Amat Victoria...

      Позвонив Куинни с ливерпульского вокзала, Томас едва сдержался, чтобы не рассказать о полученных утром вестях, но решил оставить это до личной встречи. Она попыталась расспросить его обо всём: как доплыл, как дорога до вокзала, во сколько прибытие в Лондон. Томас заверил, что всё идёт успешно, но времени до отправления поезда у него совсем немного, а потому расскажет позже.       Конечно, Эндрюс уже порядком вымотался. После парома он заторопился на вокзал, который был довольно близко расположен, но больше утомило то, что несколько незнакомцев на борту его узнали — что после произошедших событий довольно логично — и неустанно расспрашивали. При этом, разглядывали, словно диковинку. Томас сохранял терпение, был вежлив и даже на откровенно неуместные вопросы отвечал сдержанно. Джентльмены участливо качали головами, угостили его игристым вином, а затем, по всей видимости, осознав, что проявили к нему излишнее и местами не очень тактичное любопытство, выпили за его здоровье и искренне пожелали удачи во всём. Да уж, удача ему точно не помешает. Наконец, Томас остался в одиночестве, опустошил фужер и ушёл в каюту.       Несмотря на то, что ночью он толком не поспал, сон никак не шёл, и Эндрюс буквально заставил себя немного отдохнуть. Признаться, он волновался и по поводу сложившейся ситуации, и по поводу долгожданной встречи с Куинни.       На вокзал Юстон поезд прибыл около половины десятого вечера, носильщик помог довезти багаж Томаса до зала прибытия первого класса и, получив щедрые чаевые, с благодарностями откланялся. Эндрюс направился к выходу, попутно сверяясь с карманными часами, однако, убирая их в жилет, замер.       Входные двери отворились, пробежал лёгкий сквозняк, и напротив него так же замерла Куинни. Их разделяло не меньше десятка ярдов, но Томасу показалось, что он слышит её дыхание; слышит, как её пальчики, шурша плотной тканью, сминают подол багровой юбки. Секунды, замедляясь, растекались, оцепенение никак не проходило, но в какой-то миг оба стремительно зашагали навстречу друг к другу. Отбросив чемодан, Томас поймал Куинни и, прижав к себе, приподнял её над мраморным полом. Нежная улыбка расцвела на её губах, и Эндрюс усилием воли не поцеловал её прямо здесь, на виду у всех. Она прижалась щекой к его щеке и крепко обвила его плечи. Прикрыв глаза, Томас вдохнул пряный, горько-сладкий аромат её парфюма.       — Куинни, — когда её туфельки коснулись пола, он провёл ладонями от хрупких плечиков к запястьям и обратно. — Я скучал по тебе…       — И я, Томас, — её брови приподнялись над переносицей. — Так сильно скучала! Не могла больше ждать…       — Я уже понял, к чему был твой допрос по телефону, — он добродушно усмехнулся, но потом интонации его обрели некую строгость. — Но помыслить не мог, что ты приедешь сюда. Уже почти десять вечера, Куинни. Я очень надеюсь, что ты не одна.       — Я с шофёром, он ждёт в автомобиле прямо напротив здания. Мы подвезём тебя.       — Не стоит, моя дорогая, вряд ли это будет правильно. Я поймаю такси.       Если её родители не знают, что она взяла шофёра и поехала за ним, Эндрюсом, то, узнав, будут в ярости.       — Я настаиваю, Томас. Поехали, — Виктория взяла его за руку, но он не сдвинулся с места, и она тотчас уловила его опасения: — Томас, Фредди не из болтливых. И нам явно по пути. К тому же, я с ним уже договорилась.       — Значит, ты уже всё решила? — Эндрюс прищурился.       — Очевидно, — Куинни, приняв абсолютно невинный вид, пожала плечами.       Усевшись на сиденье автомобиля и задвинув окошко перегородки, Куинни за лацканы пальто притянула Томаса к себе и без всяких предисловий поцеловала. Сперва подумавший отстраниться, он всё-таки ответил ей — со всей любовью, со всей копившейся полтора месяца тоской, со своей страстью. А страсть ведь и вправду возникла — желание горячо разлилось по венам: Томас прижимал Куинни к себе всё плотнее и плотнее, гладил и сжимал тонкую талию, а пальцы тем временем подрагивали; по всему телу мягко покалывало, хаотично бьющееся сердце вырывалось из груди. Эндрюс и представить себе не мог, что в нём может поместиться столько чувств! А когда он сквозь многочисленные слои ткани ощутил ритм её сердечка под своей ладонью, то понял, что просто-напросто готов разорваться от любви к этому миниатюрному, трепетному и такому смелому созданию. Воздуха стало не хватать, и Томас, шумно вздохнув, уже хотел остановить её, — иначе умер бы на месте, — но Куинни его опередила. Её глаза лихорадочно блестели в темноте, отражая свечение фонарей, и он в очередной раз залюбовался ею, а затем заправил медную пружинку локона, выскользнувшего из-под шляпки.       — Приехали, — объявила она, и Томас, повернувшись, рассмотрел через окно очертания знакомого белого симпатичного особняка с крыльцом, обрамлённым колоннами.       — Может, зайдёшь на несколько минут? — предложил он, когда они направлялись к тому самому крыльцу. — Я хотел бы кое-что тебе рассказать за чашкой чая.       — Томас, ты устал, — она остановилась и положила руку на его грудь. — Это подождёт до завтра. Отдохни, пожалуйста. Ты проделал такой долгий путь.       — Ты уверена? — уточнил он, а она лишь кивнула. — Ну что ж, тогда встретимся в полдень около входа в Гайд-парк? Я бы зашёл за тобой, но… не хочу появляться перед твоим домом раньше времени.       — Да, ты прав, — она чуть прикусила нижнюю губу, а затем привстала на цыпочки и обняла его. — До завтра, Томас.       — До завтра, Куинни.       Она, стуча каблучками и несколько раз обернувшись, отошла к автомобилю. Шофёр открыл ей дверь, и вскоре автомобиль, поблескивая в ночи, скрылся за поворотом.       Встретивший его дворецкий велел лакею отнести багаж наверх, а сам проводил Томаса в столовую и подносил блюда. Отужинав, Эндрюс хорошенько намылился, немного полежал в ванне — ноги жутко гудели от усталости — и отправился спать. Перед тем, как провалиться в сон, он ещё раз прокрутил в воспоминаниях неожиданное появление Куинни и их недолгую поездку в автомобиле. Эндрюс, по правде, всё ещё окончательно не осознавал, насколько кардинально поменялась его жизнь, но, кажется, судьба решила проявить милость и преподнести самый лучший подарок — леди Викторию Кэмпбелл. Давненько преподнесла, да, но он, как уже множество раз повторял про себя, был слеп. Лишь бы не отобрала…       Утром он отказался от газеты и завтракал в полной тишине. Совсем скоро они встретятся с Куинни, придумают план действий, и всё будет хорошо. Томас уже частично прикидывал, как себя вести в том или ином случае, но без помощи леди Виктории тут не обойтись — он знал её родителей только по газетам и слабо представлял особенности их характера. Будет ли верным отречься от неё? Нет, это значит глубоко ранить и её, и себя, хуже того — предать… Ни в коем случае нельзя отпускать, когда любишь взаимно. Когда любишь — нужно хватать и… даже бежать?       Выпив кофе, — по-лондонски терпкий, — Томас направился через холл в библиотеку, чтобы немного поработать. Там его, сидящего за документами, побеспокоил дворецкий, оповестив о неком визитёре, требующем его внимания. Удивившись и даже несколько насупившись из-за того, что его отвлекли, а важная мысль ускользнула, Эндрюс прошёл к холлу. На банкетке у дверей сидела… Куинни.       — Доброе утро! — воскликнула она и поднялась, оправляя золотистый подол платья свободной рукой — в другой она держала газету.       — Доброе утро, — слегка ошарашено произнёс Томас и жестом отпустил дворецкого, а затем, приосанившись и заведя руки за спину, с наигранной чопорностью проговорил: — Миледи, вы несколько промахнулись: тут не вход в Гайд-парк. Но, так уж и быть, проходите, не стойте на пороге.       — Благодарю покорно, милорд, — подражая его тону, отозвалась Куинни, делая реверанс, а Томас учтиво поклонился и поцеловал её запястье.       — Пойдём, — он предложил ей локоть. — Ты рановато.       — Прости за вторжение, но у меня такие новости! — торжественно заявила она и передала ему газету. — Или ты уже читал?       — Не хотел портить аппетит.       — Ты должен это увидеть!       Они расположились в гостиной, Томас попросил принести чай и начал вчитываться в свежие новости. Его внимание привлек заголовок на первой полосе: «Конец "охоты на ведьм", или клин клином вышибается», и он бросил на Куинни вопросительный взгляд.       — Ну же! — она поёрзала на диване в нетерпении.       Нахмурившись, Эндрюс принялся вглядываться в печатные строки:       «Дело судьи Аарона Бартоломью Нэрроу завершилось, но, прежде чем раскрывать подробности, наша редакция напомнит читателям, что у современной юстиции есть два основополагающих принципа: «судья ни при каких обстоятельствах не может быть стороной по делу, которое он судит», а также — «обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его вину не докажет суд». Эти принципы сформулировал знаменитый противник инквизиции иезуит Фридрих Шпее фон Лангенфельд в 1631 году в своём трактате «Cautio Criminalis».       Мы приведём из этого труда несколько цитат об отношении судей к женщинам, обвинённым в ведьмовстве:       «Если обвиняемая вела дурной образ жизни, то, разумеется, это доказывало её связи с дьяволом, если же она была благочестива и вела себя примерно, то ясно, что она притворялась, дабы своим благочестием отвлечь от себя подозрение в связи с дьяволом… Если она обнаруживала на допросе страх, то ясно, что она виновна: нечистая совесть выдает её. Если же она, уверенная в своей невинности, держит себя спокойно, то нет сомнений, что она виновна, ибо, по мнению судей, ведьмам свойственно лгать с наглым спокойствием. Если она защищается и оправдывается против возводимых на нее обвинений, это свидетельствует о её виновности, если же… она падает духом и молчит, это уже прямое доказательство ее преступности… Если она находит в себе силу переносить ужасы пытки, это значит, что дьявол её поддерживает и что её необходимо терзать ещё сильнее. Если она не выдерживает и под пыткой испускает дух, это значит, что дьявол умертвил её, дабы она не сделала признаний и не открыла тайны…».       Судья Нэрроу, нарушая два обозначенных выше постулата, относился к обвиняемым именно так, как описано в этом старинном трактате.       Мы должны извлекать из истории уроки и учиться на ошибках прошлого, иначе можем прийти к весьма кровавым последствиям. В стремительно развивающемся цивилизованном обществе недопустимы пережитки средневековья, тем более, исходящие от тех, кто призван стоять на страже законности и правопорядка. Подобное поведение является вопиющим примером опасной глупости как отдельного взятого индивида, так и группы лиц, поддержавших его.       Высоким судом Аарон Бартоломью Нэрроу за намеренное причинение смерти, истязания, попытки доведения до самоубийства, призывы к беспорядкам и безнравственное поведение лишён судейского звания и приговорён к казни через повешение. Кроме него, обвинений никому более не предъявили, ограничившись лишь предупреждением. На казни присутствовали…».       — Вот и зря! — вмешалась Виктория. — Кто знает, какие ещё безобразия начнут творить его адепты?       — Не начнут, — хмыкнул Томас. — Их же предупредили.       — Сейчас самое интересное…       «Хотелось бы поведать уважаемым читателям, что судья шёл на казнь с гордо поднятой головой, или то, что он попросил прощения у тех, кто пострадал от него, и их родственников. Увы, всё произошло совершенно иначе. Этот человек перед лицом неминуемой смерти потерял всякое достоинство, — детали его поведения были таковы, что наше издание раскрывать их не готово, — и его пришлось нести на руках.       «Пощадите» — таким стало его последнее слово».       Статья вызвала смешанные чувства. С одной стороны, решение вынесено не просто по букве закона, но и по справедливости — уж лорд Пирри точно ни в чём не виновен, как и Брюс Исмей, как, в целом, и сам Томас, который при постройке «Титаника» был самым дотошно-фанатичным. А уж если подумать обо всех, кто имел несчастье пройти через руки этого инквизитора… К тому же, перед лицом нависшей над миром грозовой тучи нельзя допускать, чтобы обстановка внутри Великобритании расшатывалась. С другой стороны, Томас в глаза этого человека не видел, а лишь читал о нём в прессе, однако, публичность всего процесса несколько напрягла, хотя он и понимал её причины… Но главное, что это не затронуло его близких.       — Спасибо тебе, Куинни, — он взял её за руки и поцеловал сперва одну ладонь, а затем другую. — Правда, спасибо.       — От меня ничего не зависело, — и всё же её серые глаза заискрились, став почти голубыми в лучах солнца, каскадом льющегося в гостиную. — Это просто стечение обстоятельств.       С полуулыбкой покачав головой, Томас встал и предупредил, что вскоре придёт. Надо же, это утро однозначно станет утром хороших новостей.       Письмо адвоката о завершении бракоразводного процесса он взял с собой в поездку и сейчас, вернувшись, молча продемонстрировал его Куинни. Она так же молча прочла, отложила письмо и просто сказала:       — Поцелуй меня.       Он подчинился с готовностью — незамедлительно. Вчерашний поцелуй показался почти невинным в сравнении с этим — её губы были тягуче-порывистыми, а его то и дело приникали к тонкой шее, втягивали нежную кожу. Она запутывалась пальцами в его волосах, притягивала его ближе, а затем вдруг засмеялась. Томас оторвался от её шеи и приподнял брови.       — Щекотно, — она глубоко и шумно дышала, а затем вдруг приподнялась и уселась к нему на колени. — Продолжай.       Тут уже Томас помедлил. Прижать её к себе — значит, дать ей ощутить весь размер его желания и твёрдость намерений. Это станет неловко для обоих. А отпускать просто-напросто не хотелось. Пока Томас разрывался между этим почти-гамлетовским «быть или не быть», Куинни сама придвинулась ближе.       — Не делай так, прошу тебя, — он неосознанно шикнул. — Иначе я за себя не ручаюсь.       Когда её бедро задело его вожделение — её рот округлился, а затем растянулся в лукавой усмешке.       — Ну вот, теперь я тоже за себя не ручаюсь… — её припухшие губы склонились к его уху, и мурашки пробежали по всему телу от её горячего шёпота. — И что теперь?       — Куинни… — выдохнул Томас, но его ладони сами собой очертили линию её бёдер. — Ты хорошо подумала?       — Да, — она серьёзно поглядела на него. — А ты?       Чёрт возьми, нет, он однозначно плохо подумал, раз готов был заняться с ней любовью прямо сейчас. И даже если бы она до сих пор не знала мужчину — он бы не смог изменить свои мысли. Пускай это перешло бы все границы, пускай бы это раскрылось и его заключили хоть в Тауэр — в любом случае он взял бы вину на себя. И это того стоило бы. А вообще… он бы не прекратил борьбу за неё и не прекратит ни при каких обстоятельствах! Хотя зачем, спрашивается, Томас размышляет об этом в момент, когда на нём сидит самая прекрасная девушка на всём белом свете?       Он подхватил её под колени, поднялся и направился в спальню. Куинни, стараясь не мешать Томасу нести себя, касалась губами его подбородка.       — Ты так сосредоточен, словно в бой собрался… Или я такая тяжёлая?       Тяжёлой она совершенно не была — это желание становилось болезненным. Томас вымученно улыбнулся и клюнул её в лоб.       Справившись с дверью, Томас донёс её до кровати и аккуратно усадил на покрывало, а затем сам опустился перед ней.       — Куинни, — начал он, — не хочу загадывать наперёд, но хочу, чтобы ты знала: всё, происходящее между нами, для меня значит нечто такое, для чего ещё не изобрели единицу измерения.       — Я знаю, Томас, — она погладила его по щеке, а затем потянула на себя. — Осталась ещё одна победа, и мы с тобой свободны…       — Ты — моя победа, и я уж постараюсь, чтобы так было всегда, — он ухватил её за талию и помог подняться.       Куинни сбросила туфли, прильнула к его устам, и её пальчики забегали по пуговицам его пиджака, после — жилета. Томас, скинув их с себя, ослабил галстук — воздуха вновь не хватало — развернул её и принялся расшнуровывать платье: атласная ткань, поблёскивая золотом, растеклась под её ногами. Прижавшись к нему спиной, Куинни откинула голову, и его руки тотчас заскользили по шелку нательной сорочки. Он уже в гостиной ощутил, что корсета на ней нет, и сейчас был особенно этому рад — изгибы её тела чётко угадывались под тонкой сорочкой. Мягко развернув её лицом к себе, Томас опустился на колени, расправился с подвязками и избавил от чулка сперва одну её ножку, а затем другую. Вцепившаяся в его плечи, Куинни пошатнулась, когда он поцеловал её колено и выпрямился.       Их движения становились всё более торопливыми — она расстёгивала его рубашку, а он боролся с запонками. Наконец, она очертила линии его груди и живота, и мышцы его коротко свелись судорогой, когда она остановилась у ремня.       Переглянувшись с ней, Томас обхватил ладонями её лицо и впился в губы. Пряжка ремня звякнула, он выдохнул и, подхватив подол сорочки, стянул её через голову Куинни. Она прикрыла обнажённую грудь, Томас, улыбнувшись, приблизился и начал осыпать поцелуями её плечики, трогательно выпирающие ключицы, вновь губы… Наконец, расслабившись, Куинни обняла его, их тела соприкоснулись, и её гладкая кожа показалась Томасу столь горячей, что он едва не обжёгся…       Уложив её на кровать, он избавил их от остатков одежды и всё не мог поверить, что она лежит под ним, не мог насытиться её сладостью; ласкал всё, до чего мог дотянуться. Куинни вздрогнула, когда он, резко подавшись вниз, дотронулся языком до внутренней части её бедра, затем до низа живота.       — Не надо, пожалуйста, — отрывисто попросила она, сводя колени.       И тогда он коснулся её рукой: она, выгнувшись, всхлипнула, а Томас наблюдал за эмоциями, сменяющимися на её лице, а затем заменил пальцы губами.       — Томас! — протестующе воскликнула Куинни, схватив его за волосы.       Он знал, что мог напугать Куинни, учитывая её неопытность, но желал доставить ей удовольствие и отчего-то был уверен, что она перестанет смущаться.       — Тише, принцесса, — шепнул Томас. — Просто доверься мне.       Хватка её ослабла, стоило ему мягко продолжить. Она извивалась под ним, прикусывала кулак, чтобы сдержать стоны, то и дело рвущиеся из груди. То подавалась навстречу, то отдалялась, и Томас, сам уже не в силах сдерживаться, отстранился, облизывая губы. Куинни, покрывшаяся румянцем, сама потянула его на себя и поцеловала. Когда её ладошка обхватила его — по телу будто прошёл электрический разряд. Ещё немного, и от этих робких касаний Томас…       — Не сейчас, — выдохнул он.       — Хорошо, — спешно согласилась она. — Тогда…       — Да?       — Да.       Накрыв её своим телом, Томас, не разрывая зрительного контакта, следя за её реакцией, неторопливо направил себя в неё. Он поймал её вскрик, завлекая в поцелуй, и остановился, давая привыкнуть. А сердце сладостно заныло от нежности. Она двинула бёдрами, как бы давая ему понять, что желает большего.       Насколько же она прекрасна! Он утопал в бездонном омуте её грозовых глаз, он полностью растворялся в ней, пока она одними лишь своими мелодичными стонами доводила его до вершины блаженства. А её податливое, словно воск, тело… Томас и не думал, что может быть настолько чудесно! Её ноготочки царапнули его спину, она шептала слова любви, и он стал двигаться более хаотично. Переплетя их пальцы, Томас почувствовал, что она…       — Как же я люблю тебя… — хрипло проговорил он.       Они покинули спальню часа через два, и Томас решил провести ей небольшую экскурсию по Дауншир Хауз. Зайдя в кабинет, Томас отодвинул кресло за дубовым столом для Куинни, а сам сел напротив.       — Так какими будут ваши распоряжения, госпожа директор?       Откинувшись на кожаную спинку, Куинни театрально-задумчиво постучала пальцами по столешнице.       — Я довольна проделанной работой, мистер Эндрюс, и приняла решение вас повысить. Справитесь с должностью моей правой руки?       — Левой, правой… руки, ноги, — он пожал плечами. — Я, знаете ли, весь ваш.       — Правильный ответ! — и она, не содержавшись, рассмеялась, а затем с любопытством оглядела неоклассические интерьеры. — Так, значит, именно здесь, в этом кабинете… Прости…       — Всё хорошо, моя дорогая. Да, именно тут лорд Пирри с мистером Исмеем придумали символ угнетения — суда класса «Олимпик».       Куинни усмехнулась, явно вспомнив утреннюю газету, и Томас поддержал её. Удивительно, но тоски не возникло — лишь лёгкая грусть. Да и та развеялась, когда Куинни принялась рассказывать о том, что новенького узнала о судостроении и мореходстве. Надо же… если бы не она — Эндрюс, не утонувший в Атлантике, утонул бы после, в болоте безысходности. А теперь он видел лишь свет. Её свет: разум, находчивость, эту благородную, непостижимо-добрую душу.       Неделя проходила в безмятежности: они гуляли, исходили центр Лондона вдоль и поперёк, много разговаривали, а когда молчали — Томас, прикрыв глаза, вдыхал свежий ветерок ускользающего лета и обнимал её за плечи.       Так они сидели напротив пруда в Кенсингтонских садах.       А на следующий день в утренней прессе появились сообщения, что незамужняя внучка королевы Виктории была замечена с недавно разведённым Томасом Эндрюсом на прогулке, напоминающей «романтическое свидание». В некоторых газетах к статьям были приложены небольшие, сделанные явно из-за кустов фотографии, на одной из которых голова Куинни доверчиво располагалась на его плече.       Томас подавился чаем.       В полдень ему позвонил лично герцог Аргайл и ледяным голосом пригласил на аудиенцию в Виндзорский замок. Эндрюс, повесивший трубку, даже ударил себя по лбу, сетуя на собственную неосторожность. Ладно ещё Куинни: Лондон — её дом, здесь она чувствовала себя в безопасности, хотя случай с тем судьёй должен был сказаться на её предусмотрительности. А Томас всё-таки на десяток лет её старше, он обязан был проявить хотя бы зачатки здравого смысла. Растерял всю бдительность, словно зелёный юнец!       Погода стояла пасмурная. Стоило ему отойти от особняка — он тут же оказался окружён газетчиками. Они, завидев героя утренних новостей, всполошились и с назойливой решительностью взялись донимать его огромным количеством неуместных вопросов.       — Мистер Эндрюс, как вы прокомментируете тот факт, что фотографии вас в обществе особы королевской крови опубликовали на первых полосах сегодняшних газет?       — Без комментариев, — ровно отозвался Томас, как отзывался и на рой следующих схожих вопросов.       Однако, когда он уловил выкрик «неужели вы развелись из-за леди Виктории?», то начал потихоньку вскипать.       — Мистер Эндрюс, это ради вас леди Виктория посещала Белфаст?       — Без комментариев! — Томас поправил шляпу и двинулся сквозь толпу, чтобы поймать такси.       — Скажите, у леди Виктории действительно голубая кровь и белая кость?       Ну это уже слишком!       — Имейте совесть и будьте почтительнее к Короне! — прогремел Эндрюс. — А ну разойдитесь, господа!       Благо, проезжающее мимо такси остановилось; Томаса, уже ступающего на порог, догнал очередной сальный вопрос:       — А вы были должным образом почтительны с леди Викторией?       Едва не прищемив длинный крючковатый нос какого-то журналиста, он захлопнул дверь. Думать о предстоящей беседе не хотелось вовсе, и Томас сперва глядел на мелькающие панорамы Лондона, а затем и на загородные пейзажи. Это отвлекало — он никогда не выезжал так далеко в пригороды столицы Англии.       Тревожило ещё то, что он не позвонил Куинни, пускай и предупредил дворецкого, чтобы тот передал ей извинения и заверил: беспокоиться не о чем. Хотя, возможно, это полуправда… Она с высокой долей вероятности вычитала новостные сводки и, безусловно, сложила два и два… Впрочем, на данном этапе его проблема вовсе не недовольство Куинни, а гнев её отца, который также вполне способен понять, что и к чему.       Виндзорский замок величественно возвысился над ним готическими пиками, кажущимися совсем жёлтыми на фоне затянутого свинцовой пеленой неба.       Стоило Томасу только представиться — его провели внутрь и предупредили, что проводят до кабинета герцога Аргайла. И лишь переступив через порог, он осознал степень серьёзности всего происходящего. От роскошных интерьеров с позолоченной лепниной, пёстрыми шедеврами живописи и свисающими с расписных потолков хрустальными люстрами зарябило в глазах; по крайней мере, именно на это Томас списал своё головокружение.       Герцог Аргайл восседал в одном из кабинетов, но поприветствовал его не сразу, а сначала испытующе оглядел. Его ухоженные усы дёрнулись, и только тогда он поднялся из-за стола и кивком предложил сесть. Расстегнув нижнюю пуговицу пиджака, Томас опустился напротив и с трудом сдержал смех, когда герцог, подобно Куинни в тот день, отбил пальцами ритм по столешнице.       — Надеюсь, вы не потеряли должность на «Харланд энд Вольф», мистер Эндрюс? — полюбопытствовал он.       — С чего бы, сэр?       — Как давно вы уже директорствуете?       — Шесть лет.       Вновь повисла тишина, и теперь Томасу стало совсем неуютно. Ветер завывал за высоким стрельчатым окном, но на улице, казалось, собиралось распогодиться.       — Теперь ясно, откуда у леди Виктории такая увлечённость кораблями, — протянул Аргайл, а Томас нахмурился. — Вы — настоящий профессионал. И, должно быть, прекрасно владеете словом.       — Что вы имеете в виду?       — Она была совсем юной, когда встретила вас. А женщины, как говорится, любят ушами, — герцог, чуть наклонив голову, как-то остро посмотрел на Эндрюса. — Особенно молодые девушки. И тогда они уже не замечают… некоторых неблагородных мотивов. К тому же, я видел многих, кто запудривает титулованным девушкам мозг в погоне за состоянием и положением.       Неужто Аргайл обвиняет его в том, будто Томас намеренно влюбил в себя Куинни? Будто совратил её? Ещё и назвал его потенциальным охотником за деньгами! Абсурд!       — Понимаю, к чему вы клоните, но вы меня не оскорбили. Вы оскорбили свою дочь, предположив её легкомысленной и лишённой критического мышления особой, милорд, — отчеканил Томас, а герцог в недовольстве покривил рот. — Касаемо меня, спешу вас разочаровать: я не являюсь сердцеедом. И не склонен, как вы выразились, запудривать дамам мозг. Знаете ли, милорд, я не то чтобы пуританин, но и за дурным поведением себя не замечал. Как и замечен не был. У меня есть принципы, нормы морали и, если позволите, честь. И, к тому же, у меня имеется своё состояние, заработанное честным трудом. Чужого мне не надо.       — Хорошо. Я поверю вам, — отозвался герцог. — Надеюсь, вы не имеете привычки лгать. А если и лжёте — получается у вас весьма неплохо.       Насупившись, Томас откинулся на спинку кресла. Глухой гнев заставил его вспылить, а потому сейчас Эндрюс разозлился и на самого себя. Если вспылит герцог — ничего не выйдет, а посему Томас счёл нужным принести извинения за резкость.       — Мистер Эндрюс, почему вы развелись? — проигнорировав его извинения, спросил Аргайл.       — Непримиримые разногласия. Это сугубо личное дело, и мне неприятно об этом говорить.       Кивнув, герцог, который, очевидно, решил для себя что-то, принял суровый вид и спросил:       — У вас же дочь, мистер Эндрюс?       — Да, — он немного растерялся.       — И вы не скучаете по ней?       — Скучаю каждую минуту, сэр, — это было чистейшей правдой, но Томас насторожился.       Выдержав паузу, Аргайл пригладил усы и обратил свой взгляд в окно.       — Теперь я задам один вопрос и попрошу не лицемерить, — изрёк он. — Вы, мистер Эндрюс, одобрили бы брак вашей дочери с, предположим, судовым клепальщиком?       — Я прошу прощения, — возмутился Томас. — Вы намекаете…       — Не будьте столь категоричны в сравнениях, герцог Аргайл, — раздался позади звучный голос. — Это того не стоит.       Обернувшись через плечо, Томас незамедлительно встал с кресла и учтиво поклонился.       — Ваше Величество, — Аргайл, поднявшись, также поклонился. — Что-то случилось?       — Всё в порядке, — король приблизился к ним.       Поравнявшись с Томасом, он слегка улыбнулся из-под густых усов, и Эндрюс отметил, что король невысок ростом, но сила, исходящая от него, делала его внушительным.       — Наконец-то мы познакомились, мистер Эндрюс, — обратился к нему Георг.       — Большая честь для меня, — он вновь склонил голову, — Ваше Величество.       — Герцог, — обратился король к Аргайлу. — Будьте любезны, оставьте нас ненадолго. Я бы хотел побеседовать с мистером Эндрюсом тет-а-тет.       — Разумеется, Ваше Величество.       Прежде чем уйти, отец Куинни смерил Томаса недобрым взглядом, причина которого была ясна — его вежливо выкинули из собственного кабинета, оставив там Эндрюса.       — Садитесь, мистер Эндрюс, — Георг Пятый указал на диван, а сам устроился напротив.       Он терялся в догадках, что здесь делает сам король и с чего бы ему вдруг изъявлять желание… побеседовать? Им принесли чай, король выразил сочувствие по поводу «Титаника», а после расспрашивал о будущих проектах. Расслабившись, Томас отвечал развёрнуто, а король часто подхватывал тему — степень его осведомлённости в судостроении была высока. К тому же, Георг общался на равных, что не могло не располагать, но Эндрюс до сих пор не мог уяснить, зачем именно он понадобился королю.       — Знаете, мистер Эндрюс, а я ведь, отучившись, служил мичманом на корвете «Bacchantе», — он вновь добродушно усмехнулся. — Корабли и флот мне очень близки. Благодарю вас за столь содержательный рассказ.       — К вашим услугам, — Томас вернул вежливую улыбку.       — Должно быть, тяга к морю у нас семейная, — он пригладил каштановую бороду. — Моя возлюбленная кузина восхищается судостроением и поездками в Ирландию. Но вы, полагаю, об этом осведомлены даже лучше моего.       Неужели, раз речь пошла о Куинни, королю доложили утренние новости? А эта любезность и благосклонность — обманка, чтобы аккуратно попросить Эндрюса уехать в какую-нибудь колонию после его «покушения» на королевскую кровь? Вляпались они с Куинни, однако, знатно… Томас сделал глоток чая, чтобы промочить горло, и отставил чашку.       — Леди Виктория очень эрудирована, Ваше Величество, — аккуратно проговорил Томас. — О моей осведомлённости… Что ж, лорд Пирри изначально не хотел поручать такие важные экскурсии кому-либо, кроме меня.       — Она столько рассказывала о вас. И о том, какой вы хороший человек.       — Признаться, я удивлён… — он на мгновение замялся. — Удивлён тем фактом, что она говорила что-либо обо мне.       Удивлён — ещё мягко сказано. Его имя уже давно знает король! Неугомонная Куинни…       — Не скромничайте. Вы действительно вдохновили мою дорогую кузину на новые открытия, и это похвально. И я соглашусь с её выводами относительно вас.       — Благодарю, Ваше Величество, — чуть смутился Томас.       — Скажу вам по секрету, Куинни только и делала, что говорила о вас.       Не найдясь, что ответить, Эндрюс проследил, как король плавным жестом руки даёт дворецкому какой-то сигнал.       — Я люблю свою кузину всем сердцем, — продолжил король. — Я катал маленькую Куинни на плечах по садам замка Балморал, когда Её Величество покойная королева приглашала туда всю семью. Мой отец и Луиза Аргайл как-то раз стали свидетелями этого ребячества, но и в дальнейшем я не мог отказать Куинни, когда она смотрела на меня огромными просящими глазами, дёргала за рукав и кричала: «хочу лошадку Джорджи».       Поражённый такими откровениями и не понимающий, как следует на них реагировать, Томас решил занять свои руки чем-то и начал перебирать цепочку карманных часов.       — Я любил её больше других детей, — интонации Георга стали очень тёплыми. — Она была настоящим ангелом.       — Она и сейчас такая…       — Полностью согласен, мистер Эндрюс. Я поведал эту историю не просто потому что знаю, насколько вами дорожит Куинни, а потому что убеждён, что ею вы дорожите не меньше. И чтобы дать понять, насколько дорога она мне.       — Я очень ценю это, Ваше Величество, — со всей искренностью промолвил Томас.       Двери распахнулись, и в просторном кабинете появился герцог Аргайл. Король встал и протянул Томасу руку.       — Берегите её, мистер Эндрюс, — Георг крепко пожал его ладонь.       — Клянусь, Ваше Величество, — как можно более спокойно выговорил Томас.       Внутри же всё перевернулось. «Берегите её»… Это не что иное, как королевское благословение! А за окнами тем временем прояснилось, и яркий солнечный луч, отразившись в продолговатом зеркале на стене напротив, немного ослепил. Когда кругом всё приобрело чёткость, Эндрюс осознал, что никогда не был столь зрячим.       — Спасибо за приём, герцог Аргайл. Передавайте привет тётушке Луизе, — он пожал и его ладонь. — А мне пора.       Попрощавшиеся с королём, Томас и отец Куинни замерли в безмолвии.       — Что ж, раз все уже всё разъяснили, — первым очнулся Аргайл и усмехнулся, — жду приглашения на свадьбу.       — Не хотел оскорбить вас, герцог…       — Мистер Эндрюс, вы совершенно не похожи на того, кто способен оскорбить. Я обо всём поразмыслил и теперь ясно это вижу. В самом деле, у меня камень с души, потому что вы действительно достойный джентльмен. Вы ведь не подведёте нашего доверия? — предпоследнее слово он подчеркнул.       — Никогда не подведу, сэр.       Обратный путь до Лондона они проделали вместе — герцог настоял довезти Томаса до Дауншир Хауса. Вот в кого Куинни такая настырная. Вспомнив о ней, Томас нежно улыбнулся. По дороге они переговорили, и герцог уже не казался Эндрюсу столь грозным.       Только вот подъехали они отнюдь не к особняку лорда Пирри…