает их, чуть прикусывает, потом облизывает, отстраняется, снова целует и окончательно отодвигается, не прекращая смотреть в голубые глаза, ставшие для души настоящим океаном, полным не воды, а любви. — Скажешь, если будет больно, — говорит Найк перед тем, как начать медленно вводить член в тело под собой. Кожа покрывается мурашками, а электрический ток пробегает под самой кожей. Лагутенко хочет зажмуриться, но на щёку ложится чужая ладонь, нежно поглаживающая скулу большим пальцем. Борзов нежен. Он подмечает каждый неровный вздох и выдерживает паузы, интересуясь чувствами омеги. Тот в ответ готов рыдать. Не от боли. Нет. От осознания всей той заботы и искренности чувств и действий гаммы. Глаза Ильи слезятся, а Найк встревоженно суетится, но его волнительные вопросы прерывает настойчивый поцелуй, с которым омега притягивает его к себе. — Мне не больно. Ты... Ты особенный, — Лагутенко подавляет инстинктивный скулёж, который был готов сорваться, чтобы полностью отдать власть над собой гамме. Толчки Борзова медленные, плавные, но не ленивые, а пропитанные всё той же незабываемой нежностью. Она Илью сводит с ума, развязывает язык и греет душу с нутром. — Быстрее... — просит Лагутенко, обнимая Найка ногами за талию. — Прошу, хватит томить. — Ещё рано, ты недостаточно привык, — мягко, без тени злобы, шепчет Найк, смазано целует в щёку и не ускоряется. Сладкая пытка. Борзов двигается предельно медленно, увлечённо покрывая короткими поцелуями нежное тело, опаляя кожу горячим и неровным дыханием. Илья держится за чужие плечи и чувствует их напряжение. Ощущается сила, скрытая в невзрачном, на первый взгляд, по телосложению гамме. Лагутенко никогда не думал, что от нежности и ласки в сексе может быть настолько неловко и стыдно. Привычка подстраиваться под партнёра никуда не ушла, но её подавляли, с особой озлобленностью требуя отдаваться своим чувствам. — А стонешь ты совсем не как на сцене, — Найк улыбается в изгиб шеи, инстинктивно раскрывая пасть. Он пропускает толчок, передавая его силу следующему. Илья от неожиданности выгибается и распахивает глаза, дополняя хлюпанье звонким стоном. Борзов, с щёлканьем зубов, утыкается в основание шеи носом, принося извинения и браня себя за очередную попытку собственничества. — Укусишь меня позже, — стонет Лагутенко, извиваясь под чужим натиском. Ему хорошо. Невероятно хорошо. Он сходит с ума. Он готов растечься на постели, как мороженое под палящим июльским солнцем Кавказа. А толчки Найка становятся ритмичнее и резче. Он всё меньше и меньше сдерживается. Его стоны больше напоминают гортанное рычание, какое издают хищники перед нападением на свою жертву. Но от Борзова не пахнет опасностью, её нет и в действиях. Лишь бесконечная нежность. Илья ощущает защищённость и только громко простанывает, когда его нога оказывается на плече Найка. Новый угол проникновения вызывает дрожь и позволяет услышать весь широкий диапазон певчего голоса Лагутенко, который пытался заглушить себя, утыкаясь в цветастые подушки. — Ну же, моё солнце, не сдерживайся. Я хочу слышать твоё прекрасное пение, — Борзов шепчет на самое ухо, целует в висок и снова порыкивает, жмурясь от ощущений. — Я сейчас петь не смогу, — нервно смеётся Илья. Его разрывает от чувств и эмоций. Он перестаёт сдерживаться и стонет во весь голос, выгибается, жмурится и думает, что ему невероятно повезло. Всё-таки он не ошибся, доверившись странному гамме. — Вот так, моё солнце... — Найк ласков, невероятно ласков и по уши влюблён. Он снова рычит, сжимая в ладонях талию омеги и окончательно переворачивая того на живот. Спина чуть смуглая, узкая и идеально гладкая, без единого шрама или ссадины. Борзов выцеловывает между лопатками и поднимается выше, ускоряясь от дурманящего запаха. Морская капуста была куда сильнее собственного запаха гаммы. Комнату словно наполняла только она, удушая и ударяя в голову покруче тяжёлых наркотиков. Найк позволяет себе мелко покусывать кожу плеч, оставляя слабые засосы, но приникать к шее всё ещё робеет. — Боишься, что не переживу укуса? — с лёгкой и беззлобной усмешкой проуркивает Лагутенко. Он как никогда готов к метке, стать не просто чьим-то омегой, которым обычно хвастаются перед друзьями в гараже, а чьим-то человеком. — Боюсь, что сделаю слишком больно, — шепчет Борзов. Он не врёт. Он не хочет, чтобы его человек страдал, истекал кровью и вспоминал первый их совместный секс с сожалением. — Можешь укусить, — стонет Илья и, сжимая покрывало, жмурится, готовясь к сладкой боли. — Я хочу быть твоим. Найк на мгновение замирает, тяжело дышит и смотрит на длинные волосы, скрывающие шеи. Он аккуратно убирает преграду и наклоняется вплотную к загривку, принюхиваясь и нежно целуя, прежде чем зубы с острыми клыками смыкаются на коже. Борзов желает, чтобы метка осталась надолго, но слишком сильно беспокоится за ощущения своего омеги, отчего не вгрызается, как в кусок мяса, а старается предельно осторожно прокусить кожу с наименьшим ущербом. Удерживая челюсть сомкнутой, он возобновил толчки, начиная с самых неспешных, размеренно-чувственных. Метка казалась куда интимнее самого секса. Найк принялся её вылизывать, бормоча тихие извинения за причинённый вред. Лагутенко трясёт от боли, перед глазами дельфины плывут, а тело готово вывернуться наизнанку от остроты ощущений. Никто и никогда раньше не ставил Илье метку, пусть большинство альф в своих письмах только об этом и писало. — Солнце, ты как? — голос Борзова напуганный и напряжённый. — Я в порядке, — выдавливает из себя Лагутенко. Он действительно счастлив, просто необходимо немного привыкнуть. — Как же ты хорош, — Найк зацеловывает шею Ильи, переходя на основание челюсти и лицо. На первый взгляд казалось, что нежность чуждое такому брутальному и активному гамме чувство, однако Борзову удалось доказать обратное. Он двигался размеренно, работая не на скорость, а на ощущения и доставление удовольствия обеим сторонам. Лагутенко кончает спустя несколько толчков, издавая при этом странный, но приятный мяукающий звук, что ложится мёдом на слух Найка. Тот жмурится, прокручивает несколько раз в голове то, что услышал, а после вытирает ладонью сперму Ильи и облизывает свою кожу, демонстративно мыча от удовольствия. Пусть на деле вкус и оставлял желать лучшего, Лагутенко этого знать необязательно. Борзов отлавливает чужие губы и жадно целует, наслаждаясь послеоргазменным вибрирующим скулежом омеги. Движения становятся резче, пока испачканные в семени руки оглаживали дрожащее тело. Поцелуй не удаётся выдерживать долго, оба тяжело дышат, соприкасаясь губами, но лишь пыхтя и глядя в лицо напротив. Ощущая приближение развязки, Найк выходит, но продолжает ритмичные движения, зажимая член между спиной Ильи и собственной ладонью. Он рычит, утыкаясь носом в шею и широко проводя языком по свежей метке. Кончает Борзов с рыком и инстинктивно кусает Лагутенко за холку. Прийти в себя заставляет сдавленное и болезненное мычание. Оно действует, как пощёчина на Найка. Он почти сразу же отстраняется, извиняется и принимается осматривать шею, чтобы понять, насколько сильным был укус. Илья отмахивается, говорит, что всё нормально и отчасти не врёт. Он далеко не глупый и понимал, что метка всегда сопровождается болью. Но разве укус стоит такой паники? Борзов, судя по всему, считает, что стоит. Ему, кажется, даже стыдно. Найк аккуратно вылизывает оба укуса, частично заходящих друг на друга, целует и продолжает извиняться. — Не стоит так беспокоиться. Я всё же не сахарный, — Лагутенко сдавленно усмехается и старается через плечо взглянуть на лицо гаммы. Он улыбается, краем глаза рассматривая взволнованное лицо Борзова, трепетно зализывающего свежие раны. Завалившись на бок, Найк продолжил ласково поглаживать Илью по спине и бокам в качестве извинения. Омега в ответ мурчал и жмурился, охотно подставляясь под нежные ласки. Дыхание обоих только-только пришло в норму. — А шаурма ведь остыла, — вдруг произносит Борзов с какой-то грустной, почти смертельно печальной интонацией. У Лагутенко даже на мгновение замирает сердце от подступающей жалости, пока он не понимает, о чём говорит его ненаглядный гамма. — Ты сейчас серьёзно убиваешься по шаурме? — Илья поднимает бровь и поджимает губы. Ему смешно, но он искренне старается не гоготать в голос. — Серьёзно. Она остывшая не такая вкусная, а я так хотел, чтобы ты и на хуй сел, и шаурму съел, — сокрушается Найк. Лагутенко поворачивается к нему лицом, сильно покрасневши, и утыкается лбом в плечо, позволяя хохочущему гамме прижать его ближе к себе. — Мы можем сходить в душ, а потом пойти поесть твою шаурму, если ты её так хочешь, — предлагает Илья, так и не поднимая взгляда. Настоящей ревности нет, но какая-то ребяческая, совсем шуточная, обида жуёт кончики пальцев. — Душ - хорошая идея. А насчёт шаурмы можешь не париться. Её уже всё равно не спасти, а так, хоть завтрак будет, — Борзов аккуратно бодает мягкую макушку подбородком и целует в её центр, переходя на шёпот. — Между ней и тобой, я всегда выберу тебя, капустка. — Какая честь! — хихикает Лагутенко. Ему ничуть не обидно, что его сравнили с шаурмой, в какой-то мере даже смешно и приятно. Он первым идёт в душ, где впервые не застревает на добрых полчаса, потому что знает, что по возвращении в спальню наступит не удушающее одиночество, а приятное тепло, исходящее от любимого человека. В спальню Илья возвращается с полотенцем на бёдрах и вторым в руках, которым высушивал волосы. — Там ещё два свежих для тебя, — кивая в сторону ванной, он кинул мокрое полотенце с головы на покрывало, чтобы после всё вместе загрузить в стиралку. Найк не успел даже задремать, потому быстро подскочил и, попутно звонко чмокнув омегу в щёку, направился в сторону ванной. Душ никогда не занимал у него много времени. Вытеревшись, Борзов заскочил в кухню выкинуть мусор. Использованный презерватив им больше точно не понадобится. Лагутенко в который раз убедился в отсутствии стыда у гаммы, когда он вошёл обратно в спальню так же обнажённым и чуть влажным, как и уходил, разница была лишь в том, что по возвращению он не был липким от пота и спермы, а, напротив, слабо пах ароматическим шампунем. Перед сном они ещё говорят какое-то время о ерунде, но не о будущем. Впервые Илья уверен, что проснётся и нащупает рядом с собой не остывшую подушку. Отныне на ней будет сладко сопеть самый любимый человек. — Спокойной ночи, моя капустка, — ласково шепчет Найк, целует Лагутенко в шею, обнимает за талию и вскоре погружается в сон. Борзов спит крепко, оттого его утро начинается с резкого запаха горячей шаурмы. Лучше любого будильника срабатывает. Найк поднимается с необычной лёгкостью и находит рядом с собой вместо Ильи свёрток футболки. Тихо хмыкнув, он минимально одевается и выходит на запах. Сильнее разогретой шаурмы в кухне только запах омеги, с опаской жующего вчерашний ужин. — Доброе утро, капустка, — Борзов потягивается в дверном проёме и широко зевает, замечая на столе и свою порцию. — Ну, как тебе? Котик или пёсик? — Какие котики и пёсики? — Лагутенко хмурится, хлопает глазами и отрывается от шаурмы. Он слишком погрузился в мысли о первой близости с Найком и метке. — Шаурма из кого? Из котика или пёсика? — Борзов садится рядом и глупо хихикает, наблюдая за тем, как эмоции сменяют друг друга на лице Ильи. — Это не смешно, Найк, — недоумение сменяется смущение и сдержанным смехом. — Да ладно тебе. Скажи, хоть вкусно? — Найк сразу принимается за еду, говоря с набитым ртом. Лагутенко лишь вздыхает и поднимается из-за стола. Он наливает из чайника воду в цветастую кружку и ставит рядом с Борзовым, отходя к подоконнику. — Вкусно, — кажется, словно сказать это даётся Илье с большим трудом, однако есть он всё же продолжает. Найк смотрит на омегу, поедающего вчерашнюю, чуть промякшую от соуса шаурму (предположительно сделанную не из кошечек и собачек), как на восьмое чудо света. — А может... — Борзов чуть молчит, набирает в грудь побольше воздуха, а после смотрит в любимые голубые глаза и продолжает. — Может, мы съедемся? Будем жить вместе... И шаурму есть. В ответ резкий кашель. Лагутенко от неожиданности подавился, стукая кулаком себе по груди. Ему требуется несколько секунд, чтобы отдышаться и прийти в себя. Перед ним сидит самый безбашенный и безумный гамма на всей чёртовой Земле. Нет. Здесь скорее уже подойдёт другое слово. Самый конченый. — Найк, слушай... Мне, кажется, что ты немного спешишь... — Илья неловко улыбается, утирая рёбрами пальцев уголки губ от соуса. — Я тебя люблю и всё такое... — смущённо потирая шею, он внезапно прикусывает язык, осознавая, что говорит. Первое признание между ними, произнесённое вслух. — Прости, я слишком счастлив, поэтому хочу всего и сразу, — Найк неловко чешет затылок. Стыдно за сказанное, из-за него хочется исчезнуть. — Неужели, настолько понравился секс со мной? — Лагутенко беззлобно усмехается, кусает шаурму и смотрит прямо на собеседника. — Не только секс, но и просто ты сам. Иначе бы я метку не поставил, — Борзов говорит тихо и заметно робеет. Непривычно видеть смущённым того, кто сам постоянно вгоняет в краску. Илье нравится подобная картина. Он аккуратно проводит пальцами, обводя свою метку, и улыбается только шире. Только сейчас настигло полноценное осознание. — А ведь ты первый, кто поставил мне метку, — взгляд Лагутенко отводит, а смущение не уходит. Он чувствует удивлённый взгляд на себе и лишь тихо хмыкает. — Да? А как же все твои браки и фотки меток в прессе? — в голосе Найка нет ни осуждения, ни ревности, лишь искренний интерес. — Грим, мишура, сценарий, ничего больше. Лишь часть шоу. — А сейчас для тебя происходящее между нами – тоже часть шоу? Илья качает головой и на мгновение обижается, что о нём так плохо подумали, а потом вспоминает - любовь всех превращает в параноиков и трусов. Вряд ли Борзов стал исключением. — А сейчас всё серьёзно. Я люблю тебя, — Лагутенко вновь повторяет три заветных слова. — Все те альфы были просто купленными актёрами, которые строили из себя моих супругов на публике. За закрытой дверью их чуть ли не выворачивало от моего "прекрасного" запаха. Из-за этого никто долго и не смог находиться рядом. Впрочем, они даже не старались скрывать своего отвращения. Продюсер предлагал им хотя бы ради приличия и поддержания легенды жить совместно, но... — Илья кусает щеку изнутри и отводит взгляд. Прежде подобное было некому рассказать, да и нельзя по контракту. — Дураки они. Ты прекрасно пахнешь. Я всё нанюхаться не могу, — легко улыбается Найк. Он шумно втягивает носом воздух и блаженно мычит, словно перед ним был не Лагутенко, а кокаин. — Мне правда нравится твой запах. Он не такой приторный как обычно у омег. Не люблю всё цветочное и фруктовое, от этого башка болит. Пытался встречаться со "сладкими", но и недели не протянул. Ты не представляешь, как мне башню снесло, когда я тебя почуял. — О, представляю. Ты тогда перешёл все черты дозволенного. Мне казалось, что промедли я ещё на секунду, то на моей шее красовалась твоя метка. Это сейчас я рад ей, а тогда... Мы не были знакомы. Это было бы для меня самым позорным мероприятием в жизни. Получить метку от незнакомого гаммы при толпе, на глазах у всех... Такой себе шанс, — Илья весело хмыкает, вспоминая первую встречу, что прошла, мягко говоря, "не очень" гладко. Сейчас это кажется приятно глупым, хотя раньше было самой главной драмой в жизни. — Прости, мне всё ещё очень стыдно, — Борзов вспоминает прошлое, морщится и сгорает от желания треснуть себе же по морде поварёшкой, чтобы мозги встали на место, а не приливали к маленькой головке. — Сейчас это уже не имеет значения... Мы вместе, — Лагутенко в очередной раз гладит свежую метку. Она ощущается чем-то правильным, но не пошлым. Оставив шаурму, Найк поднимается и подходит к Илье, с интересом наблюдающему за действиями гаммы. Он устанавливает руки по обе стороны от бёдер омеги и чуть наваливается на того, почти соприкасаясь носом к носу. — Ты самый безрассудный и ненормальный из всех, кого мне доводилось встречать, — улыбается Лагутенко, подмечая, что Борзов сдержал своё шуточное обещание и отложил любимое лакомство ради него. — Да ладно. Не будь к себе так строг, — Найк коротко "клюёт" в губы и облизывается, довольствуясь соусом. — Просто мы немного... Необычные. Илья жмурится, посмеиваясь, пока Борзов зацеловывает его лицо и порыкивает. И всё же, Найк прав. Необычные им больше подходит.