Партийные записки

*** (Вальтер Шелленберг) Местная газетёнка заявляется в офис их партии совершенно некстати. У Шелленберга, на самом деле, много вопросов в голове вертится. Например, как они сюда попали, кто их пустил, а если никто не пустил — то почему никто не вызвал полицию против ворвавшихся в здание журналистов какого-то противно мелкого, но такого же гадко жёлтого издания?.. Но на них Вальтеру никто не ответит. Потому что минутой ранее к нему в кабинет постучался и сразу вошёл Гейдрих, ожидаемо, ещё застал внутри Исаева, но «почему-то» ужаснулся и судорожно закрыл за собой дверь. — Придумай что-нибудь, — шипит Рейнхард и жестом указывает на их гостя из российского посольства. — Его не должны здесь увидеть, я попробую их задержать. И с этой фразой Гейдрих его кабинет покинул. Оставляя Вальтера один на один с их текущей проблемой. Проблема в лице Исаева Максима Максимовича, российского дипломата, посмотрела на него в ответ. Исаев сидел напротив и смотрел невозмутимо, его выражение лица не сменилось ни на тон до и после появления Гейдриха. Он не мог не понимать. Вальтер был в том уверен, но искренне завидовал самообладанию гостя. — Вы ведь понимаете? — начинает Шелленберг. Исаева он знал сравнительно с недавних пор, но тот не мог не завоевать такое редкое доверие Вальтера. Приятный собеседник, очень эрудированный человек, скрытный, а потому очень надёжный канал, черти бы побрали Шелленберга согласиться на встречу сегодня да к тому же прямо в офисе партии, какая неосторожность! Личные симпатии на секунду взяли верх, а теперь проблем не оберёшься! Что же, собственно говоря, вообще творилось? Очень просто: одна, очень старая, заметьте! — немецкая партия надеялась получить большинство на грядущих выборах. Положение по предварительным результатам у них было не самое плачевное, но и не выигрышное, и вот тогда руководителю пришло в голову… водить шашни с русскими. Мало было скандалов про русских хакеров и американские выборы, так нет же! Шелленберг занимался «связями с общественностью» на бумаге, что по факту предполагало, что он занимался чем угодно и умел договариваться с людьми, поэтому «поговорить» с Исаевым поручили именно ему. Три месяца назад. Вальтер тяжело вздыхает и постукивает пальцами по столу. По коридору раздаются шаги, а значит, наглые журналисты бегут к его кабинету. У них не настолько большой офис, чтобы а) вывести кого-то незаметно, б) зайти по дороге до Шелленберга куда-нибудь ещё, кроме как к кулеру с водой. — Они ведь вас не узнают? Нет, Вальтер не тешит никаких надежд. Не узнают сейчас, но точно сфотографируют и найдут позже. Не в окно же ему толкать российского дипломата? Здесь пятый этаж. Исаев смотрит на него всё так же невозмутимо. Сомневается Шелленберг, что тому совершенно нечего терять — русским лишний скандал тоже не нужен. Взгляд падает на шкаф. Исаев смотрит туда же. — Как любовника? — иронизирует он. — Полезайте! — шипит Шелленберг, резко встаёт, оббегает стол и хватает Исаева за пиджак, тянет за собой и, да, толкает в шкаф и спешно захлопывает дверку. Дверь в кабинет распахивается ровно в ту же секунду. — А что это тут у вас здесь? — Да, что здесь? Девочка и мальчик, какая ирония. Она скалится во все зубы, глаза горят тем жутким огнём журналиста жёлтой газетенки, который почуял запах какого-то дерьма. Он поправляет очки и уже прицеливается фотоаппаратом. В кабинете они видят лишь немного растрёпанного Шелленберга, но разочароваться не спешат. — Кто вас сюда впустил? — нарочито спокойно спрашивает Вальтер, отпускает ручки шкафа и скрашивает руки на груди. За спинами журналистов маячит Гейдрих с пластиковым стаканчиком, значит, правда пытался задержать их именно кулером. Парень наводит объектив на Вальтера и точно снимает. Шелленберг закипает внутри, но не подаёт виду. Им скандала любого характера не хватало так близко перед выборами, так что накричать на журналистов — не вариант. — Так у вас там дядюшка, э-э-э, уснул, — разводит руками девица. Вальтеру уже жалко охранника. Журналюги пока успевают осмотреть весь его кабинет, когда замечают шкаф, а точнее, что Вальтер стоял именно рядом с ним. Потускневший взгляд девушки снова загорается. — Ой, а тут у вас что? Вальтер не ожидает, что она его оттолкнёт. На месте остаётся, пройти не даёт, просто удивлён таким поворотом событий. — Пустите меня! — вопит девица, цепляясь за руку Шелленберга в попытке пробраться к шкафу. … Бам! Дверка открывается сама. Вальтер в ужасе смотрит на Гейдриха, который судорожно сжимает пластиковый стаканчик и расплёскивает воду. Мда, объясняться им обоим не хочется, а ведь даже не их идея была. Шелленберг в этой истории виноват разве что тем, что согласился на предложение Исаева встретиться именно сегодня, именно в 18:15, и именно в офисе партии — возмутительная неосмотрительность с его стороны. Так вот, шкаф открывается и наружу вываливается… Исаев. Кому же ещё. Просто Вальтер не может на него не таращиться, ведь от серьёзного, по своему чертовски привлекательного, образа российского дипломата не осталось и следа. Но то, что является им… Lieber Himmel… Вальтер не знает, куда смотреть, поэтому просто пожирает всего Исаева глазами, а не задаётся вопросом «зачем». Например, «зачем» Исаев расстегнул брюки. Или зачем растрепал всегда идеально уложенные волосы так, что на них видно, что их трогали, именно гладили, зарывались пальцами, такой многоговорящий отпечаток пятерни, впрочем, из внимания журналистов такая невозможно мелкая, но тем более привлекательная деталь ускользает. Вальтер восхищенно замечает. Дальше у Исаева наполовину расстёгнута рубашка, оголяя намного больше мышц, чем Вальтер мог себе представить. Он представлял после того случая, когда споткнулся на лестнице и его легко поймали, нет, на руках Исаев его не носил, только удержал и на ноги поставил, но Вальтер ухватился тогда за его плечо, так что какие-то догадки о спортивной форме, что скрывалась под строгим костюмом, у него всё же были. Он только сильно не угадал. Вид у русского тоже максимально непривычный. Волосы, чуть раскрасневшиеся щёки и явно искусанные губы, рубашка, пиджак в руках, расстегнутая ширинка… стояк. Что он в шкафу Вальтера делал вообще?! Шелленберг открывает и закрывает рот. Косится на Гейдриха: тот тупит глаза не то в пол, не то на стаканчик, к слову, теряются даже журналисты, которые явно хотели сенсацию — но не такую, а больше обвинить в чем-то партийном. И тут… — Ма-асик, — вдруг возмущается Исаев совершенно не своим голосом и смотрит… на Вальтера. Отталкивает девицу-журналиста, она даже отпрыгивает в сторону, но лишь бы парня своего повернуть, чтобы снимал. Исаев подходит к Вальтеру. Шелленберг, правда, пытается сосредоточиться. Оно очень сложно, когда рядом с тобой да и ещё в таком виде интересный тебе человек. Нет, Вальтер на счёт Исаева никогда ночами не вздыхал: русский ведь, серьёзный человек, образованный собеседник, в общем, ни намёка на голубизну, так что никакими надеждами Вальтер себя не тешил. И тут — на! — Какого чёрта ты толкнул меня в шкаф?! — Исаев повышает голос, он кричит по-немецки, но с таким тягучим, тяжеленным швейцарским акцентом, что дальше не все слова разберёшь. — Ты всё же меня скрываешь?! Нет, я понимаю, ты убеждал меня, убеждал, а я тебе верил! Верил ведь! — Исаев в придачу и активно жестикулирует, вот уж точно разборки любовников. — Ты это снимаешь? — визжит от радости девица-журналистка. Исаев её и взгляда не удостаивает, он только на Вальтера смотрит. И ведь глазами смеётся. Откровенно ржёт даже. Хорошо, что только Шелленберг и видит, ведь Исаев спиной ко всем остальным. К слову… отличная тактика: в кадре он есть, но лица не видно. Широкие плечи? Можно перепутать с кем угодно. Исаев небрежно швыряет свой пиджак на стол. — Ты говорил, что не хочешь афишировать наши отношения, но не скрываешь их! Ты меня стесняешься?! Ты скрываешь, что ты спишь с мужчиной?! Дальше следует тирада на гремучей смести швейцарского немецкого и итальянского. Вальтер общую суть улавливает. Журналисты, судя по лицам, тоже. Рейнхард просто держится за стену. — … два года! Два года, Вальтер, я потратил на тебя, чтобы что?! Чуть что — так ты меня в шкаф прячешь?! Стыдно тебе?! А передо мной не стыдно?! В глаза мне смотри, в глаза! Он хватает Шелленберга за ворот рубашки и сильно встряхивает. — Знаешь что, котик? А я ухожу от тебя! Всё! Между нами всё кончено! Что ж. Вальтер может и подыграть. — Из-за того, что я толкнул тебя в шкаф? — удивляется он. — Из-за того, что я толкнул тебя в шкаф! — передразнивает Исаев с таким невообразимо будоражащим акцентом. Шелленберг бы ужаснулся тому, что назвал бы швейцарский акцент — притягательным, обычно он был отвратителен. Или дело было в человеке? Обычно Исаев говорил чисто: без любого акцента, без любых региональных слов, так чисто, что любой немец бы или ужаснулся или позавидовал. — Но, Макс, — спорит Шелленберг, спешно переиначивая имя «любовника». — Не надо мне здесь Макс! Я ухожу, я еду домой и выкину в окно твои вещи, проваливай и больше в моей жизни не будет всяких, кто чуть что — так сразу спрячет меня в шкаф! Исаев забирает пиджак, застёгивает ширинку и гордо удаляется к двери, активно жестикулируя. Молодец ведь, как играет, Вальтер в восхищении засмотрелся. Пиджак в руках Исаеву тоже не просто так нужен, он им очень удачно вклинивается между собой и камерой, что его лицо журналисты так и не засветили, Шелленберг точно уверен. Но. Исаев возвращается, маршем буквально подходит обратно к Вальтеру, хватает его за талию, наклоняет на манер танго и… страстно целует в губы. И ставит на ноги, не давая опомниться. — Это чтобы ты помнил, кого потерял, скотина! — шипит Исаев напоследок. Громко хлопает дверь, что с полки на той стене шлёпается рамка. Все четверо провожают «любовника» взглядами… *** — Что это? — ужасается глава партии на следующее утро. Перед ним на столе — та самая желтейшая и неважная газетёнка. — Вы можете сказать… — медленно начинает Гиммлер, который сидит напротив, — … сказать… хм. Что в партии ценят сотрудников по заслугам, а не тому, кто с кем спит. — Мы одна из старейших партий Германии, — замечает за его спиной их глава идеологической работы. — Мы потеряем часть консервативной основы, костяка нашего электората. — Щёлкает пальцами. — Лучше скажите, что поступок осуждаете, но цените Шелленберга за его заслуги как сотрудника, не договаривайте, люди сами додумают нужное. — Например?.. — Например, наши консервативные пенсионеры подумают, что вы против однополых отношений, но в первую очередь цените трудолюбие, поэтому не закроете глаза на заслуги человека только из-за его любовника. Молодёжь же подумает, что вы осуждаете, что они занимались этим на рабочем месте, пускай и в после рабочее время, но раз Шелленбергу ничего не станет, то и в старейшей партии поддерживают это их движение…